Хутор Кучугуры - вино и любовь

(отрывок из повести)

С облегчением воспринял я наступивший день отъезда на Тамань. А уезжали мы на этот раз в небольшой хутор Кучугуры, что расположен на берегу Темрюкского залива, то есть переезжали от Чёрного моря к Азовскому. Можно сказать, с курорта на курорт. Но оказалось не совсем так…

Палаточный лагерь мы поставили на окраине хутора, среди расплывшихся жёлтых песчаных дюн, поросших травой, редкими деревьями и кустами. До моря всего-то было каких-то триста метров, но эта доступная близость моря действовала на нас расслабляющим образом, в том смысле, что ещё успеем накупаться и позагорать, куда оно денется, море? Вот оно, рядом совсем, две минуты прогулочной ходьбы и бултыхайся, сколько влезет. Только на третий день мы спустились на пляж после работы, и с удовольствием предались морским купаниям. Это был для нас самый лучший отдых.

Наши поисковые работы шли своим чередом, по плану. Каждый день мы выезжали на очередной участок и «закрывали» поисками приличный кусок на местности и на карте тоже. Возвращались из маршрутов сравнительно рано, а потому на отдых и досуг нам оставалось достаточно времени.

 Не обходилось без моря – первое, что мы делали после маршрута, это морская купалка – лучший отдых. Да и с чего нам уставать-то? Маршруты по слабо всхолмлённой местности вообще считались у нас лёгкой прогулкой. Что значит для крепкого молодого мужчины пройти 12-15км по холмистой степи? Туризм за счёт государства, прогулка по неизведанным местам. Единственная нудная обязаловка – записи в полевых книжках. А вот это уже работа! Не записал, значит не ходил. Начальник строго следил за этим, чтобы записи велись в поле и на маршруте, а не вечером в палатке.

Культурная и спортивная жизнь в хуторе не то, чтобы бурлила, но имела место и время. По средам, субботам и воскресеньям в клубе показывали кино, почти каждый день на танцплощадке устраивались танцы под знакомую нам музыку из тех же пластинок, что крутили в станице Старотитаровской.

Обязательной составляющей нашего досуга стало винопитие. Так сложилось в отряде, что каждый вечер (хорошо, что не с утра!) мы имели лёгкую доступность к хорошему домашнему вину, которое можно было купить в каждом третьем дворе. И мы пользовались этой возможностью, и пили вино до ужина, во время ужина и после ужина. И надо сказать, что я чрезмерно увлёкся питиём местных вин, ароматных и вкусных, и в иной вечер изрядно набирался, правда, не до потери сознания, а вот до потери равновесия – это случалось.


И случалось так, что в прилично поддатом виде я ходил на местную
танцплощадку и приглашал девушек и даже пытался танцевать с ними и, надо сказать, это у меня получалось почти, как у трезвого. И познакомился я там с несколькими девушками, но меня выбрала и взяла под свою опеку высокая блондинка, вполне симпатичная, заботливая такая девушка. И я пытался её провожать «до дому», а, в конечном счёте, провожала она меня до палатки. И очень она просила меня приходить трезвым. Я обещал, но опять приходил изрядно навеселе. И снова она возилась со мной, как с маленьким, а я послушно шёл с ней в отряд и на ходу объяснялся ей в любви. Она смеялась и не верила, и правильно делала. И говорила, что поверит мне, если я признаюсь ей в любви, будучи трезвым. В трезвом же виде я никогда и никому в любви не объяснялся.

Наверное, эта девушка могла бы стать мне хорошей женой, если бы я вдруг вздумал жениться. Не знаю, как сложилась у неё дальнейшая жизнь. Я даже имени её не запомнил. А вот её бесконечное терпение и ласковый певучий голос мне запомнились на всю жизнь. До сих пор слышу её голос. Почему же рядом с ней я становился такой послушный? Насколько я себя знаю, нет у меня такой склонности подчиняться кому бы то ни было, а женщинам особенно. А вот ей я подчинялся охотно. Что-то было в её голосе такое убедительное, что я не мог ей возражать, а тем более упираться в своём непослушании.

Не все мужчины отряда ходили на танцы, а вот вино пили все. Кто больше, а кто меньше, но пили. Отказников не наблюдалось. И «по бабам» ходили все, кроме Славки Твердовского, да ему и незачем, если его жена при нём. Иван Васильевич тоже не ходил «по бабам», и это было нормально, поскольку он очень дорожил своей семьёй. Лёва не терялся, хоть и был женат, и закрутил тайный роман с новой поварихой, симпатичной женщиной лет сорока. Однако, полевой отряд это не то место, где можно удержать в тайне какие-то личные отношения. Через брезентовые стенки палаток слышен каждый, даже тихий, вздох, не говоря уже о прочих страстных телодвижениях, а палатки у нас стояли близко одна от другой.
 
  Совсем не умел хранить тайны Петя Грушко, хотя никто у него ничего не выпытывал. Он повадился ходить на свидания к одной женщине лет тридцати, которая здесь отдыхала у моря и жила на хате у родичей. Ну, ходишь ты к женщине, ну спишь ты с ней, и спи на здоровье! Но зачем ты нам рассказываешь о своих технических приёмах в постели? Зачем оповещать нас о телесных достоинствах и недостатках твоей возлюбленной? Что ты строишь из себя инструктора по половому вопросу, ведь тебе же никто не задаёт вопросов?

 Даже спокойный Иван Васильевич не выдержал и порекомендовал Пете «не болтать языком». Особенно гордо Петя подчёркивал, что его подруга приехала из Москвы, что, видимо, поднимало его статус в своих собственных глазах, как покорителя москвичек. А когда Петя совсем уже заболтался и описал свою любовницу, как женщину, недавно перенёсшую операцию на сердце, то Иван Васильевич напугал его своей фразой, произнесённой тихо, но убедительно:

 – Смотри, Петя, как бы чего не случилось…Умрёт она под тобой от страсти, а тебя посадят, как виновника. Такие случаи бывают в жизни.

Иван Васильевич был человеком уважаемым и слов на ветер не бросал. Когда он говорил, ему хотелось верить. Похоже, и Петя ему поверил. Уже не каждый день ходил он к возлюбленной на свидание, а рассказывать о своих сексуальных достижениях вообще перестал.

Иногда эта женщина заходила в наш лагерь, когда шла на пляж или при возвращении с моря. Высокая стройная шатенка, общительная и ироничная в речах своих, она выглядела, пожалуй, даже красивой, если бы не бледность лица и глубокие тени под глазами. А ярко накрашенные губы и искусственный румянец на щеках, а также глаза, спрятанные за тёмными стёклами очков, придавали некоторую вульгарность её облику.

 Ещё до того, как Петя доложил нам подробности своих с ней свиданий и о состоянии её здоровья, мне показалось с первого на неё взгляда, что на лице её просматривалась явная печать нездоровья. А уже после Петиных рассказов я не мог без жалости смотреть на неё, и её оживлённость мне казалась наигранной, а будущая жизнь – недолгой.

Эти прорицания, непонятно откуда приходящие в мою голову, можно было бы считать ничего не значащими заблуждениями молодости, если бы в дальнейшей своей жизни я не мог не заметить, что почти все эти предвидения сбываются.

 Тогда, по молодости лет я не придавал этому значения, и лишь впоследствии, когда набрался определённый количественный ряд таких состоявшихся прогнозов, обратил внимание на эту странную особенность моих жизненных наблюдений – делать скоропалительные, и в тоже время верные, предсказания некоторых моментов своей и чужой жизни. Может быть, это звучала во мне хорошо развитая интуиция, или же это было что-то другое, пока ещё не объяснимое, не знал я и не понимал природы этих вещей.

 Так, думалось мне иногда, чертовщина какая-то в голову лезет. Я и не догадывался тогда, как близок я был к истине! В любом случае, к пониманию можно было прийти, накапливая жизненный опыт и знания, а пока ещё предстояло просто жить и радоваться жизни, и не считать прожитых дней. Потом посчитаем, когда состаримся…

12.06.2010