Пора подумать о себе

       Все последние годы  среди деятелей культуры и искусства только и  слышно что  разговоры про спонсоров и меценатов.  «У вас есть спонсор?»  –  перебивают тебя  вопросом, едва ты начинаешь излагать какую-нибудь свою идею. « Ах, у нас нет меценатов»,  – вздыхают на все лады музейщики, издатели,  поэты и иже с ними. Как-то слышала даже такую  версию: «Нам надо растить новых Мамонтовых, Третьяковых, Дягилевых». Это как же – теплицу для них построить или в пробирке выращивать? Помню, когда  банк ОНЕКСИМ отказался финансировать премию имени Аполлона Григорьева, зарыдала Академия российской словесности: горе, 25 тысяч долларов уплыли.  Увяла зелень. Остались   лавровые  листики  только в супе. От всех этих «всплесков», честно говоря,  с души воротит.  Поневоле начнешь задумываться -  кто они такие  эти спонсоры и меценаты,  чем друг от друга отличаются, словом, кто есть ху, как замечательно выразился  наш достопамятный руководитель бывшего  государства.  Чтобы хоть как-то в этом разобраться,  придется, наверное,  совершить скачок в другую эпоху, в Древний Рим, откуда всё пошло - и лауреаты, и меценаты, и многое другое, что мы легкомысленно приписываем  исключительно нашей литературной действительности.
        Пожалуй, стоит  начать с имени собственного. Гай Пильний Меценат (известно, что он умер в 8 г. до  н.э.)  принадлежал к  древнему этрусскому  роду – о, эти загадочные этруски! -   был образован, писал стихи и прозу. Его огромное состояние позволяло ему оказывать материальную поддержку тем, кому он хотел ее оказать. Например, Вергилию, лишившемуся поместья из-за неразберихи при   раздаче земель ветеранам после победы Октавиана в гражданской войне  против республиканцев. Меценат подарил поэту  дом  в Риме. А Горацию, сыну небогатого вольноотпущенника (то есть сыну бывшего раба) Меценат подарил поместье в сабинских горах в 45 км от Рима с  восемью  рабами для обслуги, и там имелось еще пять ферм, где работали  арендаторы. Интересно, можно ли это сравнить с затратами на  модного кемеровского драматурга Евгения Гришковца, который сочинял одно из своих произведений, проживая  за счет знакомого спонсора в  номере  московского отеля «Балчуг» (примерно 300 долларов в сутки) и обедая в тамошнем ресторане по цене 50 евро за обед? Наверное, с финансовой точки зрения можно – для дарителей  и рабы с арендаторами и  номер в «Балчуге»   были  одинаковой  мелочью - но в культурном плане результаты не сопоставимы. На одной чаше весов  -  золотой век римской поэзии, вскормленный этрусским эпикурейцем, а на другой – оставлю без определения.   
         Произведения самого Мецената до нас не дошли,  говорили, что он был посредственным писателем. Охотно верю, но понимаю также, что  на фоне Вергилия и Горация блистать очень трудно. Гораздо  важнее тот факт, что он не просто  подкармливал  многочисленных поэтов, а сам являлся центром литературного кружка, был деятельным  участником   литературной жизни,  влиял на борьбу литераторов разных направлений, всячески  опекал своих соратников.
    Меценат  был близок к Октавиану Августу,  разделял его политические и  общественные взгляды, поэтому тот оказывал  поддержку поэтам его кружка. Так,  Август поручил Горацию написать юбилейный гимн, исполнявшийся на торжествах раз в 110 лет   (по значимости можно сравнить   с нашей  «песней без слов»). А пока Вергилий работал над «Энеидой»  (это был личный заказ Августа, желавшего прославить род Юлиев, к которому он принадлежал), Август прямо-таки изнывал от нетерпения, не мог дождаться, когда  поэт поставит точку. Но поэт умер,  так и не закончив поэму, и   перед смертью  завещал ее сжечь.  Однако Август своей волей воспрепятствовал  этому и распорядился напечатать поэму  такой, как  есть.  Близость к верховной власти принцепса характерна для  литературного  кружка  Мецената, который  можно с полным правом считать официальной литературой, имеющей государственную поддержку. Что не мешало поэтам оставаться в частной жизни достаточно независимыми.  Вергилий  предпочитал жить в провинции, а Гораций тот просто увиливал от предлагаемых ему должностей.
          Но вернусь к  Меценату. Один ли он был такой? Может быть, он был самый  богатый, самый щедрый и лучше других умел выбирать таланты, но все-таки  существовали  и другие литературные кружки и другие покровители. Упомяну только бывшего консула Асиния Поллиона, писателя и драматурга, учредившего в Риме первую публичную библиотеку, ставшим также  первым  устроителем   выступлений поэтов и писателей перед публикой. Это была тогда большая новинка в общественной и литературной жизни.  Так что,  читая свои стихи  перед  какой-либо аудиторией, я всегда мысленно поминаю бывшего римского консула  «тихим, добрым словом».
        Но все эти римские времена поросли быльем, и, кажется, никому до них дела нет. В нашем сознании меценатство связано,  прежде всего,  с эпохой  модерна, Серебряного века и эмиграции, куда естественным образом перекочевали  владельцы  тугих кошельков, правда,  уже в значительной степени  опустошенных революцией и Гражданской войной.  Кстати, о кошельках.  Почему-то  редко вспоминают о том, что Дягилев разорился, а оперные проекты  Мамонтова  значительно подорвали его состояние. Меценатство это не бизнес. Так,  расход на издание  знаменитого альманаха «Золотое Руно», выходившего на деньги Николая Рябушинского,  составил в 1906г. огромную сумму 84 000руб.,  а приход был только 12 000 руб. Вообще семья Рябушинских сыграла важную роль в развитии русской культуры.  Но свое участие они понимали не как меценатство и тем более спонсорство, а как благотворительность.   Твердые религиозные установки старообрядческого рода  налагали на них особые обязательства  - собирать и хранить все, что они полагали  духовными ценностями. «Русское  религиозное чувство», по определению Владимира Павловича Рябушинского, диктовало не только строить больницы, школы, сиротские приюты, устраивать водопроводы, газовое освещение, внедрять телефоны и автомобили – что было признаком культурного развития народа - но и чтить древнюю книжность, хранить иконы  и поощрять всяческие ремесла, не для коммерции, а тоже как часть  духовной культуры. Братья были коллекционерами и знатоками живописи, икон, рукописных книг.  Сам  Владимир Павлович, банкир семьи, человек обширнейших знаний,  уже в Париже организовал общество «Икона», председателем которого  был до 1951 года,  а почетным главой оставался до самой смерти.  Брат его Степан Павлович считался  в России крупнейшим  собирателем икон. Собственно только Николай был среди братьев «модернистом», писал стихи и интересовался современной литературой.   При своем богатстве он мог тратить  любые деньги на издание «Золотого Руна», однако  при этом требовал, чтобы наряду с  А.Блоком, А.Белым, Д.Мережковским и другими  ведущими писателями, печатали и его  произведения. Ситуация знакомая до боли. Правда,  сегодня «одаренный  спонсор», вкладывая личные средства (а то и не личные, например,  войдя в контакт с какой-нибудь фирмой, хоть с  пивоваренным заводом, а то и вовсе со знакомыми бандюгами) в  какое-либо коллективное дело, норовит себя поставить на первое место среди участников. Мол, мои деньги (или я достал деньги), поэтому должен быть первым. Скромность у нас теперь  не в моде. 
         Не могу понять, почему этих людей называют спонсорами. Спонсор – в изначальном значении – поручитель, тот, кто ручается, термин, тоже пришедший из Рима. За что ручаются нынешние спонсоры? Разве  банк ручается за качество стихов поэтов-лауреатов, награждаемых его деньгами?  Нет, конечно. В лучшем случае он просто кидает эту сумму, мол, нате и отвяжитесь. В худшем случае банк организует фонд и под видом помощи культуре отмывает незаконные капиталы. В обоих случаях со стороны банка это никакое не поручительство, не покровительство и тем более не меценатство в его истинном смысле, которое предполагает личную -  но не финансовую! - заинтересованность и  участие.  Это -  милостыня, брошенная раздувшимся капиталом  нищенке-культуре. И пусть  нищенка сто раз говорит «спаси вас Бог», но если она  полагает, что ей должны подавать, то она глубоко заблуждается. В тот момент, когда капитал сочтет, что  ему не хватает трех рублей на то, чтобы построить на Марсе аквапарк с борделем, он тут же лишит ее этой милостыни. И тут дело не  в экономическом кризисе, по крайней мере, в нашей стране, а в преступном  эгоцентризме капитала, заложенного в его природе.
         Так произошло с «Золотым Руном» – Николай Рябушинский   проигрался в пух и в прах и немедленно «сэкономил», закрыв журнал. Так произошло – и это исторический факт,  обрушившийся реально на мою голову, поэтому  я  могу засвидетельствовать его подлинность -  с журналом  «Библио-Глобус»,  в начале 2000-х лучшим  профессиональным  изданием о книгах, который  владелец просто придушил, поскольку ему понадобились деньги на  расширение магазина.  Не все же нищим подавать.  Тем более, какой   смысл им   вкладывать деньги в отечественную культуру – дети за границей учатся, там и работать останутся,  на английском-то языке и музычку слушать и по Интернету лазить намного удобней.   
        Вот я, наконец,  и вырулила конкретно к тому, что отличало Гая Пильния Мецената от  вереницы последующих нуворишей. Этот богатейший  привыкший к роскошной жизни аристократ был человеком идеи, имевшим твердые взгляды на общественное устройство и полагавшим, что литература обязана  – именно  обязана! -   в этом устройстве участвовать, а иначе Рим не будет Римом.  Он был не просто спонсором-покровителем-поручителем своих талантливых и гениальных  друзей, он был их единомышленником и идеологом. Вот поэтому его собственное имя стало нарицательным и сохранилось в веках.  Воистину, много званных, но мало избранных.
       Оглядываясь назад, вспоминаю всех богатых и очень богатых людей, с которыми меня сводила жизнь. Они были все очень разные, но одно качество присутствовало у всех:  больше всего на свете они боялись, что ты попросишь у них денег.  И совершенно не важно, что  попросишь не для себя, а на какой-то проект, который  не имеет целью личную пользу, - они все равно воспринимали это как посягательство на их собственность. Среди них были и неглупые, и образованные, и умно рассуждающие о разных проблемах,  в  том числе и литературных, но главное, что сидело в них гвоздем,  - это чувство собственности, с которой только они знали, что надо делать,  и бесполезно было их в  этом  переубеждать. Как тут не поверить в мудрость буддийской заповеди «ничего не проси». А я бы еше добавила: «Пусть подавятся».
      Странная картина получается. Государство культуру не поддерживает, капитал не поддерживает, церковь – любая - не поддерживает  -  а мы еще живем.  По инерции? Нет, не по инерции, а по закону сопротивления материалов. Мы сопротивляемся  государственному пренебрежению, капиталистическому презрению, церковному прибиранию к рукам. У культуры,  пока она жива, свой путь развития,  не зависящий ни от чьей поддержки, потому что она сама – основная  поддержка  и себе, и всему обществу в целом.  И  когда мы вскладчину или за свои гроши  издаем  свои  книги – это значит, что  мы сопротивляемся существующему положению вещей.Это свидетельство жизнеспособности  и жизнестойкости нашей культуры.  Я знаю множество случаев, когда  литераторы  и поклонники  бескорыстно  работают над  книгой  умершего товарища, а  художники бесплатно предоставляют свои картины,  рисунки  для оформления книг, журналов и  выставок.   Когда не на кого надеяться, тогда открывается второе дыхание, и оказывается, что у нас есть и силы, и возможность  делать то, что мы в нашем творчестве считаем нужным и главным.   Когда мы думаем  о себе сами, у нас все получается, потому что мы  возделываем свою почву.  Сегодня мы  сами для нашей культуры   единственные  настоящие меценаты и спонсоры.

Т.Михайловская