Месть

МЕСТЬ

      Я  перед  ним  виноват, следовательно, я  должен  ему  отомстить.
                Фёдор  Достоевский
     …Где-то в густой темноте уже близкого берега что-то коротко и звонко шаркнуло, и после нескольких томительных секунд напряжённой тишины треск, скрип и шуршание разодрали ночной покой на длинные звонкие лоскуты. Земля стонущее охнула, приняв на своё сонное тело тяжесть могучего дерева, и остались лишь шорохи, крики перепуганных птиц, да мечущееся от берега к берегу эхо.
     — Никак, древо пало... — с любопытством сказал Трофим, подняв вёсла и прислушиваясь.
     Онуфрий лениво промолчал в ответ. Это было совершенно ясно и без чьих-то слов.
     На берегу шуршало и потрескивало - упавшее дерево укладывалось на земле поудобнее.
     — ЧуднО... — добавил Трофим, вновь погружая вёсла в воду. — По звуку, вродя, живое, не сухостой...
     — Корни, должно, были на каменьях, — предположил Онуфрий. — Не сдержали.
     — Стало быть, так, —  сразу согласился Трофим. — А то с чего бы ему валиться, коли бобров тута нет...
     Вёсла с тихим плеском ритмично уходили в воду, толчками гоня лёгкую лодку вперёд. Озеро сливалось с ночью, и звёзды, отражавшиеся в его зеркальной глади, подмигивали самим себе. Онуфрий молча посасывал слабо тлеющую цигарку, думая о чём-то своём, потаённом. Предутренний сонный, ещё совсем незрячий ветерок, сослепу ткнулся ему в грудь, и испуганно шарахнулся в сторону. Онуфрий опустил ниже голову, чтобы прикрыть бородой прореху на груди.
     — Долго ищо? — спросил уставший Трофим
     — Рядом. За плёсом залив будет, тама и станем. Место проверенное, богатое, так што не сумлевайся.
     — Ты сказывал, у тебя там заимка?
     — Шалаш токмо. Заимку мы срубим уже с тобой и тама же опосля перезимуем.
     Трофим шумно сглотнул.
     — Есть сильна хоцца... Почитай, всю ночь кудысь гребём, без хорошего передыху...
     — Скоро, — многообещающе сказал Онуфрий. — Запалим немалый костёр, сварим скорую уху. У меня тама и соль была припрятана в бутыли, и вяленина. Всё тама…
     — Эхма! — Трофим, чуть постанывая, распрямил натруженную спину. — Скорее ба...
     Онуфрий уже различал его лицо в слабеющей предутренней темноте. Трофим грёб лениво, экономно: он берёг главные силы для будущего сытного завтрака.
     — Успеем, — сказал Онуфрий. — И ухи поесть, и избу поставить, и золотишка намыть. Лето долгое...
     От упоминания о золоте у Трофима добавилось сил. Вёсла заработали веселее.
     — А ты давно то место сыскал?
     — Чего?!. — встрепенулся задрёмывавший было в очередной раз Онуфрий. — Како тако место?
     — Да то самое. Золотое...
     — Ах, ты про то... — Онуфрий не закончил, будто не желая отвечать, и заворочался на узкой холодной лавке. Тело его от долгого сидения совсем онемело.
     — Понятно... — сказал словоохотливый Трофим. Ему легче было говорить, чем молчать.
     — У прошлом годе... — Онуфрий всё же снизошёл до ответа. – По осени то было…
     — Один нашёл?
     Онуфрий снова непонятно промолчал. Разговор у них явно не клеился, да Трофим на нём особо и не настаивал - ему вполне хватало и этих редких слов в ответ. Онуфрий слыл угрюмым и очень замкнутым старателем, он или не хотел рассказывать, или что-то стряслось с его напарниками, если таковые были. Чужая душа - потёмки, а у Онуфрия она чернела безлунной и беззвёздной ночью…

     ...Опять коротко и звонко шаркнуло, как показалось, уже совсем рядом.   Трофим от неожиданности уронил вёсла, глядя на то, как едва различимая в приближающемся рассвете гигантская разлапистая ель, стоявшая у самой воды, стала плавно и почти бесшумно падать в озеро.
     Трофим смотрел с открытым ртом.
     Дерево, наконец, добралось до воды своими машущими ветками, и ухнуло в неё, подняв облако брызг. На берегу, на том месте, где оно только что стояло, виднелось что-то белое.
     — Ты гля! — изумился чрезмерно эмоциональный Трофим. — Ищо одно!  Живоя!
     Онуфрий привстал с лавки и вглядывался в пока не очень различимый берег.
     — Кажись, там лесоповал, про кой ты не ведал... — неуверенно сказал   Трофим, снова берясь за вёсла. — Хотя, нет, пилы я не слыхал, и топора - тожа... Да и хто ж рубит лес ночью?..
     Онуфрий, ни слова не говоря, взял со дна лодки свою безотказную берданку.
     — Лиходеи?! Душегубцы?! Тати?! — Трофим тарахтел, поддерживая самого себя. Ему было страшновато. Ходило немало слухов о грабителях, отнимавших золото у живых и мёртвых старателей, а Трофиму вовсе не хотелось делиться с ними чем-то.
     — Не должно, — мрачно и тоже не очень уверенно отозвался Онуфрий. — Места тут глухие, да и орудуют они зимой, после всего. Что щас с нас брать-то, весной?..
     — Были сии места глухие до нас с тобой, да и держит старатель всегда кое што про запас. Може, хто вас с напарником выследил у прошлом годе? Смекаешь?
     — Хто?! — огрызнулся Онуфрий. — Ведмедь? Здесь их многее будет, чем людишек!
     — А хто ж тады шумит?
     — Тайга... Она могёт по всякому...
     — И деревья пилить тожа? — Трофим нервно озирался, сбиваясь с ритма гребли. — Тама  жа пенёк остался!
     — Показалось тебе...
     — А то! – не согласился Трофим. - Можа, подплывём, поглядим? Тута совсем недалече.
     — Оно тебе поглядит на башку... - буркнул Онуфрий. - Правь лучше к берегу - вона, шалаш!
     Трофим стал послушно выгребать в нужную сторону, пугливо всматриваясь, хотя место выглядело действительно нетронутым. Присутствие людей всегда что-то выдаёт: вытоптанная трава, срубленные для костра деревья, мусор, кострище.
     — Остороже выгребай-то, — советовал Онуфрий. — Тута гдесь была отмель.
     Лодка пробороздила илистое дно, и уткнулось носом в траву берега.   Трофим бросил уже опостылевшие вёсла, спрыгнул на сушу, и ухватился за лодку, удерживая её от заднего хода.
     — Выходь! — сказал он. — С тобой в лодке не затяну, берег больно высокий.
     Ёжась от сырой прохлады, Онуфрий неловко выбрался на сушу. Ноги совершенно затекли от длительного безделья. Он походил по давно не топтаной траве, разминая их и глядя на то, как Трофим вытаскивает лодку из воды. Было уже почти светло.
     — Лады! — Трофим вытер о холщёвые штанины мокрые и грязные ладони. — Таперя нать костерок изладить. Есть так хоцца - силов никаких моих уже нетути!
     — Дрова сухие, должно, — сказал Онуфрий, оглядывая место их дальнейшей жизни. — Дожжа давно не было.
     Он нервно повертел головой, и Трофим тотчас же вспомнил о недавних событиях.
     — Тады я быстро! — Трофим взял из лодки остро отточенный топор, почувствовав лёгкое успокоение от отяжелившего руку привычного для таёжника оружия, и пошагал вглубь леса. — Доставай пока всё. И про соль, смотри, не забудь... С вялениной…
     Ноги стали совсем своими. Онуфрий прислонил ружьё к стволу вековой сосны и, широко шагая, пошёл к осевшему за почти год шалашу. Он понемногу успокаивался. Место было довольно открытое, да и уже продолжительная тишина действовала расслабляюще, отпуская нервы. Проходя мимо низенького холмика, поросшего молоденькой травкой, Онуфрий остановился, и присел на корточки.
     — Здравствуй, Никодим... — сказал он тихо, погладив рукой зелёную поросль. — Вот я и вернулся... Как ты тут?..

     ...Почти оглушительно шаркнуло совсем рядом. Толстенная сосна, возле которой Онуфрий оставил своё ружьё, стала угрожающе клониться в его сторону. Он едва успел встать и сделать, пятясь, несколько неуверенных шагов. Колючая ветка больно ударила по голове; сосна ухнула об землю буквально в шаге от него, накрыв могилу. Онуфрий, оцепенев, смотрел на качающиеся почти перед глазами ветки, усеянные иглами.
     — Онуфрий!!! — Трофим возник рядом, обеими руками сжимая перед грудью топор. — Хто это?!!
     Онуфрий нервно дёрнул головой, стряхивая с себя затянувшееся оцепенение.
     — Тама... — сказал он, не глядя, показав рукой на свежий пенёк, оставшийся от только что упавшего почти на него дерева. — Тама моё ружжо... Подыми...
     Нервно озираясь и помахивая перед собой топором для устрашения невидимого противника, Трофим подошёл к указанному месту и ахнул, чуть не уронив своё оружие.
     Онуфрий снова тряхнул головой, борясь с давящим оцепенением, и шагнул к новому своему напарнику...

     …Берданка была перерублена напополам, точно попало под тот же топор, что свалил сосну…
     — Леший, однако, колобродит... — сказал Трофим со страхом и нервно завертел давно не стриженой головой. — Пужает... Не хочет он, чтобы мы в его лесу гуляли, его золото собирали... Надо нам мотать отседова, пока ищо не поздно...
     Онуфрий молча поднял обе половинки ружья. Срез был чистым, даже на металле.
     — Ну, чего ты молчишь?! — закричал Трофим. — Уходить надо, покедова он до нас совсем не добрался! Ты же видишь, он прицеливается. Всё ближе и ближе...

     Онуфрий не успел ответить. Шаркающий звук, разрубивший непрочную тишину, опередил его.
     — А–А–А–А-А!!! — жутко заорал Онуфрий, почти теряя сознание от дикой боли, и упал на спину. — А–А–А-А!!!
     Трофим уронил топор и выпученными, мгновенно налившимися красным глазами, смотрел на правую руку Онуфрия. Она лежала рядом с ним, и была уже отдельно от него, отрубленная чем-то, невероятно острым, возле самого плеча. Онуфрий катался по земле, крича почти непрерывно, и пытался зажать левой рукой хлещущий фонтанами крови красно - белый обрубок, а Трофим остолбенело глядел на смирно лежащую, быстро белеющую руку, из которой на траву лениво вытекали слабеющие кровавые ручейки…

     ...Пшикнуло, обдав жаром и слегка опалив лицо. Трофим прикрылся ладонями, а, когда опустил их, Онуфрий больше не кричал. Он сидел на залитой его кровью траве, бессмысленно ощупывал уже зажившую розовую культю, и тупо глядел на лежавшую особняком некогда родную руку. Мерзко пахло жжёной серой.
     — Свят! Свят! Свят! Чур, меня! Чур, меня! Чур! — Трофим отпрыгнул и, отмахиваясь от невидимой нечистой силы руками, побежал к оставленной на берегу лодке.
     — Стой!!! — закричал опомнившийся Онуфрий, сообразив, что напарник его бросает. — А я?!!
     — Чур, меня! Свят! — Трофим уже торопливо сталкивал ставшую вдруг тяжёлой лодку в озеро.
     Онуфрий не сразу из-за серьёзной потери крови, но всё же встал на трясущиеся ноги.
     — Стой!!!
     Он хотел побежать, но снова оглушительно шаркнуло, и он опять свалился на траву. Левая его нога, отрубленная возле самой ягодицы, лежала рядом с правой рукой.

     — А–А–А-А!!! — опять дурно заорал Онуфрий от нечеловеческой боли. Кровь фонтаном брызнула в небо, но тут же пшикнуло жаром, и он не увидел, а почувствовал, что раны больше нет, что на её месте тоже слегка зажившая культя.
     — Свят!!! Свят!!! — Трофим уже яростно грёб от берега. — Чур, меня!!! Чур - не меня!!!
     Онуфрий сел, помогая себе уцелевшей левой рукой, и чуть не завалился на правый бок из-за слабости. Пришлось крепко вцепиться пальцами в липкую траву.
     — Никодим... — сказал он хрипло, с тоской посмотрев вслед уже далёкой лодке. — Я знаю, это ты пришёл за мной... Прости меня, Никодим... Жадность обуяла...

     ...Всё той же нечеловеческой болью шаркнуло по правой ноге, разинув рот Онуфрия в диком крике; почти одновременно пахнуло отвратительно воняющим жаром…

     …Онуфрий лежал на спине, глядя в высокое безоблачное небо, и тяжело дышал, приходя в себя. Он уже чувствовал, что теперь у него нет больше и второй ноги.
     — Никодим ... — опять с тоской начал он, тщетно пытаясь посадить себя с помощью оставшейся руки. — Грех на мне, Никодим... Кровь твоя на мне... Прости, Никодим... Бес попутал... Покаялся я... По гроб жизни буду... А–А-А-А!!! 

     …Он снова выгнулся живой дугой от чудовищной боли, но пшикнуло сразу же после того, как коротко шаркнуло, и он лёг спиной на ещё не прогревшуюся землю. Онуфрий попытался пошевелиться, но у него не было больше ни рук, ни ног...
     — Никодим... — попросил он жалобно, глядя в голубое небо и глотая горячие, текучие слёзы. — Добей, Никодим... Не оставляй меня так... Пожалей... Христом Богом прошу, Никодим... Никодим! Никодим!! Никодим!!! НИ-КО-ДИМ!!!
     Он орал и истерично дёргался, пока не обессилел слабым телом, и не затих. От немалой потери крови каруселью кружилась голова, и противно подташнивало. Всё так же перекликались ранние птицы, но уже не было слышно плеска вёсел.
     — Никодим!!! Никодим!!. — опять взмолился Онуфрий. — Ради Христа!.. Добей...
     Вокруг было тихо и спокойно.
     — Значится, ты со мною так?! — взревел вдруг Онуфрий, зверея.  — ТАК?!!
     Он опять бессмысленно задёргался на земле безруким и безногим телом, посылая в небо непрерывные и страшные проклятия, потом, чуть наловчившись, стал перекатываться со спины на бок, на живот, на другой бок и снова на спину.
     — Ну, погодь... — рычал он с безумной ненавистью и пеной у рта, приближаясь к берегу озера. — Погодь... Я до тебя доберусь... Я тебя и на том свете достану...

                Обратной  дороги
                нет –
                из Ада
                и  в  Рай…