Мама

       Году, наверное, в 1966 моя матушка решила обратиться в соответствующие инстанции с просьбой об установлении ей персональной пенсии за заслуги перед Советским государством. Я помогал ей описать документы, подтверждающие право на такую пенсию, подготовил и распечатал ее автобиографию и заявление. Один экземпляр маминой автобиографии сохранился в моих документах, и сегодня я могу довольно подробно рассказать о жизненном пути и судьбе одного из многих миллионов рядовых коммунистов, отдавших все силы служению своей Родине.

       Моя  мама,   Сидорова   (в девичестве - Волоцкая)   Мария Александровна, родилась 10 февраля 1900 года в семье сельского псаломщика в селе Шумилово Суздальского уезда, Владимирской губернии (в советское время село Шумилово числилось в составе Тейковского района Ивановской области). В церковной иерархии псаломщик по своему званию был равен дьячку и пономарю – то есть занимал самую нижнюю ступеньку церковной иерархии. Как псаломщик, дед по материнской линии был церковным чтецом, в его обязанности входило чтение псалмов по усопшим. Основным же занятием родителей и семьи моей мамы было сельское хозяйство.

       Беспросветная бедность семьи, полная невозможность в существующих условиях жизни добиться чего-то лучшего привели к тому, что мама в самой ранней молодости сделала свой выбор в пользу советской власти. Она активно участвовала в ее установлении и укреплении в самом низовом звене работы, там, где конкретное дело невозможно подменить пустыми разговорами и сразу видно - даешь ты результат или нет, именно там, где сотни и тысячи таких же рядовых тружеников, как моя мать, решали успех построения в России нового общества.

       В 1920 году мама окончила Суздальскую школу II ступени (тогда - что-то вроде педучилища) и была назначена учительницей в школу I ступени села Шихобалово Суздальского уезда Владимирской губернии и одновременно заведующей этой школой .

       Моя мама начала работать на государственной службе в двадцать лет, причем в деревенской глубинке. Какой была российская деревня тех лет? Какие процессы происходили тогда в ней? Какими интересами жила моя двадцатилетняя мать в те далекие годы?

       Село и после революции было крайне перенаселено, причем перенаселено сельскими жителями, не имевшими своего земельного надела. К 1926 году удельный вес безземельных бедняков удалось сократить до 3 процентов (в 1913 году безземельных крестьян было 13 процентов). Раздел крупных земельных участков помещиков и кулаков дал каждой крестьянской семье в среднем по 2 гектара пригодной для обработки земли (примерно по 0,5 га на одного взрослого члена семьи).

      Сразу же после Октябрьской революции  спонтанно возродилась сельская община , которая стала органом действительного крестьянского самоуправления. Община ведала всеми вопросами коллективной жизни в деревне, за исключением административных, находившихся в ведении сельсоветов и неутомимо старалась уравнять земельные наделы крестьян. Земельные участки при этом постоянно дробились: их число с 16 миллионов в 1913 году увеличилось до 24 миллионов в 1924 году. Общинные традиции напрочь отбивали охоту становиться независимыми полноправными хозяевами своих земельных наделов даже у самых предприимчивых (в частности, молодых крестьян, только что вернувшихся из Красной Армии).

      Исчезновение крупных землевладельцев, дававших до начала Первой мировой войны около 70 процентов товарного зерна, повлекло за собой снижение его производства. В 1926-1927 годах крестьяне сами потребляли 85 процентов произведенной ими продукции. Из оставшихся 15 процентов, шедших на продажу, 4/5 производилось в хозяйствах бедняков   и середняков. Кулаки, составлявшие в середине 20-х годов от 3 до 4 процентов сельского населения, продавали 1/5 (20 процентов) всего товарного зерна. Такой расклад очень усложнял работу государственных заготовительных органов, покупающих излишки сельскохозяйственной продукции.

       Еще одним неизбежным следствием Октябрьской революции и Гражданской войны стали постоянная нехватка сельскохозяйственных орудий и недостаток тягловых лошадей. Это привело к снижению производительности труда в деревне почти на половину по сравнению с уровнем 1913 года. В 1926-1927 годах около 40 процентов пахотных орудий составляли деревянные сохи, а треть крестьян не имела лошадей. Крестьянское общество России в середине 20-х годов замкнулось на самом себе, фактически вернулось к натуральному хозяйству.

        В 20-е годы, несмотря на общее сокращение производительности труда в сельском хозяйстве, избыток сельского населения составлял 20 миллионов человек. До революции примерно 10 миллионов крестьян ежегодно уходили из деревни и нанимались сельхозрабочими, на лесозаготовки или отправлялись на заработки в город. В 1927 году эта цифра составила всего 3 миллиона, так как сократилось количество крупных хозяйств, ранее нанимавших сезонных работников.

        Промышленность страны по ряду причин не обеспечивала крестьян необходимыми им товарами, а те, что были, были дорогими и плохого качества. Кроме того, к 1925-1926 годам деревня переживала очень большой недостаток сельскохозяйственного оборудования. Закупочные цены на зерно были низкими, часто даже не покрывали затрат на его выращивание. Дефицит товаров и низкие закупочные цены подталкивали крестьянина к тому, чтобы он производил столько зерна, сколько ему необходимо для личного пропитания и производства необходимых покупок.

         Каждую осень заготовительные организации испытывали большие трудности с выполнением планов по закупке зерна на свободном рынке для нужд городов и армии. Это приводило к возникновению напряженности между властями и крестьянами. Количество заготавливаемого государством зерна из года в год снижалось: в 1926/27 году было закуплено 10,6 миллионов тонн, в 1927/28 году - 10,1 миллиона тонн, а в 1928/29 году 9,4 миллиона тонн. Такое положение дел объяснялось не только враждебным отношением к Советской власти кулаков, но и было следствием общего недовольства крестьян условиями купли-продажи продукции сельского хозяйства и, в первую очередь, - хлеба.

        Ликвидация крупных помещичьих и кулацких хозяйств в деревне, дробление земельных наделов хотя и решило задачу передачи земли крестьянам, но существенно снизило производительность труда в сельском хозяйстве. Кроме того, это привело к фактическому прекращению работы по селекции семян, ухудшению культуры землепользования, севооборота, прекращению распространения агрономических знаний в деревне, остановило внедрение технических средств и средств механизации труда.

        Исправить положение дел на селе можно было только в случае серьезного укрупнения хозяйств за счет коллективизации, что, кстати, хорошо учитывало и чисто российскую специфику общинного землепользования.

        Работать в этих условиях на низовой советской и партийной работе, в самой гуще крестьянства, было очень сложно и даже опасно. Но работать было надо, и моя матушка работала.

        В ее школе было 4 класса, училось 120 детей. Зарплату первое  время не  платили,  а  позже  мама   стала     получать 6 рублей в месяц. Это было невероятно мало. Обучая детей, мать в порядке общественной нагрузки вела занятия с неграмотными и малограмотными взрослыми.

       Я иногда пытаюсь представить себе, как жила моя мама в начале 20-х годов в небольшом селе, в самой, что ни на есть российской глубинке. Учитывая чисто символический размер оплаты учительского труда, свою учительницу подкармливали родители учеников, которых мать тоже учила чтению и письму, азам арифметики. Электричества тогда не было, керосина практически не было тоже, так же как и свечей. Долгими осенне-зимними вечерами комната матери освещалась или фитильком, плавающим в растопленном жире, или лучиной. О чем она мечтала, каким видела свое будущее и свою судьбу?
   
       Именно в эти годы у мамы (как она потом мне рассказывала) начались сильнейшие мигрени. Мигрень - это когда внезапно начинает жутко болеть голова, каждое движение, особенно ходьба, причиняют неимоверную, вплоть до тяжелой рвоты, головную боль, а перед глазами идут разноцветные круги и все расплывается в цветной невнятной дымке. В 1965 году приступы мигрени начались и у меня, и я в полной мере узнал, что это такое. Но к этому времени медицина с этой проблемой разобралась и серьезных мучений мигрень мне не доставляла.

        В 1924 году Шихобаловскую школу I ступени преобразовали в районную школу и прикрепили к ней еще 16 других школ. Маму назначили заведующей этой новой, объединенной школой. В ее обязанности было включено методическое руководство учебно-педагогическим процессом во всех школах района.

        Сегодня это была бы обычная, хотя и напряженная работа. А в середине 20-х матушке приходилось иметь дело с неграмотной, отсталой в политическом и культурном смысле массой сельского населения и вести эту работу в самой гуще очень непростых процессов, происходивших на селе в те годы.

        Видимо справлялась мама с этой работой очень неплохо - в конце 1923 года она была принята кандидатом в члены ВКП(б). Шихобаловской парторганизацией ей была поручена общественная работа в качестве волостного женорганизатора по Тумской волости.  Мама многократно организовывала женские собрания, выступала с докладами перед женщинами в селах волости.

        Кроме работы среди женщин, мама являлась членом Шихобаловского сельсовета, членом ревизионной комиссии районного кооператива, проводила лекции и беседы на антирелигиозные темы, привлекалась парторганизацией к работам по продразверстке, по расчетам продналога на крестьянские дворы, по семенной разверстке перед посевными кампаниями. Избиралась членом Тумского волостного Комитета крестьянской общественной взаимопомощи (ККОВ). Как работник ККОВ в декабре 1924 года она была делегатом съезда, который проходил в Москве.

         В 1926 году Шихобаловской парторганизацией мама была принята в члены ВКП(б).

         Через год маму перевели в город Юрьев-Польский заведующей 3-й советской школой, и одновременно назначили заведующей школой взрослых при фабрике “Авангард”. Кроме того, в порядке партийного поручения ее привлекли к преподаванию математики в Юрьев-Польской Совпартшколе.

         В период работы на новом месте мама избиралась членом бюро партийной ячейки, членом женколлегии райкома партии, по заданию райкома принимала участие в организации колхозов в деревнях на территории района. Эта работа  была небезопасной - по данным вышедшей в конце 70-х годов многотомной “Истории Коммунистической партии Советского Союза” коллективизация нередко проходила при активном сопротивлении не только богатых крестьян, но и середняков. Так, в Средневолжском крае в 1929 году только за сентябрь-октябрь было совершено 353 террористических акта, а в целом по Российской Федерации в 1929 году было зарегистрировано около 30 тысяч поджогов колхозного имущества.
 
        Мама также избиралась членом Юрьев-Польского уездного правления профсоюза работников просвещения и Александровского окружного правления профсоюза работников просвещения. Работала в военкомате в комиссии по призыву в армию.

        С большим трудом могу представить себе, как ей удавалось справиться с этими нагрузками.

        В 1931 году мама поступила на учебу в Институт архивоведения при Центральном архивном управлении СССР, который окончила в 1934 году уже как Московский историко-архивный институт. Сохранился Аттестат об окончании матушкой института. Вот какие предметы изучали студенты-архивисты в начале 30-х годов (в порядке, как они расположены в Аттестате моей матушки): политэкономия, теория советского хозяйства, диалектический материализм, исторический материализм, история ВКП(б), ленинизм, история народов СССР, история Запада и Востока, история Коминтерна, история архивного дела в СССР, методика архивного дела, делопроизводство, немецкий язык, английский язык, военное дело, методика и техника публикаций, сфрагистика , нумизматика, геральдика, палеография , источниковедение. В Аттестате у неё по этим предметам было 9 оценок “отлично”, 2 оценки “очень хорошо”, 8 оценок “хорошо” и только 2 - “удовлетворительно”. В этом же институте в аспирантуре учился и мой отец.

        Свой брак мои отец и мама зарегистрировали 12 марта 1932 года в Октябрьском бюро Московского ОБЛЗАГСа. Пожить вместе  им довелось  всего 12 лет.

        После окончания учебы мама была назначена научным сотрудником в Московское областное архивное управление. В октябре 1935 года, когда закончился декретный отпуск по случаю моего рождения, мама вернулась в свой институт, где до 1938 года работала заведующей историко-архивным кабинетом.

        В ноябре 1938 года ее перевели на должность научного сотрудника в Центральный Государственный военно-исторический архив СССР (ЦГВИА). Через год мама была назначена начальником отдела ЦГВИА, однако после ареста отца понижена в должности до старшего научного сотрудника, в которой и проработала до ухода на пенсию в 1959 году. За время работы в ЦГВИА мать активно участвовала в общественной работе: 17 лет неизменно руководила практикой больших групп студентов Историко-архивного института в ЦГВИА, избиралась в различные профсоюзные органы, была пропагандистом. Она входила в редколлегию по подготовке к изданию сборников документов “А.Ф.Можайский - создатель первого самолета”, “Воздухоплавание и авиация   в России”,   “Революционное   движение  в   России  в   1905-1907 гг.”.

        Поздним зимним вечером 1943 года мама возвращалась домой с партсобрания. На плохо освещенной улице на нее напали бандиты и под угрозой ножа отобрали сумочку, в которой были продовольственные карточки всей семьи, партийный билет, паспорт, некоторые другие документы. За утрату партбилета матери был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку члена ВКП(б) - это было суровое наказание. Мама сильно переживала из-за партийного взыскания. А насколько тяжело мы пережили утрату продовольственных карточек, я помню до сих пор.

        После ухода на пенсию мама прожила еще 24 года, часто и тяжело болела. В 1975 году она перестала есть. Потом у нее начались тяжелые приступы рвоты, потери сознания, сильные боли в области живота. Ее госпитализировали в клинику 2-го Мединститута, где поставили диагноз - рак с обширнейшими метастазами. Сказали, что жить ей осталось, максимум, месяц и выписали домой.

         Обеспечить дома сколько-нибудь сносный уход за ней возможности не было. Мой брат Юрий Федорович и его жена Людмила Александровна, вместе с которыми жила моя матушка,  целый день находились на работе, их дочь - Женя в школе.

         На одном из пленумов Ворошиловского РК КПСС я попросил главврача 67 городской клинической больницы Полину Петрушко взять маму к себе в больницу. Диагноз не скрывал. Петрушко выполнила мою просьбу, а через неделю позвонила и сказала, что никакого рака у моей матери нет, что у  нее   сильнейшая  дистрофия.  Мама        пролежала в 67 больнице около месяца, выздоровела и прожила еще целых восемь лет. Сама ходила в магазин, что-то готовила себе и стирала, делала другую работу по дому.

        Умерла моя мама в 10 часов 30 минут 23 мая 1983 года из-за фактически полной потери ее износившимся организмом жизненных сил. В момент ее смерти я находился рядом с ней, пытался что-то сделать, вызвал сначала неотложку, потом реаниматоров. Но все это было бесполезно. Похоронен прах моей матушки в колумбарии Ваганьковского кладбища.

        Прожила мама 83 года. Жила как позволяла жизнь: войны, постоянный труд, голод, арест и смерть мужа. Было и счастье, и горе. Родила и потеряла дочь. Вырастила двоих сыновей, довелось понянчить внука и двух внучек. Получилась ли жизнь такой, как мечталось в юности? А если не получилась, кто виноват, что было сделано не так?

Вообще, все эти разоблачения - сначала культа личности Сталина, потом волюнтаризма Хрущева, потом неразумная политика Горбачева, еще более неразумная Ельцина и, наконец, буржуазная революция 1991 года здорово выбили почву из-под ног у стариков, которые отдали всю свою жизнь и силы тому, во что верили и за что боролись насмерть. И вдруг оказалось, что они отдавали свою жизнь за чьи то ошибки и просчеты, стали в конце жизни никому не нужны. Разоблачая все, что взбредет в голову, демократы их не пощадили.  Слава Богу, моя матушка до самых худших времен, до возврата к капитализму, не дожила.

         Мама была награждена тремя медалями: “За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.”, “800 лет Москвы”, “Ветеран труда”, причем две первые медали ей вручили еще до реабилитации отца. В качестве признания заслуг, маме в 1966 году была установлена персональная пенсия местного значения в размере 60 рублей в месяц, которая затем была увеличена сначала до 70, а затем до 80 рублей. Мама очень гордилась званием персонального пенсионера, пусть и только местного значения. Она считала, что свою жизнь прожила честно, а ее заслуги и труд оценены по достоинству и справедливо.

         В 70-е годы за заслуги перед государством устанавливались персональные пенсии местного, республиканского и союзного значения. Предельным размером персональной пенсии местного значения было 80 рублей, республиканского 150, а союзного - от 170 до 250 рублей. За особые заслуги специальным решением Правительства размер персональной пенсии мог быть увеличен до 500 рублей. Персональные пенсионеры всех категорий имели ряд льгот - по медобслуживанию, санаторно-курортному лечению, им выплачивали тринадцатую пенсию, было и еще что-то.
 
         Максимальный размер общей трудовой пенсии составлял тогда 120 рублей, а при большом непрерывном трудовом стаже - 132 рубля.
На оплату двух-трехкомнатной квартиры и всех коммунальных услуг уходило порядка 12 - 15 рублей в месяц. Медицина была, безусловно, полностью бесплатной. Проезд на трамвае стоил 3 копейки, на троллейбусе и автобусе 4 копейки, на метро 5 копеек. Белый нарезной батон стоил 13 копеек, пол-литра молока 15 копеек, 250 граммовая пачка творога 15 копеек,  килограмм докторской колбасы 2 рубля 20 копеек, килограмм самого популярного в те годы сыра “Российский” 2 рубля 40 копеек, а килограмм картошки - 10 копеек.

         Для лечения мать была прикреплена к поликлинике старых большевиков, находившейся неподалеку от Дома культуры “Метростроя”, около Андроньевского монастыря. Не было проблем с лекарствами - они стоили недорого и продавались во всех аптеках.

         Практически любой пенсионер при желании мог съездить в санаторий или дом отдыха. Путевку можно было получить в профкоме того предприятия, где пенсионер работал. Стоила она около 50-60 рублей в санаторий на 24 дня или 25-30 рублей в дом отдыха на 18 дней. Это много меньше половины месячной пенсии обычного пенсионера - рабочего, служащего, медика, учителя или библиотекаря.

         В те годы все пенсионеры, честно отработавшие много лет в любой из отраслей народного хозяйства, жили безбедно. Мама, хотя и получала как персональный пенсионер на 50 рублей меньше, чем ей бы полагалось по обычной трудовой пенсии, отказываться от персональной не хотела, а на жизнь ей вполне хватало.