Детство в оккупации Глава из повести

Когда я прибежал домой, хата была полна людей, но стояла какая- то пугающая тишина. В углу, раскачиваясь взад- вперед, сидел на своих больных ногах Гриша, мой младший брат. Сестра Надя, которой неделю назад исполнилось восемь лет, кормила из бутылочки нашего маленького брата, который родился незадолго до болезни матери. Мать лежала под образами в переднем углу,  чисто прибранная, одетая в нарядную вышитую кофту, в которой я её видел всего несколько раз. Глаза её были плотно закрыты, а губы вытянуты в виноватой полуулыбке.

Батько  поправил фитилек лампадки, положил свою ладонь на мои торчащие во все стороны кудри и тихо сказал: « Нема, сынку, у нас маты ».

    Месяца через два я помогал отцу везти  гробик с тельцем маленького Алеши, которого похоронили рядом с мамой. Было все это еще до войны в мирном селе Алексеевка, утопающем в садах Украины. Мне шел шестой год, хлопот своим домашним я доставлял немало, и, вскоре, меня увез к себе на хутор на Полтавщину дед Яков Андрианович. Хутор располагался в стороне от большого села. Дед имел свой ставок - пруд, в котором мы с моим дядькой, который старше меня на семь-восемь лет, ловили бубырей и другую рыбешку. Ставок окружен высокими дубами, ветлами, в ветвях которых гнездились разные птицы, а лохматый удод кричал без устали - «худо тут, худо тут». Было все это еще до войны. Осенью сорокового года отец привел в дом женщину,  Меланью Евгафовну, которая  заменила нам мать. Дядька мой ушел в школу в соседнее село, и меня дед определил в детский сад, «для развития».   Отец работал на сахарном заводе, недалеко от Лохвицы, мать лечила хворого Гришу, а в начале мая сорок первого года родила Ганну, так в нашей семье перед войной снова стало четверо детей.
    
     День, когда началась эта страшная война, запомнился тем, что воспитательница в садике, вытирая слезы, сказала: «Дети, забирайте свои кружки и ложки и тикайте скорей до своих хат». Я прибежал к деду на хутор, когда вечерело. Дед, подогретый выпитой горилкой, громко рассказывал про то, как еще в ту германскую выменял у немца отличное охотничье ружье. Бабушка подавала на стол борщ, горестно вздыхала и вытирала фартуком глаза.

     Через несколько дней отец Сергей Яковлевич ушел воевать, а наша хата в Алексеевке сгорела при бомбежке. Мать спасла детей, но из домашних вещей и припасов ничего не осталось. Спустя много лет, когда я был взрослым, отец показывал мне безграничное пшеничное поле на месте моей родной Алексеевки, в войну она была сожжена дотла.

      Первый раз увидел немцев в колонне мотоциклистов, промчавшихся мимо меня, когда я пас дедушкину корову. Перепуганный я пригнал её к деду, но получил от него нагоняй и снова был отправлен на выгон.

      Позже мы четко поняли, что больше надо бояться немцев в черном - эсэсовцев. В один осенний день они собрали на площади в центре села подростков 14-15 лет, среди них оказались и мои дядьки- брат отца 16-летний Алеша и брат моей второй матери Алеша Щупик.

Горькая судьба ожидала их, были сосланы в Германию. Щупик после многих мытарств попал во Францию, потом в Италию. В семидесятых годах приходило от него одно-единственное письмо из Австралии. Связь с ним больше установить не удалось. А дядя Алеша, брат отца, в Германии работал в руднике, подорвал здоровье, вернулся домой перед Победой инвалидом, кончил жизнь самоубийством, за ним, не пережив горя, скончались мой любимый дед и бабушка.
2010 год