Глава I

Солнечные лучи, касаясь верхушек деревьев, гуляли по бескрайнему лесу. Каждое утро такая прогулка начиналась с высокой горы, которая скрывала восходящее светило. Медленными шагами взбиралась линия света на эту возвышенность, словно человек, который впервые решился покорить горный хребет. Уже показывая свое присутствие, солнце, наконец, выбиралось из заточения, в котором его держала эта гора. Расправив, точно птица, свои яркие крылья, оно продолжало взбираться вверх по небосклону. Лучи, прибавив темп, спускались по горному скату, охватывая все больше и больше территорий. Темнота, не в силах сопротивляться, пряталась за стволами деревьев, образуя похожие тени. Ночь, сдавая свои позиции, отступала вглубь густого леса. Пробудившись ото сна, птицы своим пением приветствовали наступившее утро. Словно в оркестре, разные звуки переплелись в единую мелодию, которая, распространившись по всему лесу, вытеснила царившую недавно ночную тишину. Каждая травинка, восполнившая свои запасы солнечной энергией, выпрямилась.
Продолжая передвигаться по верхушкам деревьев, лучи добрались до небольшой поляны, которая была окружена со всех сторон высокими деревьями. В самом центре ее стоял один высокий очень старый клён, который отбрасывал большую тень, способную укрыть от солнца дюжину человек. Гора, с редко растущими на ней деревьями и кустарниками и осыпанная крупными камнями, возвышалась над зеленой стеной на самом краю этой поляны. С ее вершины можно было разглядеть каждый уголок открытого лесного пространства. И вот взглянув с нее можно увидеть, как узкая извилистая река протекает почти вдоль всей поляны. Её тихое течение незаметно, словно это пруд или небольшое озеро. Освещенная яркими солнечными лучами река будто ожила. Её мелодичное журчание приятно радовала слух, жившим на этой поляне людям. Людям племени Кала.


 
«И предстало перед Богом трое мужчин» - так начиналась одна из моих любимых историй, рассказываемых мудрецом Бхаргавой. Это история про великого вождя Ачьюту, который очень давно защищал наше племя от нападений других племен и который мастерством охотника разгромил опасных врагов. Правда я не мог понять, почему история начиналась именно так. Про других мужчин и Бога в истории ничего не говорилось.

Бхаргава был самым почитаемым членом нашего племени и правой рукой вождя. Его шалаш находился на склоне каменистой горы в небольшом отдалении от нашего поселка, как и положено мудрецам, ищущим покоя и тишины. Но и там ему этого найти не удавалось. К нему за советом заходили самые отъявленные жители поселка, показавшие хорошо себя на охоте. К вождю он ходил сам, опираясь на свой скрюченный спиралью посох, украшенный мелкими косточками животных. Бхаргава совершал свой поход ежедневно в одно и то же время, все знали, что он помогает вождю принимать важные решения в спорах поселенцев или подает новые идеи.

Пожилой мудрец радовался всякий раз, когда дети просили у него очередную историю. Они прибегали к нему в шалаш, встречали его, когда он шел по поселку, и сопровождали до самого шатра вождя.

В дождливые дни вся ребятня собиралась в его маленьком шалаше, плотно рассевшись перед ним. Бхаргава устраивался удобнее на своем змеином ковре и, поглаживая седую бороду, начинал рассказ. Его лицо, усеянное мелкими шрамами, при этом украшала едва заметная, но широкая улыбка, а глаза чуточку прищуривались. Длинные седые волосы были убраны назад в косу. На него смотрело две дюжины восторженных глаз и это его забавляло.

Изготовленный из крупных веток шалаш, несмотря на летний период, был утеплен шкурами животных, поэтому внутри было душновато. Вход был прикрыт плотной занавеской, а перед шалашом, словно опознавательный знак, стояло копьё с надетым на него большим черепом неизвестного животного. Внутри кроме места, где мудрец жег свой костер, и змеиного коврика, был еще небольшой столик, на котором стояло много различных деревянных чаш. Остальное пространство занимали мягкие меха.

— Это было, когда я только научился ходить. Меня оставили одного в шалаше, и ко мне заползла огромная змея. Вот с такой головой, — показывая руками расстояние при-мерно от кончиков пальцев до локтя, рассказывал историю Бхаргава. — Я даже не подозревал, какая меня поджидает опасность, поэтому со смехом я стал подходить к змее. Расстояние между нами уменьшалось. Ее рот наполнился слюной, которая большими каплями падала на землю, брызгами разлетаясь в разные стороны. Змея ускорилась, предвкушая легкую добычу. Между нами осталось несколько шагов. Её глаза блеснули, и она бросилась на меня!
Он всегда делал паузу в этом месте и смотрел в глаза ребятишек, рассматривая в них страх. Убедившись, что  у него это получилось, он продолжал:
— Она оказалась надо мной. Изо рта слюна капала мне прямо на лицо. И тогда в мою маленькую голову пришла мысль, что это недружелюбная змея. Меня охватил страх. Я хотел побежать в сторону, но она обхватила меня, заковав в кольцо. Сделав несколько петель вокруг моего маленького тельца, она стала меня сжимать. Я схватил ее за то место, где у нее заканчивалась голова, но мои крохотные руки не могли полностью обхватить её шею. Мне повезло, что я вымазался ее слюной!  Я легко выскользнул из ее оков, так и держась за её шею. Она извивалась, пытаясь меня сбросить, пару раз ударяла хвостом, но попадала себе по голове. Ею овладел страх. Я пытался ее удушить, но мне это не удавалось. Тогда я пальцами расковырял ей глаза…. От шалаша уже ничего не осталось, и к нам стали подбегать мужчины, которые боялись к ней подойти. Видимо, устав, она прильнула к земле. Мне в это время удалось схватить камень, едва помещающийся у меня в руке. Она снова забрыкалась. Я стал бить её камнем между глаз, там, по моему мнению, должен был находиться мозг. После дюжины ударов я разбил её череп и свалил мертвую змею на землю. Вот так  у меня появился этот коврик, на котором я сейчас сижу.

– Еще! Еще! – в один голос кричали мы.

– На сегодня хватит, - как всегда радушно говорил Бхаргава – уже ночь близится. А ну, давайте разбегайтесь по шалашам.

Я любил слушать его истории и потому не очень спешил уходить. Другие ребята все же медленно поднимались и недовольные покидали свои места. Нас осталось двое. Оглядев маленький шалаш, я удивился тому, как он вмещает такое количество детей?!

Мы с моим другом Мидгардом остались неподвижны.
 – Ньёрд, Мидгард вам нужно идти, уже стемнело. Утром вас ждет тренировка. Ваши отцы не потерпят опоздания. Скоро вы станете воинами, охотниками, сменив самых старших из них. Вы будете добывать пищу для всего поселка и охранять его. Тренировка очень важна. Кто знает, какие звери водятся в этом темном лесу. А  завтра вы снова придете ко мне, и я вам расскажу новую историю. –  Бхаргава протяжно улыбнулся и поднялся с места, давая понять, что нам тут быть уже не нужно.

Нехотя мы все же встали и, попрощавшись, направились к выходу. Покинув шалаш, я увидел череп, висящий на копье.

– Это череп той самой змеи. Видишь, как проломлен у нее лоб? – тыкая локтем в друга, почти кричал я.

– Я даже не знаю, существуют ли такие змеи. Все те, которых я встречал, были с головой не больше моего кулака. Наверное, он убил последнего. Я тоже когда-нибудь убью большого зверя и повешу его череп перед своим шалашом. Это будет самый огромный зверь, которого люди когда-либо видели. Я придушу его голыми руками и стану самым лучшим охотником. – Мидгард выглядел серьезным. Он бросил всего один взгляд на череп змеи и больше не смотрел в его сторону.

– И ты будешь рассказывать эту историю таким как мы через много-много лет. И тебя будут слушать, открыв рот. И так же выйдут двое, и один скажет, что хочет убить самого большого зверя на свете.

– Но он не найдет такого, потому что самого огромного убью я! – сказал Мидгард, и мы оба засмеялись.

Солнце уже скрылось за горами, предоставляя очередь луне освещать наш маленький поселок. Звезд еще видно не было, а ветер еле слышно шелестел по листьям, напевая колыбельную лесу.

– Я очень хочу забраться на эту гору, – продолжил Мидгард, разглядывая гору за шалашом Бхаргавы.

– Но нам нельзя. Бхаргава и отец говорили, что это может быть опасно.
– На тренировке я самый лучший! Я могу постоять за себя. Когда я стану охотником, я смогу ходить туда, куда мне захочется.
– Стемнело уже, нужно идти.

Мы направились в поселок. Каждый шалаш в лунном свете казался украшенным разноцветными шарами. Костры уже никто не жег, лишь в шатре вождя всегда горел огонь. Мы дошли до развилки нашего пути и, попрощавшись друг с другом, разошлись в разные стороны.

Я быстро дошел до своего шалаша. Отец уже спал. Я тихонько прокрался внутрь и лег на свою лежанку из мягкой шкуры медведя. Угли еще были красные, видимо, отец не так давно заснул. Он был когда-то охотником, но сменил свой род деятельности, занявшись земледелием, так он это называл.  Проводя целый день на пашне, он выращивал лекарственные и съедобные растения, которые находил в лесу. Этим не занимался больше никто, поэтому он часто слышал насмешки со стороны товарищей. Однако по мере увеличения числа различных культур в его саду к нему все чаще стали обращаться лекари и пожилые люди, даже Бхаргава пару раз заходил к нему. Он любил свое занятие и хотел привить эту любовь и мне, объясняя это тем, что теперь ему не нужно ходить в лес и рисковать наткнуться на какого-нибудь зверя. Без мяса можно обойтись, питаясь ягодами и корнеплодами. Но мне не нравилось целый день ползать на коленях и выдергивать лишнюю траву, да и мясо я очень люблю.

После долгих уговоров он все же согласился меня тренировать, как и все остальные отцы своих детей. Несмотря на многие годы, что он провозился в саду, его навыки остались на высоте. Он учил меня изготовлять копья, луки и стрелы, а его опыт растениеводства позволил подобрать самые подходящие для этого материалы. Тетиву он плел из тончайших волокон растения тхулуху, обеспечивая при этом ей высокую прочность, в то время как остальные использовали кишки животных. Сам лук он изготавливал из нескольких сортов деревьев, надежно склеивая их между собой.  К поиску заготовки для стрелы он подходил очень строго. Она должна иметь определенный изгиб почти у самого ушка. Он научил меня определять нужный и рассказывал, как при умелом обращении такая стрела сможет обогнуть дерево и попасть точно в цель, а при прямой стрельбе никогда не отклонялась от своей траектории. Он показывал мне это, но мне повторить такое не удавалось.

Заточка копья и стрел тоже проходила определенным, особым способом. Сначала он то место, где должно быть острие, делал квадратным, а потом скруглял две противоположные грани. Две другие оставлял острыми, говоря о том, что именно они будут резать плоть, если попадут поперек волокон. Отец учил меня изготавливать каменные наконечники, но это сложная и кропотливая работа, поэтому я использовал старые методы.

По традиции каждый отец начинал тренировку своего сына, когда тот достигал возраста десяти лет. И продолжал ее по достижению четырнадцати. Начиналась она рано утром, чтобы приучить детей быстро вставать. Будили их очень тихо, так как сон у воинов должен быть чутким. При этом детей никто насильно спать не гнал, и они могли ложиться в любое время, но если они не могли подняться, то они всю ночь проводили в маленьком шалаше, сверху которого капала вода, поэтому уснуть было невозможно.

Детей в поселке очень любили и в тоже время относились к ним строго. Поднять руку на чужого или даже своего сына каралось презрением. Порой даже изгнанием из племени. За провинности придумывали различные наказания, которые в тоже время служили отличными тренировками. Самая распространённая форма наказания — это держать на вытянутых руках тяжелый камень. Отец отсчитывал время, и если ребенок ронял камень до того, как он досчитает до определенной цифры, то время увеличивалось.

Устроившись удобнее, я закрыл глаза. История Бхаргавы никак не выходила у меня из головы. Какую историю он расскажет завтра? Мне не терпится уже услышать ее. Может это будет история о том, как он однажды ушел в лес и встретил там медведя? Его копьё сломалось о толстую шкуру зверя, поэтому ему пришлось залезть на дерево и прямо там сделать себе новое. Медведь стал карабкаться к нему, но Бхаргава убил его, ударив новым копьем ему в глаз до самых мозгов. Эту историю я слышал уже много раз и готов послушать еще столько же.

Мной овладела приятная слабость. Думать стало тяжело, и я уснул, отдавшись тихой ночи.