Сирень, танки и баррикады. рассказ

   ...Этот пасмурный весенний день оканчивался; вместе с накатыввавшейся с восточного края неба темнотой давал уже о себе знать ночной холодок.
   В пышных кустах сирени на окраине рабочего поселка запели соловьи...
   И тут же смолкли, испуганные врзыком нескольких мощных двигателей и лязгом гусениц, делавших первый, ленивый оборот...
   несколько темных громад с развевающимися на них двухцветными флагами Украины угрожающе двинулись вперед, задевая ветви сирени, ломая их и вдавливая их розовые и синевато-белые соцветия в невысохшую после недавних дождей грязную грунтовку.
   тусклые от пыли фары боевых машин выхватывали по сторонам узеой улочки из темногты то стволы деревьев, то фигуры жавшихся к заборам людей, то палисадники, обнесенные жиденькими оградками из алюминиевой проволоки. Стволы орудий колыхались и раскачивались, поскрипывая в своих массивных шарнирах...
   Танковая рота полкорвника Стальцова, получив задание, приближалась к баррикадам федералистов...
   Он, сидевший в головной машине, занл, что вскоре, метров через двести, путь ему преградят люди, их будет много, больше сотни человек, а дальше будет еще крутой, почти под прямым углом, поворот, за которым, в полутысяче метров, будет баррикада - уже привычная гора старых покрышек, досок, бревен...
   Он уже видел ее днем.
   днем, оставив танки, он и командиры еще трех машин ходили к этой баррикаде и в разговаоре пытались выяснить у людей, ради чего они здесь стоят. беззащитные, бессильные против его танков, плохо экипированные, почти-что обреченные на разгром...
   
   Тогда, в гвалте толпы, обступившей их, полковник Стальцов услышал: "ведь ты бы тоже защищал свой дом, если б в него ломился враг! И ведь твой отец, или дед, пали за свободу этого дома, своей страны, от гитлеровских захватчиков. А вы, потомки, теперь уподобляетесь фашистам!!".
    Слова пожилого рабочего-литейщика задели какие-то внутренние струны, заставили задуматься...
   
   А потом, на нагретой солнцем броне, он сел, привалился спиной к теплому круглому боку башни, закрыл глаза... И пронеслись перед ними ккдры, словно, из военной кинохроники - ожившие картинки из рассказов деда...
   ...Прущие на хаты спаленного села "Тигры", взметающаяся фонтанами от разрывов тяжелых снарядов земля, едкий пороховой дым, надсадный рев пикирующих "Юнкерсов", валящихся прямо тебе на голову... И снова - взлнтающие в небеса комья земли, вой и оглушительный грохот взрывающихся авиабомб...
   А надо было вцыстоять!! И защитить этот рубеж - несколько закопченных хаток, за которым отходили по понтонному мосту за Дон уцелевшие части тридцать второго пехотного полка и медсанчасть, а в могодом лесочке справа, перегруппировываясь, развертывала свои позиции часть противотанковой артиллерии и на нее почти молились...
   И выстояли!! И тридцать второй пехотный ушел за Дон и развернул на покатом косогоре над берегом батарею своих "сорокопяток", а вскоре и противотанковая артиллерия вбила свои болванки в борта фирицам с правого фланга...
   Здесь полковник Стальцов открыл глаза.
   Он, уроженец этого поселка, анезапно осознал: он не будет убивать этих людей, крепко, прочно стоящих на этой баррикаде, за свою свободу, за свою справедливость!!
  Не будет убивать сапм и не даст это сделать другим!!
  ... Он, ощущая на спине жутковатые ледяные мурашки, вспомнил, кто идет за его ротой.
   "Правосеки". Их там двенадцать БТР-ов, плюс еще сидящие на броне, и три открытых "Хаммера"...
   Он отдавал себе отчет в том, что, возможно, придется бить по своим, а тут еще и эти...
   Тоже, как бы, люди...
   Но... Вот те, на баррикаде, не убивали безпричинно, жестоко, нагло, сопровождая свое гнусное действо оранием гимна этой опозорившей себя на веки страны...
   А эти... Мразь. Мерзость. В другое время и при другом раскладе он вдавил бы их гусеницами в эту вот грязь, как те ветки сирени...
   ...До самого вечера, настороженно поглядывая в сторону колонны "Правого Сектора", он, мысленно, старался отянуть неизбежный миг, когда сам отдаст команду: "По машинам!!".
  Он успел, даже, переговорить с командирами, которые были с ним там, в толпе...
   И они, вроде бы, были  согласны с его решением...
   Но вечером пришел приказ...
   ...вот они, люди, образовавшие "живой щит".
   Он остановил танк, открыл люк и обратился к ним: "Товарищи! Я не хочу проливать вашу кровь!
   Я перехожу на вашу сторону и хочу сделать так, чтобы другие командиры из моей роты последовали за мной!! Очень прошу вас - расступитесь, дайте мне место для маневра!! А лучше укройтесь, может быть, мне придется стрелять!!".
   И люди отошли...
   Он скомандовал механику-водителю: "Гриша, валяй вправо! Развернись на месте, перекроем этот проулочек!!".
   И механик-водитель дернул свои рычаги, зажав правый фрикцион и добавив оборотов двигателю...
   Затрещали по обеим сторонам узенького проулка чьи-то заборы, зазвенела, лопаясь, проволочная ограда палисадников...
   Он с лязгом захлопнул люк и скомандовал заряжающему: "приготовься зарядить осколочный!!".
   ...Командир танка под номером "пятьдесят шесть", внезапно, увидел в свой триплекс, как головная машина, встав посреди дороги, доворачивает башню в сторону своей колонны...
   Он проговорил: "Неужели Степаныч, действительно, решился?!".
   И тут же скомандовал своему водителю: "Правее, Вася!! Знаю, что по огородам!! не загораживай обстрел "шестидесятому"!!".
   И тут же - заряжающему: "Осколочный зарядить!!".
   Ломая и перемалывая чей-то забор, "Т-80" ушел в сторону, встал, разворачивая башню.
   За ним, подминая под себя плиты "еврозабора", откатился влево от "шестидесятого" еще один танк...
   Остальная колонна в нерешительности встала...
   Стальцов скомандовал наводчику: "угол возвышения пятнадцать! готовность к выстрелу!".
   И тут же распорядился: "Осколочный - в ствол!".
   А затем включил рацию, вызвал на связь командиров всех своих танков.
   Получив от них подтверждения того, что все они на связи, Стальцов обратился к ним: "Товарищи командиры!! Обращаюсь к вам и искренне надеюсь, что все меня сейчас поймут.
  Наша семьдесят седьмая танковая рота при Союзе была удостоена высших воинских наград - ордена Ленина и гвардейского знамени - не за то, что мы шли в бой против своих же соотечественников, не за то, что мы давили мирных граждан и стреляли в безоружных!!
   И не за то, что мы помогали кому-то раправляться с истинными патриотами своей страны!!
   Не было такого! И не будет!
   Я, Фролов, Демидов и Шубенко переходим на сторону народа! Им наша броня и наши орудия нужнее!
   я не могу ожидать согласия от всех вас, которые связаны приказом и Уставом и я вас понимаю, если что.
   Надеюсь, что поняли и вы меня.".
   Минуту в динамике, потрескивая и попискивая, висело молчание. Затем он услышал ответы: "Командир, вас понял! ...Понял! ...Понял! Мы с тобой, Степаныч!!".
   ...На БТР-ах "правосеков", видимо, тоже были включены рации, потогмму что тут же и эфир и воздух снаружи огалсились яроостным, воющим: "Ганьба!! Москальски друзи!! Воны нас нэ слухаються!!".
   На двух БТР-ах заработали крупнокалиберные пулеметы, пули застучали по броне...
   И тогда Стальцов скомандовал: "Выстрел!!"
   И грохочущий шар пламени выбросил из ствола тяжелого орудия снаряд и тот, пролетев, едва не касаясь башен других танков, разорвался над головными машинами "правосеков", сметая с брони бандеровцев...
   Почти одновременно шарахнул и "пятьдесят шестой"...
   Еще, как минимум, четыре танка разворачивали свои орудия в сторону БТР-ов.
   Стальцов знал, что у них нет осколочных снарядов, только фугасные и бронебойные... И даже у него, не сочувствовавшего "Правому Сектору". скучно засосало сейчас под ложечкой...
   От колонны "правосеков" полыхнула вспышка, граната "Мухи" с шипением и воем пронеслась над башней "пятьдесят второго" и разорвалась над моторным отделением "пятьдесят шестого".
   Над радиаторной решеткой того разлилось пламя, он коротко сообщил по рации: "Горю!".
   Так же коротко Стальцов ответил: "Туши!".
   еще одна вспышка - но на этот раз граната, стукнув по его броне, улетела в чей-то огород...
   Заряжающий, не дожидаясь команды, загнал в ствол новый снаряд...
   Но их опередил "пятидесятый", гулко выплюнув фугасный снаряд - т один из БТР-ов в огненном облаке разрыва влетел, на мгновение, вверх, заваливааясь на левый борт и расшвыривая по сторонам массивные "бублики" колес...
   На танках зажгли башенные прожекторы, направили их свет на колонну "Правого Сектора"...
   Там уже. как у известного классика русской литературы, "смешались в кучу кони, люди..."...
   Кто-то еще шарахнул осколочным, накрывая "Хаммер" с бандеровцами...
   Очевидно, горячий осколок попал в бак, потому, что джип, вдруг, разлетелся, как картонный коробок, и "правосеки" кеглями разлетелись во все стороны, в наушниках раздалось зло-веселое: "Страйк, Миша!".
   Миша, заряжающий на "шестьдесят втором", ответил: "Контра Страйк!!".
   И Стрельцов рявкнул в рацию: "Командирам прекратить огонь! быть готовыми к огню по моей команде!!".
   перед их глазами ночь осветилась пламенем горящего "Хаммера", чадно дымил и тоже горел, лежа на ьоку, разбитый БТР...
   Еще три бронетранспортера улепетывали от поселка, как черт от ладана, сопровождаемые вторым "Хаммером"...
   из остальных, остановившихся, выходили, поднимая руки, "правосеки"...
   Стальцов сказал своему наводчику: "Смапльченко, возьми "Калаш", идешь со мной.", откинул крышку люка и выбрался наружу...
   Подошел к одному из "правосеков".
   Тот, срываясь на совершенно непристойный дискант, возмущенно орал: "Цэ ж прямэ порушення наказу!! Вы повынни булы дияты разом з намы!!".
   Стальцов взял его - почти еще пацана - за шкирку, приподнял, встряхнул. Затем произнес: "Слышь, миротворец х..ов!! С вами заодно только шакалы могут действовать! А я не шакал!
   И нет у меня в роте шакалов!! Понял?!".
   И развернул свой широкий корпцус, так же, как разворачивался его танк - на месте, бортом, четко... И направился к своей машине....
   И тут же услышал за спиной выстрел - и жалящая, жгучая сталь вонзилась под правую лопатку...
   услышал ответную очередь Смальченко...
   И упал в искрасна-черную темноту...
   Очнулся Стальцов уже в больничной палате.
   На тумбочке рядом с его кроватью стояли банка меда, большаая белоголовая паска и рядом, в граненом стакане - ветка розовой сирени...
   Отворилась забранная мутно-рифленым стеклом дверь. Вошла, улябаясь ему, кареглазая блондинка-медсестра.
  Он спросил ее: "Все это - от кого?".
   Она ответила: "От жителей поселка. Ваши танкисты все перешли на сторону Юго-Востока. И вчера четыре ваших танка не дали высадить десант с вертолетов... Огромное вам спасибо... От всех...".
   Она подошла к танкисту и молча обняла его...
   И он ощутил на ее щеке, прижавшейся к его щеке. слезу... крупную и горячую... Как та пуля...
   Сказал ей: "не плачь... Не нужно...".
   Она ответила: "Да это я так... От радости...".
   В окно ярко светило солнце.
   И разливался по палате аромат сирени...