Весна в Одессе над домом погибшего отца

               

   Есть много мест на матушке Земле где всё славно и знаменито. К примеру Святой Рим или Константинополь, Вавилон или Афины, но есть только одно место на Земле, где земля сходится с морем, а море сходится с небом, а небо стремится к земле. Это ЕЁ Величество Одесса и её неотъемлемая часть Люстдорф!

   Когда цветут в Одессе каштаны это что-то невероятное. Или когда отцветают! Идёшь по бело-розовому ковру, шагов не слышно, только лёгкое, пушистое и душистое облачко лепестков вспархивает под ногами, лёгкой пуховой немецкой периной покрывает землю и ластится к ногам как  нежная и заботливая бабушка или верная жена. Но бывает и такое чудо, что вместе цветут каштаны, сирень и акация.

 Это что-то непонятное, невозможное и неосуществимое. Но иногда и это бывает! Добавите к этому яркие, сочно зелёные нивы и среди них потом вспыхнут красные маки, памятники павшим бойцам от природы, среди нив зелёные рощи и торжествующие птицы, люди, расцветшие и внезапно помолодевшие среди пожилых, и летающая по воздуху молодёжь.

 Дети, неуправляемые и не загоняемые под кров дома, их весёлый щебет и не затенённые надежды родителей - всё говорит о торжестве жизни и природы на этой земле. Это был ещё один год в жизни славного, великого города и в моей тоже.

   Природа долго демонстрировала неуютность зимы и её несговорчивость. Низкие тучи, разорванные и клубящиеся, грязно-серого цвета, как спутанная пряжа, которую казалось бы невозможно исправить. Косматые облака сменялись чистым, безоблачным небом, но тепла не было. Глазуревые разливы, как полуобнажённая ножка красавицы, ухоженная и отбритая, запедикюренная и закремованная - манили обещаниями, которые вряд ли будут выполнены. Небо было уже высоким, но каким-то безразличным. Оно как дама с претензиями демонстрировало свои прелести и желания, но только в цвете, холодном и бездушном. Такая не нужна никому.

   И опять небо покрывалось рваными серыми тучами обид. Ветер, пронизывающий и холодный, рвал и кромсал облака, гнал их то низко над землёй, то высоко, порой показывая снова и снова обнажённое небо. Но и ветер был холодным. Сухие травы по лесополосам и неудобям полоскали по ветру своё прошлогоднее убранство, не замечая того, что оно давно уже не убранство, давно высохло и теперь стало пищей многочисленных, неприхотливых почитателей.

   Беспощадный ветер гнал по дорогам и трепал прошлогодние листья, требушил сухие, оставшиеся на деревьях, разговаривал с ними с не потаённым злорадством, говорил о том, какие красивые, нежные и душистые они были прошлогодней ранней весной, как они играли всеми искрами зелёного, какими крепкими и мощными стали летом, сколько цветков и плодов выкормили, сколько усталых людей нашли тень и приют под этими кронами, как бесились ребятишки, то влезая на дерева, то спускаясь с громкими воплями, сколько разных гнёзд было свито в гуще ветвей и листьев, сколько весёлых жуков и бабочек прятались в этих листьях от непогоды и на ночь, как листья не сдавались осенним непогодьем. Потом пришла осень и уже все листья пожелтели. Ведь ещё тогда ветер уговаривал их оторваться от ветки родимой. Нет, ведь не послушали, а теперь болтаются ржавые и неухоженные.
   
 -Вот ведь мусор и умереть то не могут как все - по законному!

   Но почки набухли и с каждым днём становились всё крупнее и больше. Уже первый незаметный листик отклеился от почки и зазеленел. Среди прошлогодних бурых кустов трав появились зелёненькие упругие шильца, изменяя цвет всего лоскутного одеяла.

 А озимые как торжествовали! Их яркие изумрудные поля, не смотря на холодную погоду, быстро сбросили грязь и ненужные части к земле, умылись снежком и засияли всем великолепием изящных, живых изумрудов. Казалось, им холод и непогода только к лучшему.

    Вечная труженица яблонька вскоре протянула к небу второй лист, обещая большое и дружное цветение. Там акация спохватилась и стала дальше плести своё тончайшее филигранное кружево. Задиристый каштан, конечно, никак не хотел отстать и выстрельнул в небо свой праздничный салют. А виноград заплакал.

    Заплакал обильно, навзрыд, не стесняясь никого, как дети, которым стригут их первые детские волосы. И падают замечательные кудри к ногам, обещая ещё более роскошные, но дети этого не понимают и плачут.

   Пасока была до того обильна и продолжительна, что виноградари забеспокоились и стали обсуждать между собой эту тему. Ведь они не срезали ничего лишнего, только для ухода, только для лучшего урожая, что бы лоза не кормила зря дармоедов, от которых всё равно не будет толку.

 Но и такая, казалось бы, совсем безобидная операция вызывала беспокойство. Ведь благими намерениями выложена лучшая дорога в ад! Виноградари знали это на своём опыте. А виноград плакал и плакал. Теперь уже как девушка перед свадьбой, не зная сама почему плачет. То ли жаль девичества, то ли девичьей свободы, то ли будущее пугает своей неизвестностью.

   Между тем тропинки стали протаптываться и подсыхать. Воздух становился всё прозрачней и птицы, без которых весна - не весна, запели.

 Птичьи концерты продолжались от зари до зари всю ночь напролёт и не было никаких звуков красивее. Даже рыбы в лиманах и те всплескивали, что бы послушать как поют пернатые.

 Мы не так уж глухи к птичьему языку. Мы ещё не понимаем значение каждого звука, но мы понимаем интонации, дух песен, а песни любви мы различаем всегда от роду и по всюду.

   Послушать птичье пение это лучший предлог назначить свидание наедине, а послушавши и самому спеть, даже если нет голоса. Всё равно хуже всех не будет.

 Милая скажет, что поёшь, пожалуй, не так уж и плохо. Это весенняя песня! Песня молодости!

 Люди взрослые и женатые, которые говорят о любви, как о чём-то далёком, закрытом под спудом забот о хлебе для детей и семьи, тоже хотят послушать птичьи песни и уставший, не выспавшийся человек находит время постоять под акацией в это позднее, вечернее, торжественное время.

 Старые бабушки, стесняясь, под разными предлогами, в это время обновления земли, тоже слушают птичий хор и кто знает, что вспоминается им:

Вспомнишь тихо об отрочестве,
О несбывшейся любви,
О девичьем одиночестве,
От зари и до зари.

Эти мысли твои светлые
О не пройденных путях,
О желаньях тела грешного,
О твоих счастливых днях!


   Крестьяне давно отсеялись. Всходы дружно зазеленели, а тут солнышко тоже спохватилось.
 Пронозливый ветер притих не так что бы совсем, но стал много тише и не таким гонористым. Рваные, угрюмые облака унесло за горизонт на восток, а солнышко тщательно обозрело весеннюю землю.

 Земля потянулась ленивою истомою, всплеснула водой лиманов, послала ветерки и они зарябили по пересыпи, покивали полуодетыми ветками акаций, пошуршали сухими, прошлогодними травами, а сама выпустила прямо в поднебесье победную птичью песню, отозвалась весёлой мелодией и звоном трамваев и редких церковных колоколов. Солнышко застыдилось своей надменности и само увлечённости, покрылось сначала, как вуалью, лёгкой, багряной дымкой, а за тем уже не скрывая полыхнуло всеми ярчайшими красками стыда и раскаяния. То-то началось!

   Солнце светило с одесской яростью, просвечивая все затаённые уголки с кучками прошлогодних листьев и прочими остатками суровой зимы, прогревало последнюю подзаборную мокроту и подсушивало землю. Ветерок подгонял лёгкие тучки, которые эту ярость усмиряли.

   И... море! Великое Чёрное море стало голубым и заиграло волнами солидно и торжественно, как женщина ещё не старая, но пожившая, красивая и знающая себе цену, к которой не один мужчина пылает внеземной страстью, показывая всю прелесть свободы, переливаясь полной радугой красок и гибкостью движений, гордо неся на своей груди и огромные, тяжёлые океанские лайнеры и быстроходные, легкокрылые шаланды.

   На берегах были редкие отдыхающие, больше из местных,которые не любят суету курортного сезона. Они, как те тюлени, лениво лежали на берегу, вбирая в себя первые, по-настоящему весенние лучи светила.

 Море было ещё холодное. Кристально-чистая вода манила в свои волны и дразнила своей чистотой, но первое прикосновение к игривым волнам отрезвляло. Люди любовались чистым дном, брали воду ладонями, кто-то пробовал её. Я тоже попробовал.
 Это была самая вкусная вода в моей жизни.

   Каштаны выбросили к небу свои канделябры ещё из малахита, но многообещающие. Развесила свои драгоценности из кружев акация и набрав цвет начала робко цвести.

 Сирень обнажила грозди и они тоже начали скромно, но напористо распускаться, начиная снизу. Гроздей сирени было, наверное, немножко больше, чем хотелось для восприятия. Тесные, тяжёлые гроздья большими шапками покрывали кусты, распространяя запах уже лета.

 Но и весна ещё далеко не прошла! Вот акация распустила почти половину своих бутонов и природа одурела от аромата, закружились головы и людей и зверей. Ничто не может спорить красотой и ароматом с царицей Одессы.

   Трудяги яблоньки отцвели скромно и не так заметно. Они не хуже других, но они предназначены для другого. Стройная груша отцвела ещё раньше. В Одессе они как колокольчики, которые дают второй звонок или надёжную весть о приходе настоящей весны.

 До них, конечно, успевают зацвести серьёзные абрикосы и сумасшедшие сливы и другие ранние женихи и невесты нашего края. Их веточки голые, как босяки, без зелёного наряда, но все в белоснежных, розовых или чуть-чуть зеленоватых, душистых цветках.

 Только, всё заслоняющие цветки, никаких листьев. У яблонь и груш другие просторы, где они царствуют, а в Одессе они славны больше плодами, но за то некоторые яблоньки цветут только в Одессе иногда трижды за сезон. И нигде больше!

   Озабоченные пчёлы торопливо собирают нектар и пыльцу с соцветий, выбирая только лучшие цветки из многих. Пчёлы по другому видят мир. Кропотливый учёный, рассматривая больную ветку, порой не находит видимого проявления болезни. Он делает скрупулёзно анализ за анализом и гордится, если после долгого труда находит искомое. Это его труд и достижение.

    Но пчёлы! Пролетая над бескрайним белопенным морем цветов, они безошибочно отделяют больное от здорового. У человека два глаза, а у пчёл много и разных!

 Человек не видит ультрафиолета, пчёлы видят. Для человека цветки небесных красавиц только белые и розовые, а для пчёл разноцветные. Больные цветки чёрного цвета. Их-то не посещают звонкокрылые. Для этого у них нет времени. И осыпаются больные лепестки, сохнут тычинки и пестики. В конце-концов засыхает полностью не опылённый больной цветок. «Дубовый листок оторвался от ветки родимой.» А чтобы не переносить заразные болезни растений, пчёлы выделяют специальный, лучший природный антибиотик-прополюс, которым дезинфицируют улья и посещаемые цветки!

   Пчёлы всё запасают и запасают. Вот мёд с первоцветов, который почти весь идёт на скармливание потомству - расплоду. Вот мёд с акаций, который будет откачан и останется жидким на весь год и будет ещё долго напоминать о вечно молодой весне.

 Найдётся много людей, что положивши ложечку мёда в рот, будут долго вспоминать свои весенние приключения и шалости, влечения, удар грома судьбы и ослепление молнией красоты своего избранника, и не сразу проглотят это, а сначала разотрут язычком по рту, ощущая и вдыхая всё новые и новые ароматы, ароматы времени, солнца, луны, воздуха и людей. Ароматы своего прошлого и надежд на будущее.

 Вот мёд с разнотравья, который в общем больше всего бывает в продаже, через полтора месяца станет засахаренным и напоминает о другой поре. Это сбор не только с посевов, но и с сорняков (в Одессе ничего так, даром не пропадает).

   Одесский мёд сильно отличается от любого другого. Запах весенних, цветущих фей только в нём. Солнечный, вечно жидкий или засахаренный, густой и тягучий он вбирает в себя ещё и солёный привкус моря, и шум каштана, и ярость неба, и вздохи волн, и дыхание степей, привкус пота и запах натруженных ладоней.

 Пчёлки трудятся и трудятся, жужжжжат и жужжжжат и нет прекрасней музыки, чем шум прибоя, нежность ветра и жужжание пчёл в это тёплое и ароматное время.

 Как хороша свободная минута, когда это можно слышать и видеть! Приятель, оторвись от своих хлопот, хоть совсем на немного, остановись и посмотри вокруг, послушай симфонию благодати! А если случайно встретится пчеловод, то скажи ему первый: «Здравствуйте!»

   Виноград тоже готовился зацвести, но заметили это только виноградари. Для остальных это не так заметно. Уж сильно скромно цветёт он. Каштаны хороши и в Париже, но одесские каштаны, конечно, на много лучше. Их белые, роскошные гроздья, как невиданные канделябры, венчают каждую ветку в строгом классическом порядке, как по заказу Богов и по вкусу лучших ваятелей древней Греции. Красота.... неописуемая!

 А слышали ли Вы как нежно шепчется каштан с другом-орехом весенней лунной ночью, обсуждая мужские и женские дела?

 А как трепетно-нежно взирает лоза на красавца-дуба своими влажными от росы глазами, как мечтает она обвить его сильное тело и взобраться по нему высоко-высоко под тёплые лучи солнышка, греться и чувствовать нежность касаний его листьев? Какие бы крупные и прекрасные гроздья она бы на нём развешала! Как была бы она счастлива при этом! Какое это было бы блаженство и радость!

 А на излёте ночи как трепетно-нежно касается первый ветерок своим робким дыханием волосков, ещё не проснувшихся листочков, как ласково гладит их, пробуждая.

 То на первых свиданиях мальчишечка вроде бы случайно касается своей девочки и весь дрожа, затаиваясь и замирая ждёт её реакции. Сияния солнца на её губах, радостного всплеска в глубине бездонных глаз! Или оплеухи!!!

   В Одессе и в Люстдорфе люди относятся друг к другу больше с любовью, чем где-либо.
 Здесь это не просто физиологическое с примесью в разной степени инстинктов, образования, воспитания, требований и оценок общества, условий и результатов быта.
  У нас прежде всего ценится духовная близость, потребность в духовном наполнении отношений. Здесь подай духовное соответствие, подай чистой монетой, не замазанной ложью, а то может быть всякое!

 Если соответствуешь духу, то всё остальное не так уж и важно. Общая атмосфера любви, выкованная всей историей жизни, рукотворной и дикой природой, традициями, на месте созданными и привнесёнными с разных концов планеты. Любовь в Одессе это как катакомбы.

   Там легко заблудиться, никто не знает где их начало и конец, какие лабиринты и ходы в них, когда ты запутаешься в темноте и выберешься или нет в наружу. Но есть что-то, что тянет зайти, вопреки опасности их всё равно хочется посетить, попробовать себя.

   В катакомбах добывали камень для строительства домов. Из этого камня строилась вся Одесса, только Люстдорф строил свои дома из морского камня «со слезой». Одесса очень велика! Много потребовалось и камня. Поэтому возник город под городом.

 В этом подземном городе свои улицы и переулки, магистрали и тупики. Каждый шаг имеет свою неповторимую историю. В этой темноте хранятся радости, охи и вздохи предков, их страдания, любовь и тайны гибели некоторых из них.

 Сейчас по небольшой части катакомб водят экскурсии, снимают фильмы. Снимают фильмы и проводят экскурсии по одесскому духу, который и создал этот великий город и сам создан им же.

 Катакомбы это не просто музей духа, а ещё и постоянно пополняющаяся кладовая. Много чего пронеслось над людьми. Был изнурительный труд по добыче камня, а так же смерти при этом.

 Были посещения печально известных налётчиков типа Мони и Крика, которых иногда почему-то называют хранителями одесского духа, вероятно той, очень мизерной части его, которая называется протухшим и гнилым духом, были там и Мишка Японщик и партизаны, были люди, которые просто не в ладах с законом.

 Возможно, был там и Остап Бедер, но Ильф с Петровым забыли по случайности об этом написать.

 Во время войны часть катакомб заминировали. Ржавые, коварные и беспощадные они долго лежали в подземных коридорах. Сейчас говорят их убрали. Но кто властям поверит.

   Каждый шаг по катакомбам это соприкосновение. Прикосновение к чему-то древнему и едва уловимому. Нельзя сказать что именно там есть особенного, какой магнит тянет туда.

 Мечта, тоньше чем воздух, легче чем мысль, это почти неосязаемый эфир, это тот микроэлемент, без которого нормальная жизнь существовать не может. Не рассказанная любовь к родному городу, к его берегам, к его людям.

 Тот, кто не имеет этой любви может не притворяться. Всё равно его поймут правильно и разоблачат. Он будет топтать и портить эту землю до удобного случая, а потом легко сбежать и посмеяться над окружающими.

 Но вокруг его вакуум. Не услышит он возгласов одобрения и поддержки в тяжёлый час. Никто не поднесёт ему стакан воды в трудную минуту болезни или смерти. Такие не посещают катакомбы!

   Катакомбы для Одессы это нечто вроде паспорта. Отнимите их у города и превратится Одесса в заштатный портовый город. Да, есть такой известный по всему свету порт, да, есть курортное место у моря, да, есть известные и приятные места, есть знаменитые музыканты, писатели и композиторы.

 Но без катакомб нет того духа особенного народа, который все эти знаменитости создал и вырастил, обиходил, который построил город, который и создаёт всё, что называется одесским колоритом, одесским духом. Нет Одессы без катакомб! Катакомбы под землёй, а на земле тётя Люба!

P.S.
Вот такой мой город. За него, за счастье его погиб геройски мой отец (до сих пор в мемуарах знаменитых асов Германии про него прочитать можно),красавцы- дядья в самом нежном возрасте, ещё не целованные. За него погибли в разное время братья Геппер и многие другие из наших славных родных и близких. Они в страшном сне не могли увидеть, что одесситов можно убивать и жечь как поросят, улюлюкая при этом. Даже Гитлер не стал убивать одесских евреев. Киевские подонки ненавидят Одессу. Они жгут людей и убивают. Они ещё хуже! Это нелюди! Но пасаран!