Сказы деда Савватея. Чаво тута поделаишь - дяревня

ЧАВО ТУТА ПОДЕЛАИШЬ - ДЯРЕВНЯ!

 - Степан Кузьмич, ты дома?- председатель колхоза, приоткрыв, заглянул в дверь избы.
  - Иде жа ящё, тута,- из-за открытой крышки в подполье появилась кудлатая голова старика,- за картошкаю полез, язви яё!
 - Слушай, не в службу, а в дружбу, подсоби,- попросил председатель,- ты всех в деревне знаешь, может есть мастер бричку починить? Уполномоченный из райцентра приехал, да в дороге что-то там сломалось. Я к тебе его заведу, а сам пока смотаюсь на полевой стан, с бригадиром надо встретиться, ладно? Ты уж не посчитай за труд, найди мастера.
 - Ладно! Будь спокоен, сыщем,- кряхтя, вылезая из подпола с корзиной картошки, закрывая крышку и расправляя половичок, заверил Степан Кузьмич.
 - Вот и добренько,- голова председателя спешно скрылась за дверью.
   Сказано - сделано. Вскоре старик и уполномоченный, в ожидании починки брички, сидели за столом в избе и пили чай с сушками. Старик, шумно втягивая чай губами с блюдца, тихо успокаивал-ворковал:
 - Не боитися, Тимоха-Гугенот вмиг починить, золотыя руки у няво, не сумлевайтеся дажа, вскорости дома будитя!
 - Как ты назвал его - Гугенот?- поразился гость, чуть не поперхнувшись от неожиданности чаем.
 - Да, а чаво. Нешто не слыхали об их? Религия такая имеется. А уж Тимоха так, по случайности попал в гугеноты-та. А было оно вота как.
 - Поехал как-та годов тому с десяток назад Тимоха в город. А чаво? Обжанилси, избу рубить надоть, короче - за деньгой поехал. Пристроилси там в артель одну, всё пошло вродя ладком. Гроши стал, как говорится, «в чулок» класть. На всём скряжничал, для сабе пожаливал, полуголоднай ходил. А тут-та яво и сблатовали в секту одну итить. Мол, кормят тама задарма, да и с собой дають. Приходи токма, пой ихние псалмы, слухай, чаво «втирать» будуть. Он был согласнай на ето. А чаво? Голод он вить не тётка, верна? Походил раза три-чатыри, тошно стало, не яво ето было, слухать и то противна. А в скорости и домой поехал. Так ба никто и не прознал, да он сам за чаркой мужукам и призналси, что протестантом побывал. Те чуть со скамеек не попадали, от удивления. А выпивал с нимя учитель физкультуры, он жа и историк в школе. Вота и говорить тады:
 - Знаю я етих протестантав, читал, говорить, какого-та там Дюму. Так в той книжке их гугенотами обзывали и за одну ночь, чуть была всех не перерезали ножами-та. Во дела! Ну мужики и принялися гоготать:
 - Гугенот, гугенот!- подишь ты, не отвязаться! Так и приклеилось, стало по - уличному, прозвище. Жёнку стали кликать - гугеноткой. Детишкав - гугенотавыми детями, страсть!Спросють бывалоча:
 - Чьи ета робятишки?
 - Гугенотовы, али не признали?
 - Да бывает ли такое, чтоб без желания человека обзывали?- негодуя, изумился уполномоченный.
 - Ищё как бываить! И не обзывание ета, а прозвище, разницу усёкаитя?- с укором оговорил гостя Степан Кузьмич.
 - Ну уж прямо и не знаю, что сказать на это,- развёл руки в недоумении гость,- идиотизм какой-то.
   Эти слова Степан Кузьмич пропустил мимо ушей и продолжил:
 - Мужики пораскинули мозгами-та и ряшили. Так вить всё хорошо складывается! В деревне три Тимофея. Как их различать-та? Один - Восьмириков, по - уличному. У яво деда было восемь дятей, поетаму. Другой-та - Колупаев. У них в роду завсегда в носе роются, кого из них ни возьми, право слово, колупаются! А етот будить – Гугенот. Тяжелея всяго с родителями было. Батька яво как узнал, что таперя имянуется не иначе, как Гугенотыч, весь пряма побагровел и как заорёть, на всю площадь:
 - Вы сдурели? Я - православнай и все мои предки тожа! Я в церковнам хоре пою. И потом, говорить, прозвища уличныя от отца к сыну и дальше по роду, а не наоборот!
   В обчем перестали так-та в глаза называть, а за спиною, тута уж у кого как получится. За спиною-та, эта ничаво ещё. А с матерью и того хуже, конхликт получилси. Та схватила кочергу, да как рявкнить, мол, зашибу, коль услышу об сабе такое прозвище. Всё, как враз отшептала. Её не называли, ни-ни, Боже упаси!
   Степан Кузьмич нехотя поднялся с табурета:
 - Пойдём што ли, поди уж таперь закончил.
 - А как Ваша фамилия, Степан Кузьмич?- спросил уполномоченный, надевая шляпу.
 - Васильевы мы, сроду.
 - А у Вас уличное прозвище имеется или обошлось без него?- улыбнулся гость.
 - Ну как жа без няво,- грустно вздохнул старик,- имеем. Полупёхины мы. Прапрадед мой пропил в одночасье всё чаво имел, с «полупёхом» мужик был, не «все у няво дома»,- покрутил кривым старческим пальцем Степан Кузьмич у своего виска,- вот таперя и носим ужо два века. А чаво поделаешь тута - дяревня!