Роман Трансформация. Часть 27

Послышался неясный шум. Ральф приоткрыл один глаз, обвел взглядом панель приборов и, не заметив ничего необычного, вновь смежил веки...
В этот раз звук оказался намного громче. Гулкое эхо выстрела отозвалось в переборках, скинуло с панели удобно расположенные ноги и заставило его подняться.
«Разгулялись ребятишки!»
Опять Скоч влепит ему за слабый контроль...
Ральф взял излучатель, привычно встряхнул его в руке, передернув в режим хлопушки (на всякий случай), и, недовольный, вышел в коридор.
Пройдя десяток шагов, он прислушался: откуда-то издалека доносились неясные выкрики и странные глухие  удары.
«Кажется, ребята забрались в трюм...»
Он не сдержался и выругался:
- Мать твою!* Какого черта?!
Теперь Скоч наверняка заставит его дежурить лишних пару  смен  и  нудно  просиживать  штаны  в  рубке.
_____________
*Кстати, не знаете: почему в русском языке самые обиходные ругательства связаны с упоминанием женщины? Оттого ли, что женщина имеет ничтожную цену? Или оттого, что она бесценна, и поэтому, оскорбляя кого-то (а ругательство и есть оскорбление), пытаются задеть самое ценное, самое главное? Скорее всего, вопрос именно в цене, ведь все в мире относительно, и цена тоже. Разница только в том, кому ты говоришь эти слова. Для тех, кто считает женщину ничтожеством, поносить ее - одно удовольствие. Именно   ее - женщину. Для тех, кто женщину ценит, допустимо поносить      своих противников именем женщины, разумеется, не в ее присутствии, но саму женщину - никогда.

  Он не стал вызывать лифт, нырнул в узкий проем лестницы и сэкономил на этом десяток секунд. Это его спасло...
Чуть раньше они прикончили Хэнка: заряд прожег огромную дыру в его теле и врезался в дверь лифта. Развороченная шахта еще дымилась. Теперь - двое с остервенением молотили ногами чье-то обезображенное тело, распластавшееся в десяти метрах от Ральфа.
ОН ЕЩЕ НИЧЕГО НЕ УСПЕЛ ПОНЯТЬ. Чмокающие   удары, выбивающие фонтанчики крови изо рта, заставили его брезгливо сморщиться. Ральф узнал лицо Фрэда, своего сменщика. Волна неприятного раздражения и удивленного гнева заставила его вскинуть излучатель:
- С-с-с-у-к-и-и!!! - голос задрожал и сорвался: - С-с-у...  А-а-а!!!
Взгляд его метался, разум пытался охватить увиденное и не справлялся. Ральф лихорадочно водил стволом излучателя.
- Стоять!.. А-а-а!!! - он заметил, что эти двое не очень-то его боятся, громко крикнул и невольно шагнул назад. Умирающие глаза Фрэда заглядывали в самое сердце; вспухшие, растерзанные губы его дернулись, но вместо слов вырвалась лишь булькающая кровавая жижа.
«УХОДИ!»  - гудел воздух.
«УХОДИ! - говорила смерть в глазах Фрэда. - У ТЕБЯ ТАКАЯ ЖЕ КРАСНАЯ КРОВЬ, И СКОРО ОНА ВЫРВЕТСЯ НА СВОБОДУ, ОСВОБОЖДАЯ ТЕБЯ ОТ МУЧИТЕЛЬНЫХ СПАЗМ В СОСУДАХ, РАЗРЫВА-ЮЩИХ УДАРОВ ПУЛЬСА... У-Х-О-Д-И!..»
Нет! Он не такой! Он сможет!..
Излучатель дернулся, и случайный выстрел хлопушки разрезал короткую тишину. Двое пригнулись...
- Ага-а!!! - Ральф с остервенением послал еще несколько зарядов  в  их  сторону,  приговаривая:  -  С-суки!  С-суки!..
Почему он никак не может попасть? Неужели эти рожи, примелькавшиеся изо дня в день, имеют какое-то значение?
«ОНИ УБИЛИ ФРЭДА!..»
И еще один парень с прожженной грудью лежит на  палубе...
«ПОЧЕМУ?..»
- Ральф! - хриплый голос позвал его из темной глубины коридора.
«Нет. Меня не проведешь!..»
- Ральф! - прозвучало еще ближе, и он увидел контуры знакомой фигуры, проступившие вдалеке за спинами ублюдков, которых держал на прицеле.
«Командир?..» - он вздохнул с облегчением и прокричал:
- Осторожно! Командир, они уже прикончили двоих!
- Так надо, Ральф. Иди к нам...
«К нам? О чем это?.. - неожиданная догадка потрясла его: - ОН С НИМИ! С НИМИ!..»
И прежде чем эта мысль окончательно дошла до его сознания, Ральф разрядил в глубину коридора полный комплект зарядов и, пригнувшись, стремительно отскочил в проем лестницы.
Почти следом что-то ухнуло, металл под ногами дрогнул, резко запахло паленым.
«Боевые...» - он отметил это механически, почти без удивления, и рванулся вверх.
«Бум! Бум!..» - кажется, что не сердце бьется в груди, а прочные кованые сапоги стучат по ступенькам. Задыхаясь, он выскочил на вторую палубу; задержался на секунду, глотнув пару раз воздух, и неуверенно посмотрел в сторону рубки...
Рубка была надежным местом. Но быть на виду в такой ситуации?.. Нет, это не внушало доверия. Мало ли что у них на уме.
Взгляд скользнул по стенам... Риск, конечно, есть, но    если знаешь, как это делается... Главное - не связывать свободу передвижения...

Через полчаса ОНИ очистили все палубы от ненужного балласта. Некоторых пришлось убрать. Остальных, не способных к сопротивлению, забили до полусмерти и поскидывали в глухой отсек: возможно, кое-кто еще пригодится.
Их было всего четверо. Ровно столько, сколько требуется для хорошей игры, от которой их оторвало странное желание, побудившее убивать. Они не ощущали ничего противоестественного - казалось, возбуждение, сопутствовавшее азартной игре, само требовало этого. Просто игра перешла на другой уровень, в трюме стало тесно, и они заменили разноцветные бляшки с причудливыми фигурками на увесистые и эффективные излучатели, позволявшие ходить по-настоящему. Разве можно сравнить стук жалких костяшек с мощными всплесками энергии, пробивающей стены?!
Никакого сравнения! Никакого...
То ли еще будет, когда они развернут силовые поля, сканеры, громкоголосые квазиметы и регенерирующие  пульсары!..

Ральф удивился, ощутив, что сила тяжести смещается. Двигатели фыркнули, челнок развернулся на орбите и, преодолевая силу планеты, медленно двинулся сквозь густое марево... Почему он не остался в рубке?..

* * *
Говорят: кашу маслом не испортишь, а ложка дегтя переплюнет даже бочку меда, и на губах долго будет ощущаться противный привкус. Почему хорошее так легко испортить, не подскажете?
Дело, собственно говоря, не в хорошем. А в том, что смешиваете и что имеете на выходе. Если в радуге семь цветов: от желтого, до синего, - вы увидите все. Если смешать желтую краску с синей - получите зеленый. А если собачий помет ложится на белый снег, то однажды снег сойдет, и вы будете наслаждаться темными кучками. Сколько бы вы не припорашивали их снегом, все равно наступит весна. А все оттого, что собачье дерьмо стало неотъемлемой частью этой смеси и просто обязано проявиться в ней. Вы сами задаете такой разброс параметров системы, в которой находитесь: от собачьего  дерьма - до белоснежной чистоты.
  Это там, на нехорошем западе (как выражалась незабвенная Нонна Мордюкова, героический управдом в «Бриллиантовой руке»), города контрастов, где белый снег и приличные районы отделяются от собачьего дерьма и не-ухоженных гетто. А у вас «социальное равенство,  передовая демократия», и каждый «гражданин» волен всыпать обществу порцию собственной культуры где угодно и когда угодно. Поэтому никому не удается избежать постоянного знакомства  с  нижним  пределом  жизни.
И не надо удивляться, что четверо здоровых мужиков, экипированных излучателями, надрали задницу всему экипажу «Трояна». Так устроен мир, и не вам его переделывать. Просто туалеты надо ставить почаще, и животных водить гулять куда положено. Запретить им мочиться - бесперспективное  дело.
Может, конечно, и было что-то плохое в тех ребятах, которые сидели в трюме челнока и резались в зепря, но главное не в этом. Трюм, как нежилое помещение, был наиболее незащищенным местом на корабле, и волна, рожденная и посланная Владыкой, проявилась здесь с особой силой, поразив незащищенные души. Всего-то и требовалось - чуть сдвинуть рычажок в сознании, приподнять одно и затемнить другое. Всего-то...
  Богам сродни тонкие структуры. Они (Боги) не сдвигают горы, не вычерпывают моря, не крушат молотом здания, как это делаете вы. Но могут управлять духом, собирать незримую энергию и громоподобно обрушивать ее на реальный мир, извергая молнии и сотрясая планеты. С точки зрения Бога, реальность - не то, что видите и ощущаете Вы, а то, что видит и ощущает Он. Если будете вести себя хорошо, он заберет вас к себе «в мир ИНОЙ»,  (то есть не ваш - иллюзорный и бренный, а его - настоящий и условно вечный) - такова формула взаимоотношений  Бога и Человека.
  Возможно, поэтому Боги так наплевательски относятся  к вам: на черта им мир, в котором они не живут? Зачем им ваши страсти? Зачем неустойчивые соединения молекул, рассыпающиеся в прах?.. Поносили костюмчик, рубашку, туфли... Истерлись - долой! Всего лишь бутафория форм.
Другое дело - движение тонких структур; полет духа, пронизывающий вечность. Что может быть проще для Бога, чем отклонить факел плазмы, вылетающий из сопла, и направить полет корабля в нужную сторону? Или затолкать энергию в топливные баки? Никаких проблем!
  Гораздо труднее сдвинуть чашку по столу или заставить чьи-то руки повиноваться. И зачем ломать игрушку? Легче вытащить батарейки, стереть ненужную программу и запустить новую. Всего-то и дел. Главное, чтобы игрушка была не механическая. Чтобы не было в ней металлической пластинки с записью. Живая нужна игрушка - такая, как вы, воспринимающая тонкие материи. Чтобы дух в ней жил и мозг, способный управлять телом...

Лицо Скоча озарилось зловещей улыбкой. Он щелкнул по панели, и первый удар силового поля, высветив рваные клочья тумана, кольцом ушел к невидимой цели.
В рубке другого корабля, над сенсорами пульта, неприятно подрагивая, бегали худощавые пальцы Тэйлора...
Корпус «Герга» вздрогнул; корабль начал медленно смещаться с привычной уже орбиты...

* * *
Комок света ударил в небо, отразился в поднебесной, прокатился неясными всполохами, пронесся над полем, всколыхнув шелестящую траву, и сгинул...
- А?! Что?! - от неожиданности я не рассчитал и, приподнявшись, уткнулся лицом в огромный цветок архона. Физиономию засыпало золотистой пыльцой, почувствовал на губах мучнистый сладковатый привкус. Ну и физиономия у меня была, скажу вам!
Фыркнув, смахнул локтем остатки пыльцы. Не очень-то прилично говорить об этом, но говорить с набитым пыльцой ртом еще хуже. Я сплюнул и задумался. В голове мелькали обрывки странного сна: языки пламени; огромное змеевидное тело... Напряг сознание:
«Кажется, я говорил с чужаком. Потом... А что потом?..»
Огляделся - никого!
«Странно! Куда же он делся?..»
Привстал и вновь огляделся: «Нет, так ничего не увижу...» - пришлось подняться совсем.
Конечно, я мог бы взлететь. Но это в другой раз:слабость какая-то была в теле... Правильно, правильно - знал, что это неспроста, потому что увидел в траве глубокий след, уходящий вдаль. Стебли согнуло и  прижало к куполу.
- О-го-го! И кто же такое смог?
Взгляд пробежал по смятой дорожке травы и неожиданно уперся в сияющее пятно на другой стороне поля.
«Свет? Что-то случилось с чужаком. Не может быть?    Нет! Я не хотел!»
Предчувствие чего-то ужасного кинуло вперед. Я прорывался сквозь густую траву; путался, сминая упругие стебли; вновь вырывался. Быстрее, быстрее!.. Казалось, не успею, произойдет что-то непоправимое!
Так и вышло, только слово перепутал... Раздвинув стебли, я увидел ЕГО. Никогда не забуду! Верите, но непоправимое оказалось неповторимым: я нашел другого,слышите - другого! ЕГО НЕ БЫЛО ПРЕЖДЕ - понял это сразу.
  Замерев, я разглядывал его лицо: высокий свод, изо-гнутые дуги трепещущих мантий, стреловидные... В общем, красивый мужик, такое лицо бывает только у Архатов. Взгляд мой скользнул по его телу, отметив приятные пропорции... Честное слово, я не смог сдержаться и коротко хмыкнул: он был совсем голый - первый признак того, что он не мог быть Архатом... Но свет? Тело его высвечивалось изнутри привычным ясным огнем. Нет, он точно был Архатом!..
Опустившись на колени, я склонил голову, почти коснувшись его груди, и прислушался. Казалось, он спал.
- Э-эй... - позвал его тихо.
  Ничего не изменилось, и, не решившись, я отпрянул. Озираясь, стал рассматривать небо и примятую траву вокруг, пытаясь понять, что здесь произошло. Получалось нечто странное: он промолотил по густой траве через все поле и вдруг упал, сраженный неожиданным сном. Что-то не то...
Вновь склонился к нему: «Да он почти не дышит!»
- Эй! - позвал я громче и слегка прихлопнул ладонью по его груди.
Тело отозвалось вялым шлепком. Это начинало меня злить. То ли раздражала собственная беспомощность, то ли он успел уже перебрать амброзии. Знаете, как бывает? Попадет кто-то в новое место или компанию и хорохорится: «Вот я какой! Все могу!» А итог всегда один и тот же... Меня-то это не касается, но другие, замечал, нередко этим страдают...
И сразу что-то пропало в ощущениях - ушло чувство неповторимости.
  «Так, значит, да?!» - я переломил высокий стебель и легонько хлестанул им по его груди. – «Не откликаешься? Ну погоди!..»
Стебель с пушистой головкой листьев на конце переместился к его лицу и... О Боги! Я не хотел, но это было так приятно... Неожиданно засунул конец стебля ему в нос,    перекрыв дыхание. Повеселился я недолго...
- Пусти, пусти! Ай! Больно! - кричал я, пытаясь освободиться от железного захвата руки, стиснувшей мой локоть.
  Грудь его выгнулась, тело содрогнулось. Выдернув злосчастный стебель другой рукой, он резко сел, прочихался и уставился на меня своими глазищами. Это было нечто, скажу я вам!..
И ВСЕ ВЕРНУЛОСЬ!..
Серо-зеленые круги в его глазах (такого цвета у нас не встретишь!) завораживали, источали непонятные флюиды. Я прекратил наивные попытки высвободить руку и безропотно подчинился этим глазам. Он по-прежнему молчал и сверлил меня взглядом.
В конце концов, это надоело. И сколько можно терпеть?! Может, у него и была вечность впереди, и не все еще вымерил по моим глазам, но мне стало жаль собственную руку. Я выпучил глаза, чтобы выглядеть пострашнее (по-моему, получилось),  и  прикрикнул  на  него:
- Отпусти!
Усмехнувшись, он разжал пальцы:
- Извини.
- Вижу, говорить ты умеешь... Ох!.. - я усиленно растирал зудящий локоть. - Сам-то - кто?
Он с удивлением осматривался и, похоже, не обратил никакого  внимания  на  мой  вопрос.  Тронул  его  за  плечо:
- Эй! Неповторимый!..
Он обернулся - опять эти глаза...
- Да  не  смотри  ты  на  меня  так!  Зовут-то  тебя  как?
- З-о-в-у-т?.. - он повторил вопрос с некоторой растерянностью, до неимоверности растягивая слово, будто вспоминал что-то очень важное. Опустив взгляд, неуверенно ощупал руками собственную грудь (что за глупость такая?) и, подняв на меня свои зеленые глазищи, неуверенно проговорил:
- Джо... Джорд... - он ловил воздух губами, но они его, похоже, не слушались, и мне послышалось неуместное: - ЖЖЖ...

* * *
Странное ощущение: сначала что-то бухает в груди; нарастает неясный шум, словно едва слышный посвист;перед глазами мельтешит неуловимая картинка набегающей автострады... Спрашивал - ребята говорят, что ощущения сходные, но у каждого по-своему... И все это неожиданно взрывается и бьет тебя по башке громадной панорамой вполне реального мира.
У-и-у-и-у-и-у-и-ух!..
  Понеслись, родимые! Корпус корабля запел, вибрируя, и захлебнулся, выкинув «Рейдер» в забытую черноту. Вернее, так должно было быть...
Неясное свечение. Глухой удар. Корабль дернулся; подпрыгнул, словно наскочил на неожиданное препятствие; клюнул носом...
- Чтоб тебя!.. - свесившись в кресле, Тэд неуклюже взмахнул руками и, с трудом дотянувшись, успел активировать защитное поле.
Опять глухой удар. От резкого поворота сдавило грудь, противно зазвенело в ушах. Мир в обзорном окне кувыркнулся... Еще раз... И все полетело в тартарары!..
______________
Смешное слово - тартарары. Но если вы заглянете в словарь, то узнаете, что «тартар» в древнегреческой мифологии - ад, преисподняя. А выражение «в тартарары» означает - исчезнуть совсем, буквально провалиться в преисподнюю. Говорят, там достаточно тепло. Даже жарко, как в Сомали, возле Красного моря. Но большинство людей добровольно в это место идти отказывается, на огонек этот старается не заглядывать, и местное красное море никого не привлекает.

Через минуту «Рейдер», сбитый с курса скользящим ударом, описав крутую дугу, выскочил из клубящегося марева. Инерции движения не хватило, и крейсер застыл, зацепившись хвостовыми стойками за край рваного облака.
Флагману повезло меньше. Корабль был значительно массивнее среднего крейсера и, протаранив стену тумана, провалился в мутную глубину.
«Голдуин», «Фостернайт» и «Шедвуд», к счастью, вынырнули значительно левее, где край туманности рассеивался близлежащей звездой и не был таким  четким.
Едва видимая точка родилась в далекой глубине, превратилась в растущее кольцо - оно неслось навстречу им, стремительно увеличиваясь в размерах...

Фух!.. Фух!.. Фух!.. - один за другим вспыхнули защитные экраны. Но кольцо, натолкнувшись на силовое поле «Рейдера», рассыпалось, отбросив корабль в чистое пространство. Тело Тэда в рубке безжизненно дернулось несколько раз, повторив движение волны, прокатившейся по кораблю. Первый удар, нанесенный «Трояном», крейсер выдержал...

* * *
- Ты уверен? - Сэм все еще не решался и опустил плазменный рассекатель: слишком свежи воспоминания о прорыве шлюза.
- Режь, говорю!..
  Прошло не менее получаса с тех пор, как вахта доложила командиру о смутных силуэтах, нащупанных сканерами в глубине туманности. Теперь в ее толще - то тут, то там - вспыхивало неясное свечение, где-то далеко разгоралась зарница.
  Качнуло - неизвестное силовое поле ударило по кораблю. Майкл не выдержал: перехватил рассекатель;втолкнул сопло в устройство блокировки; на мгновение отвернулся и, зажмурив глаза, вдавил активатор...
Камера была слишком узкой для двоих, и, хотя Майкл прикрывал Сэма, все-таки задело обоих.
  Полыхнуло! Раскаленный металл брызнул, струя ударила наискось и обожгла плечо. Майкл судорожно задрал подбородок и, скривившись от неожиданной боли, стиснул  зубы, но упорно держал палец на активаторе. Почувствовал, как за спиной дернулся Сэм.
- А-а!.. - боль прокатилась по руке, пальцы не слушались и попытались соскользнуть.
Что-то ухнуло, на палубу полетели массивные куски уставшего металла, пламя пробило термослой и со свистом прорвалось сквозь обшивку с другой стороны, унося за собой неприятный вкус гари, режущей глаза.
Майкл  выронил  рассекатель  и  схватился  за  плечо:
- Черт!.. - он отклонился, давая возможность Сэму выбраться  из-за спины; повернул голову: - Жив?
- Куда ж он денется! - Сэм отшутился, но в голосе слышалось, что и ему досталась не царапина.
- Двигаться можешь?
- А я что делаю, по-твоему? Рано мне еще...
Нравился ему Сэм. И ребят мог поднять и сам не промах - в любом деле не подведет. Это важно - в лихую минуту услышать нормальное человеческое слово. Не стоны, не размазню какую-то, а так - полушутя - задавить режущую боль, словно приклеить языком кусок кожи, свисающий с плеча.
- Тогда - давай наверх! - Майкл отодвинулся, пропуская Сэма, и, подняв голову, проговорил вслед: - Только по одному. Думаю, троих хватит...
Сэм обернулся, посмотрел вниз, и, прихлопнув ладонью по поручню узкой лестницы, не допускающим возражений тоном ответил:
- Сначала нужно войти. Не храбрись, пойдут все...

Такое случается. За забором огромного сооружения   светят прожекторы, суетится охрана, невидимые лучи за-путанным рисунком перекрывают все подходы, прочные    ворота не пробьешь и танком. Но оказывается (ох уж эти инженеры!), подвесной потолок легко снимается, и за ним расположены огромные вентиляционные короба, по которым в любом приличном боевике герой может доползти до самого Белого дома.
Вы можете также отодвинуть в сторону громоздкий    шкаф и случайно натолкнуться на старую кирпичную кладку - за ней начинается спуск в глубокое древнее подземелье, так и не засыпанное во время последней реконструкции. По этому забытому туннелю вы сможете добраться до национального золотого запаса.
  В подвале вы найдете вполне проходимый коллектор, по которому (обычно вместе с героем) течет какое-нибудь вонючее дерьмо. Хорошо, если хозяева нарушают экологию и сбрасывают отходы прямо в жемчужные воды соседнего озера. Но, как правило, это худший вариант, потому что чистых озер давно нет, и в конце вас будет ждать большая выгребная яма.
  А в самом уголке, со двора, в заборе, сможете найти неприметную калитку, через которую уборщица или кухарка выносит помои.
Раньше, когда еще росли многовековые деревья, одно из них непременно дотягивалось до окон второго этажа, и вы   всегда могли, обдирая живот, вползти в окно спальни, где   глухой ночью вас поджидала красавица - какая-нибудь   графиня, уставшая от одиночества в присутствии мужа, или молоденькая дочь хозяина.
Позднее, когда вековые деревья вырубили, высокие стены замков превратились в неприступные студенческие общежития, охрана усилилась, и даже еду (простую бутылку пива!) приходилось проносить хитростью.
Тэйлору, который достаточно потрудился над созданием «Герга» (без ЛПР в таком деле было не обойтись), как опытному инженеру, знакомы были подобные хитрости. Но хороших инженеров много, и Сэм, проверив сотню схем, вычислил, что пройти в главный туннель можно. Идти в лоб, через усиленную защиту основных шлюзов, немыслимо: при аварии система была блокирована намертво. В других местах защита была не хуже, просто разделялась на несколько уровней, и эти уровни работали в обычном режиме - кроме последнего...

Выбравшись наверх, Сэм переговорил с командой, отдал несколько распоряжений и, склонившись, заглянул в люк:
- Выходи - мешать будешь... Посторонись!..
Он сбросил вниз массивный агрегат...
Повозиться пришлось: техники, орудуя специальными захватами, выдавливали блокирующие узлы минут двадцать. Майкл нервничал - время дорого; кто знает, что произойдет через мгновение!
  Наконец дверь поддалась. Техники выбрались наверх; побросав агрегаты на палубу, упали кто куда, привалившись спинами. Обнаженные плечи отливают по'том, лоснятся от сажи; такие же лица; легкие одежды насквозь пропитаны солью; пальцы, неуверенно подрагивая, крутят тонкие мундштуки сигарет; губы жадно хватают ароматный дым - все говорило о том, что борьба человеческих тел с прочным металлом стоила немалых  усилий.
Ребята из группы захвата один за другим скользнули в проем лестницы. Майкл, с трудом двигавший раненой рукой, опустился до половины корпуса; оперевшись о край проема, огляделся (ничего не забыли?); опустил шлем (он уже успел облачиться в защитный костюм), поднял ладонь, качнул ею и под одобрительный возглас Сэма: «Давай, давай! Всыпьте этому ублюдку!»  -  исчез  в  горловине  люка.
Сэм подошел; нагнулся, заглянув в узкую шахту; расслышав удаляющиеся шаги, с усилием надавил рукой на механический рычаг. Массивная крышка медленно при-поднялась и, гулко громыхнув, захлопнулась. Он установил блокиратор, открыл щит управления в стене и включил  защитное поле.
- С богом! На выход...
Разминая затекшие ноги, техники поднялись. Через  минуту в шахте уже никого не было...

Легко сказать: «Всыпьте!..» Не пацан какой-нибудь сидел в главной рубке корабля - рваные отметины на прочной сетчатой решетке помнили все. Майкл сам задумывался об этом не раз.
  Когда Сэм предложил прорваться к рубке через узкую вспомогательную шахту, он, подготовленный уже всей ситуацией: рассказом Виктории, разговором с Люси, собственными догадками; странным бредом сознания, который вовсе не походил на бред... Если, конечно, учесть пугающую точность деталей, всплывающих в памяти, и все остальное... Он принял решение практически мгновенно: нужно войти в туннель, отсечь максимальной защитой локальное пространство и загнать в него это ужасное существо, так мало напоминавшее Тэйлора. Главное - отключить сознание: по-видимому, это нечто контролирует Тэйлора. Насколько - вот в чем вопрос?
Он не думал еще (некогда, черт возьми, заниматься анализом, когда тебе в затылок дышит смерть!) о том, что «Фаргус» и еще несколько кораблей исчезли по той же причине, что авария «Герга» каким-то образом связана с этой же сущностью; что эскадра*, посланная с Земли вдогонку пропавшему «Гергу», скорее всего, столкнулась с теми же проблемами. Дойдет и до этого дело, но сначала нужно выжить...
  Слава Создателю! Они еще живы, еще борются, еще способны ходить, дышать, держать оружие в руках и  ДУМАТЬ!..
«ДУМАЙ, Майкл, ДУМАЙ...»
Он поднял руку, приказывая всем остановиться, и осторожно двинулся в сторону, противоположную рубке. Это хорошо, это правильно сделал он: лучше воспринимать противника всерьез, чем неосмотрительно, рискуя многим, захлебываясь в глупом восторге, кидать гордую грудь на острые штыки. Бонапарт был далеко не дурак, и другие тоже. Сапоги в океане всегда помыть успеется, а вот дойти до него - не каждый сможет. Ударит противник во фланг, а еще хуже - в спину... Прощай жизнь, а с ней и победа! Мертвые не побеждают...
____________
* Об эскадре, конечно, говорить вообще не стоило – «Герг» потерял связь с Землей с момента аварии, и Майкл не мог знать о вышедшей эскадре. Возможно, он догадывался, что Земля не бросит их на произвол судьбы: моральный кодекс астронавтов действовал надежнее буквы закона. Но не было никакой уверенности в этом.
И какая могла быть уверенность, если «Герг» исчез с экранов? Если сам Майкл не представлял точно местоположение корабля? Один-два парсека в сторону - и прощай помощь. А в этой мерцающей жиже, где видимость, даже сонарная, составляла не более сотни миллионов километров, надеяться на что-то было абсурдом.

* * *
Он заходил к ней несколько раз, и они недолго (жалко было смотреть на ее состояние) беседовали о жизни. Не будет же он, в самом деле, рассказывать ей о проблемах, сопутствующих их бедственному положению! Но это так, для разговора.
Ближе к вечеру он застал ее спящей и долго сидел рядом, размышляя. Отозвавшись на смутный шорох, чуть привстал... Сара заглянула в палату; увидев его, кивнула  понимающе, шепотом сказала:
- Сиди, сиди! - и, отвечая на молчаливый вопрос в его  глазах, добавила: - Нервничала очень: все металась, говорила что-то. Картинки какие-то, говорит, мелькают. С полчаса, как успокоилась... Ты посиди, а я схожу пока - надо мне.
Майкл кивнул, повернулся к Люси и, опустив подбородок на сцепленные ладони, вновь погрузился в раз-мышления...
Они в полете... «Недели три, кажется, или больше?..Да, больше уже...»
Взгляд его остановился, отметив возвышающийся бугорок ее живота. Он поднял руку, положил ладонь на прозрачную крышку релаксатора, прямо над животом, словно надеялся ощутить упругое теплое движение. Но, рассмотрев обманывающую  складку  покрывала,  вернул  руку назад:
«Рано еще... И чего тебе-то? Чего забеспокоился? Ты    здесь ни при чем, ты просто рядом... Здорово сдала в последнее время: круги под глазами, непривычно похудела, словно уходит что-то в черное небо за окнами... Любовь, говоришь? Есть в ней нечто странное, какая-то темная сила, погружение в сферы, недоступные рассудку...» - казалось, он разговаривает с ней, делится неясными еще  мыслями.
Что-то неуловимое бродило рядом, переплеталось в его сознании с воспоминаниями.
«Любовь светла!» - говорила Люси. А он доказывал ей, что темные круги под ее глазами - следы любви, вечной любви. Что любовь женщины светла, потому что это любовь к Свету - мужскому началу. Что она тянется к Огню и сама озаряется им, подобно Луне. Что, лишенная этого Света, теряется в черном небе, угасает и становится сама собой - вечной странницей, поглощенной тьмой; трепетно дрожащей глубиной мира, ожидающей прихода всемогущего «РА»; иллюзией наоборот, не сумевшей еще понять себя, не способной объять собственную природу, но иллюзией чувствующей и нуждающейся в зрелом  рассудительном  слове...
И Он приходит и приносит ей зеркало рассудка, в   котором она наконец-то узнает себя - живую. В свете его   софитов видны самые незначительные детали. И если она не заметит, он напомнит ей - и про пальчики, и про плечи, и про выразительные глаза. В собственной темноте она не могла бы ничего увидеть...
Так приди же ТЫ!..
Она соглашалась, но лишь отчасти. И он говорил ей, что любовь мужчины к женщине - это любовь к темным силам. Ибо тьма была и родила свет и огонь, и разбудила сама себя, и явила миру и «РА», и Люцифера. Что любовь к светлым силам - это любовь к Богу и его подобию - мужчине. А любовь вообще - это ностальгия по совершен-ству андрогена, двуполого существа, знающего в себе гармонию мужского и женского.
И она согласно кивала головой и не спорила с ним...

  - Фу-у! - скажет кто-то и сморщится: - Как неприятно.
На что отвечу: вы никогда не задумывались, что скунс, например, считает себя совершенством, а вас - убогими мерзкими тварями. Форма - дело привычки. Дело не в том, каким вы хотите увидеть мир, а в том, какой он есть. И всегда сущность (самость) будет ощущать себя единственно полноценной и достойной по сравнению с убожеством других, ибо она - это она, а другие - это не она. Других она не ощущает так полноценно, как ощущает  себя.
Раны болят у тех, у кого они есть, а не у тех, кто рисует их кетчупом или помадой на собственном теле; сыты те, кто хорошенько набил собственный желудок, а не чужой. И если кто-то думает, что способен насладиться любовью, подглядывая в замочную скважину или рассматривая журнал «Пентхауз», он глубоко заблуж-дается.
В этом смысле гермофрадиты в чем-то выигрывают перед нормальными особями вида, потому что способны одновременно ощущать себя и мужчиной, и женщиной.
Но если не зацикливаться на собственном мирке, под которым мы подразумеваем известную нам вселенную,  разделенную по признаку пола, окажется, что тьма (женское), содержащая в глубине своей свет (мужское) и рождающая его, глубже света. И женское изначально проявляет мужское, делая его таковым в противовес собственной женской природе, а любовь к тьме уже содержит в себе любовь к свету, и только такая любовь рождает новую жизнь, а значит, направлена на реальное воспроизводство мира, в отличие от пустых фрикций гомосексуалов и непродуктивных ласк лесбиянок.
И все это означает, что любовь женского к мужскому (и наоборот) более полноценна, более содержательна, чем другие формы любви. А проблема уходит в новый круг   глубины, относящийся к жизни миров, поглощающих своими масштабами нашу маленькую вселенную. Ибо все конечное живет в мире бесконечного и само в себе так же бесконечно; а все бесконечное, безусловно, проявляется и замыкается в конечном и не может быть другим...

* * *
Ночь пустынна. Тишина.
Даже пенья птиц не слышно.
И Луна поражена,
Что гулять напрасно вышла.

Заглянула в уголки,
Посветила по колодцам,
Просмотрела гладь реки -
Кто-то, думала, найдется...

Никого. Она уныла -
Зря блуждала - и, устав,
Скорбно в высоте застыла,
Одиночество поняв.

Щелк, да щелк - проснулся звуком
Кто-то из пернатых вдруг.
И другой завторил стуком,
Поборов в ночи испуг.

Нет рассвета. Но землею
Вздрогнет чей-то дальний шаг
И, встряхнув стволы с листвою,
Птиц разбудит - щелкнут в такт.

Кромка  ночи посветлела,
Словно что-то там, за ней,
И сверкало, и горело,
Опаляя мир теней.

И Луна прихорошилась,
Поплыла по речке вброд.
Все гадала и дивилась -
Милый, думала, идет.

В светлой кромке растерялась,
Побледнела, вдруг поняв,
Что случайно обозналась,
Блик за милого приняв.

Сердце девичье узнало,
Что лишь ночь судьбой дана,
Что под черным покрывалом
Пролежит всю жизнь одна.

Затуманилась над далью,
Слезы брызнули росой...
И сошла с лицом печальным
В омут бездны роковой.

С тем, которого искала,
С тем, которого звала, -
Не увидится: не знал он,
Что его она ждала...

Последний вздох задрожал в воздухе и скользнул в открытое окно, оставив в комнате мягкий луч. Через некоторое время след его - искривленный голубоватый квадрат на полу - растаял. Ясный круг Луны скрылся за высоким соседним зданием, его огромный черный силуэт вырисовывался за окном, закрывая полнеба. Ни одной детали: ни вьющейся посадочной ленты, ни выступающих шахт телепорталов, ни глубоких ниш, высвечиваемых теплыми домашними огнями. Только внизу, у самой земли, виднелись размытые пятна света, обозначая подходы к зданию; и на смотровых площадках, висевших по углам над крышей, изредка мелькали предупредительные огни, кидавшие случайные блики на высокую полусферу купола, чуть отсвечивающую влагой - след вечернего дождя.   Город спал...
В комнате, на высоком нутривоне раскинулось девичье тело: одна рука свешивается с постели, другая - подвернута; обнаженное плечо высоко приподнято, его длинный белый эллипс разрезает волны распущенных волос и упирается в щеку; лицо неподвижно, и только легкое подрагивание век выдает скрытое движение глаз, изучающих мир сновидений.
Сегодня она долго не могла заснуть: тревожные сводки о событиях, произошедших в далеком от Земли небе, не могли  не беспокоить ее.
По-прежнему никаких известий о Майкле...
Почему? Неужели случайная встреча, которой она     ждала, пожалуй, целую вечность, останется далеким вос-поминанием? Неужели не суждено ей?.. Почему?..
Нет-нет! Он не мог погибнуть - что бы там не говорили эти бездушные, лишенные какого-либо смысла рассуждения аналитиков. Они не знают его. И что они вообще понимают? Чтобы Майкл погиб - она не поверит в  это никогда!
Несколько раз (Варя была абсолютно уверена в этом) она видела его своими глазами. Правда, это было во сне... Она пролистала древний сонник и... Вот, вот оно! Не могли же они ошибаться? И ниточка отклонялась в нужную сторону, и кофейная кашица расплывалась причудливым напоминанием, и медная бляшка (монетку они с подружкой   не нашли) ложилась правильно...
А птицы! Не могли же и они обманывать ее?.. И этот неожиданный дождь! В нем не было предчувствия беды - только невыразимая печаль, словно близкий человек ушел далеко-далеко, и солнце покатилось за ним, покатилось...
А может, всего лишь скука?..
Нет, ну что вы: разве можно так шутить?! Все по-настоящему, просто не хватает сил, чтобы дойти, чтобы  удержать в сознании его лицо...
Темно... Светлый круг... Покатился...