Ленкино счастье Глава 2

                Глава 2

    Жизнь была предсказуема и монотонна, месячный отпуск раз в год, если повезет-летом, демонстрации на первомай, октябрьские и жиденький парад на День Победы. Причем каждый праздник ассоциировался не только с торжеством, но и с особым символически-бытовым действием: зимнее гражданское обмундирование в виде пальто, варежек, теплой обуви с добротными стельками и непременной, просто обязательной, незаменимой и такой долгожданной зимней меховой шапкой, отлежавшей свой срок на антресолях завернутой в газету с таблеткой нафталина от моли,  после осенней слякоти одевалось впервые как раз на ноябрьскую демонстрацию. На улице в колоннах люди больше часа ждали своей очереди чтобы пройти перед памятником вождя и перед трибуной. Женщины кучковались отдельно, теребя бумажные цветы, ковыряя грубыми железными набойками на облезлых каблучках тонкий лед, покрывший жирную грязь и вздрагивая от случайно громко лопнутого воздушного шара. Мужчины подогревали себя и сотоварищей теплым от нахождения во внутреннем кармане зимней куртки дешевым алкоголем, закусывая карамелькой или плавленным сырком “Дружба”, наливая после ответного безмолвного подмигивания в знак согласия:«Будешь?»-«Буду, плесни пока Борисыч не видит». Борисыч  же, начальник цеха, обхаживая колонну вверенных ему рабочих, одобрительно крякал, видя готовность народа к шествию, деловито осматривая самодельные но довольно качественные транспаранты на красной материи с выведенными белой краской лозунгами во славу КПСС и рабочему классу, и как будто не замечая раскрасневшихся лиц, но понимая, что через три минуты после прохождения мимо главной городской трибуны добрая часть демонстрантов будет нормально, по-людски  отмечать славную во все времена дату.

     Весеннее шествие же означало открытие дачного сезона. И если в ноябре после демонстрации разбредались наспех по гостям и подворотням, то на майские особым ритуалом было семейное посещение выделенной заводом территории для посадки картошки. И не важно, что нарезы в 4 или 6 соток были в радиусе загрязнения заводом и сажать там, по хорошему то, можно было только топинамбур-единственный корнеплод способный вырасти съедобным даже на Чернобыльских землях, что для хорошего урожая нужно потратить не только два драгоценных выходных в месяц, но и горючее (если конечно есть транспортное средство), а в результате картошка была мелкой, невкусной и вся в червоточинах, словно давала знак-“не беритесь за это безнадежное дело”, и все равно осенью приходилось закупать на семью картошку у краснощеких колхозников, отдавая кровные деньги, равные стоимости потраченного горючего плюс моральный вред за испорченные выходные. Но народ считать и видеть выгоду в упор не хотел, поездки “на картошку” считались обязательным, выдолбленным и выжженным в сердце ритуалом, обсуждение урожая и сплевывание из-за его отсутствия было свято и неприкасаемо.

     Ленкина семья выделялась на фоне общей рабочей массы. Отец был приближен к святая святых, к самому центру, самой маковке городской элиты, и не важно, что приближение это заключалось в служении замдиректору химического завода в виде личного шофера, телохранителя и доверенного по личным поручениям. В данной работе были небольшие недостатки из-за ненормированного рабочего дня, но достоинств было такое множество, что Ленкин папа, имевший за плечами 7 классов сельской школы и два года профтехучилища, где пройдя школу ДОСААФ получил права категории В и С, считал себя местным интеллигентом и имел страсть к хорошей жизни.

     Должность личного водителя замдиректора завода и доступ к персональной Волге с правом ношения галстука с клетчатой рубашкой, получилась случайно. Как будто кто-то сверху внял мольбам Николаши и подвел его именно в этот момент к дверям заводоуправления, из которых выскочила взъерошенная событием секретарша директора и бешено вертя глазами в поисках личного водителя и не найдя его, с трудом переводя дыхание дрожащими губами вышептывая только ей одно понятное заклинание от всех бед, одна из которых грозила прямо сейчас обрушиться на ее несчастную, пусть даже красивую, в модной перманентной завивке, голову. Приказы руководителя принято было исполнять, быстро и не задавая лишних вопросов, и Виолетта Игоревна знала это. Николаша, покуривая, наблюдал эту картину, сплевывая и усмехаясь (иш ты как задергалась) в красивый молодой рот, обрамленный, как и положено, густым рыжеватым усом. Трудился он на том же заводе водителем на ЗИЛ 130 и возле заводоуправления оказался почти случайно, нужно было перевезти кое-какую мебель. Но сегодня лишним столам и шкафам из заводоуправления поменять место жительства было не судьба, перевозка перенесена на завтра и Николаша навострился было обратно в гараж. А тут подвернулся случай угоститься папироской, а кто ж на халяву то не покурит, что и способствовало более приятному продолжению его карьерного роста. Увиденная им секретарша, бившаяся в поисках водителя, озадаченная срочным молниеносным в исполнении приказом директора, нашла успокоение в наличии Николашиного ЗИЛа. Николаша прочуствовался к испуганной Виолетте Игоревне, впоследствии ставшей его коллегой и советчицей по особым вопросам. В принципе, решение как раз такого вот особого вопроса и стало началом их дружбы. Николаша вызвался помочь, и не зря, потому что объект, к которому его срочно и секретно направили, взяв честное причестное ленинское слово забыть потом все что видел и делал, оказался капризной, слишком красивой для этого города и для того чтобы быть женой, молодой, пахнущей невиданным ароматом и с розовыми перламутровыми от заморских румян щеками особой.
 
     И задание оказалось простым, и Николай все исполнил, и весна была своевременная и все эти обстоятельства чудным образом переплелись между собой, захватив Николашу в свой волшебный водоворот и уже через неделю он, позвякивая брелком, важно ходил вокруг белой Волги, осознавая, что комната где жил он с молодой женой и дочкой Машенькой вот уже три года, была чуть больше вверенной ему автомашины. Назначению способствовал незлобный нрав той розовощекой особы, именуемой Ольгой Ивановной, замолвившей словечко за новенького рыжего шофера и слишком разговорчивый нрав бывшего личного водителя, с которым мирились из последних сил и искали способ отправить на пенсию. Как бы там ни было, Николаша теперь, вернее Николай Федорович, назначен переводом на должность личного водителя заместителя директора завода. Шел 1971 год.