Ленкино счастье Глава 4

                Глава 4
     С классным руководителем Ленке и ее одноклассникам с одной стороны повезло-это была не только что выпущенная на волю педагогическим заведением и закованная обязательным распределением в городок учителка, а  профессионал своего дела, заслуженный и уважаемый, любитель литературы с огромным опытом работы, но абсолютно не вникающий ни жизнь класса, ни в отношения детей, вступающих по законам матушки-природы в пубертатный период. Трудно было тогда понять, по призванию или в связи с необходимости встала в молодости Нина Дмитриевна на тернистый путь преподавателя русского языка и литературы, но предмет свой знала хорошо, отчитывала его согласно утвержденной программе, ни больше ни меньше, ругала лодырей за неуспеваемость и благоговолила некоторым ученикам, чьи родители недвусмысленно давали понять о своих возможностях, называемых в то время многообещающим и емким по значению словом “блат”. Успокоение, а вернее способ разнообразия наскучившей школьной жизни, Ленка нашла в участии в организации интересных и веселых мероприятий- школьных осенних и новогодних балов, не имеющие ничего общего с привычным пониманием слова “бал”, но дававшим возможность, согласно добровольному выбору партнера на медленный танец, понять кто на кого имеет виды, показать наличие вкуса и оправдать пословицу “ голь на выдумку хитра”, появившись в пере-пере-перешитом платье и вообще проявить себя тем, кто этого хотел.

     За неимением таланта к пению, танцам и прочим интересным особенностям, дававшим возможность выступать на сцене, ее участие ограничивалось созданием стенгазеты обрамленной, согласно сезона, или кленовыми листьями и четверостишием А.С. Пушкина или еловой веткой с дедом морозом и организацией украшения актового зала. Помощников в этом интересным, по ее мнению, и неблагодарным, по мнению одноклассников, деле, найти было нелегко, тем более под строгим присмотром и тяжелым взглядом Нины Дмитриевны,  не одобряющей все эти увеселительные бестолковые праздники и ненавидевшую внеурочных активистов и в частности Ленку. Причину такого отношения к себе Ленка не понимала, да и не старалась. Литературу она любила, ограничившись лишь школьной программой, которой, по мнению министерства просвещения, было вполне достаточно для воспитания достойных граждан. Некоторые произведения даже навсегда осели в ее голове, причислив себя к той части необходимого интеллектуального багажа, который она пронесет всю жизнь. Дополнительную же литературу читать ей было и лень, и некогда, да и неинтересно. В только что приобретенной вне очереди папиными силами полированной мебели -“стенке”, после любовной расстановки мамой хрустальных и нет рюмочек, гостевых сервизов и фарфоровых статуэток, пустой полки для книг просто не осталось. Да и ставить на полки из книг было почти нечего: два тома собраний сочинений Пушкина, Толстой «Война и мир» и подаренная одноклассником «Любовь к жизни» с рассказами Джека Лондона, которую Ленка так и не удосужилась прочитать до конца, посчитав ее скучной и неинтересной.

     Родители особо не интересовались ни школьной программой, ни взаимоотношениями с одноклассниками и учителями, достаточно было, по их мнению, раз в год посетить родительское собрание, поставить роспись в табеле без троек и сдать три рубля на подарок-очередную хрустальную вазу классному руководителю. Отец в личную и школьную жизнь не вникал, считая вопрос воспитания детей, особенно девчонок, сугубо женским. Мать же, добрая, хлебосольная, но вечно занятая после работы на кухне, ограничивалась привлечением девочек к генеральной уборке и  выдачей  ежедневного задания по непременной помывке полов, считая самым важным для девочек умение наводить в доме чистоту и уют. Ленка настолько сжилась с этим заданием, которое по большей части относилось к ней, а не к старшей сестре Маше, которая окончив профессиональный техникум трудилась на том же заводе, что всего за 15 минут перемывала пусть разный в комнатах (уж как смог достать Николай, зато бесплатно!!!!), блестящий от нескольких слоев бесцветного лака линолеумный пол.

    Мама Надя была очень хорошей домохозяйкой в прямом понимании этого слова-чистила, скребла, наводила порядок в доме сама и приучала девчонок. Стряпала на кухне подолгу, но простую и сытную незатейливую еду-то, что умела, чему научили в детстве и что было по силам успеть после работы до прихода любимого мужа. В квартире всегда было чисто как в операционной, каждая вязаная ажурная салфеточка, каждая деталь в интерьере их хрущевской квартиры была на своем непременном месте: коврики на диване и креслах в самой большой комнате-зале, гармонировали по цвету с большим аляповатым ковром на стене, под которым нужно было фотографироваться, и ковром на полу, заходить на который в домашних тапках было равносильно залезть днем с ногами на покрытую покрывалом кровать. Стеклянные дверцы в полированной стенке, ввиду не особо качественного отечественного производства, лишний раз по пустякам не открывались, лишь для очередного натирания до блеска фарфорового и стеклянного содержимого, расставленного под углом к зрителю-гостю.

      Из интеллектуального содержимого их дома, всегда вкусно пахнущего сдобой и жареной картошкой, была репродукция картины Перова “Охотники на привале” в позолоченной вычурной рамке, отданная за ненадобностью с барского замдиректорского плеча. Надя была простой доброй женщиной, уважала мужа и слушалась во всем, любила детей, устраивала праздники накрывая богатый стол, используя рецепты из журнала «Работница» с дефицитным майонезом, сервелатом и говяжьим языком, удивляя и навлекая на себя и семью зависть гостей. Но собственное незаконченное среднее образование, неполученная от родителей ласка в послевоенное время, непривитое с детства, да и ненужное по мнению многих, стремление к интеллектуальному  развитию, не позволяли стать не только кормилицей и оберегом здоровья и спокойного быта в семье, но и близким духовным другом для дочек.

     Она не задавала лишних вопросов даже тогда, когда Маша стала возвращаться их техникума позже обычного с розовыми от волнения щекам и мурлыкая «...все могут короли....», на ходу чмокнув Ленку в затылок, прыгала на диван и обхватив коленки руками загадочно улыбалась, почти перекрывая сиянием глаз новенький, отороченный бахромой, торшер. Через некоторое время мать, заметив перемены в дочери, но так и не ничего ей не сказав, как-то вечером, прижавшись к засыпающему мужу пухлой щекой сказала: «Коooль, Мане то восемнадцатый уже. Скоро сватов ждать. Свадьба, глядишь, не за горами».