Новая Вера отрывок

Виктор вошёл в пустой ресторан. Было поздно и он вот-вот должен был закрыться. Поэтому-то мужчина и выбрал это время и место, посидеть в тишине, выпить и ни о чем не думать, итак слишком много плохого происходило в последнее время в его жизни.
Первое что он увидел, войдя в зал, молодого парня официанта, протирающего пивные бокалы. С виду он был абсолютно спокоен и даже равнодушен, казалось, что бы  ни происходило вокруг, он не придаст никакого значения. Но его живые и острые глазки то и дело останавливались на дальнем столике возле туалета, при этом во взгляде застывало нечто похожее на сочувствие и сожаление, но это, по всей видимости, было самое большее, что парень мог сделать в сложившейся ситуации. Виктор перевел взгляд туда и на долю секунды остолбенел. Молодая красивая девушка с тупым безразличием поднесла к виску маленький пистолетик и ни секунды не раздумывая нажала на курок.
Осечка. Виктор выдохнул, но его облегчение было не долгим. Словно в бредовом сне, красотка левой рукой записала что-то не спеша на листке бумаге, лежащем перед ней, и, крутанув барабан с патронами, собралась повторить попытку.
- Твою мать, - Виктор даже не понял были это только мысли или он произнес эти слова вслух. Но в один миг он оказался у проклятого столика и отвел руку девушки. Грохнул выстрел. Казалось, что рухнул потолок и задрожали стекла. Девушка флегматично подняла пустые глаза на потревожившего её, затем, так ничего и не выразив ни словами ни лицом, она взяла ручку и написала очередное слово на листке. Виктор опустил взгляд и прочел: «СКУЧНО». Причём лист был исписан уже до половины, он насчитал минимум 50 слов.
Внутри всё похолодело, и он, не отдавая отчета своим действиям, опустился на стул, так и не выпуская руку девушки, в которой по-прежнему был теперь уже разряженный пистолет. Она сидела перед ним и молча смотрела в его лицо. Это какое-то безумие. Красивая, молодая, внешне абсолютно здоровая. И эти страшные 50 слов «СКУЧНО». Это значит при каждой осечке она записывала по одному слову, это значит уже как минимум 50 раз она с тем же холодным безразличием крутила барабан, прижимала дуло к виску и нажимала курок.
Не зная, что делать, Виктор оглянулся на официанта. Тот словно ждал этого взгляда, пожал плечами и абсолютно спокойно, не извиняясь, ответил:
- А что я мог сделать? Я позвонил в милицию, они сказали: «Ну не застрелилась же ещё. Как застрелится, звоните». На Скорой мне сказали, что машин нет, все на вызове, праздники, да и какая-то авария в центре, а с окраин будут добираться час или полтора, скорее всего всё равно не успеют во время, но все-таки приняли вызов. Ждём. Либо скорая приедет и заберет её, либо появится повод позвонить в милицию. Говорить с ней бесполезно, она не пьяная, не больная, просто какая-то… - он подбирал слово, - пустая, что ли.
Виктор перевел взгляд на девушку. Ничего не изменилось. Она не пыталась вырваться, отнять пистолет, просто сидела, смотрела и ждала, то ли когда он уйдет, и она достанет из сумочки еще один патрон и продолжит свою игру, то ли того, что он будет делать дальше.
Мужчина положил пистолет на стол перед собой, сверху на тот идиотский лист. Вера по-прежнему не двигалась, казалось, даже не моргала. Смотрела на него, но было не понятно, видит ли она того, кто перед ней. Что-то нужно было сказать. Но что? Мысли кипели, пролетая одна за другой, но все не то. Наконец он заговорил:
- Ты думаешь  жалеть тебя буду? Да черта с два! Ты же просто пустая избалованная кукла, которая в этой жизни ни шага осмысленного не сделала. Вот я, взрослый мужчина. И всю свою жизнь, с самого рождения, мне приходилось бороться за свою жизнь, за выживание. И вот это все, - он пренебрежительно махнул рукой в сторону листка и пистолета, видно было, что его трясет изнутри, - это все я не могу понять, - его как будто передернуло и губы искривились. - Когда я родился, моя алкоголичка мать отдала меня в детдом, кто отец, она даже не знает.  А приют – это не санаторий, знаешь ли. Я не буду тебе рассказывать все, через что мне пришлось пройти. И про то, как я в тюрьму попал еще пацаном, про ту грязь, из которой мне с рождения пришлось себя выгрызать и выцарапывать, тоже не буду. Как я выжил, тебе и в страшном сне не привидится. Но выжил. А потом я открыл свой первый бизнес, и про то, как меня пресовали, как угрожали моей семье, детям, как я все потерял, тебе про это тоже лучше не знать. И ни разу, слышишь, ни одной секунды во всем этом дерьме, я не остановился и не подумал, а может пулю в висок и дело с концом. Нет. Я всегда хотел жить, всегда, каждую секунду, как бы погано не было, и чем сильнее меня били, тем больше хотелось победить, - он помолчал, как будто ждал ответа или хоть какой то реакции. Но ничего. Да слышит ли она его вообще?
- А впрочем, - он явно злился, вот только не понятно на нее или на самого себя, - если тебе так надоело жить, какого ты сюда приперлась и сидишь в бирюльки играешься? Ты пойди… да хоть на пожар, раз тебе своя жизнь не дорога, отдай её, но с пользой, умри спасая другого, или кинься под машину, выталкивая ребенка из-под колес, или на крайняк отдай свое тело на органы, желающих, поверь, масса найдется. Пусть хоть в конце твоя бездарная жизнь кому-то будет полезна.
Он резко вынул из кармана пачку, закурил, встал, сделал шаг к выходу, но вновь вернулся. Забрал пистолет, щелкнул предохранитель и спрятал в карман. И больше не сказав ничего и даже не взглянув на девушку, он ушел, бормоча что-то про молодежь, про «жизни не знают, живут в иллюзорном мире», но чаще всего: «не мое дело.. пусть… её жизнь… ей выбирать» и про то, что позвонит кому надо из МВД, что бы знали… что значит, не застрелилась еще.
И, может быть, этот человек сегодня напьется в каком-то другом баре и сильнее, чем собирался. Как он попал именно в кафе из сотни тысяч и именно в этот момент? Бог знает. Вера была ровесницей его дочери, и на самом деле он отлично понимал, какая пустота наполняет ее жизнь. И эту скуку он видел в глазах своей девочки. От того и болело его отцовское сердце, что ну не знал он, что с этим делать, как обратить эту молодежь к свету и научить бороться за свою жизнь, а не сливать в унитаз и соцсети.
И не знал он, что Вера, сначала всерьез стала обдумывать его предложение обменять свою жизнь на чью-то. Но как только она впустила эту мысль в свое сердце, слезы градом покатились из ее глаз. Она вдруг поняла, как в слепом эгоизме, она забыла о других людях, о маме, о близких. Что жизнь – это не только она и ее проблемы и боль, что жить нужно не только собой. И скольким людям на земле сейчас гораздо хуже, чем ей. И наконец, что жизнь ее не принадлежит лишь ей одной, и все в этом мире взаимосвязано;  что не она решала, когда и зачем начнется этот путь, и уж точно не ей решать, когда настанет время его закончить. А главное, она увидела выход из этой пустоты. И выход этот там, за пределами ее разума, там, где в ее сердце есть место еще кому-то, пусть даже он совершенно посторонний, но тот, кому она может помочь, быть полезной или просто улыбнуться и сделать мир чище и светлее. И значит есть ради чего жить дальше.