Блюз Чеширского кота. Фантазия в ретро-тонах-11

Такт VIII

ВСЕ НАПЕРЕКОСЯК, ИЛИ БОЛЬШОЙ УСПЕХ И ПЛОХИЕ НОВОСТИ

– «Давно не приходилось встречать ансамбль, сумевший так глубоко проникнуть в стилистику этой музыки. Слушая его, буквально физически начинаешь ощущать себя перенесенным лет на семьдесят назад. Музыканты «Икс-ретро-бэнда» сумели чудесным образом соединить очаровательную непосредственность эпохи раннего детства джаза с поистине виртуозным исполнительским мастерством наших дней». Шеф, как вы можете так равнодушно воспринимать столь лестные оценки? Завидую вашей выдержке! Ну ладно, слушайте дальше: «Жаль, что пока мы не можем узнать имена этих талантливых ребят. Возможно, их анонимность объясняется тем, что эти пластинки – своего рода мистификация известных мастеров, решивших проверить, сумеют ли они, от-бросив на время громкие имена, завоевать популярность, обратившись к ново-му для себя музыкальному языку. В таком случае они справедливо заслуживают единственной оценки: «Браво!». Но трижды следует воскликнуть «Браво!», если окажется, что пластинки «Икс-ретро-бэнда» с вопросительными знаками вместо портретов на конвертах записаны группой молодых музыкантов, избравших столь оригинальный способ покорить сердца слушателей. Однако не будем гадать. Скоро таинственные «Иксы» откроют свои имена – так было обещано, и все, кто успел услышать и полюбить этот великолепный ансамбль, с нетерпением ждут знакомства с замечательными артистами»...

Гудвилл с Уиннитски, сидя в машине, брали один за другим лежавшие стопкой на сидении музыкальные журналы и почти в каждом находили добрые слова о своем таинственном «Икс-ретро-бэнде».

Только что поступила в продажу вторая пластинка со столь необычным способом записанной музыкой Пола Корка. Журналы, уделившие несколько недель назад внимание их первому диску, в общем-то приняли новинку доброжелательно, но писали о ней довольно сдержанно. А сейчас рецензий было значительно больше, и авторы их не скупились на восторженные оценки и многообещающие авансы в адрес неизвестного ансамбля. Это был подлинный успех!

Радовали и результаты продажи. Уже первая пластинка вполне оправдала надежды владельца студии, рискнувшего выпустить записи музыки, об авторе и исполнителях которой ему категорически отказались хоть что-нибудь сообщить. А вторая раскупалась вообще великолепно. Посредничество в рекламных, технических и финансовых делах осуществляла Бэкки-младшая и, надо сказать, справлялась с этим замечательно.

Уиннитски только что получил на почте высланную ею бандероль с этими самыми журналами, и сейчас они собирались порадовать приятными вестями Пола.

– Ну что, поехали? – взглянул на Гудвилла Джек, когда последний журнал был просмотрен и, не дожидаясь ответа, тронул машину и покатил в сторону проспекта Процветания.

Город выглядел непривычно пустынным. Сердцевина лета в этом году выдалась на редкость знойной. Изнурительная жара сгоняла с полуденных улиц и местное население, и толпы курортников.

Кроме редких полицейских, прохожих практически не было. Лишь иногда проносились мимо встречные машины. Все, кто мог, с самого утра устремлялись в эти дни к спасительной свежести морского побережья, а остальные искали убежища в затененных помещениях, где ни на минуту не выключались вентиляторы и кондиционеры. Только ближе к ночи, когда в город на несколько часов возвращалась относительная прохлада, улицы снова становились шумными и пестрыми от экзотических нарядов многочисленных отпускников.

*  *  *

Джек затормозил машину у самого подъезда Корка, в крохотном треугольнике тени, которую в этот час отбрасывала высокая стена дома.

После того, как работа с записями для второй пластинки была закончена, Корк внезапно собрал свои вещи и вернулся домой. Уже почти месяц Гудвилл и Уиннитски не видели Пола, лишь изредка перебрасываясь с ним парой фраз по телефону, и теперь торопились показать ему журналы, заранее предвкушая радость музыканта.

Но как только в открывшихся дверях квартиры показался Корк, им сразу стало ясно, что встреча пройдет совсем не так, как они ожидали.

Лилипут еле держался на ногах.

– Привет, р-ребята! – заплетающимся языком проговорил он, с трудом удерживая равновесие. – Ч-чертовски рад вас в-видеть! Сейчас мы будем пить за м-мой успех! Ч-что вы предпочитаете – в-виски, ром, б-бренди? Нет, правда, признайтесь, в-вы ведь совсем не против выпить немного в-виски за мой успех?

Пошатываясь, Пол двинулся в гостиную.

Последовав за ним, Уиннитски и Гудвилл увидели, что комната выглядит так, словно в ней только что произошло средней силы землетрясение. Дверцы шкафов были раскрыты, на полу, стульях, диване в полном беспорядке была свалена всевозможная одежда, лежавшая вперемешку с самыми разными предметами домашнего обихода. Тут и там валялись пустые бутылки, на столе и подоконнике громоздилась посуда с засохшими остатками пищи.

Судя по всему, Пол не просыхал минимум неделю.

– Пол, не много ли вы себе позволили в такую жару? – поинтересовался Джек.

– М-может быть, я д-должен об этом перед вами отчитываться? – упав в кресло, воинственно возразил Корк, но тут же сменил тон. – П-парни, я вас уж-жасно люблю! Вы не представляете, что вы для меня сделали! Я з-заново родился! Вчера видели по девятому каналу – про мою пластинку. А сегодня утром – по двадцать второму. И каждый день какая-нибудь собака где-нибудь да скажет хоть немного про нее... Я сейчас вас об-боих рас-сцелую!

– Подождите, Пол, целоваться мы еще успеем, – прервал пьяный монолог Уиннитски. – Про пластинку не только говорят, но и пишут. Мы привезли вам целую кучу журналов с рецензиями...

– Вот за это м-мы сейчас и в-выпьем! – Пол никак не хотел сменить тему. – П-парни, я вкалывал всю жизнь как проклятый. Я не знал никаких радостей! М-могу я теперь немного расслабиться?

– Вы называете это «расслабиться»? – наконец обрел дар речи Гудвилл. – Мы не меньше вашего радуемся успеху. Но надо же взять себя в руки – работа только начинается! Пора заняться следующими записями!

– Эт-то в-вы мне говорите про работу? А я с-сам не знаю, что такое работа? Да я в дес-сять раз больше ваш-шего работал! А сейчас я хочу отдохнуть – и проваливайте все к черту! Вы б-были на Багамах? А я – нет! Я м-могу себе по-зволить раз в жизни съездить на Багамы? Или на Бермуды? Кто мне может это з-запретить? Я з-заработал! Я не л-лезу в ваши дела. Я не спрашиваю, почему в-вы придумали этот дур-р-рацкий «Икс-ретро-бэнд», поч-чему не хотите на-звать всем м-мое имя. Я н-не хочу знать, сколько в-вы состригли купонов на моих пластинках. Меня это не касается! Сколько в-вы мне отвалили, я взял и больше н-ни м-монеты не прош-шу! Но истратить это я хоч-чу в свое удоволь-ствие! И в-вы не заставите меня сделать по-другому!..

– Пол, не передергивайте, – не сдержался Гудвилл. – Мы же вместе договаривались, что первые пластинки будут анонимными. И насчет денег тоже все сделано как договорились...

Но Корк, словно не слыша сказанного, с пьяным упрямством продолжал:

– Кто н-не умеет работать? Я н-не умею работать? Я еще покаж-жу вам, как надо работать! Но я больше не буду в-вашим «Икс-ретро-бэндом»! Пол Корк – вот имя, котор-рое скоро узнает весь мир! «Икс-ретро-бэнд» сдох! Все! «Десятый этаж» – так я назову следующую пластинку! В-ваш лифт поднял меня до девятого – премного благодарен! А на десятый я уж как-нибудь з-заберусь! С-сам!

– О чем это он? – шепнул Гудвилл.

– Понятия не имею, – так же тихо ответил Уиннитски.

Корк нагнулся, потянул какую-то рубашку из кучи сваленной на пол одежды и начал вытирать ею обильно выступивший пот.

Взгляды Уиннитски и Гудвилла скрестились. Оба они заметили, как в этой куче на мгновение приоткрылся тускло блеснувший металл.

– Корк, что там у вас? – резко спросил Джек.

Рот Пола растянулся в пьяной улыбке.

– Одна оч-чень полезная вещица... Раньше ее у меня не было. А теперь я приготовился стать богатым, и без нее мне нельзя. Никак! В-вот и купил... – он погрузил руки в кучу одежды, и когда снова вытащил их, Гудвилл и Уиннитски с изумлением увидели, что пальцы Пола сжимают рукоятку новенького пистолета.

– Вот это уж совсем напрасно... – начал было Джек и осекся.

– Красивая игрушка, не правда ли? – проговорил Корк, наводя на них ствол.

Гудвилл и Уиннитски инстинктивно отпрянули за дверь: в руках пьяного Пола «игрушка» никак не внушала доверия.

До них донесся громкий резкий смех Корка.

– Испугались... Так вам и н-надо! Н-ну ладно! Н-надоело болтать! Все! Уезжаю на Багамы... В-вернусь – позвоню. Пока, п-парни!

Бросив на пол привезенные журналы, Уиннитски и Гудвилл оставили квартиру.

– Да, такого варианта мы не учли, – ожидая лифт, высказался профессор.

– Шеф, мы с вами много чего еще не учли. Боюсь, что все неучтенное выяснится только тогда, когда давать задний ход будет уже невозможно. И бесполезно.

– Не каркайте, Джек! Все равно мы сделали великое дело. Теперь вы меня уже ни за что не убедите в противном!

– Как я могу убеждать вас в противном? Я же сам ваш соучастник...

– А вот это, Джек, мне уже совсем не нравится! Никогда не имел дел с уголовной терминологией...

– Вы счастливый человек, шеф!

*  *  *

Они спустились вниз, вышли из подъезда и сразу же окунулись в липкую духоту улицы.

– Домой?! – скорее утверждая чем спрашивая, сказал Джек, садясь за руль и, опять не дожидаясь ответа Гудвилла, тронул машину.

Знойные улицы были по-прежнему пустынны. Джек молча рулил, ведя автомобиль на предельно допустимой скорости. Из включенного приемника негромко доносилась очередная сводка новостей.

Вдруг, не говоря ни слова, Уиннитски свернул в боковую улицу.

– Куда мы поехали? – недоуменно спросил Гудвилл.

– Мне хочется выяснить одну вещь... Это недолго.

– Может быть, я тоже имею право знать... – начал было Гудвилл, но в этот момент Джек снова резко свернул на совсем уж глухую улочку.

– Немедленно объясните, куда вы меня везете! – в голосе Гудвилла зазвучали тревожные нотки.

– Не волнуйтесь, шеф! Ничего страшного... Если вы сейчас будете смотреть в зеркало заднего вида... Только, прошу вас, не оборачивайтесь назад!.. Так вот, если вы будете смотреть в зеркало заднего вида, то через секунду увидите машину, пассажирам которой тоже очень интересно знать, куда я вас везу... А вот и она... Ну что, свернем куда-нибудь еще раз, чтобы окончательно убедиться?

– Это что – погоня?

– Да нет. Просто наблюдение. Или сопровождение. Называйте как хотите...

– А кто они такие? И что им от нас надо?

– Поживем – увидим... Но до чего же скучно иметь дело с противником, который работает по шаблону! Не учесть настолько простую вещь...

– Какую?

– То, что в эту жару нормальные люди по городу не катаются. Следовательно, их машине никак не удастся затеряться в потоке транспорта. Стоит им два-три раза повернуть за нами, как мы вполне резонно придем к выводу, что вероятность случайного совпадения наших маршрутов равняется нулю...

Профессора поразило, как безразлично отнесся его помощник к обнаруженной слежке. Он вел себя так, словно ровно ничего не случилось, словно то, что происходило сейчас, для него столь же обыденное повседневное дело, как, скажем, чистка зубов.

Гудвилл не знал, то ли завидовать железному спокойствию Джека, то ли подозревать, что тут дело не чисто. Ну не может человек оставаться настолько спокойным, думал Гудвилл, когда кто-то чуть ли не демонстративно преследует его. Самого профессора, как только Уиннитски обратил его внимание на следующую сзади машину, буквально затрясло. Он был уверен, что если бы за рулем сейчас довелось сидеть ему, они врезались в первый же столб.

Но Джек все так же деловито и спокойно вел машину. Он еще слишком хорошо помнил, как ему доводилось иметь дело с подобными фокусами в стране, которую когда-то называл родной. Поэтому оснований, чтобы особенно нервничать, он не видел.

Один за другим стремительно мелькали, мгновенно исчезая сзади, пустые перекрестки. Джек сделал еще несколько абсолютно бессмысленных поворотов, но замеченный им зеленый «Шевроле» по-прежнему держался сзади, временами лишь немного приближаясь или отдаляясь.

– Но мы ведь все равно никуда не денемся – рано или поздно вернемся домой... Так какой же им смысл вот так за нами ездить? – спросил профессор.

– Смысл первый – приказ начальства, который надо выполнять, даже если в нем нет никакого смысла. Смысл второй – абсолютно точно знать, чем мы в данный момент занимаемся. Наконец, смысл третий и наиболее вероятный – быть уверенными в том, что в ближайшие пять минут мы никак не появимся дома.

– То есть, вы хотите сказать...

– Ну, допустим, я уже принял некоторые меры, чтобы те, кто предпочитает наносить визиты без приглашения и как раз тогда, когда хозяева отсутствуют, не смогли извлечь из этих визитов слишком большую пользу... Однако смотрите – они заменили машину. Да, серьезные ребята, ничего не скажешь! Если нам вот так с часок покататься, они засветят весь свой наличный автопарк...

– Может быть, так и сделаем?

– Слишком жарко, шеф! Да и не даст это ничего. Они же давно поняли, что мы их засекли. В следующий раз пошлют другие машины. Всего и делов! Так что лучше всего пожалеть бензин, за который, в отличие от них, мы платим из собственного кармана и поехать, наконец, прямехонько домой.

Они перестали петлять и через несколько минут выбрались на загородное шоссе. Белый «Форд», заменивший «Шевроле», сразу же сильно отстал, тем не менее, дистанция, на которой он держался, позволяла ни на секунду не упускать их машину из поля зрения.

– Одного в толк не возьму, – нарушил молчание Гудвилл. – Ну зачем им наша музыка? Им что, больше делать нечего?

– Да нет, шеф! Им, конечно же, нужна не музыка...

– Но что же тогда?

– Профессор, а что если нам сейчас учесть желание Корка?

– Какое?

– Назвать наконец его имя и раскрыть способ, которым сделана запись...

– Но мы же решили сделать это после третьей пластинки. Вы сами совсем недавно настаивали на этом – чем больше будет успех, тем сильнее станет резонанс, вызванный нашим сообщением. Наоборот, если бы эти записи остались незамеченными, следовало бы взорвать бомбу нашей сенсации как можно раньше – я правильно передаю ваши слова? И пока все идет именно так, как вы рассчитали...

– Только ситуация чуть-чуть изменилась... Совсем чуть-чуть... Возникло одно совершенно незначительное дополнительное обстоятельство... Настолько незначительное, что на него, право же, не стоит и обращать внимания... Черт возьми, профессор, когда я все это говорил, за нами никто не гнался! Или, по-вашему, они – а кто такие они, нам и приблизительно не известно – в таком пекле весь день пасут нас лишь для того, чтобы пожелать счастливого пути и доброго здоровья? Поймите, как можно скорее рассказать обо всем – это выход. Пока есть тайна, будут и желающие проникнуть в нее. А когда тайна исчезает, остается лишь свершившийся факт... И тогда они уже ничего не смогут нам сделать!

– Ваши слова надо понимать так, что нам следует бояться этих?

– Если хотите, можете понимать их так, что мне следует этих бояться. Не нам, а мне, черт возьми, только одному мне – страшно...

– Ну а мне вот нет! Я свободный гражданин свободной страны, ни в чем не преступивший ее законов. Мне некого бояться! А эти... Достаточно обратиться к первому встречному полицейскому – и все сразу станет на свои места...

– А возможность того, что вы просто не успеете обратиться к первому встречному полицейскому, вы отбрасываете полностью? О том, что такое об-ращение может оказаться абсолютно бессмысленным, я даже не говорю...

– То есть, вы полагаете, эти люди... Нет, такой вариант выше моего понимания. А что касается успеем – не успеем... Вы же сами считаете, что пока еще ничего страшного не происходит.

– Конечно, они наблюдают за нами из чисто спортивного интереса. А если им почему-то захочется предпринять более решительные действия, они заблаговременно известят нас об этом. На официальном бланке. С подписью и печатью...

– Уиннитски, я всегда считал вас настоящим мужчиной. И мне не хотелось бы иметь повод это мнение изменить!

Джек замолчал. Что ж, придется дожидаться следующего подходящего случая и иметь наготове более основательные аргументы.

Уиннитски прекрасно понимал, что происходило сейчас в душе Гудвилла, этого большого ребенка. Когда Джек обратил его внимание на слежку, тот страшно испугался. Ведь это было для него незнакомым, и, следовательно, как и всякое незнакомое, могло нести в себе любые непредвиденные последствия. Типично детская реакция – испугаться новой информации вместо того, чтобы попытаться трезво оценить складывающуюся ситуацию!

Однако развития событий не последовало, факт наблюдения не раскрылся новыми гранями, он начал переходить в разряд вещей, к которым можно привыкнуть и от которых, значит, уже не ждешь явной опасности. Страх разрешился – Гудвилл перетрясся. А подумать о том, что может за этим последовать, он сейчас просто не способен.

Потом, поразмыслив в спокойной обстановке, он, конечно, сделает необходимые выводы. Вот только через сколько времени это произойдет? А пока ему, опять-таки по-детски, очень приятно, что он может продемонстрировать свое бесстрашие перед кем-то, кто подобного бесстрашия не проявил...

Ну ладно.

Конвоируемые белым «Фордом», они быстро приближались к дому. Гудвилл настолько успокоился, что посчитал возможным перевести разговор на нейтральную тему.

– Это, кажется, ваш любимец? – указывая на приемник, заговорил ученый.

Из приемника теперь мощно разносилась удивительной силы мелодия, непостижимо соединившая в себе беспредельность удали и надрыв смертельной тоски. Казалось, певец вкладывал в каждый звук всю свою жизнь. И было даже странно, что у него все-таки хватает сил на следующий звук, потом опять на следующий, и еще, и еще...

Неповторимого тембра хриплый голос завораживал, захватывал своим напором все существо слушателя. Гудвилл не понимал слов чужого языка, но чувствовал, что и слова здесь должны быть такие же гениально-жгучие, как мелодия, как исполнение...

– О чем он поет? – спросил профессор Джека. – Переведите мне, пожалуйста.

– О своей судьбе. Он поет о том, что погоняет коней, несущих его к последнему пределу и одновременно умоляет их не слушаться плети, хоть немного задержать бег на пути к неотвратимому, чтобы позволить ему пусть не дожить – хотя бы допеть...

– Вы как-то рассказывали, через какие препоны приходится пробиваться этому человеку. Но я не понимаю, что заставляет его столько лет сносить все это. Ведь его колоссальный талант, популярность, которой он пользуется повсюду, подсказывают очень простой выход...

– Вы что, меня об этом спрашиваете?

– Нет, господа бога...

– Ну а что я могу сказать? Помните, в «Гамлете»: «На какой почве помешался принц?» – «На датской почве...» Вот, пожалуй, и весь ответ. С гением такое случается. Ему не по силам привиться в другом месте, даже когда на родной почве его объявляют сорняком. Такой уж у гения бывает дурацкий характер. Что делать – силу ему дает только тот гумус, на котором он вырос. А замолчать для него или хотя бы запеть не в полный голос – гораздо хуже, чем умереть. Вот он и мается. Но поет, черт возьми, поет, как ему хочется и можется, и сколько отпущено ему дышать – столько он и петь будет!..

Внезапно Джек прервал монолог и словно окостенел. Руки так впились в руль, что побелели не только костяшки пальцев, но и тыльные стороны ладоней. Его застывший взгляд по-прежнему был устремлен вперед, но широко раскрытые глаза видели совсем не ту насквозь пропитанную зноем дорогу, по которой он сейчас ехал.

Гудвилл понял, что причиной этой мгновенной метаморфозы стало короткое сообщение, совершенно неожиданно прозвучавшее, как только в эфире растаял последний аккорд песни. Бесстрастный голос диктора дежурной скороговоркой поведал только что поступившую новость – о том, что где-то невероятно далеко, на другой стороне планеты, на сорок третьем году жизни...

...Неуправляемая машина мчалась по шоссе, готовая при малейшем его повороте опрокинуться в кювет. Гудвилл суетился, пытаясь как-то вернуть Джека в реальный мир. Наконец до него дошло, что единственный способ избежать сейчас аварии – это выдернуть ключ зажигания. Он сделал это, мотор заглох, и машина, проехав немного по инерции, плавно замерла у самой кромки обочины. Краем глаза Гудвилл еще успел заметить, что белый «Форд» обогнал их и, проехав немного вперед, тоже остановился.

Джек все еще сидел оцепенев, хотя пальцы, только что мертвой хваткой сжимавшие руль, теперь разжались, и руки упали на колени. Вдруг он взвился, чуть не пробив головой крышу и, хрипя, дико заорал:

– Как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели!..

– Это он так сказал? – осторожно подал голос Гудвилл.

– Это о нем так сказали – еще двадцать лет назад...

Уиннитски снова рухнул на сиденье, упав лицом на руль, и широкие могучие плечи его еще долго сотрясались, гася беззвучные рыдания. А Гудвилл, вжавшись в самый уголок сиденья, удивленно взирал на своего сразу ставшего беспомощным помощника.

«Однако, как его подкосило это сообщение! – сочувственно думал профессор. – Это надо же – такому невозмутимому человеку, как Уиннитски, за какие-то секунды дойти до состояния, при котором не контролируешь даже собственных слов! Что он такое произнес: «Это о нем так сказали – еще двадцать лет назад...» Явная бессмыслица!»

Таким Гудвилл видел Джека впервые.

(Продолжение http://www.proza.ru/2014/05/07/1575)