Образ г. ягоды в мыльной литературе. часть4

ОБРАЗ Г. ЯГОДЫ В МЫЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
    РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ М. ИЛЬИНСКОГО  "НАРКОМ ЯГОДА"

ЧАСТЬ 4. АНТИСЕМИТИЗМ ИЛЬИНСКОГО
Однако главной темой, которой насквозь пропитан текст книги Ильинского, является неприкрытый, вульгарный антисемитизм автора, он сквозит их всех щелей. «Во всех документах Г. Г. Ягода отмечал, что он по национальности еврей. Преследовавшийся и пострадавший от царской охранки. В общем, жертва и борец с царизмом», иронизирует Ильинский (стр. 66). Через несколько страниц Ильинский сообщил: в 1911 году Ягода «дал следующие показания: «Проживал по чужому паспорту недолго. Имел намерение перейти в православную веру» (стр. 73). В книге множество откровенных антисемитских фантазий. «Артура Христиановича (Артузова) успел оговорить С. Урицкий, - заявил без тени сомнений Ильинский. – Он объявил чекиста… «завербованным абвером немецким шпионом» (стр. 38). Даже для солидности взял придуманную туфту в кавычки. И не догадывается Ильинский, что погибший в августе 1918 года Председатель Петроградского ЧК даже не знал таких слов, тем более не знал Артузова, которого почему-то после «оговора» арестовали только в 1937 году, то есть как бы двадцать лет помнили оговор Урицкого, но не верили в него.
«Троцкий приказывал «расстреливать на месте всех, кто не сдавал оружие. Лица из насильственно разоружённого эшелона должны были заключаться в концентрационные лагеря». Не смолкали, гремели и оружейные залпы…» (стр. 46). Какой огромный талант провокатора в лице Ильинского оказался невостребованным во время Большого террора! Даже не утруждает себя хоть сослаться на такого же лгуна, как и сам. «Троцкий первым начал проводить политические процессы против бывших офицеров и первым стал расстреливать коммунистов в августе 1918 года. Якобы за измену и дезертирство. …Утверждалось полное бесправие отдельного человека перед общей «массой собраний». Толпа давила личность». «В 1920-1923 годах Троцкий разрабатывал программу борьбы с «заговорами духовенства. Цель – изъятие ценностей из церквей и монастырей…» (стр. 47). Ну, конечно, Троцкому, который по поручению Ленина в эти годы мотался на фронтах Гражданской войны, затем восстанавливал железнодорожный транспорт и почти весь 1923 год вынужден был провести в постели из-за повреждения сухожилий ноги, нечего было делать, как составлять «программы борьбы» с заговорами. Теперь понятно, почему Ильинский назвал свою книгу «уникальной»: не каждый так легко может переворачивать известные факты вверх ногами, а такие «оригинальные» мысли трудно обнаружить даже в российском океане антисемитской литературы.
«Одно «удовлетворение» для Меера Абрамовича – расстрелян позже многих коллег…», только 1 февраля 1940 года (стр. 125). Так Ильинский радуется за Трилиссера, который возглавлял ИНО и организовал успешную работу первого поколения советских разведчиков за рубежом. «Исаак Штейн – прямой участник заговора. Штейн и Григорьев провели большую работу по свёртыванию дела троцкистско-зиновьевского блока. По поручению Ягоды они скрывали в следствии сведения о правых, вели дело к тому, чтобы следствие свернуть..., но это не удалось. Ежов продолжал жать на НКВД…» (стр. 138). Сегодня известно, что никакого блока правых в природе не было, поэтому «большую работу» провёли не Штейн и Григорьев, а Ильинский, чтобы вновь оживить легенды сталинского времени.
Об «учёном еврее» А. Я. Лурье Ильинский написал: «Это был ловкий проходимец, авантюрист и махинатор, ставший на долгие годы, словно тенью Г. Г. Ягоды» (стр. 88). Ильинский цитирует материалы допроса Лурье: «Арестованный Лурье сознался, что он не только авантюрист, совершивший ряд уголовных преступлений, но и агент иностранной разведки» (стр. 104). И эту откровенную чушь, придуманную преступным следователем, Ильинский сообщает читателям без всяких сомнений.
«Теперь прочный узел завязывался вокруг Захара Ильича Воловича, опытного интригана, разведчика, сподвижника Г. Г. Ягоды. Расчёт Ягоды строился на Воловиче, и этим (чем? – В. О.) могла пользоваться также германская разведка, которой, что было не исключено, (то есть неточно, а так предполагает Ильинский – В. О.) Волович передавал содержание правительственных переговоров» (стр. 146). «На следствии Ягода был вынужден дать показания, что Волович был не просто германским разведчиком, но и резидентом германской разведки. Это была, безусловно, липа. А допрос Ягоды был сфабрикованным спектаклем» (стр. 148). Эту липу Ильинский выдаёт за клён.
«Авербах сообщил, что Николаевский в Германии связал его с каким-то немцем…» (стр. 157). «…Серебрянский был начальником спецгруппы в ИНО. Его звали Яков…». «Есть версия, - сообщает Ильинский в скобках, - что настоящая фамилия его была Бергман», а в сноске на той же странице уточнил: «По документам из архива департамента полиции знаменитый разведчик был всё-таки Серебрянским…» (стр. 161). «Щуплый сутулый человек, напоминавший кустаря или портного из дореволюционного еврейского местечка. Его внешность никак не сочеталась с выполняемой им необычной и опасной работой» (стр. 163).
«Миронова Льва Григорьевича Ягода привлёк в чекистскую заговорщическую организацию летом 1934 года у себя в служебном кабинете… и предложил ему принять в ней участие» (стр. 167). Напомню, что Ягода летом 1934 года не исполнял обязанности начальника НКВД и потому не мог привлекать кого-либо в организацию заговорщиков.
О Горьком: «Он часто повторял: «Уравнение еврей = большевик открыто глупое, вызванное зоологическими инстинктами раздражённых россиян. И кое-кто ему аплодировал, - пишет с раздражением Ильинский. – Горький, видимо, специально забывал или делал вид, что забывал, что россияне – это ещё далеко не все и не только русские. А русским-то всегда выпадала самая тяжёлая ноша». Многие полюсы сместились: брат Свердлова – родственник Ягоды – крестник Горького, - зачем-то совместил эти полюса Ильинский (стр. 532). Солженицын тоже считает, что русским в лагерях доставалось тяжелее всех. «Самуил Закс доносил на Горького лично В. И. Ленину и не опасался последствий: «Он (Горький) своё будущее ренегатство на случай, если мы будет когда-либо разбиты, подготавливает открыто на наших глазах. Мне особенно досадно и больно, что Вы доверяете этому человеку, в котором я вижу воплощение Вашей противоположности» (стр. 544). Это же надо такое придумать, не называя источник!
«Компания Зиновьев – Каменев - Троцкий, их жёны и ближайшее окружение, мягко говоря, негативно относились к великому пролетарскому русскому писателю… Они ненавидели его «кожей» и кровно, хотя Пешков мог бы пройти за «своего». Вот она, вся антигорьковская «конфликтная рать»… (стр. 545). Далее Ильинский перечисляет жён, детей, сестёр и так далее. Горький, действительно, враждовал с Зиновьевым, однако в отношении других лиц, особенно, жён и детей, это заявление является абсолютной чепухой. Неприязненные отношения с Горьким возникли после обыска квартиры писателя, произведённого по указанию Зиновьева. Дело в том, что великий писатель имел слабость к приобретению антикварных вещей, которые он покупал по дешёвой цене с помощью художника, жившего с ним в одной квартире. Горький выехал в Москву и пожаловался на действия Зиновьева самому Ленину. Ленин немедленно пригласил к себе Зиновьева и после объяснений предложил Горькому выехать для лечения заграницу. В отношении Зиновьева никаких последствий факт обыска квартиры Горького не имел. Очевидно, Зиновьев действовал правильно.
«Каменева он любил. Именно стараниями Горького Каменев был возвращён из ссылки, получил директорский пост в издательстве «Академия», стал директором Института русской литературы, членом президиума правления Союза писателе. Именно арест Каменева в 1934 году стал одной из главных причин фактического разрыва отношений между Горьким и Сталиным»  (Б. Сарнов. Сталин и писатели, М., «Эксмо», 2008, стр. 173). Если такая литература Ильинского не считается похабно - антисемитской, тогда как же её называть иначе?
«А что Троцкий? Он, мол, чист перед историей. Он – жертва. Но это далеко не так. Троцкий по горло в крови Гражданской войны. И неизвестно, каких «вершин» террора он бы «достиг» в 1930-1940-е годы, если бы не «ледоруб» - кирка испанца, уроженца Барселоны Р. Меркадера…» (стр. 655). Как же это неизвестно, Ильинскому всё известно о евреях и на тысячу лет вперёд! Ильинский утверждает, что «сам Троцкий при малейшей представившейся ему возможности стал бы убийцей» Сталина (стр. 655). Ильинский совсем ни к месту вспомнил о ледорубе, поскольку Троцкий был убит после завершения Большого террора, а заниматься подобными инсинуациями в отношении «вершин террора» в отношении Троцкого, по-моему, преступно. И последний вклад автора в развитие теории марксизма-сталинизма: «Троцкизм и сталинизм – это взаимодополняющие «измы» (стр. 658). И ильинизма тоже, добавлю от себя.
Утверждая, что новгородские евреи «о погромах знали понаслышке», почти сразу после этих слов Ильинский заметил: «Самый младший из братьев Арье-Лейб, или Лев (1891-1914) (речь идёт о брате Я. Свердлова – В. О.) после 1907 года, в тяжёлый период контрреволюционной реакции и черносотенщины возглавил нижегородскую «Хагану» - созданный еврейской молодёжью отряд самообороны» (стр. 534). Зачем же создавать отряд самообороны, если не было еврейских погромов? Что-то Ильинский опять напутал. Рассказывая о безбедной жизни евреев Нижнего Новгорода, о том, что «положение татар, мордвы, да и самих русских, было ничуть не лучше, а зачастую хуже, чем евреев»; Ильинский философски заметил: «Но что-то всё-таки подвигло евреев (очевидно, речь уже идёт не только о новгородских, а обо всех российских евреях – В. О.) на активное участие в русской революции. Были для этого и причины внутренние, рождённые национальным характером и традициями, самим еврейским образом мышления, который всегда руководил ими, Ягодой и другими» (стр. 533). Значит, всё дело в недостатках национального характера. Такое заявление русского журналиста тянет на Нобелевскую премию, не меньше. Наконец-то, найдена полновесная причина участия российских евреев, и Ягоды в том числе, в революции! Айда Ильинский, айда сукин сын! 
Для характеристики Я. Свердлова Ильинский якобы использовал слова «коммунистических евреев»: «Он был поставлен «властителем над всем достоянием его, чтобы связывал он вельмож по воле своей и старейшин учил мудрости». Умер Яков внезапно, не дожив до 34 лет. Скончался от «инфлюэнцы» («испанского гриппа») и из-за слабых от рождения легких…» (стр. 535). Многоточие Ильинского само говорит за себя.
«На «оперативной связи» с Горьким был другой нижегородец – ответственный сотрудник ОГПУ-НКВД Матвей (Мотя) Самойлович Погребинский. На подхвате был Семён Фирин» (стр. 596). «Блюмкин Яков Григорьевич – личность сложная, азартная, талантливая. Жестокая и авантюристичная» (стр. 651). «В ГПУ злым шепотком рассказывали, что перед смертью Блюмкин успел выкрикнуть: «Да здравствует Троцкий!» (стр. 652). «В разведке у Блюмкина был псевдоним Живой. Ягода предпочитал его видеть мёртвым…» (стр. 654).
Стремясь хоть как-то привязать Кагановича к Ежову, Ильинский сообщает читателям: «Много сил в последние годы (это о каких годах идёт речь? – В. О.) потратил Каганович, чтобы свалить Ягоду с поста наркомвнудела. И его старания не пропали даром. С Ежовым Лазарь Моисеевич уже нашёл общий язык» (стр. 693). Если учесть, что Ягода на этом посту вообще не дослужил до двух лет, фраза Ильинского может смутить каждого.
Однако когда Ильинский начинает живописать деятельность людей, которым симпатизирует, он превращает их в героев, которые как бы действовали самостоятельно, независимо от своего начальника, хотя работали в тех же органах, что и Ягода. Среди них Ильинский уделяет особое внимание биографии обрусевшего немца Бориса Гудзя, который «в двадцать лет был приглашён на работу в органы безопасности самим Артузовым Артуром Христиановичем» (стр. 32), «в 1925 году был командирован в Чечню на разоружение горного населения, в 1926 году – в Дагестан», «два года (с 1927 по 1929-й) работал в подчинении Артузова, в секретно-оперативном управлении ОГПУ» (стр. 35), с 1933 года работал резидентом в Токио по линии политической разведки, вернулся в Москву в 1936 году, когда «Ягода спровадил Артузова из органов ОГПУ в Разведывательное управление РККА под предлогом «усиления». Новый руководитель ИНО Слуцкий отнёсся к Гудзю более чем прохладно: он отправил его в отпуск, не выслушал даже отчёта о положении дел в резентуре и в самой Японии» (стр. 37).
«53-летний Игорь Васильевич Винецкий, выпускник одного из германских престижных институтов, человек большой культуры, инженер, связист-технолог широкого профиля, знаток трёх иностранных языков (с Ильинским и Равичем говорил по-французски и по-немецки), был объявлен шпионом по подозрению», - не жалеет ласковых слов Ильинский русскому связисту, служившему при «негодяе», малограмотном Ягоде. Не стесняясь, автор сообщил о своём отце: «Потрепали нервы и М. И. Ильинскому, вспомнили, сколько технических заключений по ВЧ-связи он сделал вместе с И. В. Винецким. Но «криминала» не обнаружили и даже не задержали с повышением по должности, а когда родился сын Михаил (22.08.1939), поступило поздравление от высокого руководства. Только говорят, И. В. Сталин заметил язвительно: «Михаил? А не много ли Михаилов на одну семью?» Как в воду смотрел». Это произошло в 1939 году, когда Ягода уже был расстрелян, а Ежов только что справился со своими обязанностями палача. Очень была скромная должность, если сам главный убийца поздравил отца с рождением будущего автора замечательного исследования о Ягоде.
Очень тепло пишет Ильинской о генерале от кавалерии А. Брусилове, который после февральской революции «входил в черносотенную организацию под названием «Общество по укреплению в военной и народной среде православной христианской религии» (стр. 340). Многие страницы книги посвящены любовным похождениям известного разведчика Р. Зорге без какой-либо связи с главной темой. Большой очерк посвящён замначальнику военной разведки Артуру Артузову (Фраучи), как пишет Ильинский, «организатору операции «Трест», «Синдикат-2, одному из главных противников и оппонентов Г. Г. Ягоды» (стр. 420). Все подвиги Артузов совершил, будучи в подчинении Ягоды, но независимо от него. Артузов был арестован при Ежове, обвинён в шпионаже, в участии в заговоре внутри НКВД и расстрелян 21 августа 1937 года.
«Генерал Николай Сидорович Власик был в течение 30 лет (с 1922 по 1952 г.) начальником охраны И. В. Сталина и считался человеком, подозревавшим всех в окружении вождя». И, конечно, был кристально чистым человеком, не мог только справиться с уничтожением воронья в Кремле. «Окончил три класса в церковно-приходской школе с хорошими и отличными оценками. По возможности читал всё, что только попадало под руку. Библию знал «назубок». Под охраной Власика «в целом за все годы никаких неприятностей вождь не имел». Правда, Ягода отравил Менжинского, Куйбышева, Горького и сына Максима, а так, всё было спокойно (стр. 513). «…Частыми гостями нашего дома в середине 30-х годов были Мария Семёновна Власик…», - сообщает Ильинский-сын (стр. 511). Однако в 1952 году проверка Управления охраны обнаружила «большие злоупотребления, за которые счёт был предъявлен Власику». «В январе 1955 года Власик был осуждён к пяти годам ссылки в Красноярск». «Он умер в июне 1967 года, так и не дождавшись реабилитации» (стр. 514). «Власик недолюбливал Ягоду и говорил, что Генрих где-нибудь и когда-нибудь споткнётся или сорвется». Ясновидящим был Власик. Представляете, сколько преступлений совершил этот Власик при его–то возможностях, находясь под защитой самого Хозяина!
Вот ещё несколько утверждений автора о заговорщиках. «Бухарин готовил долго и бесполезно «психологические условия» для свержения И. В. Сталина, искал партнёров, союзников, попутчиков. Он утверждал, что оба ведущих руководителя ГПУ – Ягода и Меер Абрамович Трилиссер (1883-1940) - поддерживали его, Бухарина, и готовы восстать против Сталина. Наивность. Ягода и Трилиссер отмежевались от Николая Ивановича. При этом не знали, как «отмыться» (стр. 42). Поскольку всё, что сказано в этой фразе, является чистым вымыслом, то наивность проявлял не Бухарин, а автор этой фразы. Оказывается, заговор готовил бедный Бухарин, а не его союзник Ягода, который до сих пор не может «отмыться» от глупостей русских националистов.
«Троцкому за границей, наверно, приходилось непросто, и он, исходя злобой, жаждал крови. Он не давал опомниться своему центру в Союзе, требовал проведения террористических актов против членов ЦК, не считался с общей ситуацией в стране и вне её. Так интерпретировали Енукидзе и Ягода мнения и позицию Троцкого» (стр. 232). Позицию Троцкого интерпретировал, безусловно, очень «способный» интерпретатор чужых мыслей и невысказанных слов сам Ильинский. Поскольку автор никогда не сможет представить реальных документов, подтверждающих сказанное, то следует один вывод: исходит злобой и жаждет крови евреев крайний антисемит Ильинский. «С точки зрения конечных целей правые ничего своего не вносили. Всё было нацелено против генеральной линии партии. Против Сталина» (стр. 232). Если вспомнить слова того же Ильинского, что топор находился в руках Сталина и никто из окружения не знал, на чью голову и когда он опустит свой топор, говорить об этой «генеральной линии партии» с уважением просто преступно, а тех, кто пытался бороться против неё, следует отнести к героям.

    НАДУМАННАЯ ДИСКРИМИНАЦИЯ ЯГОДЫ

О Ягоде Ильинский пишет много и очень злобно в виде комментариев в скобках после очередной цитаты из материалов следствия: «Ложная скромность. Она никогда не украшала Ягоду» (стр. 230). «Хитрость, силу, внезапность действий Ягода считал всегда залогом любого успеха» (стр. 232). «Ягода долго носил свою маску «здравого и внешне справедливого инквизитора» (стр. 283). «Задним умом Ягода был всегда крепок, как и многие… - Авт.», - заключил Ильинский, который ранее всячески подчёркивал дальновидность Ягоды и умение смотреть вперёд (стр. 193). «Ягода всё-таки рассчитывал на снисхождение. Авось выкручусь?» - так думал за Ягоду Ильинский, но не оставлял ему никаких шансов на спасение: «Рукоять топора держал Сталин, вопрос был только в одном: когда упадёт топор…» (стр. 192).
По версии Ильинского, Ягода иногда сам сомневался в собственном существовании, «нередко задавался вопросом, была ли такая историческая личность вообще, и кто именно скрывался в течение 24 лет под железной маской?» (стр. 249). Придумав очередную головоломку, автор оставил её решение читателям. «Был ли Ягода когда-либо большевиком? Большевиком, как признавал сам Ягода, он никогда не был». – Напомню, что Ильинский нашёл в биографии Ягоды самый страшный криминал – он приписал себе партийный стаж в партии большевиков с 1907 года, то есть 10 лет. – Другое дело, что он был на стороне большевиков. Потому что это было ему выгодно, была соответствующая эпоха, когда без партбилета – ни шагу» (стр. 460). Как обычно, Ильинский перепутал эпохи. Зачем Ягоде нужно было числиться большевиком с 1907 года, когда это членство кроме ареста ничего дать не могло? Он приписывает Ягоде и такие слова: «Я двадцать лет ходил в маске. Я никогда не был большевиком», вредил революции сознательно, заявил на последнем допросе Генрих Григорьевич Ягода, бывший нарком и маршал чекистов. Но для кого и почему он это сказал?» - спрашивает Ильинский и отвечает: «Но сказал он эти слова для одного человека – для Сталина, которого он по-животному боялся и потому поднять на него руку, примкнуть к какому-либо реальному заговору, что-либо последовательно утверждать или отрицать он не мог» (стр. 508). Вот такое бестолковое и противоречивое объяснение поступков Ягоды после изложения огромного по объёму материала книги, в которой приписывается Ягоде коварство, участие в заговоре и стремление занять место Сталина. Зачем сказал, зачем вредил, зачем притворялся? – на эти вопросы в объяснении Ильинского ответа не найти.
Тем не менее, Ильинский был вынужден упомянуть и некоторые заслуги Ягоды. К ним можно отнести: Ягода лично разрешил уехать заграницу Лопухину, бывшему директору Департамента полиции царского МВД, который принимал участия в разоблачении провокатора  Азефа. «Генриха простили, о неприятном факте ухода Лопухина из рук чекистов как-то забыли» (стр. 60). «По инициативе Ягоды 22 декабря 1919 года в Москве был созван съезд начальников особых отделов», по предложению которого количество сотрудников особых отделов армии и фронта  было увеличено (стр. 86). «За год работы в ВЧК Генрих Ягода проявил себя, в отличие от своего предшественника на посту управделами И. В. Иорша, как способный организатор, сумевший оптимизировать сложную и плохо управляемую структуру Особого отдела и всей ВЧК» (стр. 88). «Г. Г. Ягода умел быстро включиться в работу и делал всё так, чтобы не оказаться «в тени» (стр. 91). «И это ещё один плюс в послужной актив Ягоды: забота о людях и о службе в целом» (стр. 95). «Ягода театрально читал стихи, что приводило в восторг даже знаменитую актрису Андрееву – временную спутницу Максима Горького, но главное – любимую невестку пролетарского писателя» (стр. 29).
«Взяток и денег, кроме зарплаты, он никогда ни у кого не брал. Если и откладывались огромные средства, то это были так называемые «фонды», - специально путает Ильинский в этом предложении личные деньги Ягоды и средства министерства внутренних дел (стр. 502). Он также спутал деньги в списке предметов, якобы конфискованных у Ягоды во время ареста. Ильинский вынужден процитировать ряд приказов за подписью Ягоды о борьбе с нарушениями законности. Один из них – приказ от 31 мая 1936 года «Об осуждении работников тюрьмы г. Орла за нарушение ревзаконности». Начальство тюрьмы предстало перед военным трибуналом за задержание 69 заключённых, подлежащих освобождению. Ильинский комментирует: «Была ли это бюрократическо-чиновничья «показуха»? И да, и нет». «В этом случае Ягода продолжал линию на укрепления законности, начатую ещё в 20-е годы при Дзержинском» (стр. 278). Других «случаев», где бы Ягода поступал иначе, Ильинский не приводит, хотя всячески старается принизить положительную деятельность Ягоды.
          На книгу Ильинского можно ссылаться и цитировать только как на шедевр глупости при полном отсутствии признаков какого-либо мышления. Среди многочисленных книг такого рода эта книга выделяется этими качествами. Приведу лишь отдельные примеры несуразных утверждений, отсутствия логического мышления  и просто глупости.
«А что такое гражданская война в Испании? Это был крупномасштабный результат оголтелых репрессий одних в отношении других. И наоборот. Это тоже была кошмарная «мясорубка» (стр. 43). Таких фраз можно написать длиной километрами, однако ясности, что же произошло в 1936 году в Испании, и кто кого репрессировал, никогда не достигнуть. О Гражданской войне после Октябрьского переворота Ильинский соизволил высказаться не менее философски: «И вечный спор: кто первый начал репрессии и кто в них виноват – лишён всякого смысла. Те и другие, белые и красные, рубили сплеча» (стр. 46). Сгоряча Ильинский свалил всех участников войны в одну кучу – попробуй, разберись! А вы, читатель, сами найдите смысл, если сможете. «Методы террора отрабатывались сразу после 1917 года», - утверждает Ильинский без каких-либо доказательств (стр. 170).
Ягода якобы утверждал на допросе: «О том, что Френкель – польский шпион, твёрдо мне не докладывали. Но подозрения о том, что он польский шпион, всегда были». Ильинский в скобках подсказывает: «Подозревали тогда всех и вся» (стр. 108). Следует напомнить, что шпиономания насаждалась Сталиным сознательно, чтобы можно было легче обвинять любого человека и любого ранга. «Сила Г. Г. Ягоды была в том, что он использовал как рабочих зэков, черпал деньги из особых резервов бюджета на специальные цели. А не на строительные проекты» (стр. 116). Здесь без заклинателей змей в этой фразе просто не разобраться. Если Ягода так легко мог черпать деньги из бюджета и тратить не на строительство, то куда же он их использовал и где прятал? «Писателей он использовал через Фирина и Погребинского для прославления собственной особы, для поднятия своего авторитета в стране» (стр. 124). И что же в итоге произошло, какой авторитет имел Ягода в стране, какую славу ему удалось создать? «Ягода пользовался большим личным влиянием, занимаемое им положение считал непоколебимым» (стр. 130). Даже когда попал на сталинский суд, - добавлю от себя. Чуть позже тот же Ильинский сообщил читателям «соображения Ягоды» о самом себе: «Отношение к нему лидеров правых определялось не его удельным политическим весом в партии и стране (веса такого у него вообще не было), а положением зампреда ОГПУ. Окажись он вне ОГПУ, не зампредом, никакого интереса он для правых не представлял бы, и положение Ягоды в случае их победы оказалось бы ничтожным» (стр. 228). «В лице Ягоды он (Рыков) видел реальную большую силу, полное прикрытие и защиту от возможного провала» (стр. 231). Ягода, не пользовавшийся никаким авторитетом, явно не мог гарантировать какую-либо защиту. Вся эта пустая риторика возможна при условии, что никаких правых организаций не существовало и поэтому никакой защиты от провалов также не требовалось.
«Буланову Ягода поручил держать близко к себе командный состав, подкармливать его и привить сознание, что они непосредственно подчинены ему, что они войска Ягоды…» (стр. 121). Другими словами, Ягода превратил Буланова в кормящую мать, которая крепко держала командиров у своей груди, или в экстрасенса для прививки детского сознания всему составу, да и сразу не поймешь, какой армии и для какой цели. Бессмысленный текст вредоносной книги.
«Как предполагалось произвести захват власти? По показанию Прокофьева, руководил заговором Ягода, он непосредственно давал указания всем участникам заговора» (стр. 131). Давал Ягода какие-то бессмысленные указания, придуманные самим Ильинским, до тех пор, пока его не арестовали. По указанию Ягоды, Паукер «должен был собрать людей у себя в аппарате и в охране, воспитать их в духе верности Ягоде, беспрекословного выполнения его приказов». Возможно, Паукер людей воспитывал, воспитывал, только вот, приказов от Ягоды так и не дождался, потому что Ягоде было некогда – то он занимался строительством каналов, то руководил строительством дорог или сам воспитывал подчинённых в духе соблюдения социалистической законности, то занимался хлебозаготовками в Украине. Однако на вопрос, как предполагалось осуществить исполнение целей заговора, Ильинский так и не ответил, потому что понятия не имеет о таких серьёзных делах.
Однако «политическая обстановка в стране складывалась так, что о выступлении, о перевороте нельзя было думать», поэтому «рассаженные Ягодой в аппарате НКВД агенты развивали свою шпионскую деятельность в пользу иностранных разведок» (стр. 135). Звучит, ну очень убедительно для объяснения начала шпионажа во вред своему государству. Если о перевороте нельзя было и думать, то зачем заниматься шпионажем: для кого и для чего? Чтобы оказаться на скамье подсудимых и пойти в расход, не иначе. Уже в то время, когда Ягода был перемещён в Наркомсвязь, Ильинский сообщил, что «Буланов исполнял самые тёмные поручения Ягоды, участвовал во всех самых конспиративных делах Ягоды». Если бы Ильинский пролил хотя бы один лучик света на «тёмные дела Ягоды», текст его книги стал бы бесселером, а без конкретных фактов – не стоит и русской копейки. Но Ильинский никаких тайн не выдал, всё оставил при себе, а читателей - в неведении. Ягода якобы говорил о своих планах «вновь вернуться в НКВД, что только это может восстановить его руководящую роль в заговоре, но помехой всему был Ежов, а это значит - Сталин. А сломать Сталина было невозможно» (стр. 136). О каких ещё планах может писать фантастический мечтатель Ильинский, как бы находясь в шкуре Ягоды?
Замечательная концовка вольного пересказа Ильинским допроса Прокофьева: «Думается, что многие данные в протоколах допросов недостоверны, многое вымышлено. Но реальна и другая точка зрения: записано именно то, что заявлял Георгий Евгеньевич Прокофьев. Нужно было создать видимость заговора, и она создана довольно умело и детально» (стр. 136). В том то и дело, что Прокофьев никогда этих показаний не давал, что все они придуманы следователем по указанию Ежова, что в этих «показаниях» наворочено столько фантастических глупостей, поверить в реальность которых могут только безголовые русские националисты. Поэтому слово «думается» - крайне лишнее в тексте Ильинского. Думы здесь и не ночевали.   
«Примерно в 1933 году стало известно из агентурных источников НКВД в немецкой разведке, что какой-то красный генерал (по фамилии, начинающейся на букву «Т»), - поясняет Ильинский в скобках для непонятливых, - установил связи с германским рейхсвером. Ягоде это сообщение было доложено, и он сразу заявил: «Это Тухачевский». Таким образом Ильинский желает притянуть Ягоду к расправе Сталина над командным составом армии, хотя арест военных был осуществлён после отставки самого Ягоды. И тут же Ильинский сообщает, что «Ягода делал ставку в военных планах заговора на Тухачевского, который был главной кандидатурой в руководители военных дел заговора» (стр. 132). Не правда ли, звучит убедительно, если писать об исторических фактах в духе Ильинского: «примерно», не помню, в каком году, «какой-то генерал» на букву «Т» передал данные неизвестно кому и так далее.
Ягода будто бы заявил следователям: «Я не разделяю взглядов и программы троцкистов, но я все же внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определил для себя, что пристану к той стороне, которая победит в этой борьбе». Ильинский не преминул добавить свой комментарий к тому, что придумали следователи: «Здесь Г. Г. Ягода, пожалуй, говорил правду. Редко, но точно. Оппортунизм и приспособленчество били мощным ключом. – Авт.» (стр. 225). Этим тяжеловесным гаечным ключом были добиты последние проблески разума у автора этой галиматьи.
«Енукидзе говорил, что Троцкий за границе установил контакт с германскими правительственными кругами и что сам он тоже имел линию связи с немцами». Нагромоздив этот текст, Ильинский оправдывается в скобках: «Трудно было в это поверить, но и исключать тоже было нельзя. Если всё было так, то предательство интересов СССР налицо» (стр. 149). А далее автор цитирует фашистскую газету «Беобахтер», с хозяевами которой якобы Троцкий хотел договориться о союзе: «Троцкий, эта советско-жидовская ищейка, которая хочет жить в Берлине. Мы должны пристально следить за этим убийцей и преступником. Ему нет места в Европе. В Европе его можно разорвать на куски, в Америке – линчевать, в Азии – спалить на костре, В Африке – отдать людоедам… Но он туда не хотел…» (стр. 651). Ни источника, ни ссылки на дату выпуска газеты, автор, конечно, привести не в состоянии. Открыв кавычки при цитировании якобы фраз из фашистской газеты, Ильинский их до сих пор не закрыл. Неужели, сам всё и придумал? В действительности оказалось, что Троцкий не предавал интересы страны, а в тексте проявилась крайняя озлобленность и убогость рассуждений российского журналиста, граничащая с банальной глупостью и обыкновенным фашизмом.
«Я не случайно объединяю многие (почти все) судебные процессы 1929-1938 годов в одной главе и даю им общую оценку, - признается Ильинский в сознательном намерении приписать Ягоде чужие преступления. – Ибо, как бы они не были различны, у них общий знаменатель – сталинизм, репрессии, террор. И «топором» был Г. Г. Ягода» (стр. 283). Вот, что происходит с человеком с короткой памятью, ведь совсем забыл, что писал ранее: «Рукоять топора держал Сталин, вопрос был только в одном: когда упадёт топор…» (стр. 192). Фактически, в этом признании Ильинского содержится главный метод фальсификации истории, основанный на преувеличении участия в ней Ягоды. Мало того, что Ильинский передал топор из рук Сталина Ягоде, он сознательно путает преступную деятельность Ежова с работой Ягоды и искажает реальную историю. Фактическим руководителем делами НКВД с 1919 по 1921 годы был М. Владимирский. С ноября 1921 года по 1927 год пост заместителя председателя НКВД занимал А. Белобородов. В июле 1931 года Ягода был смещён с должности первого заместителя наркома НКВД,  заменён И. Акуловым и отправлен на строительство каналов до 1934 года. В 1932-1936 годах Ягода противодействовал репрессиям, за что был смещён с должности 26 сентября 1936 года, вскоре арестован и расстрелян в марте 1938 года.
Рассказывая о «Шахтинском процессе» 1928 года, Ильинский ни разу не упомянул имени Ягоды. Председателем суда был А. Вышинский, главным обвинителем Н. Крыленко. 6 июля Верховный Суд СССР вынес решение: пятеро приговорены к расстрелу, 40 – к заключению, 4 – осуждены условно, 4 оправданы. Как мы помним, главным следователем, обвинявшим невиновных, был Евдокимов, а Ягода был против обвинения. Рассказывая о процессе по делу «Промпартии» (25 ноября - 7 декабря 1930 года), Ильинский также ни  разу не упомянул имени Ягоды (стр.288-304). «Процесс готовился основательно и детально. Как всё, что делал И. В. Сталин. Руководящий тон Сталина в письме В. М. Молотову от 23 августа 1930 года: «Надо обязательно арестовать Суханова, Базарова, Рамзина. Нужно «пощупать» жену Суханова (коммунистка!)» (стр. 293). Вот и щупали всех, кого называл главный палач страны, но Ягода не имел отношения к этим процессам.
«Одним из самых активных приверженцев, проводников карательных действий по отношению к кулачеству и в «крестьянском вопросе» в целом был Г. Г. Ягода, - явно придумывает Ильинский, - хотя в кулуарах он часто заявлял, что не одобряет планов коллективизации» (стр. 310). Значит, в целом Ягода был за репрессии, а в частности – против. «Всего в 1930 -1931 годах в кулацкую ссылку были направлены около 2 миллионов человек», - пишет Ильинский, но никакой связи с Ягодой привести не может, потому что Ягода с ноября 1931 года по июнь 1933 года сутками работал на строительстве Беломорско-Балтийского канала. В связи с этим строительством Ильинский без всяких сомнений сообщает: «Ягода ввёл использование в огромных масштабах исправительно-трудовых работ» (стр. 479). Ильинский зачем-то явно подменяет Сталина Ягодой, а также приписывает ему обязанности членов Политбюро. О литературных «достоинствах» фразы нечего и говорить.   
«Размах работ, трудовой энтузиазм, преданность делу Сталина (и Ягоды) воспевали поэты (Безыменский), описывали литераторы (Максим Горький и Всеволод Иванов, А. Исбах и др.)» (стр. 312). Вновь Ильинский превращает Ягоду в вождя партии и ставит его в один ряд со Сталиным, потому что знает – бумага всё стерпит. И не только бумага, но и русские историки. «Население СССР было убеждено, что Ягода Г. Г. прочно и надолго занял кресло наркома чекистов – генерального комиссара» (стр. 312). Оставляю без комментариев эту фантазию, не требующую никаких замечаний: с Ильинским и так всё ясно. «С 3 апреля 1926 года ни одно произведение о работе чекистов не издавалось без разрешения Ягоды», - уверяет Ильинский, поручая всеведущему Ягоде любые обязанности, которые могут возникнуть в голове автора, хотя организатором и руководителем Главлита, то есть цензуры, с 1923 по 1931 год был П. Лебедев-Полянский.   
«Известно, что последние годы Менжинский больше болел, не работал, - начал Г. Г. Ягода. – Всем руководил я. Было ясно, что с его смертью командовать ОГПУ буду я. С этой мыслью я свыкся и ждал смерти Менжинского, а тот всё не умирал!» (стр. 616). Разве этот текст не является классикой, достойной пера литературного гения. Но Ягода-Ильинский не унимался: «Я был поставлен перед необходимостью пойти на другие чудовищные преступления – на организацию умерщвления В. В. Куйбышева и А. М. Горького. (Следователь ликовал. – Авт.)» (стр. 617). Прошу обратить внимание на ремарку в скобках самого Ильинского. Ещё бы: такого не услышишь и в веках! А вот резюме самого автора всей этой ахинеи: «По всей версии допросов и очных ставок всё выглядело логично, правдоподобно, следовало в общем фарватере совершённых преступлений. Даже Крючков понимал, что многое – фикция, но, только признавая даже самые абсурдные, заранее приготовленные обвинения, он рассчитывал выторговать жизнь. Но – увы!» (стр. 630). Ильинский в очередной раз продемонстрировал свою способность соединить в одном предложении совершенно противоречащие здравому смыслу утверждения. И ведь никого не стесняется в огромной России, так возможен для публикации любой бред, не только солженицынский..
«Когда над Ягодой стали сгущаться тучи и он уже перешёл на службу в наркомат связи СССР, комиссар госбезопасности 2-го ранга Паукер по приказу Ежова затребовал от исполнителей сведения о хозяйственных расходах 2-го отделения АХУ НКВД СССР с января по октябрь 1936 года. Копали под Ягоду и его окружение. Копали глубоко» (стр. 505). Ягода как бы по собственному желанию решил перейти служить в другой наркомат. Но и там его достали фальшивокопатели.
Сообщая об открытии 2 марта 1938 года суда над Рыковым, Бухариным, Ягодой и другими, Ильинский замечет в скобках: «Присутствовали более 300 иностранных дипломатов и журналистов – разве не признак демократии?» - то ли в шутку, то ли всерьёз спрашивает читателей иезуит. Да если на этом суде присутствовали бы тысячи журналистов типа Ильинского, никаких признаков демократии обнаружить было бы невозможно, так как подобные люди к понятию демократии отношения не имеют.
«Нельзя априори доверять многим оставленным историческим и архивным данным, протоколам следователей и судебным документам. (Известно, как выбивались многие показания.) Но их нельзя и отбросить, забыть. Тем более если нет других контраргументов и показаний того времени» - этот постулат Ильинского, абсолютно вздорный, является главным оправданием для использования фальшивых документов при обвинении евреев, в том числе и Ягоды (стр. 374). Этот набор слов не выдерживает никакой критики. «Когда я работал над этой книгой, - сообщает Ильинский, - в моём распоряжении оказались копии протоколов допросов всех главных действовавших лиц. Ясно, что документы были сфальсифицированы следствием, составлены в угоду И. В. Сталину, под «настоятельным нажимом», но признания Ягоды были, были, были…, они говорили против Г. Г. Ягоды» (стр. 508). Ильинский, видимо, считает, что после трёхкратного повторения слова «были», фальшивые документы могут превратиться в правдивые. «Я двадцать лет ходил в маске. Я никогда не был большевиком», вредил революции сознательно, - цитирует Ильинский бездарно сфабрикованный текст и спрашивает: «Но для кого и почему он это сказал?» (стр. 508). Отвечаю: эти протоколы составлены для провокаторов, которые, притворяясь недоумками, будут серьёзно цитировать глупости и обвинять сталинские жертвы. Ильинский так и поступает.
«Мы, русские, точнее – Лубянка, вполне вправе и выставить свои претензии на такие ставшие крылатыми фразы: «Какие люди! И без охраны!», а также: «Всегда в маске, но без программы», - не делает различий Ильинский между понятиями «русские» и Лубянка, олицетворяющей атмосферу беззакония в стране (стр. 223). Тоже мне, нашёл, чем гордиться.



ВЛАДИМИР ОПЕНДИК            

ДЕКАБРЬ 2006 ГОДА