Вахта 197

Ускорение стальной плитой рухнуло на рубку, врезалось в обшивку и волной всколыхнуло каждую переборку, с хрустом навалилось на пульт, и даже лампочки, вспыхнувшие все одномоментно, тут же испуганно погасли. С воем противоперегрузочные кресла оседали на амортизаторах, потяжелевший воздух устремился к полу, и нечем было дышать, а глаза затягивала какая-то мутная пелена. С опозданием включилась система сигнального оповещения, и отчаянный крик корабля, понизившийся на несколько октав, заполнил рубку.
Непереносимая тяжесть продолжала наваливаться, и я попытался было открыть рот, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха, но не мог даже пошевелить челюстями, и только безвольно таращился на потолок, почти ослепнув, и чувствовал только, как стальной скелет кресла с какой-то кровожадной злобой впивается в спинку скафандра.
Всё было потеряно, и жизнь наша измерялась лишь тем, сколько продержатся ещё кресла.
Внезапно сквозь общий хаос звуков - воя сирены, скрипа костей и оглушительного шума крови в ушах пробился почти неузнаваемый голос - да, не узнаваемый почти, но нельзя было его спутать ни с чем.
Собравшись с силами, я медленно повернул голову, чувствуя, как приржавевшие друг к другу шейные позвонки предательски скрипят, и ещё долго не мог сфокусировать зрение. Надо мной всё сильнее смыкались непроглядная толща, заглушая предсмертную агонию корабля, скрывая страшное зрелище гибели, но голос звал меня, вёл за собой, не позволял окончательно утонуть. Сжав зубы, я попытался оглядеться и понял, что глаза мои открыты, а рядом со мною, оперевшись на пульт и широко расставив ноги, стоит робот и медленными движениями, с трудом перетаскивая длинные членистые пальцы по верньерам и ползункам, ведёт звездолёт.
Тяжесть пропадала, уходила, растворялась, таяла, и почти падая в забытьё, я услышал, что повторял всё это время наш бравый корабельный робот, и не успев даже по-настоящему удивиться, я потерял сознание.