125. В. Агошков. Ефратово-Тросна тожь. АС. Пушкин1
А.С. ПУШКИН.
ПУТЕШЕСТВИЕ В АРЗРУМ
ВО ВРЕМЯ ПОХОДА 1829 ГОДА
...Из Москвы поехал я на Калугу, Белёв и Орёл, и сделал таким образом 200 верст лишних; зато увидел Ермолова. Он живёт в Орле, близ коего находится его деревня. Я приехал к нему в восемь часов утра и не застал его дома. Извозчик мой сказал мне, что Ермолов ни у кого не бывает, кроме как у отца своего, простого, набожного старика, что он не принимает одних только городских чиновников, а что всяко-му другому доступ свободен. Через час я снова к нему приехал. Ермо-лов принял меня с обыкновенной своей любезностию. С первого взгляда я не нашёл в нём ни малейшего сходства с его портретами, писанными обыкновенно профилем. Лицо круглое, огненные, серые глаза, седые волосы дыбом. Голова тигра на Геркулесовом торсе.
Улыбка неприятная, потому что не естественна. Когда же он за-думывается и хмурится, то он становится прекрасен и разительно на-поминает поэтический портрет, писанный Довом. Он был в зелёном черкесском чекмене. На стенах его кабинета висели шашки и кинжа-лы, памятники его владычества на Кавказе. Он, по-видимому, нетер-пеливо сносит свое бездействие. Несколько раз принимался он гово-рить о Паскевиче и всегда язвительно; говоря о лёгкости его побед, он сравнивал его с Навином, перед которым стены падали от трубного звука, и называл графа Эриванского графом Ерихонским.
«Пускай нападет он, – говорил Ермолов, – на пашу не умного, не искусного, но только упрямого, например на пашу, начальствовавшего в Шумле, – и Паскевич пропал». Я передал Ермолову слова гр. Толстого, что Паскевич так хорошо действовал в персидскую кампанию, что ум-ному человеку осталось бы только действовать похуже, чтоб отличиться от него. Ермолов засмеялся, но не согласился. «Можно было бы сбе-речь людей и издержки», – сказал он.
Думаю, что он пишет или хочет писать свои записки. Он недово-лен Историей Карамзина; он желал бы, чтобы пламенное перо изобра-зило переход русского народа из ничтожества к славе и могуществу. О записках кн. Курбского говорил он con amore. Немцам досталось. «Лет через пятьдесят, – сказал он, – подумают, что в нынешнем походе бы-ла вспомогательная прусская или австрийская армия, предводительст-вованная такими-то немецкими генералами».
Я пробыл у него часа два. Ему было досадно, что не помнил мое-го полного имени. Он извинялся комплиментами. Разговор несколько раз касался литературы. О стихах Грибоедова говорит он, что от их чте-ния – скулы болят. О правительстве и политике не было ни слова. Мне предстоял путь через Курск и Харьков; но я своротил на прямую тиф-лисскую дорогу, жертвуя хорошим обедом в курском трактире (что не безделица в наших путешествиях) и не любопытствуя посетить Харь-ковский университет, который не стоит курской ресторации.
До Ельца дороги ужасны. Несколько раз коляска моя вязла в грязи, достойной грязи одесской. Мне случалось в сутки проехать не более пятидесяти вёрст. Наконец увидел я воронежские степи и сво-бодно покатился по зелёной равнине.
см. далее.
В.И. Агошков.
Свидетельство о публикации №214050402230