Образ г. ягоды в мыльной литературе. часть1

ОБРАЗ Г. ЯГОДЫ В МЫЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
    РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ М. ИЛЬИНСКОГО  "НАРКОМ ЯГОДА"
Наше общество столь же презренно, как и глупо,
в нём отсутствует общественное мнение и
господствует равнодушие к долгу, справедливости,
праву, истине, циничное презрение к мысли
и достоинству человека.
П. Я. Чаадаев
ЧАСТЬ 1. ВСТУПЛЕНИЕ
Поиски истины, как известно, строятся
на фактах, которые во все времена умело
и ловко подтасовывались.
М. Ильинский. Нарком Ягода, 2005, стр. 11
За последние 90 лет русские националисты настолько дискредитировали имена еврейских участников русской истории, такие как Л. Троцкого, Я. Свердлова, Л. Каменева, Г. Зиновьева, Г. Ягоды, Я. Юровского и многих других, что сегодня очистить их от грязи клеветы почти невозможно. Однако на примере личности Ягоды, продолжая материал предыдущей главы, попробую показать читателям методы сегодняшних фальсификаторов истории, воспользовавшись материалами огромного по объёму  (768 страниц!) и мизерного по содержанию труда российского журналиста М. Ильинского под броским названием «Нарком Ягода». Посмеяться над проявлением откровенной глупости в смеси с подлостью никогда не может стать бесполезным занятием.
Существуют книги, которые своим содержанием, намерениями и претензиями напоминают мыльные пузыри, которые лопаются при лёгком прикосновении критики, а от абсурдности утверждений автора остаётся одна мыльная слизь. Подобная литература напоминает мыльную самодеятельность, может существовать только при господствующем в стране националистическом мышлении и соответствующей цензуре, не позволяющими своим гражданам высказывать правду или нечто, приближённое к правде. Русские националисты, как правило, создают шедевры мыльной литературы, выдавая их за высшие достижения интеллекта, которые на самом деле являются выражением крайней примитивности мышления и аморальности самих авторов. Эти авторы на протяжении нескольких веков как бы соревнуются между собой в том, кто больше придумает глупостей о евреях, как бы случайно оказавшихся в пределах Российской империи, а затем и Советской России. В литературе такого рода наиболее часто применяется метод превращения любого еврея в гиганта русской истории, да ещё с маниакальными преступными намерениями. И никого из русских националистов не смущает тот факт, что «отрицательные герои» никак не соответствуют роли Гулливеров, хотя самим авторам очень хочется превратиться в лилипутиков выдуманного ими мира.
Именно к такому роду книг и относится упомянутый труд журналиста М. Ильинского с двумя подзаголовками на всю обложку: «Вожди в законе» и «Двадцать лет в маске». Существование двух подзаголовков не уточняет тематики книги, а лишь подчёркивает злонамеренность и беспомощность автора, взявшегося за неподъёмную для него историю. Превращать Г. Ягоду в «вождя» партии можно только в состоянии сильного антисемитского или наркотического перевозбуждения. Не привлекая дополнительных источников, только на основании материалов книги Ильинского постараюсь показать примитивные методы и рассуждения автора этого сочинения, превращающего рядового сталинского чиновника в одного из главных идеологов эпохи Большого террора, приписывающего ему роль руководителя заговора в органах внутренней безопасности, который якобы собирался совершить государственный переворот, арестовать руководящих членов партии и правительства с помощью Германии, а также возглавить, ни много, ни мало, новое руководство страны. Даже в мыльной опере подобное либретто не получило бы одобрения любого Художественного совета, а вот в книге Ильинского, претендующего на историческую достоверность, пожалуйста, напечатано массовом тиражом.
Возвеличивая Ягоду, Ильинский при этом всячески подчёркивает низкий образовательный, интеллектуальный уровень и его беспомощность. Исходя из этой характеристики, Ягода не годился ни для организации какого-либо террора, ни для совершения заговоров вообще. Оказавшись в тюрьме до начала судебного процесса, Ягода, согласно сообщению того же Ильинского, часто плакал, не мог справиться с нервным состоянием. «На процессе я, наверное, буду рыдать, что хуже, чем если бы я от всего отказался», - приписывает  Ильинский слова своему выдуманному герою. Однажды в полубредовом состоянии нарком заявил Киршону (Ильинский утверждает, что этого человека подсадили в камеру Ягоды в качестве доносчика-информатора, который сообщал свои наблюдения майору госбезопасности Журбенко – В. О.): «Если все равно умирать, так лучше заявить на процессе, что никого не убивал, но нет сил признаться во всём открыто». (А этого от него требовали, и он согласился признать всю вину. – Авт.). Потом добавил: «Но признать всё – это значит объединить вокруг себя контрреволюцию – это невозможно. Но это от меня требуют…» (М. Ильинский. Нарком Ягода, М., изд. «Яуза», «Эксмо», 2005, стр. 458. Здесь и далее указаны страницы ссылок на книгу этого издания).
Ильинский приписывает Ягоде эту маловразумительную и совершенно вздорную фразу. Можно подумать, что Ягода не знал, что никого не убивал, что все обвинения сфальсифицированы, что никакую контрреволюцию объединить вокруг себя не мог ни идеологически, ни физически. Во-первых, в 1934 году никакой контрреволюции в стране не существовало, а во-вторых, Ягода никогда не был авторитетным и крупным чиновником, способным вообще кого-нибудь объединять.  Контрреволюция была придумана Сталиным для расправы со старыми большевиками и теми, кто не желал ему подчиниться. Ильинский фальсифицирует факты и по собственной инициативе своими выдумками оправдывает деяния сталинских палачей. Все сочинённые им цитаты якобы высказываний Ягоды понадобилось опытному фальсификатору для того, чтобы ещё больше унизить обречённого на смерть человека: «Плакал он много раз в день, задыхался, кричал. Вообще раскис и опустился позорно, до предела. Не по-маршальски. Гордо приняли смерть Тухачевский, сотни других необоснованно расстрелянных, но некоторые другие из бывших бонз Лубянки ломались, просили пощады… Пулю не уговоришь» (стр. 459). Ни к месту автор вспомнил казнь военного маршала, вместо того, чтобы упомянуть поведение перед смертью Председателя НКВД Ежова, который, будучи не в состоянии стоять на ногах после вынесения приговора, был пристрелян на камерном полу. В действительности, Ягода вёл себя на суде достойно, как и при расстреле – иных свидетельств обнаружить не удалось. Когда имеешь дело с фальсификатором такого масштаба, как Ильинский, ни одному слову верить нельзя.
В краткой аннотации, помещённой в начале труда о Ягоде, автор без ложной скромности  называет свою книгу «уникальной» и даже обещает ответить «на многие вопросы, связанные с загадочной личностью этого палача, который сам же был отправлен на гильотину», то есть, как бы по собственному желанию положил свою голову под нож. Книга Ильинского, действительно, «уникальная», но совершенно в другом смысле. После ознакомления с конкретным текстом книги становится ясно, что Ягода преступником не был, тем более, палачом, к сталинскому террору отношения не имел, а расстрелян Сталиным за то, что противился его указаниям и не выполнял преступные приказы вождя. В результате неудачно сложившихся исторических обстоятельств судьба Ягоды больше напоминает участь зайца, попавшего в зону, освещенную фарами автомашины, который был не в силах отказаться от ослепляющего соблазна власти и продолжал бежать по инерции, пока не попал под колёса машины.
Результат «творчества» Ильинского достоин не рецензии, а памфлета, фельетона или сатирического очерка с одной целью - на примере этой книги показать, как её фактическое содержание, на самом деле, приводит читателя к выводам, противоположным главным намерениям автора. Эту книгу нельзя отнести даже к жанру детективной литературы, а скорее всего, к авторской фантазии с элементами солдатского юмора с сильным антисемитским уклоном в виде многоточий после каждого сомнительного утверждения. Ссылаться на словесный огород, который нагромоздил Ильинский, опасно для потери собственного авторитета, поэтому все цитаты, которые приведены мною ниже, ни в коем случае не следует воспринимать как примеры для повторных ссылок, а используются лишь для подтверждения вышеуказанной оценки бездарного произведения. Не случайно, на Интернете почти невозможно встретить упоминаний этого «уникального» произведения, тем более найти ссылки на книгу, ибо даже оголтелые националисты не рискуют ссылаться на книгу Ильинского, боясь прослыть наивными неучами.
Л. Троцкий называл Ягоду «усердным ничтожеством», пожизненный кэгэбешник В. Некрасов отмечал его недостаточную грамотность, хотя не отказывал в признании трудолюбия и даже ума. Последняя жена Н. Бухарина, Анна Ларина, со слов своего трагического супруга, заметила отсутствие самостоятельности в действиях Ягоды, который «выполнял указания «хозяина», не понимая, как последний его отблагодарит». Эти уничижительные, нелестные характеристики людей, знавших Ягоду лично, никак не позволяют называть его вождём партии или возможным организатором государственного переворота.
Генсек И. Сталин не доверял Ягоде, даже обещал «морду набить» во время подготовки первого судебного процесса по делу старых большевиков и снял с должности руководителя НКВД из-за невыполнения его прямых указаний. Однако Ильинский в самом начале своего труда, наоборот, утверждает, что Ягода «выполнял все главные указания И. В. Сталина, хотя «многое «тормозил», а основные репрессии, так случилось (то есть Ягода в случившихся репрессиях - не при чём! - В. О.), происходили, когда он был уже не у дел в НКВД и сам стал непосредственной жертвой террора» (стр. 8). Прошу не удивляться ни противоречивости смысла, ни литературным «способностям» журналиста – такой текст характерен для Ильинского, который умудряется в одном предложении сказать об исполнительности своего героя и в то же время указать на игнорирование им же указаний вождя. Попробовал бы Ильинский не выполнить хотя бы намёк Сталина, не то, что его второстепенных указаний! Тогда бы мы не имели удовольствия читать шальные выдумки автора о прошлой истории страны Советов в XX веке. Очевидно, Ильинский так и не смог понять всей серьёзности характера вождя, который шутить не любил, либо сознательно вводит читателя в заблуждение и причисляет малограмотное «ничтожество» к лику вождей. «Плохо шутите, - сказал Сталин внуку Саввы Морозова в телефонную трубку. – Расстреляем!» (стр. 529). Эту реакцию вождя на слова человека, имя которого он принял за «шутку» известного капиталиста С. Морозова, приводит автор. И если «основные репрессии», то есть репрессии периода Большого террора, произошли в то время, когда бывший шеф НКВД Ягода ожидал смертного приговора, тогда какие репрессии были не основными, и какое отношение имел к ним выдуманный герой Ильинского – вот та невыполнимая задача, которую по собственной инициативе и по зову «чистого сердца», взвалил на хрупкие плечи уже немолодой журналист, по неосторожности или по недоброму умыслу назвав Ягоду «расстрельным чекистом, ставшим «расстрелянным «врагом народа». 
Известно, что все обвиняемые на третьем Московским процессе 1938 года, за исключением Ягоды, были посмертно реабилитированы в 1966 и в 1988 годах. Оставшимся в живых родственникам было отказано в реабилитации Ягоды якобы «из-за фактов нарушения социалистической законности» (стр. 7). Если считать, что в период полного сталинского беззакония в стране мог существовать хотя бы намёк на какую-то законность, тогда этот мотив отказа можно ещё как-то принять. Однако, и без свидетельств Ильинского достаточно широко известно, что при Сталине говорить о существовании какой-либо законности кроме той, которую насаждал вождь - уголовник, крайне легкомысленно. У Ильинского своё мнение о понятии закона: «Закон же тогда позволял ставить к стенке любого по решению «тройки» или Особого совещания, если он только подозревался в контрреволюционной деятельности да ещё в  заговорах, в попытке совершить государственный переворот, в покушении на жизнь самого Сталина и других руководителей…» (стр. 12). Если Ягода нарушал ту самую законность, которую устанавливал Сталин, тогда он заслуживает уважения и признательности за смелость. Ильинский перечисляет все абсурдные обвинения, которые приклеивали сталинские преступники Ягоде перед расстрелом. Когда Сталин написал, что «в борьбе с контрреволюцией НКВД Ягода опоздал на… четыре года», Ильинский уточнил, что это опоздание произошло «по вине Г. Г. Ягоды. А значит, подходила и его очередь отвечать по «законам сталинского времени» (стр. 98). Таким образом, Ильинский подтвердил, что Ягоду расстреляли правильно, из-за нарушения «социалистической законности» того времени, которая являлась выражением сталинского беззакония.
В таком случае и деятельность Ежова, действовавшего в соответствии с требованиями Сталина, нельзя считать нарушением законов прошедшего времени. Однако Ильинский не сказал главного: то, что считалось законом, было скрытым беззаконием, потому что официально и вслух говорилось как бы о соблюдении законов, и в то же время совершались беззаконные действия. Если сам режим был сплошным беззаконием, тогда приведённая аргументация отказа снять с Ягоды ложные обвинения является откровенно абсурдной и надуманной. Те же, кто противился осуществлению реального беззакония, отвергал ложные обвинения, они-то и попадали под расстрел именно по этой причине, без предъявления каких-либо конкретных обвинений. Ягода, умерщвлённый насильственным способом по ложным обвинениям, был жертвой беззакония. Без предъявления реальных, а не надуманных, обвинений, нельзя огульно причислять Ягоду к нарушителям «социалистической законности». Именно за то, что Ягода не выполнял «законность» в сталинском понимании, он был снят с должности наркома и отдан под суд.
Из всех наркомов внутренних дел при Сталине Ягода занимал эту должность самое непродолжительное время – с 15 октября 1934 года по 26 сентября 1936 года. Беззаконие проявлялось в одобренном свыше праве обвинять невинных людей, лишённых возможности на защиту, в силовых методах получения признаний, в бесправии жертв, заранее обречённых на уничтожение. Осуществление беззакония, к которому Ягода не имел отношения, относилось к деятельности прокуроров, государственных обвинителей, следователей и судебных чиновников, а также инициировалось главным куратором НКВД – секретарём ЦК ВКП(б) Н. Ежовым. Ягода не писал доносов на невинных людей, не приговаривал кого-либо к смерти, не участвовал в организации каких-либо сталинских политических процессов, не составлял расстрельные списки, а тормозил приведение приговоров, выражал сомнения, отстал на четыре года с выполнением сталинских указаний и так далее. Поэтому слова о нарушении законности в отношении Ягоды следует отнести к оговору и не стоит их принимать во внимание.
Другое дело, Ежов, которому инкриминировали абсолютно реальные, а не выдуманные преступления, и который лично был активным участником массового террора в 1937-1938 годах. Сам Ежов искренне считал, что расстрелял недостаточное количество людей, поэтому и был арестован. Сравнивать деятельность Ежова с Ягодой, чем постоянно занимается Ильинский, означает принимать божий дар за яичницу из гнилых яиц. Автор без смущения называет сплошное нагромождение откровенной лжи и ни на чём не основанных личных сомнений «нетенденциозными фактами». Назовите имя хотя бы одного деятеля, который в эпоху Сталина, находясь на прокурорских или судебных должностях, соблюдал законность и остался бы живым. Могу вспомнить только имя А. Сольца, который посмел в 1937 году потребовать от Вышинского и Сталина соблюдения законности. В результате «легкомысленного» поведения его несколько раз помещали в психушки, сняли со всех должностей и отправили в небытиё.
«Поиски истины, как известно, строятся на фактах, которые во все времена умело и ловко подтасовывались», - убеждён Ильинский. Это заявление отражает «юридические» познания и источник основных заблуждений автора, который таким способом находит истину, не отличая реальные факты от выдуманных. Всё же весьма занятно, как русские националисты – от Солоухина, Дикого, Солженицына, Буровского и тысячи других до Ильинского - любят рядиться в тогу искателей истины, не имея даже приблизительного понятия об этом малоизвестном им существе женского рода. В связи с террором никто из них ни разу не упомянул имён реабилитированных Н. Бухарина, А. Рыкова, М. Томского, Г. Пятакова и других, которые были активными помощниками Сталина в самом начале большого террора, однако не убивали, по собственной инициативе не доносили и никого не пытали, хотя Пятаков лично добивался разрешения расстрелять всех приговорённых к смерти жертв первого сталинского политического процесса 1936 года, в том числе и ложно обвинённую собственную жену. Наивная и сознательная тенденциозность всех писаний русских националистов сводит все их «усилия» к отрицательному результату.
Чтобы отвлечь внимание читателей от «вины» Ягоды, растворить её в общих цифрах сталинской эпохи, Ильинский приводит данные Госархива по поводу количества осуждённых в течение 1921-1953 годов, то есть за 32 года, особо отмечая рост репрессий с февраля 1937 года, когда Ягода уже находился под следствием и вскоре был арестован. Поэтому возрастающие цифры террора к деятельности Ягоды не имеют никакого отношения. Отметив, что предъявленные Ягоде обвинения «в умерщвлении В. Р. Менжинского и М. А. Пешкова, В. В. Куйбышева, А. М. Горького» «оказались «инсценировкой», «фабрикацией», наконец, «мистификацией, ложью и наветом…», Ильинский неожиданно заключил: «Но главное – в другом. Ягода был законченным типом нарушителя законности, выделяясь даже в условиях кровавой диктатуры» (стр. 11). Оказывается, Ягода был «законченным типом» диктатуры, которая стала проявлять свою кровожадность после его ареста. Этой фразой Ильинский подтвердил, что он сам является идейным воспитанником кровавой сталинской системы, способным без каких-либо аргументов оклеветать человека и подвести под расстрел. Таких словесных шедевров в книге Ильинского – множество, на этом умственном уровне и написан весь многостраничный текст книги.
Чтобы, не дай Бог, никто не подумал, что Ильинский даже после этой фразы «не становится никоим образом в позу безапелляционного защитника Ягоды - смейтесь, читатель, этот примитивный  фальсификатор продолжает считать себя борцом за справедливость! - он «предложил провести дорасследование, если не на юридическом, но на историческом, журналистско-писательском уровне» (стр. 11). Что это за уровень, мы уже знаем по фантастическим книгам русских националистов, имена которых упомянуты выше, однако появилась возможность ещё раз убедиться в этом на примере «выдающейся» книги Ильинского.
«Я готов согласиться с теми, кто ставит под сомнение уже отмеченную как злобный навет ту часть обвинений, в которой Ягода представляется как «лицо, заинтересованное в умерщвлении» Менжинского, Макса Пешкова и даже Максима Горького, - делает одолжение читателям Ильинский. - Доля сомнений, пусть очень малая, всё-таки остаётся» (стр. 11). Каков Фома неверующий, ему хоть кол на голове чеши, он всё равно оставляет за собой право на сомнения даже после решения современных судебных инстанций, которые однозначно признали не часть, а все предъявленные на суде обвинения Ягоде чистейшей фальсификацией! И эта «малая доля» сомнений «позволяет» автору 768 страниц книги вновь и вновь повторять все вздорные обвинения и фальсифицированные ответы Ягоды на допросах следователя, чтобы оправдывать его расстрел. Автор признался как бы в сомнениях «в малом», чтобы повторить всю фальсификацию полностью, с самого начала, да ещё с собственными комментариями, которые не оставляют даже возможности для существования другого мнения, ибо всё преподносится Ильинским как настоящая правда. Чтобы оправдать сомнения, Ильинский продолжает цитировать сталинские лживые выдумки: «Но как быть со смертью А. М. Горького, который с ведома Ягоды и лечащих врачей (из этого текста даже сразу не разберёшь, кто назначал лечение – Ягода или врачи? – В. О.), получал от 30 до 40 ампул камфары в сутки, 2 ампулы стрихнина, 2 ампулы дигалена, 4 ампулы кофеина и массу других лекарств, включая гомеопатические средства, которые только ускорили логический конец?», - спрашивает неизвестно кого Ильинский (стр. 11). Если не учитывать «массу других лекарств», упомянутых Ильинским, то и в этом случае врачи заставляли Горького каждые 30 минут принимать по ампуле смертельных лекарств, однако писатель продолжал жить.
Чтобы проверить это совершенно вздорное утверждение, предлагаю провести эксперимент лично с Ильинским и посмотреть, что произойдёт с человеком спустя сутки после принятия хотя бы одной из двух ампул стрихнина. Либо эту фразу написал абсолютно дикий человек, не знакомый с элементарным знаниями медицины, либо журналист, который притворяется валенком. Собственно, на этом заявлении Ильинского можно было бы и остановиться, потому что весь последующий текст книги написан на том же уровне мышления, который и за уровень-то вообще принять невозможно. Однако ради удовлетворения любопытства читателей приведу ещё ряд «шедевров», подтверждающих сказанное по поводу уровня интеллекта автора.
«Многие документы были сфабрикованы, сфальсифицированы следствием, - соглашается Ильинский. На самом деле, не "многие", а все документы были сфальсифицированы Сталиным и его помощниками, не осталось ни одной строчки о той эпохе, которую можно было бы принять на веру! И добавляет в порядке сомнений - "но под ними стоят подлинные подписи арестованных, или перенёсших жесточайшие пытки, или надеявшихся, что «чистосердечным признанием» ещё можно как-то спасти свою и чужую жизни. Репрессиями подвергались десятки, сотни тысяч людей, включая тех, кто стоял у истоков Большого террора». И тут же сразу, без смысловой связи со сказанным, но с учётом, что будто бы Ягода имел отношение к этим нарушениям, автор сообщил: «Ягода не был наивным глупцом…» (стр. 13). Обратите внимание на роль многоточия в конце предложения. Россыпь точек признано, по мнению Ильинского, как бы заменить бессмыслицу намёком на продолжение недосказанного. Именно такими способами создаются современные фальшивки, поскольку современные фальсификаторы ничему не научились за последние 90 лет и продолжают жить в сталинскую эпоху террора и всеобщего обмана.
Своей фразой Ильинский как бы подтверждает, что знает истинную цену «подлинных подписей», однако какой же вывод делает фальсификатор нашего времени? «Важность их в том, что они в значительной мере обеспечивают правовые поля, невозможность возврата в беззаконие». Ничего подобного! Именно эти фальшивые документы подтолкнули самого Ильинского создать новую ложь о старом времени, а выбитые под пытками закорючки несчастных жертв он даже называет «подлинными подписями» и «единственными оставшимися зафиксированными свидетельствами и свидетелями»! Вы послушайте только, до каких позорных мыслей додумался современный журналист: «Эти фальсифицированные, сфабрикованные документы… теперь представляют собой единственные свидетельства реального положения дел той эпохи» (стр. 40). Во-первых, фальсифицированные документы реальное положение дел не проясняют, а запутывают, и свидетельствуют об отсутствии какой-либо законности. Во-вторых, эти документы не являются единственными, которые сохранились от той эпохи. В-третьих, их категорически нельзя использовать для доказательства виновности репрессированных невиновных людей. Эти документы свидетельствуют не о преступности жертв, а о преступности обвинителей, которые фальсифицировали всё – материалы следствия, свидетельские показания так называемых свидетелей, а также подписи обречённых на смерть людей, которые никак нельзя принимать за подтверждение правильности протоколов, составленных следователями. Общеизвестно, что Сталин продолжал править тексты следствия, заключительные слова жертв на суде даже после их расстрела. Этот палач не представлял, что такие «документы» будут свидетельствовать о его личной причастности к преступлениям. Обелить и помочь Сталину неспособны никакие книги русских националистов.
Почти весь дальнейший текст книги Ильинского и состоит из вольного пересказа или цитат из следственных дел сталинских палачей, или так называемых «признаний» обвиняемых под пытками, которые автор, при всей их абсолютной абсурдности, принимает за достоверные документы. Приведённые фразы настолько идентичны, что Ильинский, открыв кавычки при цитировании, часто забывает их закрывать, и порой трудно обнаружить различие между словами сталинского следователя и автора опуса. При этом нетрудно заметить, как Ильинский искусственно концентрирует внимание читателей на еврейских именах, придавая тексту антисемитский характер, при этом тщательно избегает называть имена русских преступников, которые в окружении Сталина и Ежова составляли абсолютное большинство. Их было в тысячу раз больше, чем инородцев, вместе взятых. Именно в таком подходе к изложению темы и состоит главное «изобретение» автора книги о наркоме Ягоде. Никаких новых документов или новых мыслей разыскать на восьмистах страницах книги Ильинского не удалось.   
       ВЛАДИМИР ОПЕНДИК            ДЕКАБРЬ 2006 ГОДА