Дивизионная разведка отрывок 3 из повести

 Повесть "Дивизионная разведка" основана на воспоминаниях фронтовиков. Действия охватывают первую военную осень под Москвой и начало 1942 года.


      «Лейтенант Бобров, не бритый, со следами засохшей грязи на ватнике и коленях, встретил офицеров в ходе сообщения и сразу же повел в первую линию окопов. На ходу он докладывал о своих наблюдениях за последние несколько дней:
      - Место идеальное, если идти от нас. Две трети пути можно преодолеть даже днем. Много мелких форм рельефа. Но если идти к нам, то небольшой группой обойти боевое охранение – это нечего делать.

      Разведчики дошли до места и стали в бинокль рассматривать нейтральную полосу протяженностью в километр с небольшим.

      - Вон там правее, - показал Бобров, - на два часа от нас есть небольшое понижение, в нем ручей. Вчера и сегодня я видел там тусклый отблеск, но как объяснить это, не знаю. От стекол бинокля или оптического прицела – отблеск ярче, даже если с козырьком.

      - А может какой-нибудь металлический предмет, - спросил Седых, - например, фляжка, кружка?

      - Возможно, - согласился Бобров, - но шевелений и движений не было. Возможно и фольга от шоколада.

      - Да место гнусное, - согласился капитан Кравцов, - значит, предлагаешь посмотреть.

      - Ну, да, - Бобров продолжал настаивать на своем, еще по телефону высказанном предложении. - Иначе это поле и не прощупаешь. Маршрут я прикинул, схему минных полей запомнил.

      - Ладно, - согласился Кравцов, - мы здесь с Седых погостим, осмотримся, а ты бери Грищенко и дуй в расположение. Подбери людей, приготовься, а в двадцать четыре ноль-ноль на ЗИСе сюда. О взаимодействии с комбатом мы договоримся.

      Бобров скрылся в ходах сообщения, а Кравцов и Седых еще несколько часов изучали местность в бинокли. Наконец капитан решил, что пора познакомиться с кухней братьев по оружию. Всю вторую половину дня разведчики посвятили разработке плана прикрытия и отхода разведгруппы. Нейтральную полосу детально изучили на протяжении почти километра.

      К полуночи прибыла группа Боброва. Лейтенант взял с собой трех бойцов, которые особенно отличались хорошим слухом и зрением в темноте. Разведчики не собирались переходить передовую немцев, и эти качества, в данной ситуации были наиболее важными. Бобров принес с собой красный фонарь. Общаясь с другими опытными разведчиками, он откуда-то раздобыл информацию, что облучение глаз красным фонарем позволяет лучше видеть в темноте. По крайней мере, на какое-то время. Возможно, это было и правдой, а, возможно, что и самовнушением. Тем не менее, разведчики стали пользоваться фонарем перед ночными вылазками.

      - Все, мы пошли, - тихо и буднично сказал Бобров глянув в очередной раз на часы.

      Кравцов и Седых пожали ему руку, и лейтенант перекатился через бруствер окопа. За ним по одному пошли бойцы его группы. Кравцов каждого хлопал на прощание по спине - молчаливое пожелание удачи. Через несколько секунд затихли еле слышные шорохи. Над передовой стояла тишина. Изредка, то с немецкой, то с нашей стороны взлетали с шипением осветительные ракеты. Где-то далеко справа дал длинную очередь станковый пулемет. Офицеры прислушивались и напряженно всматривались в темноту на нейтральной полосе, куда ушла группа.

      Лейтенант Бобров, кадровый офицер и опытный разведчик, воевал с первого дня войны. Судьба бросала его по всей линии фронта от Белоруссии до Ленинграда. Дважды лежал в госпиталях, имел пять боевых наград. Месяц назад после очередного ранения Боброва направили в разведроту Кравцова. Молодой, энергичный, требовательный к подчиненным и к себе лейтенант сразу понравился командиру. Кравцов быстро убедился, что опыту и суждениям Боброва можно доверять.

      Лейтенант полз первым, уверенно ориентируясь по заученным еще днем приметам. Цепочка разведчиков извивалась как змея, обходя кусты и другие препятствия. Иногда группа замирала, прислушиваясь и всматриваясь в темноту. Наконец Бобров убедился, что его разведчики прошли свои минные поля.
Сведений о том, что немцы минировали подходы к своим передовым позициям, не было. Правда это не давало стопроцентной гарантии, и лейтенант использовал весь отработанный за войну арсенал способов определения минной опасности участка местности. Делать это приходилось в темноте, так что, кроме опыта необходимо было и чутье.

      Замирая на месте, когда в ночное небо взмывала очередная ракета, лейтенант всматривался в почву перед собой, ища характерные признаки противопехотных мин. Он не выпускал из руки финского ножа, которым иногда проверял землю перед собой, вводя его под дерн осторожно под острым углом. Группа двигалась уже около часа и приближалась к ориентирам, предполагаемым к осмотру. Полоса, по которой двигались разведчики, оказалась не минированной. Это наводило Боброва на мысль, что этот участок резервировался для прохода вражеских разведчиков, либо он перекрывался плотным перекрестным огнем.

      В тишине раздался еле слышный одиночный стук. Как будто кто-то неосторожно задел чем-то деревянным по деревянному. Лейтенант насторожился и оглянулся на ползущего за ним разведчика. Тот понял молчаливый вопрос командира и показал рукой вперед и правее, подтвердив, что он тоже слышал подозрительный звук. До немецких проволочных заграждений было около двухсот метров. Значит, источник звука находился на нейтральной полосе. Бобров подал знак развернуться цепью и двинуться вперед в обхват подозрительного места.

      Обильный кустарник впереди давал возможность разведчикам двигаться быстрее, не теряя скрытности своих действий. Внутренний червячок нетерпения предлагал Боброву коротким рывком преодолеть расстояние до кустарника, но опыт разведчика победил. “Не спеши без крайней необходимости. Непонятное вдвойне опасно”. Эти основные заповеди с потом и кровью впитались в память и привычки лейтенанта. Группа, развернувшись веером, стала охватывать группу кустов, значившуюся на карте разведчиков, как “ориентир – четыре”.

      Впереди чуть заметно шевельнулась тень, и группа замерла. Взвилась очередная немецкая ракета, облив все вокруг мертвенным дрожащим светом, и, сразу же спереди хлестнули автоматные очереди. Взвизгнули, поднимая перед лицом фонтанчики земли, автоматные пули. Бобров мгновенно отреагировал и перекатился влево, но пуля догнала разведчика, попав прямо в голову. Огненный шар лопнул в мозгу лейтенанта, прервав последнюю мысль - “засада”. Так и остался он лежать с застывшим взглядом, когда еще две пули прошили его тело, но уже мертвое.

      Еще двое разведчиков оказались почти сразу раненными. Они еще пытались менять позиции и бросили по одной гранате в сторону огненных вспышек. Несколько минут короткой перестрелки и в живых остался только один замыкающий в группе. Маленький и ловкий чеченец, младший сержант Биксултанов сразу же оказался в более выгодной позиции. Перемещаясь на левый фланг по команде командира, он оказался в маленькой ложбинке, когда фашисты обрушили на группу разведчиков  сильный огонь. Сам открыть огонь он не мог, так как Бобров находился на линии его огня. Он слышал, как стреляли его товарищи, как последовали взрывы гранат. Разведчик быстро перекатился на пять метров левее лейтенанта и изготовился к стрельбе, когда понял, что прикрывать уже некого.

      Сзади трассирующими очередями поверх голов разведчиков били два пулемета. В том месте, откуда строчили немецкие автоматы, рвались мины четырех ротных минометов. Это Кравцов, трахнув со всего размаха кулаком по брустверу, обдирая в кровь костяшки пальцев, дал команду открыть огонь. Командир взвода, назначенного в эту ночь в боевое охранение, продублировал приказ.

      Капитан застонал и уткнулся лбом в землю. Опять потери, опять гибнут его подчиненные. И ничего нельзя предусмотреть на все сто процентов, всегда есть вот такая случайность нарваться на засаду во время поиска.

      Биксултанов, рискуя попасть под свои пули или осколки, подполз к командиру. Тот лежал на спине в неестественной позе, и вся его голова была залита кровью. Разведчик приложил пальцы к липкой от теплой еще крови шее командира, пытаясь нащупать пульс. Бесполезно, лейтенант был мертв. Тогда юркий и ловкий чеченец подполз к двум другим разведчикам. Горячий удар в голенище, и левая нога онемела. Еще не чувствуя боли, Биксултанов понял, что ранен. Сапог наполнялся кровью, но времени на перевязку не было. Голова разведчика начала кружиться, но он подполз к каждому из своих товарищей и убедился, что живых не осталось. Только после этого он позволил себе отползти опять в более или менее безопасную ложбинку и бинтом перетянуть ногу, пытаясь хоть немного остановить кровь.

      Теперь он обязан живым доползти до своих и доложить о случившимся, только тогда смерть товарищей будет не напрасной. Онемение в ноге стало проходить, но  появилась резкая саднящая боль. Она становилась все сильнее и сильнее. Когда нога задевала за куст или кочку, то боль становилась невыносимой. Разведчик стиснул зубы и продолжал ползти, пытаясь петь про себя свои горские песни, что бы заглушить боль. Или ему казалось, что он продолжал ползти, скребя землю перед собой ногтями. Наконец тошнотная тьма беспамятства накрыла его.

      Биксултанов пришел в себя от резкого запаха, который ударил ему в нос. Где-то далеко внизу тупая боль огнем обволакивала ногу. Он не помнил, как попал в окоп, как ему сделали несколько уколов, дежурившие вместе с разведчиками санинструкторы. Не видел распоротого надвое окровавленного сапога, который валялся неподалеку.

      Над разведчиком склонился капитан Кравцов. Его лицо свело судорогой боли от увиденного. Младшему сержанту осколком мины разворотило икру ноги почти до кости. Разведчик потерял столько крови, что след, который тянулся за ним, можно было различить даже в темноте. Каким чудом этот мужественный горец смог столько проползти, оставаясь в сознании. Его подобрали в ста метрах около боевого охранения, когда под прикрытием огня группа бойцов вытаскивала с “нейтралки” тела разведчиков.

      Биксултанов пришел в себя. Перед ним двоилось и троилось лицо командира роты, слабость и тошнота качали его, как будто он плыл в лодке по горной реке.

      - Засада, - прошептал он, еле шевеля губами, - между четвертым и пятым ориентирами... звук деревянный... крышка или люк...

      Голова разведчика бессильно упала на грудь. Капитан кивком разрешил унести раненного и медленно сел на корточки в окопе, съехав спиной по земляной стенке. Взгляд его был приковано к лежащим перед ним телам погибших товарищей. Подошел Седых и опустился рядом на дно окопа. Лицо его было очень бледным.

      - Никак не могу привыкнуть, - проговорил он виноватым голосом, - хлебать из одного котелка, пить из одной фляжки, укрываться одной шинелью, а потом вот так смотреть...

      - Ты думаешь, я привык, - ответил Кравцов каким-то отрешенным голосом, - а можно к этому вообще привыкнуть?

      - Наверное, нельзя, - согласился Василий. - Как учат психологи – если не можешь изменить ситуацию, то измени свое отношение к ней. Наверное, надо учиться не плакать по погибшим, всегда помнить, что чем мы, оставшиеся в живых, будем лучше воевать, тем меньше погибнет наших боевых друзей, тем быстрее все это закончится.

      - А, погибнут, Вася, еще миллионы наших солдат, пока, как ты говоришь, все это закончится. - Капитан оперся на колени руками и со вздохом встал. - Земля вам пухом, ребята, а мы пойдем выполнять свою работу. Пошли, лейтенант.

      До расположения своей роты офицеры добрались только на рассвете… »