Белая атлантида

ТОВАРИЩ ЛИ
 
  БЕЛАЯ АТЛАНТИДА
  К северу от Северного полюса
  Эссе
 
 
 
 
  Ничто в Природе не боится Смерти,
  Замёрзнув, птица падает в полёте,
  Ничуть об участи своей не сожалея.
  Лоуренс.
 
 
 
 
  Свидетельства
  Никифор родил Ивана. У Никифора ещё родились дети, но для нас важен Иван.
  Иван родил Владимира. А до Владимира родилась дочь, но для нас важен Владимир.
  Владимир родил Александра, одного единственного. Матерью Александра была Генриетта.
  С другой стороны.
  Емельян родил Акима. У него были ещё дети, но для нас важен Аким.
  Аким родил Лидию. А всего Аким родил пять дочерей и одного сына. Но для нас важна Лидия.
  Лидия родила Владимира. А до Владимира она родила дочь, но для нас важен Владимир.
  Владимир родил Александра.
  А что было до Емельяна и до Никифора от начала наших времён неизвестно.
  Не потому что родства знать не хотим, а в связи с обстоятельствами непреодолимой силы.
 
  Известно лишь что.
  Аким был богатым, но достиг благополучия своим трудом. Имел в Москве большой дом, держал прислугу. Под Москвой, в Подсолнечном, усадьба. В Москве занимался книготорговлей, в Смоленской губернии, лесное производство, и ещё что-то, уж не вспомнить.
  А Ленин возьми и скажи: “Давайте его за это убьём “.
  Акима увезли в первый советский концлагерь, в восемнадцатом году. И позже на Соловках, убили.
   А семья испугалась, подумали, что и их убьют. И жила тише воды, ниже травы. Скитались по приютам и по подвалам.
  Близкие родственники говорили: “Не знаем мы никакого Акима”. Остальная родня разбежалась и попряталась.
 
  Никифор, отец Ивана в Москве пекарню держал, где был и хозяином и работником. Семья в деревне под Алексиным, а он в пекарне. Но дома часто бывал. От Москвы до Алексина рукой подать и паровоз ходил, чугунка, всё-таки, а не телега. А от Алексина до семьи и говорить нечего.
  А как стали гайки закручивать, оказалось, что Никифор со своими булочками – классовый враг.
  Никифор спрятался в деревне, и запил горькую. Здесь и отдал Богу душу.
  Но память о Никифоре жила на Пятницкой, что в Москве, аж до середины семидесятых.
  Люди покупали в магазине булочки и приговаривали: “Булочки как Тюринские”.
  Ивана сына Никифора и отца Владимира убили на войне в сорок четвёртом.
  А перед войной Иван был начальником, а потом посадили. Он из тюрьмы на фронт попал, постарался.
  Пётр, брат Ивана, умер в тюрьме.
 
  Михаил, младший сын Акима, прошёл всю войну. В мирное время трудился в столярке, но не долго. Отравился пойлом. Сразу несколько человек концы отдали, Царство им Небесное.
  Сергей, племянник Владимира и двоюродный брат Александра, после армии работал шофёром. Казалось всё хорошо. Да нет, задавил человека и сел в тюрьму. Покойник во сне приходил к нему и сетовал: “Как же так, Серёжа? ”
  Срок он тянул не долго. Вышел, женился, и дочку произвёл.
  Но жизнь не сложилась, скончался скоропостижно. Люди говорили – отравили его, из-за ревности. Такие на Буковине обычаи.
  Не будем продолжать дальше. Что было, быльём поросло.
 
  Мой сын, Александр, говорит, что ты всё о тоскливом и несчастном. Где же радость, люди не могут только страдать и плакать.
  Что, правда, то, правда. И весна была, и солнце грело. И знаешь, люди петь любили. Родня собиралась за столом: «что стоишь, качаясь, тонкая рябина», и в случайных компаниях песню заводили, и под гитару на скамеечке напевали.
  А сейчас не поют. Сегодняшние песни не запомнить, интересного в них мало. Редкая песня за сердце берёт.
  И на демонстрацию ходили с портретами и празднично одетыми. И светлое будущее строили искренне.
  И не только мы, но и родители наши жили бодро, ни слёз, ни соплей.
  Но отмахнуться от прошлого не хочу и не могу. И всё-таки не забудь Александр, в какое время жили мои герои. И здесь не нужны никакие исторические размышления. Я не хочу высоко подниматься и глубоко копаться. Как понял жизнь, так и воспринимаю. Как чувствовали прожитую жизнь моя мать – твоя бабушка, и мой отец - твой дед, царство им небесное, так и я чувствую.
  Ты сам знаешь, какая идёт борьба за перестройку прошлого, агрессия внешняя и внутренняя.
А я боюсь затеряться на поле боя, отряд не заметит потери бойца. Поэтому я и пытаюсь только наблюдать и быть свидетелем. В этом качестве я буду пригодным и в настоящем, а, может быть и в будущем. На более активное поведение у меня пороху не хватает.
  Говоря о прошлом, замечу, прожитое и пережитое не уходит, оно меняется, приспосабливается и переходит в настоящее.
  И знать прошлое желательно.
 
  И всё героическое и положительное, что свершилось, не ушло. Это наша почва под ногами и наш воздух, необходимый для жизни. Хорошо, когда гражданин чувствует себя государственником. Я и сам в своё время работал не за страх, а за совесть.
 
  Владимир понимал, что он наследник всех своих близких преждевременно покинувших жизнь и в ответ хотел оправдать их надежды.
   В конце своих дней Владимир осознал, что мог бы прожить лучше и полезнее для других. Но исправить положение не было возможности. Ушло его время.
 
  Оставалось прожить жизнь заново. Пусть не всю, а лишь её часть или отрезок.
  Общаться с людьми, которые ему интересны и которым интересен он. Там где его дом и его семья. Где ему нравилось пребывать.
  Заново увидеть, услышать и прочувствовать своё существование. И сказать – жизнь, это Дар Божий. И прочих убедить: жизнь – Дар Божий.
  И засвидетельствовать свои убеждения, рассказав о жизни других людей, их судьбах, и повседневных обстоятельствах.
  Стать СВИДЕТЕЛЕМ, и представить правдивые показания. Стать не просто наблюдателем, а участником и соучастником, насколько это возможно и безопасно.
  Рассказы очевидцев позволят представить, как меняется естественное окружение со временем и что неизменно. Чему можно научиться со стороны, а не на собственных ошибках
 
  Владимир полагал, что он не случайный и у него есть все основания жить на Земле и судить обо всём согласно собственному разумению.
  Владимир выбрал место и время, где он никому не мешал, и ему не мешали.
  Там и остался. И свидетельствует – так всё и было. А всё что он видел, слышал и описывает, случилось.
  Владимир поручил и своему сыну быть СВИДЕТЕЛЕМ. И писать о том, что видел и слышал, что пережил и что выдумал.
  Писать так, чтобы люди из другого времени, из других миров понимали тех, о ком ты пишешь, и сочувствовали им.
  Но надо быть достойным правде. Можно сказать, где мы, и где правда. И всё же старайся, будь чистым.
  Надо уметь распознать истину и стремиться к ней. Пусть не дойдёшь до источника, но ты иди.
  У истины одно лицо, и у правды, и у добра – одно лицо. А с другой стороны тьма нечисти и имя им легион.
  Ты скажешь, что это банально. Возможно. Но ведь и истины банальны.
  Если вы спросите кому это нужно? Я отвечу. И если сын скажет – это мне не интересно, и не для моих ушей ты говоришь. Я отвечу.
  И если сын скажет: “Строитель коммунизма в отдельно взятой стране, не учи меня жить. Никто никому ничего не должен, вот главный современный лозунг. Вспомни, что говорил Ницще: “Беззубый рот не имеет права на всякую истину”. Ищи себе единомышленников в приюте для престарелых. Как бы помягче сказать? – Вокруг таких умников как собак нерезаных. Грубо, грубо получилось, но ты меня должен простить за искренность”.
  А я отвечу - спасибо, ты мне темку подсказал. Я сообразил дружеский шарж. Правда, с поэзией я не дружу, да и с прозой случайная связь. Я пытался исполнить такой-сякой рэп, самокритичный. Но у меня ничего не сложилось. Я хотел сказать, что наш опыт никому не нужен и час наш пробил, нам остаётся только болеть и жаловаться. И успокаивает только то, что скоро нам не быть, и мы перестанем всем мешать. А молодые останутся, здоровые с белозубыми улыбками. Но это не нытьё, а просто чтобы сыну досадить.
  Я сравнился с Пушкиным по заданному критерию. И хочу передать близким, чтобы сами ничего не выдумывали. До них всё сочинили, это ещё Остап Бендер заметил. В том числе и этот отрывок касательно меня.
  Какое низкое коварство,
  Полуживого забавлять,
  Ему подушку поправлять,
  Печально подносить лекарство,
  Вздыхать и думать про себя,
  Когда же чёрт возьмёт тебя.
  Но как не в меру порядочный скажу: “По-моему, Александр Сергеевич сочинил лучше“. Что до меня, то близких рядом не будет, но далёкие могут быть.
  Но я жизнью доволен: клиника, церковь и кладбище всё в шаговой доступности.
  Иногда хожу на речку Смоленку кормить уток. А как станет теплее, люблю прогуляться по набережной Невы до Дворцового моста, у нас на Васильевском.
 
  И надеюсь, что найдётся тот самый читатель. Никто иной, как случайный читатель может зацепиться за изложенное. Тот читатель, который ищет, который надеется. Может быть, он ознакомиться с моими героями, найдёт с ними общий язык и свяжется с ними, в конце концов.
 
  А если рассказать о Земле обетованной, то некоторые из людей захотят увидеть наше убежище, а может и поселиться и встретить добрых знакомых на этой Земле.
  Здесь не ощутишь бессмысленность бытия. Здесь ты не маленький человек.
 
  Я знакомлю читателей, дай Бог им здоровья, с судьбами некоторых моих друзей и знакомых и во время их жизни в Арктике, всего-навсего. И, как и наша Вселенная произошла из ничтожно малого, по крайней мере, материальная, так и представленный мир может быть расширен воображением читателя в пространстве и времени до реальности, которая ему подходит.
 
  И Ты, если устал и разуверился, - иди сюда. Я тебе помогу. И у тебя начнётся достойная жизнь.
  Нет, ты не будешь выброшенным на берег, и не станешь отшельником. Ты сможешь жить в обществе, и принесёшь пользу обществу словом и делом. Ведь честные люди желают быть полезными обществу. Это Богу угодно.
   Ты будешь трудиться и от забот не избавишься. Но жить станешь по честному. А это главное.
  Не будешь голодать, не будешь мёрзнуть. И болеть перестанешь, и не будешь бояться смерти
  Нет, нет, не всё так тускло, можешь дружить, любить, сочинять анекдоты, делай что хочешь, только не спейся.
  Избавишься от зависти, амбиций, соперничества, сам знаешь, что от них рождается.
  Ты преобразишься душой и телом, и не будешь ждать последнюю болезнь.
  Не веришь? Сможешь убедиться.
  Ты встретишь того, кого потерял. Но не расставался с ним в мыслях своих и жаждал встречи. Ведь всегда есть человек, которого невозможно забыть.
  Ты встретишь того, кого любил. Но с кем расстался и не мог быть в силу обстоятельств. Обстоятельства – сильней нас. А ведь тот(та) любил(а) её(его) долгие предолгие годы.
  Вспомни его(её) глаза, услышь его(её) голос и он(она) явится.
  Ты не повторишь глупостей, и не натворишь бед, ты знаешь их последствия.
  И если ошибёшься как-нибудь и в чём-нибудь, то можешь отступить и пройти путь по-новому и безошибочно.
  И, в конце концов, ты скажешь: ”Жизнь не безнадёжна “.
 
 
 
  СНЕЖНЫЕ БАБЫ.
 
  давно усталый раб замыслил я побег.
  ВСТУПЛЕНИЕ.
  Пока не сковало льдом, пока вижу на чёрном небе знамения, - помню Атлантиду. Пока слышу небесную музыку и перезвон звёзд, понимаю шёпот ветра и общаюсь с морем, - помню Атлантиду.
  И выйду и пойду по первому снегу, полечу туда, где жил, где меня помнят, где встретят и скажут – ну вот ты и вернулся.
  Ближе, ближе, узнаю очертания берега и одряхлевший Урал – всё, что от него осталось. Вдыхаю знакомые запахи снега и мороза, здравствуйте.
  Узнаю шумы и звуки, простуженное дыхание ветра, ветра с берега и ветра с моря, они всегда спорят за владения. Те же ночные мелодии, надо только прислушаться. Тише, тише, прислушайтесь, - хрустальный звон, ледяная музыка. Слышите?
  Вспомню, обойду всё на ощупь, осмотрюсь. Я не боюсь провалиться в чёрную бездну над головой. Найду своё место в гармонии простоты и значительности.
  Я вернулся и останусь как часть целого, кажется, им тоже не хватало меня. Я знаю, зачем вернулся и что ищу. Проникся верой к доступным истинам и не подвергаю их сомнениям. Истины, открывающиеся для меня, просты и понятны.
 
  Возникли Я и Ты, у берега моря, у Чёрных скал. Я помню, что в Писании, человеком называются только муж и жена вместе. Давайте согласимся.
   Теперь Мы не расстанемся никогда. Обнимемся и пойдём дорогой к нашему дому.
   Светятся окна, те самые окна, из которых видно море и по гребешкам, по белой пене определяется волнение, можно ли выходить в море, не опасно ли.
  Тихо подошёл пёс и прижался носом. Джулька – ты? Узнал меня? Дорогой мой человек
  Я дома, меня здесь ждут. И море меня не забыло, и тундра. И в одну и ту же нашу местную речку я войду заново. И в море войду и омою ноги в Ледовитом океане. И напьюсь студеной солёной воды. И скажу себе, это всё моё. Посвящение состоялось.
  Как же долго я не возвращался, искал дорогу, плутал, не осознавал необходимости, не решался.
  Ну а если бы явился раньше, то не прошёл бы предназначенным путём. И моё понимание жизни было бы ущербным.
  Друзья, знакомые, предки и потомки, здравствуйте. Для меня не устарел ваш язык, я вживусь в ваше время, в ваши надежды и заботы. У вас ничего не меняется. Я вернулся и останусь. Буду трудиться, чтобы прокормиться и выжить. А на досуге смотреть на огонь или на море когда оно открыто, свободно от покрова. И так буду существовать, и замаливать грехи, ибо возмездие за грехи – смерть, та самая окончательная смерть.
  И хочется уйти чистым. Нет обрести вечность не надеюсь. Что вечность? – только и всего что вечность. Вечность тоже конечна. Хочется чистым уйти, вижу в этом свой долг, так сам постановил.
  Вот летит моя птица, у меня, как у многих местных, есть своя сокровенная птица и мы оберегаем друг друга. И, если передо мной закроются Ворота, то сокровенная птица примет мою душу, как чайки принимают души моряков, впустит к себе мою душу и сохранит.
  Она так красиво летает, поверьте. У неё нежный гагачий пух. Но порода птицы вам неизвестна, потому что встречаются такие птицы только в Белой Атлантиде. Я зову её Птица или Моя Птица.
  Пробежал по тёмному небосклону занавес зелёный и сверкающий, замигали любопытные звёзды, здравствуйте. Я, не новенький, я вернулся. Свой, среди своих.
  Здравствуйте, граждане Атлантиды. Мы снова вместе, защищённые от времени, образующие сеть, мыслящую благородную грибницу. Жизнь любого из нас обеспечивается жизнью других. Каждый из нас источник жизни для остальных. Мы обогащаем друг друга, и существуем друг для друга.
   
   Я приведу оленя молодого и без пороков, но отбившегося от стада, значит обреченного. В Законе нет по этому поводу пояснений и запретов, и мне легче принести его в жертву.
  Возьму оленёнка и посмотрю ему в глаза, пойми меня. Положу руки ему на голову и потом заколю его. И буду сожалеть, когда увижу, как набегает плёнка на глаза агнца, закрывающая от него белый свет.
  Рассеку оленя на части и весь тук, который внутри его, выну. Внутренности оленя, и всё, что под шкурой освежевав оленя, протру, снегом и промою солёной водой, что зачерпну из лунки, из которой нерпа дышит, а иногда и выбирается на лёд на свою беду. И всё сожгу – это всесожжение Господу.
  А потом принесу жертву за грехи свои вольные и невольные, за то, что человеку делать не должно. Но так как нет священника рядом, который по Закону отпускает греха, то не знаю, будет ли принята моя жертва.
  Я в своей стране и своём времени. Я пришёл сюда по собственной воле.
 
 
  Население Атлантиды делится на местных и пришельцев, есть ещё люди сами-по-себе, со своими правилами и законом.
  Пришельцам ничего не говорит ветер и у них только одно слово, обозначающее охоту. А у местных четырнадцать слов об охоте, не общих и отвлечённых, а точных.
  Одни удивляются, как можно не мыться всю жизнь и не уметь пить водку. Зачем так напиваться, зачем скучно жить, зачем болеть туберкулёзом.
  Другие отвечают – это не наша вина, а наша беда. И вы руку приложили давным-давно. Это у вас четырнадцать названий для ёмкостей, из которых водку хлещите.
  Местные недоумевают к чему долго в школу ходить. Деньги считать умеешь, расписываться умеешь, остальному - жизнь научит. Не стоит пример брать с пришельцев и подражать им, жизнь у них не завидная, жизнь у них искусственная.
  Пришельцы спрашивают у местных, почему ваш язык не объясняет ваш мир? Слов у вас мало и понятий ещё меньше, скудный язык как ваш быт и ваша природа. Русский язык тоже здесь прописан, но вы берёте из него такую малость, что говорить с вами можно “ни о чём”.
  А местные их не слышат и всё о своём талдычат, что в пургу ветер всегда с севера, и, что оленину нельзя долго варить, а то подмётку состряпаешь и не разжевать. И мы можем по январскому небу предсказать, будет ли урожай на морошку.
  И пришельцы бормочут, тоже невпопад и некстати, ветер, “ветер на всём белом свете”.
  Местные говорят, вы не знаете, как песцы лают, они тявкают, кудахчут, а Хлюпин подсказал, что они и квакают как те, что лягушками называются.
  Пришельцы поражаются простоте местной жизни: ягель – олень – человек, вот и вся бытовая поляна; рождение – детопроизводство – смерть, и никаких дополнений к биологии. И ещё удивляются тому, что местные не любят и не слушают песни, которые нравится всему советскому народу.
  Местные не знают слово – грех и не осуждают своих за проступки, а до чужих имдела нет. Что такое грех, может быть это просто случайность? И то случалось и другое случалось, дело житейское.
  Местные готовы ответить по статьям, которые привезли пришельцы. Не убий – не убиваем, не укради – не крадём. Это ваши пороки, а вы нам пеняете.
  Слово прелюбодейство – непонятно. Однако, значение и содержание непонятно. И слово не красивое. И что за беда в этом, всякое бывает.
  А кумиры наши, болваны – Богу не соперники, мы и Богу покланяемся, родители наши крещённые, и у бабушки всех людей наших, Ходако, тоже защиты просим. Говорят она мать Земли. Не всей конечно, а нашей Земли, что Богом забыта, как вы утверждаете.
  И чекисты разрешили существовать нашим болванам. Приехали когда-то на мыс Болванскиий, посмотрели на наши изваяния, посмеялись, помочились и отчалили.
  Одни спрашивают, неужели пребывание в темноте и пьянстве не грех? А, так называемые, интеллигенты из пришельцев, добавляют – к зырянам Тютчев не придёт. Но местные их не понимают. Язык общий, но смысл предложений и даже слов, разный.
  И те и другие и кто сам-по-себе существуют рядом, загадочная русская душа, загадочная ненецкая душа, и душа тех, кто сам-по-себе, тоже друг друга не понимают. Но и друг к другу в душу не лезут.
  Есть ещё и неопределённые и неопознанные объекты в отведенном нам мире. Например, в окружном комитете коммунистической партии или в советских органах, чиновники повсеместные. Возможно, у них есть советская душа, но она настолько загадочная, и сказать о них можно лишь, что в будущем они поселяться в Кремлёвской стене. Хозяева советских душ прогнали шаманов и Бога, который у ненцев и у русских был общий и единственный, был да сплыл. Они знают ответы на все вопросы, но вопросов им никто не задаёт.
  А шаманов по нашему зовут - татебя, у него должны быть хорошие зубы и речь как по радиоприёмнику, ещё он должен иметь силу и здоровье. Да их сейчас не найти ни молодых, ни старых, ветром унесло.
  Пришельцы воюют с природой, они говорят, мол, мы не можем ждать милости от природы, взять их у неё,- вот наша задача, они в этом уверены.
  А местные пожимают плечами, берите, если вам нужно, на всех хватит. Мы тоже берём. Захотел кушать, поймай рыбу – скушай, опять хочется кушать, в положенное время, подстрели утку, - свари и скушай. А самый надёжный навсегда и на всю жизнь, - олешка, а олени лучше.
  И все должны запомнить и блюсти порядок в природе, который испокон века установлен. Нельзя бить птицу, когда она теряет перо, гусь к нам прилетает согласно природе, обновиться и род продолжить, это его земля. И нельзя оленей резать по плану, какой такой план?
 
   План требуется народному хозяйству целого государства, для решения задач правительства, но местные ещё не достигли общественного сознания и не понимают, что план надо перевыполнять. Местные план не выполняют, и не стремятся к достижениям, смешно сказать. И смешно слушать их рассуждения: “Оленей у нас столько, сколько тундра прокормит”. Многие даже не знают, сколько оленей в стаде.
  Случается, местные кончают школу, а немногие институт, где обучают северные народы. И начинают работать русскими. Ну и что? Можно забыть вкус сырой оленей печени и привыкнуть к овощам, одеваться по-городскому. Ну и что?; Станет ли спокойнее на душе, станет ли радостнее?
  Хорошо, что никто из атлантов не доказывает свою правоту, ни пришельцы, ни местные, ни те, кто сам-по-себе; все правы, каждый из них прав. Пришельцы живут как командировочные и на местных смотрят как на ландшафт. А местные говорят, с русскими жить можно, пусть живут снега и холода на всех хватит.
   Местные живут в согласии с природой, понимают друг друга. Движутся по тундре олени и кормят оленеводов и одевают и перемещают целый мир, пусть маленький, но свой собственный достаточный и родной. И бредут по обратной стороне луны, невидимой и неизвестной.
  Местные объясняют, слово ненец означает человек, а ненэй ненец, настоящий человек. А начальник Егоров, проживший семь лет на Чукотке, рассказывал, что чукчи называют себя луороветланы, что тоже означает настоящий человек. Выходит и они настоящие люди.
  Тогда пришельцы спрашивают, вы настоящие, а мы кто? – А вы ненастоящие, потому что вам здесь жить не нравится, и вы стремитесь уехать, порой сами не знаете куда.
  Вы ошибаетесь, ничего хорошего вы не найдёте. Вы очень часто ошибаетесь. Ненцы живутвместе, а вы порознь, поэтому вы ошибаетесь.
  У местных будет свой Рай и свой Ад, в положенное время, Высший Суд будет к ним снисходителен, Апостол Пётр не скажет, перед тем как открыть ворота, - А ну дыхни – и так всё ясно. Адвокат - Хранитель убедит Судей и Присяжных в их невиновности и непричастности к войнам, разврату, продажности и прочим европейским порокам.
  Что касается пришельцев и тех, кто сам-по-себе, то их допросят с пристрастием. Но многих помилуют. Среди них встречаются хорошие люди.
  Много хороших людей и добрых. А раньше и жильё не запирали. Подопрёт дверь поленцем, и ладно.
 
   Местные свою судьбу не выбирали, так жили их предки и предки предков, а до них мамонты, пока не вымерли.
   Многие пришельцы самостоятельно выбирали путь, сами приспосабливались, ставили перед собой задачи и цели и достигали их своими средствами. И несут по сему персональную ответственность. У пришельцев есть оправдания: мы, мужчины и женщины, потянулись за длинным рублём, чтобы лучше питаться и одеваться. А женщины хотели так одеваться, чтобы на материке на них мужчины внимание обращали и в дальнейшем ухаживали.
  Есть и были другие пришельцы. Одних привозили на пароходах, и они работали за колючей проволокой. Потом им на смену появились военные и стали готовиться к войне.
  Те, кто сам-по-себе, из пограничной зоны, тоже живут в единении с природой, но извлекают от гармоничного сожительства и доверия природы пользу большую, чем необходимо человеку. Правда, у некоторых пограничников происходят изменения, так сказать, метаморфозы. Ветер выдувает ненужное, холод замораживает многое из прошлого и будущего. И, если в первые годы мечталось вернуться и зажить богато в окружении близких и любящих, то потом надежды выметались пургой и единичные посещения малой и большой родины разочаровывали, забыли нас и некому мы там не нужны. Их действительно забыли. Многие из них становятся отшельниками, одни ищут Бога и находят его, другие сходят с ума, а некоторые превращаются в местных, но одиноких. Но одиночки тоже на что-то надеются, чего-то ждут.
 
  История Атлантиды бесхитростна и очевидна. Старожилы помнят и смутные времена и отрадные, как летняя тундра, когда за первую, может быть единственную неделю лета, тундра расцветает. Украшенная голубыми небесами и незаходящим мягким солнцем, тундра гостеприимна и приветлива. И птицы преодолевают тысячи километров, лишь быв вывести здесь потомство и получить свидетельство о рождении.
  Местные жили здесь всегда, может быть, до них жили и другие люди, тоже всегда, вечно и однообразно, поэтому в памяти событий прошлого, не сохранилось. Сказки остались и россказни стариков, которые при советской власти не кому не интересны. Но ценность от прошлого опыта, закрепилось в привычках и обычаях.
  При другом климате здесь паслись мамонты, а ещё раньше царствовали динозавры. Об их отношениях с местным населением мы не знаем, так как письменные свидетельства почти не сохранилось, а вещественных доказательств не достаточно, и местные редко делятся с чужими своими познаниями, не раскрывают заповедные места, не принято.
  Вечная мерзлота хранит вечную память о прошлом, но растопить застывшие тайны может не каждый. Сейчас редко встретишь мамонта, тем более динозавра, и общения с ними практически прекратились. А местные устранились, и говорят русским - ищите сами.
   И Нептун здесь был свой, только под другой фамилией и толстый. И в свите у него все толстые, потому что холодно и можно простудиться, а жировая прослойка спасает. Их часто с белухами путали, нерпами, с моржами и истребляли. Говорят, что Нептун перебрался на Новую Землю, в шхеры, где в военное время, прятались немецкие подводные лодки.
  А потом и само название страны забыли, одни старики, сменившие ни одну малицу, у которых личность мхом поросла, что-то с трудом вспоминают, но безлюдной, почти безлюдной, Атлантида стала по неизвестным причинам.
  Из разумных существ, здесь всегда жили олени и собаки совместно с людьми, потому что привыкли друг к другу и не представляли жизни в отдельности. Иногда какой-нибудь гулящий олень сбежит к вольным собратьям или к сосёстрам, подальше от ледяного океана. Но там своих проблем хватает, волки.
  Когда-то местные сами были новыми в тундре. Но прежних поселенцев, сиртов, они вытеснили к северу и из новых поселений на карте не найти. Вот их, пришедших на смену прежним, давным-давно, раньше не бывает, мы и называем местными.
  Все новинки исходят от пришельцев. На заре это были русские купцы, ещё с новгородских времён, хорошие люди, если подумать. Они привозили много водки в обмен на шкуры песцов, на мягкую рухлядь. И так продолжалось десятилетиями и столетиями.
  Новое не пересекало невидимую границу местного мира, и не приживалось, однако. Когда-то и вражда существовала, Но это было так давно, что никто не помнит. И, сейчас, у сторон противоречивых интересов не замечается.
  Местные слушают, что говорят пришельцы. Приезжие учат местных жить, а сами жить не умеют.
  Правда, ещё прадеды помнят, священники появлялись и объясняли, что есть Бог, ему нужно повиноваться, тогда после смерти всё будет хорошо. Однако, ждать долго, рассуждают ненцы и коми. А болванам местным молиться нельзя – будет хуже.
 
  Внимание! Не забудем первопроходцев и воздадим им должное. Они прокладывали путь и шли на север и на восток, искали Беловодье и другие райские земли. Одни достигли своей цели, другие лежат под каменными гуриями. Некоторые из них пробуждаются и продолжают поиск. И многие нынешние искатели идут за ними.
  И их следует ставить себе в пример даже в изменившихся условиях жизни. Идите к своей цели, ищите свой путь. Ищите, да обрящите.
  Да, такие назидания общеизвестны и оскомину набили. А разве мы не повторяем, во всяком случае, многие из нас Отче наш или Аллах Акбар, или Шма Исроэл. Так почему же мне не подражать великим нравоучениям.
 
  Современная история Атлантиды начинается с приходом на Север советской власти и с этим никто не спорит. Пришёл, Тот, кто всё знает и всех ведёт за собой. Тот указывает и командует: здесь строить, здесь копать, сюда нельзя, стой – стрелять буду. Советские товарищи сказали: ”Неверно живёте, потому что отсталые. А надо жить по правилам, которые мы дадим”.
  Когда победили большевики и коммунисты, то пообещали светлое будущее и электричество. Когда руки дошли до Севера стали создавать маленькие города и маленькие посёлки.
  В Нарьян-Маре, а потом в Амдерме и, говорят, в других посёлках открылись школы, где детей обучали грамоте, даже взрослых обучали грамоте. Но оленеводам учиться некогда и невозможно из-за подвижного образа жизни.
   А малых школьников из начальных классов устраивали в интернатах, что было удобно и начальству, для отчёта, и родителям-оленеводам, Но малые школьники не понимали пользы мероприятий и плакали, тоскуя о родителях и сыром мясе.
  Русские врачи сказали, что курить нельзя и пить нельзя, и что много пить вообще вредно, организм может заболеть. Баню в Нарьян-Маре построили, чтобы тело мыть. А мы и так чистые и женщины у нас чистые, потому что чистым мхом пользуются.
  Людей стали называть оленеводами, им выдавали деньги-зарплату и всегда продавали курево, с водкой тоже обстояло неплохо. А жён оленеводов стали называть чумработницами. Начальство заговорило об оседлости и её внедрении среди местных людей, но такого слова в ненецком языке нет. И трудящиеся тундры не понимали, что от них хотят. Начальство ещё до войны объясняло пользу оседлости. При оседлости передовых оленеводов будут принимать в коммунистическую партию ВКП(б). Оленеводы будут жить в домах по-человечески, ну как всё прогрессивное человечество.
  И ещё “красный чум” построили, это деревянный дом, где лежат газеты и журналы. Люди пишут книги, одни пишут, другие читают.
  Потом появились лагеря за колючей проволокой, где поселились заключённые в серых телогрейках. Некоторые оленеводы подумали, вот тебе и оседлость, Но партпросвет объяснил, что это далеко не так, за решёткой только вредители, враги советской власти и оседлости
  О войне в Атлантиде известно не много. На фронт местных людей призывали вместе с оленями и собаками. И создавали олене-лыжные подразделения для перевозки грузов. А мясо оленье на фронт брали. Оленеводы оказались нужнее в тундре, потому что и тундра и лагеря вместе являлись тылом.
  В Амдерме добывали флюорит, в котором нуждалась военная промышленность, а восточнее за Обью и далее за Енисеем, куда местные ни люди, ни олени и не доходили никогда, хотя там и родственники, одной нации. Значит там, как её, индустрию, создали. Другие подробности неизвестны, потому что они являются государственной тайной.
  Как мы видим, в истории Атлантиды должного места войне не нашлось. Война бушевала за границами известного мира, и влияние её на холоде ослабевало.
  Цивилизацию на Севере предоставляли лагеря, где за колючей проволокой жили незнакомые граждане. Особенности их жизни темнее полярной ночи, это тоже государственная тайна.
  Иногда заключенные убегали на свободу, а ненцы и, особенно коми, помогали ловить беглецов, за это им давали премии и продукты. Заключённые в ответ убивали ненцев, а особенно коми. Встретят беглецы в тундре ненца или коми и убьют, чтобы много не болтал.
  Потом умер Сталин, и лагеря закрылись. Перестали строить и добывать, оставили полные топливом клепаные ёмкости; горами высились трубы, поставленные американцами; заглохли трактора, которые заржавели и сгинули впоследствии; забросили рудники и шахты, А могилы и кладбища сами исчезли.
  Лишь летом, когда тундра подтает, нет-нет да поднимется нетленная рука из талой воды и погрозит.
  После ухода Сталина, одни забеспокоились, что же делать нам без Вождя.
  А другие понадеялись, что все заметёт и заморозит и не оставит следов человека. Однако надежды их не сбылись.
  Во время началась холодная война и появилась угроза с севера, от американцев, от агрессоров. Жизнь вернулась, приехали люди с различными биографиями и дополнили оставшихся после амнистии и растерявшихся от освобождения заключённых. Находились и такие, которым некуда было возвращаться. А местные как жили, так и жили.
  Валерий Пырерко, который окончил институт в Ленинграде и получил диплом, рассказывал, что земля наша очень богатая, кладовая, чего там только нет. Но сам он живёт уже не по нашим законам, может оттого, что мать у него ленинградка и украинка.
  Ещё Пырерко говорит, что и мы будем как русские, ездить на вездеходах и смотреть телевизор.
  Пришельцы шныряют по тундре туда-сюда. Вездеходы и трактора оставляют шрамы, и они остаются надолго, болеет тундра. Вот в чём беда. А наше богатство целостная тундра, ягель и мхи, что она выращивает и олени, что нам жизнь дают.
  Всё, что под покровом забирайте, имеете право, вы тоже здесь живёте. А если, подземные сокровища для всех, забирайте. А тундра пусть останется нашей, с нас и довольно. Не калечьте тундру.
  А другие говорят местным, вы тоже когда-то пришли на север. Так что не очень-то, у нас тоже есть права на тундру.
  Дело говорят, некоторые из русских, приживутся, и будут жить по-человечески. И доживут до будущего, когда тундру озарит светлое коммунистическое сияние.
   Но и сейчас многие люди живут по-человечески. Хлюпин, например, Василий Иванович, выйдет с аккордеоном и со стулом. Расположится и играет. Вокруг снег, ни одной тёмной точки. С одной стороны море-океан, в лёд закованный, с другой стороны – тундра, глазом не охватишь.
  Василий Иванович играет вальс «На сопках Манчжурии».
 
   Местные и те, кто был до них, и Пришельцы, у них тоже своя история здешнего обитания, собрались вместе. Все мы равны и не только после смерти. И разумения нам выделено, кому сколько положено. А разум осваивается настолько, сколько необходимо для выживания в своей среде и своём времени.
  «Ослов и учёных на середину», - скомандовал Наполеон перед битвой с мамлюками. Примем команду Наполеона во внимание. Кто-то из нас осёл, кто-то учёный. Есть начальство, что думает и об ослах, и об учёных, и о нас, прочей биомассе. Начальству виднее, кто из нас осёл и кто учёный, и кто – никто. Встать на середину – пожалуйста. Встать на защиту – пожалуйста.
  Начальству виднее, где следует жить и трудиться в мирное время. Одни согласны с властями всех мастей, другие подчиняются, третьи избегают их. Удаляются и живут отдельно или с единомышленниками, в гармонии или дисгармонии с психикой.
 
  ** *
  Однажды всем известному мудрецу Соломону предложили бессмертие. Что бы вы ответили на его месте? Многие из нас в молитвах своих просят даровать вечное царство и блюдут Заповеди, чтобы быть достойными бесконечной жизни.
   А тут предложили бессмертие. Конечно, у праведника были заслуги и видимо их учли, предлагая награду.
  А Соломон отказался, не дурак был, но отказался. “Я останусь, а все уйдут, появятся новые, чужие. Внукам я уже не интересен, а правнукам тем более. И всё с начала, время любить и время уклоняться от любви, время разбрасывать камни и время собирать камни. Дурная бесконечность. Мне бы и близких сохранить и любимых. И жизненное беспокойство, и понимание, которое опирается на нынешнюю жизнь, и окружающих, которые для встречи со мной готовы из Эфиопии приехать. Нет, нет, нет – не нужно мне бессмертие.
  У меня семьсот жён и триста наложниц, и каждую из них я любил, а не просто совокуплялся. Они превратятся в старух, а для новых чувств я погас, сердечность израсходовал. Конечно, и новые женщины готовы к соитию, но Суламифь, Суламифь, нет тебя, и не будет равных, даже подобных тебе не встречу.
   Я не уверен, что новые повара сумеют приготовить мою фаршированную рыбу, такую как стряпает дочь Мойшы, жена Шлоймы сына Йохонана. И новое поколение правителей, они, что будут делать? Что мне с ними делать, а им со мной? А общество, а эволюция? Греция, Рим? Я знаю, что явятся античные цивилизации. Да я с ними разговаривать не буду..
  В лучшем случае мне светит одиночество, неслыханное, невиданное одиночество. Мне самого себя недостаточно. И я же сам говорил, если я только для себя, то зачем я. Хорошо, если со здоровьем всё будет в порядке, а если плохо? Одинокий, больной старик, к тому же беззубый.
  Итак, чтобы я возжелал бессмертия, нужно остановить время, здесь в Иерусалиме. Во время Исхода Г-дь, уже останавливал время, и я думаю, что Он не пойдёт ещё раз на такой опасный эксперимент. И мне останется заново переписать Еклезиаст, но мои Откровения будут состоять из одной мысли: “И всё это было и всё это суета сует”.
  Нет радости от жизни, нет радости от любви. Суета, как называли её халдеи, хабала, что и до нас обозначало: дым, испарения, одним словом – бесполезность, ничтожество. И мудрость, тоже ничтожество. И опять дым, испарения, уносимые ветром. И читатели не поймут, о чём я предупреждаю и зачем. И потеряют ко мне интерес, и я на них смотреть не захочу.
  Жизнь предстанет как мелькание однообразных пустынь, которые вынужден созерцать путник, дремлющий на верблюде.
  Никто не сможет показать мне место, где жизнь не будет скучной и отвратительной, если всё будет меняться кроме меня. И я буду существовать как пирамида, которую и купить нельзя. Все будут уходить, лишь я буду и буду. Как на это посмотрит Всевышний? Потом придёт и смерть Смерти ”. Соломон махнул рукой, пусть мол, уходят знахари и волхвы.
 
 
  Многие думают, что в Атлантиде полгода длится ночь, а полгода день и между ними серая промежуточность. На самом деле, у нас сутки продолжительные, у вас год, у нас – одни сутки.
  Здесь необычно, счёт времени другой. В той стороне, у полюса, кончается земля и начинается Вселенная. Там время копится, а не движется, и переходит в вечность. И вокруг великое холодное ничто. Как это так? Да мы сами до конца не разобрались.
  В нашей памяти всё вместе и время, и пространство, и это никого не удивляет. И мы останавливаемся там, где нам нравится. Где нет зла, а мы молодые и красивые, и нас любят. Вот так обстоят дела в нашей Атлантиде, а вы что думаете.
  Здесь первыми встречают апокалипсические изменения. И первыми увидят новое небо и новую землю, как предупреждают.
  Всё уходит и возвращается на круги своя, и нам это известно. И солнце “запыхаясь, спешит к месту своему”. А звёзды меняются местами. И это нам известно. И нет смысла в дальнейших доказательствах. Таковы факты, как вы говорите, упрямые факты, чтоб я растаял. Вот так мы живём, с таким признанием окружения.
  У нас холодно, но красиво. Надо привиться, научиться, уметь здесь жить и тогда будь, пока не надоест.
  Надо помнить, что холод наше будущее, мороз и холод. Надо привыкать к холоду и темноте. А обвыкнешь и найдёшь интересное.
  И со временем впишешься в гармонию человека и природы. И поймешь, как надо жить. Стряхнёшь со своих ног снежную пыль и войдешь в чистый мир.
  Дай Бог вам найти к нам дорогу. Это не просто, это надо заслужить. И у нас бывают беды и несчастья, но они вызваны прошлым. И если человек не хочет или не может забыть прошлое, то оно пробирается неведомыми путями к нему.
  Умей забыть тяжёлое прошлое в своей жизни, грешное прошлое. И тогда успокоишься, перестанешь страдать, и будешь жить, как положено.
  Пусть твои слова и мысли будут похожими, а поступки будут соответствовать твоим замыслам. Не завидуй, и не соперничай, вспомни, что всё это мельтешение, суета сует. Сколько раз тебе об этом говорили. И сотвори из мозаики тёплого прошлого целое и живое
 
  Извини меня читатель за нравоучения. Знания эти не мои, а жителей Атлантиды. А те, в свою очередь, накопили их за годы своего пребывания среди нас и в Земле обетованной.
  И, если слова мои воспринимаются как отражение моей гордыни, прости меня Господи. Ибо это пересказ достойных мыслей достойных людей и просветителей.
  А учиться у Праведников должно всегда.
 
  Мои описания короткие. Они как фотографии или картины художника. Когда по изображённой сцене, или даже портрету можно представить его окружение, вообразить предшествующее прошлое, догадаться о происхождении седины. Увидеть общее, целостное, развёрнутое во времени. И как археологи, изучая раскопки, разглядывая обрывки жизни забытых поколений, восстанавливают картины существования, так и я описываю фрагменты бытия своих персонажей. Детальное описание жизни моих героев для меня непосильно. И не стоит утомлять читателя. У них своих забот хватает. К тому же избранная форма повествования позволяет мне придерживаться предлагаемого свободного сочинения.
  А вам, опираясь на своё воображение, возможно, позволят воссоздать мир, где живут мои герои. Нет, они не беженцы из ада, который сотворился в их сознании. Они просто нашли своё время и место.
  Ещё одно замечание. Почему я сейчас не принимаю художественные открытия прошлого века: абстракционизм, кубизм и прочие тогдашние авангарды. Хотя признаюсь, был поклонником и любителем. Наверное, такие творения пробуждают сознание, приводят к раздумьям, вызывают ассоциации. Но я не нахожу в них красоты, не чувствую их звучания.
  А полярные просторы, небо с живыми звёздами и стаи перелётных птиц, красивы. .Здесь дальше от грешной земли и ближе к Богу.
 
  Я расскажу о жизни атлантов, не всех, а только близких мне. Всех их не пересчитать.
  Расскажу не о судьбах, а лишь об отдельных событиях в жизни моих знакомых. Эти события сохранились в их памяти навсегда. Нестираемая память привела их в Белую Атлантиду
  Они помнят прошлое, они пытались прижиться в настоящем. Но Белая Атлантида единственное место, где они успокоились. Правда, прошлое время от времени врывается в их жизнь. Но всё дурное и вызывающее страдание, они гонят прочь. ”Мы это пережили, выстрадали”, - говорят он и гонят прочь.
  Некоторые из них, из пришельцев, уехали на материк, но при желании могут возвратиться. Другие остались там, в прошедшем продолженном времени.
 
  Падают, падают снежинки, собираются в блистающий покров и совместно существуют. А когда придёт тепло, побегут ручьи. И снег исчезнет. Не останется ни одной снежинки.
  Но для них начинается новая жизнь в ином бытии.
 
  1. ИСТОРИЯ АННУШКИ, РАССКАЗАННАЯ ЕЙ САМОЙ.
 
  Как начиналась самостоятельная жизнь Анны Александровны Мочаловой.
  В сорок третьем военном году в городе Архангельске жила-была Анна Александровна Мочалова, двадцати лет отроду. Она выглядела русской-русской, беленькой-беленькой и красивее чем она вырастет только её дочь Оля, да и то через много лет. Анна проживала в семье с матерью и бабушкой, и они к счастью не голодали и не мёрзли в зимние ночи.
  Жили они втроём: Аннушка, мама и бабушка. Жили в Соломбале, на острове значит, на противоположной старому Архангельску, стороне. И обладали четвертью двухэтажного деревянного дома, что недалеко от кладбища. Четверть дома, сильно сказано. Две комнатушки и кухня во главе с печкой. К выходу примыкали холодные сени, И во дворе имелся сарай, у каждого их жильцов дома имелся сарай.
   Дети на кладбище играли в прятки, и Анечка играла, когда маленькой была. У могилок росли грибы, но дети их не трогали, мало ли что.
  Женское семейство мобилизовало свои усилия, чтобы справиться с трудностями военного ненастья. Бабушка выращивала еду в огородике под окном. Летом в лесу собирала грибы и ягоды и запасала дары природы на зиму, да вдобавок получала иждивенческую карточку, так что лишним ртом себя не считала, а наоборот втайне гордилась собой по этому поводу.
  Мать до войны симпатичная, с началом лихолетья переоделась в мужские ватные необъятные порты, познакомилась с портянками, напялила телогрейку, поместилась в валенки с галошами и стала похожа на огородное пугало. В таком виде она перешла из бухгалтерии, где выбивала чечётку на счётах, в цех того же лесозавода. С другими женщинами-чучелами она своим багром подтягивала брёвна в бассейне, которые дальше перемещались по технологической линии. Женщины, забыв о своей женской сути и роли, вкалывали и получали рабочие карточки. А когда стали распределять ордера на промтовары и американскую помощь, то женщины-рабочие получали ордера в первую очередь, а не как учителя или врачи.
  Отец Ани служил молодым капитаном и ходил под английской и американской охраной, что дополнительно раздражало немецкие подводные лодки. За ними охотились подлодки и карманный, как его называли, линкор “Адмирал Тирпиц”, да ещё самолёты-стервятники, которые гнездились в Норвегии. Подводные лодки собирались вместе в волчьи стаи, так они себя сами именовали, и были безжалостны. Волчьи стаи нападали на караваны судов, как хищники, и уничтожали союзников.
  Капитана Мочалова считали бесстрашным, английских и американских моряков тоже считали бесстрашными, поэтому они и не дожили до конца войны, В сорок четвёртом году погиб капитан Мочалов и утонул, царство ему небесное.
  Лет через десять в Северном морском пароходстве, тогда оно называлось государственным, появилось судно “Капитан Мочалов”, приписанное к Архангельску, родному городу славного моряка, к родной земле, где ему следовало покоиться в назначенный срок, если бы всё было хорошо. Те, кто остались в живых из моряков, как рядового, так и офицерского состава, кто ещё служил и отслужившие, увидев судно в Северной Двине или в мировом океане, говорили: “Я его знал”. А, кто имел возможность, пристроившись на берегу родной реки посидеть за горькой, а в Архангельске все пьют, поднимали третий стакан, за тех, кто в море, и за тех, кто там остался. Они тоже в очень дальнем плавании. Некоторые, знали капитана Мочалова и вспоминали, а товарищи, не знавшие его, сочувствовали, как принято: светлая ему память и попутный ветер в тех неизвестных морях.
  Сама Аннушка к настоящему времени была студенткой, и добросовестно учила английский язык.
  Детство Аня провела между городом и деревней, как говорится, откуда родом её бабушка и мать. Девочка умела доить корову, иногда со старшими вставала рано, Бурёнку ждать не заставляла. Знала, что берёзовые веники грамотнее вязать в июне, картошку нужно сажать не как поморы, по-глупому, ткнул колом, в землю, бросил клубень, пусть растёт. А сапоги надо сушить солью, в сырой сапог на ночь соли насыплешь, а утром сапожок сухой, можно и пшеницей сушить, да где её взять в военное время, зерно-то съедобное. Да у нас и в мирное время пшеница не родит, как хотелось бы. Лишь после войны попробовали привить пшеницу к архангельской земле повсеместно, с учётом указаний райкома и учения академика Лысенко, он на все руки мастер.
  Аню к труду приучили, тогда многие деревенские трудились не за страх, а за совесть. Это позднее они превратились в беспробудных пьяниц
  Детство, оно и есть детство – счастливое, даже у беспризорников. К тому же детство Аннушки пришлось на мирное время. И всякие жизненные трудности были не про неё.
 
  В Архангельске, в мирное время, Аннушка любила со всеми старшеклассниками ходить на демонстрации по улице Павлина Виноградова, по Павлиновке, и петь бодрые советские песни. К Павлину Виноградову Аня относилась с личной симпатией, он тоже был моряк, но невезучий. Всего четыре дня командовал флотилией и докомандовался, флотилию разгромили. Аня все морские истории узнавала от отца, в школе ничего подобного не рассказывали.
  Аня боялась немцев и любила, конечно, в кавычках, англичан и американцев. Англичане до войны вели себя нагло и посылали пугающие ноты, но с началом войны поумнели и стали союзничать, чтобы сражаться вместе. Союзники привозили продукты, для фронта и тыла и для заключённых, а также имущество необходимое в войне.
  Ещё Анна ненавидела финнов, как и все советские люди, потому что они яростно сопротивлялись нашим в тридцать девятом году на линии Маннергейма, и убивали красноармейцев. - Ненавижу белофиннов, - говорила Аннушка.
  Комсомолка Мочалова была патриоткой и хотела отдать жизнь за Родину или за Сталина. Но когда бабушка от недоедания или от несознательности обзывала товарища Сталина чёрножопым, Аннушка делала вид, что не слышит.
  Иногда Анна забывала об общественном и передовом и мечтала о личном. Но в те времена девушки вели себя порядочно, поэтому мечты у Аннушки тоже рождались порядочные. Ей хотелось встретить красивого парня, с радостью выйти за него замуж, и, в последствии, хранить ему верность до гроба. Современные девицы рассмеются и скажут – Ну и дурочка ваша Аннушка.
   А большевики хотя и подменили Бога, но Святое Писание использовали в своих целях, и тоже требовали порядочности от девушек. Потому что порядочные граждане везде требуются и в любое время, лишь бы они своё место знали. Порядочные меньше воруют и больше работают. Люди придерживались партийных истин, которые не противоречили совести. Раньше так и говорили, я – девушка честная или она – девушка честная. Понятно присутствовали и другие женщины – изменщицы, и шлюхи, и оторвы портовские, но с них пример не брали.
   Не будим судить солдаток и овдовевших вдруг и сразу, и разлучённых насильственно, не говоря уже о несчастных в местах лишения свободы.
  Потом, после войны, кукловоды развратили голландских баб и шведских и прочих европейских, а бабы, дуры и похотливы и к распутству склонны. Затем европейцы принялись и наших женщин развращать, а у нас к тому времени условия созрели. Осталась вся надежда на вымирание падших.
  Анна Мочалова была честная до сих пор, ждала скорой победы над зверскими немцами, а после победы встречи с красивым парнем, который вернётся с фронта целым и невредимым и без единой царапины. Они познакомятся и поженятся, и он убедится, что она честная, и будет её ценить вдвойне.
  Анна стремилась на фронт, но мать с отцом не отпустили её к добровольцам. Отец даже прислал специальное письмо, когда его корабль зашёл в Мурманск.
  Капитан Мочалов посоветовал ей лучше учить английский, пригодится в обозримом будущем, когда Советский Союз наведёт справедливость во всей Европе, то многих придётся допрашивать, а английский язык в Европе знаком. И англичане нынче люди как люди, с ними тоже следует общаться по дружески. Но придёт время англичане, и американцы покажут зубы.
   А добровольцев пусть забирают с немецкого отделения, потому что именно с германцами и им подобными, мы воюем в настоящее время.
  Студентка Мочалова постоянно дежурила в госпитале, помогала в больничном хозяйстве и сдавала собственную кровь для спасения раненых, писала письма вместо красноармейцев, оставшихся без сил или потерявших соответствующую руку. В тумбочке у Аннушки всегда стояла наполненная чернильница и хранилась ученическая ручка с пером “рондо”, которым ей нравилось писать. Аннушка выпьет кружку хвойного настоя, чтобы цингу отвести, и за работу.
  И на ночь глядя, или ни свет, ни заря стремилась Аня через весь город к своим подопечным, защитникам родины, выведенным из строя.
  Во время войны город выглядел нищим и измученным, грязные и бледные улицы походили на использованные бинты, и слышалось, как город стонет и вздыхает по ночам. Аннушка тоже вздыхала, видя такое состояние города.
  Но с весной город поправлялся, и природа помогала жителям, свои же люди. И крапиву можно собирать, щи варить, и огород пробуждался, лес пособлял, и река. Женщины рыбу ловили, раньше рыба в Двине водилась. Это её Хрущёв отравил в начале шестидесятых, когда наверху реки комбинат построили и сдали его досрочно, построили через жопу, без очистных сооружений и вся производственная отрава в речку направилась. А раньше рыба в реке водилась и сёмга и стерлядь царская.
  Кинокартины Аннушка смотрела часто, несколько раз подряд одни и те же, во-первых, в госпитале показывали, во-вторых, соседка - билетёрша. И с лекций могла убежать и на ночной сеанс пойти, если, по отзывам, фильм стоящий. Можно было выучить все песни киношные и шутки, так и делали, как услышат по радио или на стороне, так и подпевают. И наизусть кинофильмы помнили.
  И если взвесить и оценить мысли и настроения Анны Мочаловой в ту пору, то можно утверждать, что Анна сознавала себя счастливой, но почти счастливой, конечно, в пределах разумного. И её персональное счастье дополнялось важным событием.
  Аннушка вдруг почувствовала себя значительной, как будто увидела свой портрет на доске почёта, и полезной как другие девочки из института, но не все, а только те, которым доверяет партия и правительство. Девочек назначили переводчицами и прикрепили к английским и американским морякам. Они, как положено, подписались под всеми бумагами и обязались докладывать о каждом слове союзников. И в одиночку с англичанами не встречаться, писать рапортички о каждом дне своей работы с несоветскими по воспитанию гражданами, но только когда придут домой и наедине.
  Студентки-комсомолки понимали, что им оказано высокое доверие и что они на переднем крае борьбы с врагом, который затаился и принимает разное обличье и ничем не брезгует. Англичане, правда, союзники, но в их рядах могут оказаться и, наверняка, уже оказались шпионы и агенты со специальным заданием, которые всегда готовы бороться с социализмом, а потом и с коммунизмом, в отдельно взятой стране, понимаете, в нашей Советской стране.
  Но что за парни эти моряки: ”Ай эм бритиш офисэр Джеймс Кеннеди. Только в море, только в море, безусловно, это так, только в море, только в море, может счастлив быть моряк”. Англичане удивили вежливостью и вообще. Подарки привозили, и некоторые девочки брали, ну все брали. А кое-кто из девочек даже влюбился, не отдавая себе отчёт и тайком. Начальству об этом не докладывали и не выдавали друг друга.
  Моряки дарили и тушёнку, и шоколад, а иногда преподносили английские иностранные духи, что, между нами, не хуже “Красной Москвы” и к тому же бесплатно. И дарили, не так как вы подумали, ты мне – я тебе, просто дарили и всё. Так поступают английские джентльмены.
  Аннушка однажды с таким мальчиком работала, закачаешься. И потом встречалась с ним при каждом заходе его корабля. Он целовал руки и шутил на английском языке и напевал, тоже на английском. Аннушка одну из песен запомнила: “Очень хорошую рубашку дед мне на память подарил, а по той рубашке бегали букашки и дед ногами их давил”. И если бы у него была круглая американская гитара – банджо, он бы исполнил эту песню, как пели её в кинофильме “Джордж из Динки джаза”, откуда происходила эта смешная песня. А вспомнить эту песню Анне придётся при других печальных обстоятельствах, потому мы и задержались на этом Джордже.
 
  Студентки улучшили свой английский и выглядели привлекательнее, чем до служебного знакомства с англичанами. Они трудились добросовестно, а как же иначе и вносили свой труд в копилку общей победы. Шла война, окрепшие после избиения полководцы, наступали не жалея советских солдат, такова жестокая необходимость. И побеждали немецких оккупантов, под руководством наиболее прославленного верховного главнокомандующего товарища Сталина. Всё шло своим чередом. К войне привыкли, приходили синеватые похоронки, но беда уже стала личной, и не охватывала население от мала до велика. Только что и скажут: у Чуповых или Поповых горе. Но общее настроение улучшилось, и надежда на победу окрепла.
  И кормить стали лучше, и помощь получали, какю-никакую, личные огороды заиграли свою роль, и лес раздобрился.
  Призывали на фронт молодняк, но новобранцы уже были уверены, что получат личную винтовку или даже пулемёт и не нужно будет ждать, когда убьют соседа, как в начале войны, когда одна винтовка приходилась на двоих, а то и на троих. Ну, скажем на Синявинских болотах под Ленинградом. Безногий Кузнецов такого наговорил.
  Замечено, что раненые при наступлении, поправляются намного быстрее отступающих, получивших ранение. Так и наши те, что в тылу, подняли головы
  Ура, мы ломим, гнутся шведы, которые если разобраться тоже германцы. Кончалась ночь и такое сравнение понималось архангелогородцами, привычными к долгим северным сумеркам. Прорвёмся, вынесем всё, так решили советские люди, братья и сёстры товарища Сталина, он сам их так назвал. Будет и на нашей улице праздник, победа будет за нами, он сам об этом сказал.
  А пока жизнь текла как Двина, новая и одинаковая в одно и то же время. Наступило лето сорок четвёртого, до победы, до мирной жизни, ждать оставалось недолго.
  Наступило лето, лёд по Двине ушёл, и унёс холод. Засинели, засветились белые праздничные ночи и тепло и всё цветёт, зелень здесь нежного окраса. И хлебные карточки стали весомее.
  Но вдруг пришла беда, девочек-переводчиц арестовали. Почти всех арестовали, и заменить их не составило труда.
 
 
 
   Аннушка под следствием.
  Люди-портреты на стене, товарищи Ленин и Сталин, и товарищ Дзержинский были знакомы Анне Мочаловой с детских лет. Аннушка ещё знала в лицо Карла Маркса и Фридриха Энгельса, а также героя-наркома Ворошилова, но они в кабинете следователя не водились. Люди-портреты внимательно слушали допрос гражданки Мочаловой и заставляли Аннушку нервничать дополнительно.
  Следователь обычно начинал допрос с вкрадчивого любопытства: “Что английский член лучше?” Анна сразу же заливалась слезами, не зная в чём признаваться. А другие вопросы казались, совсем губительными: какие она получала задания, с кем связана?
  Следователь имел вещдоки и улики, которые изобличали Мочалову. В его руках оказалась поздравительная открытка, которую она передавала с одним матросом в Англию своему знакомому Тому Бёрнсу (оказалось такое совпадении фамилий с известным поэтом, но следователь такой факт пропустил). А в открытке чёрным по белому красовалось: “Жду ответа, как соловей лета!”, но зато на русском языке понятным следователю.
  А Бёрнс плюс Мочалова равняется организации, а также равняется статье пятьдесят восемь, пункт одиннадцатый. Мочалова на первом же допросе чистосердечно призналась, что открытку писала она и почерк её. Но не отвечала, что она хотела этим сказать на самом деле и не помогала следствию. Гражданин начальник особо не избивал, грех жаловаться. Правда, когда из себя выходил, мог стукнуть. Аня его понимала. Но тяжёлыми предметами не бил ни по почкам, ни по печени, чтобы больно и с последствиями, хотя и без синяков. Не то, что другие следователи, после встреч с ними, девочки кровью писали. Выходит, что Мочаловой повезло.
  Аннушка выросла высокой и ещё не набрала женского веса и нужных изящных форм и поэтому не нравилась мужчинам-чекистам. Раньше как оценивали дамочек, губы - бантиком, попа - крантиком, ноги – бутылочки. А женщин мускулистых и атакующих, называли конь с яйцами. Анну чекисты не замечали, несмотря на её большие глаза окраски летнего неба над Белым морем. Но Тому Бёрнсу всё в ней нравилась, Он её в глаза целовал, но, разумеется, когда она их закрывала, и руки целовал, что было не принято при советской власти.
 
  В камере насчитывалось душ семнадцать, да ещё предлагались свободные плацкартные места. И не возникало причин укладывать Анну рядом с парашей как слабую и беззащитную и чтобы указать ей положенное место в закрытом сообществе. Но она и так знала своё скромное место.
  На дворе стояло какое–никакое, а лето. В камере жить можно, от холода никто не страдал и не кашлял. Аннушка всё время голову вычёсывала – вшей боялась, больше чем крыс, что под полом пищали. К счастью гребень не отобрали, опять повезло
  Лампочки светили круглые сутки, но Аня привыкла к такому неудобству и не беспокоилась. Её другое пугало, говорили, что некоторых заключённых водят на допрос голыми, и Аня нервничала от возможного унижения, вдруг и её опозорят, вдруг и с ней такое случится. Аннушка едва пережила первое общение с тюремными порядками, ещё в “сборке”, куда она случайно попала. Ужас, команды вспоминать страшно: “Нагнись, раздвинь ягодицы, присядь”. Мама родная.
  Своим поведением и всхлипыванием Анна мешала следователю работать. А если приведут нагишом, то она ещё больше будет ныть и ещё больше раздражать следователя, он может психануть, и ей плохо будет. И Аннушка боялась воображаемых последствий.
  Вот жена врага народа и профессора Попова могла бы пройти и голой, с неё станется. Она выглядела лет на сорок с небольшим, а муж-вредитель, говорят, заметно старше. Его завербовали в шпионы, и он стал врагом народа. А подкупили его англичане ещё в гражданскую войну, когда в Архангельске самозванцы провозгласили самостоятельную республику, а главой назначили наймита Чайковского. Англичане шли на всё, чтобы создать в Архангельске свою колонию. Там у себя в Англии они призывали в экспедиционный корпус курносых англичан, которые походили на русских. А русскую церковь заставили приветствовать их наглое вторжение. Говорят, даже какой-то поп стоял на камне у Соловецкого монастыря и благословлял их, когда они то ли уходили, то ли приходили.
  Ну и чего он добился, чего достиг? Сейчас на Соловках Школа юнг, а иконы вместо мишеней пригодились, кому это старьё нужно. Монахов и прочих священников товарищ Ленин уничтожил, лично приказ подписал, потому что церковники не верили Ленину, а верили Богу и своей религией причиняли вред народу, как опиум причиняет вред здоровью.
  Во главе республики стоял эсер Чайковский, но не родственник известного музыканта, гордости советского народа, который к тому времени умер, а, к сожалению, однофамилец.
 
   В последствии завербованный Попов, пресмыкался рядом с вредителями всех мастей с далеко идущими антисоветскими замыслами. Тогда он ещё не назывался профессором – это ему всё советская власть дала. Однако сколько верёвочке не виться, конец найдётся. Спустя много лет, чекисты раскрыли и разоблачили замаскированного, так называемого, профессора. Он оживился, когда в Архангельске появились союзники, и среди них затесавшиеся английские разведчики-сервис, которые не прекращали свою двусмысленную и двуличную деятельность, несмотря на наличие общего врага в Германии. Попов был замечен и на Бакарице, где разгружали суда, и у здания пароходства рядом с памятником Петру. При этом был установлен краткий устный контакт Попова с одним из американских военнослужащих. Возможно, они договорились о встрече.
  Ему бы явиться заранее с повинной и чистосердечно признаться и покаяться, всяко, учли бы, при определении наказания, лет на десять могли срок скостить.
   Попов не знал, что в НКВД известна вся его подноготная и спокойно разгуливал на свободе, замышляя шпионские намерения. И чекисты приняли меры.
  А жена профессора Попова походила на жену греческого бога Зевса, с картины неизвестного художника. Она выступала гордо и имела подтянутый живот, хотя и рожала, а также привлекала выдающейся грудью, которая выглядела моложе своих лет. Охранник, по кличке Домовой, лыбился – с такой грудью только родину защищать и, если бы она не шпионила, то он, Домовой, пошёл бы с ней в разведку. При этом он увлечённо играл в карманный бильярд, не обращая внимания на осужденных. И для Мочаловой у него нашлась поговорка: ”Мужики не собаки, на кости не бросаются”.
  Сын Поповых с первых дней находился на передовой, потому что дети за родителей иногда не отвечают, и по странному стечению обстоятельств до сих пор не имел ни контузий, ни ранений. Он писал родителям письма, не понимая положения вещей, но письма до адресата не доходили. Однако письма играли положительную роль и полезно использовались следователем Хомко. Таким образом, сотрудники знали о контактах сына с преступными родителями, но в интересах следствия ждали удобного момента для использования и разоблачения.
  Попова, жена предателя, не хотела признаваться в шпионских связях со своим мужем, не признавалась и не подписывалась, как должны делать все советские люди, и ставила личные интересы выше общественных. А когда ей объяснили, что и сыну не долго маскироваться под фронтовика, она, заметно растерялась.
  А молодой Аннушке сам Бог велел растеряться. Но Анну поддерживала надежда и бабушка, которая являлась ей во сне.
   
  Первое время девочки надеялись на скорейшее освобождение от подозрений. Онибыли уверены в том, что органы дознания быстро и справедливо разберутся в ошибках отдельных сотрудников и отпустят их, заканчивать институт по избранной специальности, а может, что лучше, сразу отправят на фронт Они ждали положительного решения и нервничали, а когда волнение возросло, студентки написали письмо дорогому товарищу Сталину лично. И, не обвиняя НКВД в городе Архангельске, просили как можно скорее отпустить их и отправить в действующую армию или в тыл противника повторить подвиг Зои Космодемьянской или Александра Матросова.
 
  Аня постоянно думала о матери и о бабушке, как они там одни и как бы огород не обворовали. Отец на своём корабле приходил в Мурманск. Но заглянуть к своим не имел ни какой малейшей возможности. Однако, деньги по военному аттестату выдавали регулярно и с учётом собственного дохода – Мочаловы держались, но хотелось поесть досыта, наесться..
  И беспокойство не покидало, как бы хлебные карточки не потерять, как бы жулики в дом не забрались, хотя, что там брать.
   Аня вспоминала американское пальто, которое она получила по ордеру, случись с ней, беда мама пуговицы переставит и сможет носить.
 
  Девочки в камере обжились и не то чтобы подружились с бывалыми зечками, но перестали их бояться. Привыкли и к другим поражающим обстоятельствам. И когда Домовой внезапно входил в камеру и заставал кого-нибудь на параше, то они не визжали в ужасе. На что гражданин начальник говорил: ’Какай, красавица, какай”.
   Бабы-сокамерницы, имевшие не одну ходку, жили в изоляции без страданийи, иногда даже веселились. Жизнь для них привычная и не возбранялось веселиться, даже по незначительному поводу. Анна узнала песню, с которой её познакомил Том. Но блатарки пели на русском языке,правда, изменили содержание на более подходящее к месту содержания: “в нашем ресторане Таганка очень хорошие щи, картошка гнилая, капуста гнилая и щи хоть жопу полощи”. Мелодия звучала та, что напевал Том и, если бы у него была американская гитара банджо, то он спел бы на английском языке про деда Джорджа. Аннушка удивлялась, откуда за решёткой знают новую иностранную музыку.
  (Бывалый читатель скажет: “Остановись, все вместе, и вновь задержанные, и рецедивистки, и этапники. А где временное содержание, где следственный изолятор, где адвокаты, в конце концов? “
  Где, где, в Караганде, с кайлом в руках. Ещё и разделения режимов не произошло на общие, усиленные, строгие, особые. И существовал одинаковый порядок, одинаковый мёртвый дом.)
 
  По ночам Анна погружалась в сны-сновидения. И видит Аннушка и чувствует, будто она непонятным образом из камеры летит домой. Всегда светло, даже если тучи хмурятся, но над ними всегда солнце. Летит она не птицей, а человеком, Анной Мочаловой над родной Двиной в Соломбалу. И хотя не ходит по земле, но слышит, как скрипят деревянные тротуары от проходящих людей, и вдыхает запах свежих опилок, которыми обычно засыпают на здешних улицах грязь. Анна гуляет по своим местам и дом навещает и со своими родными находится, радуется, что они живы и здоровы и заняты своим обычным делом, Анна успокаивает их, я тоже жива и здорова. Но для близких Аннушки нет, и слова её не звучат. Бабушка и мама мимо проходят и в огороде копаются; а на кустах уже крыжовник краснеет.
 
  Анна Александровна, во сне часто встречала бабушку. На дворе зима, но солнце светит. Бабушка сидит на лавочке у дома. Одета в шубу из снега, шуба ладная и каждая снежинка на солнце сверкает. Лицо у бабушки доброе и она что-то говорит внучке. Но Аня проснётся и не может вспомнить бабушкиных слов. Но после таких встреч, Аня просыпалась свежая и спокойная, И верила, всё обойдётся и её минует злая участь.
 
  Анна всё время молилась Богу, “Отче наш” шептала и “Верую” и “Пресвятую Троицу” молила, главное слова молитвы в уме про себя проговаривать. Аня не признавалась ни в школе, ни в институте, что тайно верит в Бога и скрытно ходит в церковь. И уж в тюрьме ни кому откровенно не признавалась, а то следователь пронюхает и лишний срок намотает. Тем более что в Бога она верила не регулярно, а только когда беда приходила. Ставши комсомолкой, Аннушка убедилась, что религия противоречит здравому смыслу, что это поповщина и мракобесие. Но сейчас пришло несчастье, и надеяться больше не на кого, Господи спаси и помилуй.
  Аннушка не могла взять в толк, что же случилось. Она была вежливой искренне, а не внешне, слушалась старших, вовремя вступила в комсомол, помогала Родине с началом войны, конечно недостаточно, а по мере сил. И вдруг тюрьма.
  Бабушка иногда говаривала: ”От сумы и от тюрьмы не зарекайся”. Но Аня полагала, что такое предостережение относится к мужчинам, потому что они главные в жизни и имеют собственное мнение, которое иногда противоречит общему мнению. А иногда могут и натворить что-нибудь.
  Она ничего не могла поделать, чтобы освободиться и уйти домой, ей не верили, а обвиняли в преступлении. Анна не понимала, почему она в исключительном положении, ведь вела она себя правильно, как требовалось.
   
  А, на противоположной стороне, следователь Хомко жил своей личной жизнью и исполнял служебный долг. Он рассчитывал, что его отметят по завершению дела. Должны поощрить или даже наградить, а почему не наградить? Чем он хуже других? Другие ходят в орденах и медалях, боевыми наградами звенят, и зарабатывают почести в тех же органах, откуда и он. Ему предоставят слово, а он в ответ с достоинством скажет, что это его скромный вклад в победу над фашизмом. Он таки да защитник родины.
  Хомко служил добросовестно и находил удовольствие в работе. До войны он служил в Киеве и трудился не за страх, а за совесть. И помнил как по результатам тридцать восьмого года, получил благодарность и очередное звание. В торжественной обстановке сотрудникам зачитали телеграмму Товарища Сталина: “Молодцы украинские чекисты, поработали на славу”. И ему лично объявили благодарность. Он знал, как работать с вражеской сволочью.
  Следователь видел Мочалову худой, трусливой и вечно ноющей, считал её предательницей и проституткой. Если бы она походила на Попову, другой коленкор, тоже вражья морда, но смотреть приятно.
  Внешний вид Мочаловой вызывал в нём раздражение. В то же время он понимал, что если бы они пересеклись в другом месте и в другое время, короче на свободе, то Мочалова с ним бы и разговаривать не стала, мерзавка. Бить её, он не бил, но раздражения не скрывал.
  Аннушка с детских лет знала мат и вариации на хулиганскую тему, и прочую нецензурщину, но как крыл следователь, как крыл следователь. От страха в груди комсомолки Мочаловой холодело, а горло словно замерзало, перехватывало горло, слова вымолвить не могла. Анна отключалась, ничего не слышала и не видела. А в камере, между прочим, матом не ругались.
  Но зато не бил и за это спасибо. Она решила всё подписать и признаться в том, что нужно следователю, как сделали другие девочки, дальше что будет, то и будет, может быть, в живых оставят.
 
   Старший майор Салтыков.
  Наконец-то, он старший майор, а говоря по-новому, генерал-майор, конечно, по-новому звучит лучше, и погоны. Как хорошо быть генералом, как хорошо быть начальником управления, самым главным в управлении.
  Илья Павлович Салтыков установил правилом посещать объекты без предупреждения, замерить температуру, как он пояснял. И не хотел знать обстановку из причёсанных докладов и сводок, среднюю температуру по больнице, как он пояснял. Проверял, копался, щупал, держал руку на пульсе. Сегодня он посетил следственный изолятор и внутреннюю тюрьму, с её коридорами и переходами, где, казалось, не ступала нога человека. Вздохнул запах, отбивающий камерную вонь, потом запах баланды, ну и жратва, етьба, как её называют. Открыл одну дверь, другую, кивнул, вскакивающим в приветствии подчинённым, и зашёл в тот самый кабинет, где безнадёжно съёжилась подследственная Мочалова. Дверь не скрипнула, и Салтыков скривился, увидев говорящую задницу следователя. Тот, собирая на полу бумаги, сброшенные ветром со стола, продолжал кричать. Из-за стола выглядывала только задница.
  Салтыков гордился принадлежностью к НКВД, и ощущал значительность своей организации. Он хотел, особенно, когда стал большим начальником, чтобы его подчинённые осознавали свою значительность и отвечали высоким требованиям. До недавних пор сам проводил политучёбу, не всегда, разумеется. А по молодости строем водил рядовой состав в театр на дневные сеансы и даже заставлял посещать музей.
  А тут, говорящая задница, ещё бы ветры пустил. Чекист, прежде всего, должен выглядеть мужчиной, должен нравиться женщинам, от него должно пахнуть одеколоном, а не нести перегаром. А тут, задница.
  Салтыков не рассуждал о злом добре и добром зле и вообще не любил “размышлизмы”. Он любил интересную жизнь со всеми её обстоятельствами и событиями, которые он понимал и предвидел, умел преодолевать их или подчиняться им. С начала службы Илье Салтыкову удавалось обходиться без насилия над людьми находящимися в его власти, почти всегда без насилия. В последние годы с человеческим материалом он общался не часто, подозреваемые, подследственные, осужденные воспринимались им как фамилии или клички, а затем как цифры, с которыми они и заканчивали путь, в стране за колючей проволокой с биркой, заполненной простым карандашом и прикрученной к ноге.
  По молодости и тем более с накоплением стажа, лагерными словечками и понятиями не пользовался, которые так и липли от оппонентов к сотрудникам, и по фене не ботал, чтобы в доверие войти к блатным и приблатнённым. А на мат срывался, только когда не мог других слов подобрать или из себя выходил. Но и товарищ Ленин матерился, в конце концов.
  Салтыков считал, что он необходим НКВД и что нашёл себя, и видел своё призвание в борьбе под руководством старших по должности. Набираясь опыта в стенах родной организации, он вовремя перестраивался в правильном и требуемом направлении, что означает – развивался. В своих недостатках он признавался только сам себе. Вдруг пробуждалось в нём сочувствие к соцвредам и отдельным политическим, которым корячилась пятьдесят восьмая статья. И жалко их становилось по человечески, потому что он представлял ближайшую судьбу осужденных. Но, всегда присутствовало, всё ставящее по своим местам, НО.
   Понять их можно, но простить нельзя, потому что невозможно.
 
  Высший разум в Москве задавал цель, и система нацеливалась. Система, которая имела качества, присущие только системе в целом, и не одному человеку в отдельности. Позднее учёные придумают Теорию систем, будут дискуссировать о значениях понятий, о структурах и связях в системах и найдут слово – эмерджентность, что и означает качество присущее только самой системе. А советские чекисты дошли до таких идей сами, своим умом. Критерием теории является практика, которая тут как тут.
   “Черти драповые, вы сами не знаете, что натворили” – восхищался Максим Горький создателями такой системы на Соловках. Чекисты поаплодировали пролетарскому писателю, и отправились исполнять свой долг, бодро шагая по затоптанному кладбищу, в одной из могил которого покоился, московский дед Корелина, Аким Емельянович Дворецкий.
  Да, кто такой Корелин? Свой, из наших, мы с ним позже познакомимся.
 
  На заре туманной юности, когда Салтыков этапировал осужденных на Соловки и пил водку с местной охраной и слушал их, но ненавидел их похвальбу. Не то чтобы ненавидел, а брезговал, слово брезговал, будет уместнее. Нельзя, не по-людски, привязывать нагишом, даже классовых врагов, к деревьям и обливать водой, чтобы комары высосали всю кровь; нельзя сральню в часовне устраивать. Но водку с ними пил и помалкивал и закусывал.
  Салтыков в Бога не верил, прока от него нет. Но на сирых и убогих, также обманутых и одурманенных поповщиной, не боящихся ни партийных, ни внутренних органов, которые детей тайком крестили или всенощную простаивали, смотрел спокойно. И не понимал, почему их надо бичевать, как рьяно советует воинствующий безбожник, обрезанный Емельян, так называемый, Ярославский и Устав ВКП(б). И здесь чутьё его не подвело. В сорок третьем разрешили в Бога верить. Но на коммунистов и комсомольцев, пионеров и октябрят, сознательных рабочих и крестьян данное разрешение не распространялось.
  Салтыков удовлетворялся, когда принялись отстреливать начальство и лично знакомых Соловецких, Раппорта, Бермана, который вредителей по глазам узнавал, и знакомых из Москвы, которые ”чистыми руками” уничтожали классовых врагов.
  А Ежова жалел. Как заразно больного. Илья Салтыков встречался с Николаем Ивановичем и в Москве и в Архангельске неоднократно. Ежов одно время совмещал руководство основной, важнейшей в стране работой, и заправлял водным транспортом, в чине наркома. А Салтыков в тоже время по своей линии опекал моряков и речников. Ежов был маленький, а пил как большой, после первой же рюмки становился человеком, человек как человек и страха не внушал. Его не стоило заплёвывать и избивать на его последнем пути по коридорам, чем он хуже других, его бы излечить и в глухомань засунуть, пусть стихи выкрикивает в избе-читальне.
  Но единодушно, со всем советским народом, старший лейтенант Салтыков требовал смерти врагам народа, вредителям, шпионам и восхищался красноречивым Вышинским.
  Салтыков всегда ощущал правоту Советской власти. Существовали реальные враги, заговоры, сопротивление. С ними жестоко обращаются, да они по-другому не понимают.
  Взгляните на вещи с исторических позиций. Со всех сторон окружены врагами, поляки чуть ли не сотню тысяч пленных красноармейцев голодом уморили, по английской команде. Россия Финляндию создала, а им мало, давай больше, войной на нас попёрли и в зверствах немцам не уступают. Эстонцев в Талин не пускали, пока он шведским был, а теперь это враги и предатели. А немцев мы разобьём окончательно.
 
  Салтыкова возмущало и даже злило отношение некоторых военных, бывало и гражданских к чекистам, вам бы в окопы, а не в тылу отсиживаться.
   Во-первых, он знал, как вели себя чекисты на фронте, ни шагу назад. Во-вторых, он сам неоднократно просил и требовал отправить его в действующую армию. Но его осадили, будь там, где приказано. Оставалось взять под козырёк, слушаюсь.
  Чекистов поливают грязью враги и продажные твари, а также невежды и глупцы.
   
  И уместно вспомнить ещё одно событие, которому минуло несколько лет, но последействие незабываемого случая проявятся в текущем времени среди тюремных стен и казённых запахов. Интересно вспомнить, так как пережитое Салтыковым по сюжету свяжется с забитой студенткой Анной Мочаловой.
 
  За неделю до сегодняшних событий начальник Управления Салтыков стремительно посетил следственный изолятор. У него была своя практика воздействия на подчинённых и создания напряжённости. Перенял ли он такую практику, да, наверное, перенял у старших товарищей. Стремительно промчал по тёмным и по светлым коридорам, и безжизненным закоулкам. В таких закутках охранники иногда били подследственных и осужденных, чтобы злобу сорвать и разрядиться. Злобу на начальство или на жену или на бабу, с которой трёшься пять лет, а привести некуда, или топить в своей халупе нечем. А некоторые удовольствие получали и без такого удовольствия скучали.
  Такие закоулки у заключённых назывались “кричи-не-кричи”, кликуху кто-то с воли занёс, и прижилось, “кричи-не-кричи”. И пролетая, между прочим, совсем не тёмный угол, Салтыков засёк и оценил горькую немую сцену, пантомиму.
  Прекрасная даже в рванине, жена профессора Попова, защищала своё, уже ненужное женское целомудрие. Античная богиня Попова сражалась против вонючего вертухая не на оставшуюся жизнь, а на смерть, пусть немедленную.
  Салтыков сгрёб охранника за шкуру и справедливым, на этот раз, ударом превратил его лицо в дерьмо. А сопровождающие лица потоптали сослуживца, чтобы угодить товарищу генерал-майору, и заодно злобу сорвать на свою собственную жизнь. Салтыков слышал поросячий визг за спиной: “Она сама! Она сама! “
  Эпизод с Поповой задержался у Салтыкова в памяти до ужина и напомнит о себе при допросе всё той же нашей Аннушки.
 
  Другая история, которая повлияет на судьбу Аннушки, случилась с Ильей Салтыковым холодной осенью тридцать девятого. Вместо негодяя и пьяницы Ежова, которого настигло справедливое возмездие, НКВД возглавил выдающийся организатор Берия, тоже грузин.Тоже грузин, как и сам товарищ Сталин. ( Помните сразу после смерти Сталина, многие были уверены, что главным назначится Берия, тоже грузин, как и сам товарищ Сталин.)
   История торчала как заноза, как урок, как напоминание, как предостережение.
   Обычным неприветливым, но ещё не зимним днём, Салтыков засел за бумаги, предполагая работать допоздна, как было принято.
   Противный резкий звонок, от которого вздрагивают, вонзился в тишину, подкинул Салтыкова и разлил чай.
  - Салтыков? – властно рявкнула трубка.
  - Так точно, - Салтыков узнал голос из дома на площади Дзержинского.
  - Из Москвы вылетел самолёт, бери своего за шкирку и живо на встречу.
  - А вы ему звонили? – Салтыков подобрал интонацию, сам по себе вопрос мог спровоцировать любую реакцию и любые последствия. Он владел методикой ощущений и восприятий, что даётся не сразу. Обучение и самообучение, и практика копились для пользования и всегда были готовы к применению. Как говорится, теория без практики мертва. Теория классовой борьбы жива благодаря практике. И он, Салтыков, жив, благодаря теории и практике существования, причём довольно успешного.
  Бери за шкирку, бери за шкирку. Кого брать за шкирку? - своего начальника. Он ждал ответ, чтобы спроецировать самое ближайшее будущее, вслушивался в московскую фонетику.
  - Какое твоё дело. Исполняй.
  “Это не мой день, это не мой случай”, - и всё же бросило в жар, и в холод, и в пот. Салтыкову были известны различные значения слов измена, подмена, перемена, ему знакомы их синонимы и содержания, знакомы различные сценарии и режиссёрские находки. Достал пистолет, проверил обойму.
  Начальник Управления не поморщился и внешне не проявился никак: “Иди, догоню”.
  И в машине, и на катере молчали, предчувствовали неприятность. А Салтыков воспринимал дополнительный гнёт и от начальника, и от его сероглазого помощника, и от тёмной Двины. Салтыков вышел на палубу и ухватился за поручни. Откроется дверь, привычный щелчок и это будет его пуля. Чур, тьфу, где логика, где? – вот именно там. Илья с неприязнью глядел на пену за винтом, крутящая вода, холодная вода. А может быть, и нет ничего, ни опасности, ни приближающейся беды. Просто нервная работа и всё перемешалось в голове: “Это не мой случай, это не моя пуля”.
  Катер ткнулся в отбойный брус и они, не дожидаясь швартовки, выскочили на пристань и заспешили к лётному полю. Салтыков замыкал троицу, не вынимая руки из кармана, сжимая успокаивающую сталь пистолета.
   В Соломбале всё рядом и причал и аэродром. Ждать пришлось недолго. Самолёт приземлился и подкатил вплотную к убогой постройке аэропорта, по-собачьи отфыркиваясь и отмахиваясь лопастями. Начальник Управления подошёл к вывалившемуся трапу один, а Салтыков и помощник начальника застыли под навесом.
  По трапу спустились два субъекта в расстёгнутых длинных кожаных пальто без головных уборов, что выглядело удивительно. Хохол, как звали начальника за глаза, протянул руку и тут же в ответ получил мощный удар в челюсть. “Здрастье” – осклабился приезжий. И дальше в тишине и молча сбили с ног и топтали с остервенением. Салтыков запомнил, что Хохол не кричал, только охал и хрипел.
  “Почему не стреляешь, почему не стреляешь? Подохни достойно, гавнюк. Всё равно конец, всё рано. Стреляй” – мысленно орал Салтыков. И так же беззвучно стал пятиться, а потом побежал, спотыкаясь и проваливаясь в разбитые деревянные настилы.
  А катер ушёл, исчез, помощник оказался проворнее, смылся сука. “Замешкайся я на минуту, замешкайся я на минуту”.
  Салтыков побрёл на огонёк в окне деревянного почерневшего дома, а там редко встретишь кирпичный дом. Здесь и церкви деревянные в большинстве.
  Илья постучал в окно, стекло задребезжало.
  - Кто там? – испуганно воскликнул старушечий голос.
  - НКВД – Салтыков услыхал, как охнула старуха.
  Дверь мгновенно отворилась, и через маленькие сени Салтыков ввалился на кухню. Тут и кухня, и раздевалка, и видимо, бабка спит. И дух жилой, русским духом пахнет. Три женских фигуры, не поймёшь в чём, выстроились у стены, бабка, мать, и дочь.
  - За нами или за соседями? - только и спросила старшая женщина.
  - Работаю я. Посижу, посмотрю в окошко.
  - Устраивайтесь удобнее, сейчас огонь оживлю, чаем угощу, - залепетала старушка, - согрейтесь товарищ. (Не за нами, не за нами и не за соседями).
  - А почему документы не спрашиваете, сами знаете, в какое время живёте. Газеты читаете, радио слушаете, а документы не проверяете.
  - Кто сейчас по ночам шастает, ваш брат и вредители, документы боязно спрашивать, - поясняла бабка. – Прибьют в ответ и делу конец.
  - Ты, бабка, нас с врагами не смешивай, - одёрнул её Салтыков.
  - Не дай Бог, ни за что, не спутаю. Вы за, а они против.
  - Что стоите? Или к столу, или спать продолжайте, - обратился Салтыков к другим участникам спектакля, но ни мать, ни дочь не шелохнулись.
  Салтыков вгляделся в женщин, мать как мать, видно была симпатичной, да и сейчас интересна. А вот дочь, какие у неё синие глаза, и какая кожа снежная, испугалась бедняжка. Дотронуться бы до неё, какая она вся чистая и нежная. Видно и в будущем надолго останется нежной. Ломать и мять её нельзя, такая лучше умрёт. Вырастет, замуж выйдет и в бабу превратится. А сейчас цветок, майская сирень.
  - А главный где?
  - Плавает на лесовозе, на пароходе лес возит. И сейчас в рейс ушёл. Он у нас хороший – поясняла тёща, - пьёт в меру, всю зарплату домой приносит до копейки. Скоро возвратится, мы соскучились без него.
   
  “Всю получку домой приносит, плавает на лесовозе, и дома его ждут”. Салтыков пил чай с вареньем из морошки. “Вот так надо жить”. Салтыков отходил от напряжения, и успокаивался, и кивал головой, поддакивал.
  - Вредителей развелось тьма-тьмущая и шпионов, хоть отбавляй. У нас соседей обворовали и завмага раздели.
  Салтыков и запомнил девочку, нет уже девушку, простоволосую с синими глазами, что помалкивала, пристроившись рядом с матерью у печки. “Святое семейство”. Салтыков ещё не потерял восприятия прекрасного. Девочка, огонь в печке, чай с вареньем из морошки, Салтыков пришёл в себя окончательно.
 
  Утром Салтыков добрался до Управления и улёгся у себя в кабинете на диване в грязных сапогах. Казалось, не успел глаза закрыть, как взорвался сумасшедший звонок.
  - Где ты пропадаешь, Салтыков?
  - С транспортом незадача, всё-таки Двина.
  - Переезжай в кабинет начальника, приказ подписан. Да, чего ж ты рыбки не передал, была же оказия.
  - Сей момент с нарочным отправлю, - выдохнул Салтыков.
  - И рапорт задним числом представь на подлеца.
  - Сей момент с нарочным отправлю. - И как в доброе старое время, в бесшабашное молодецкое время, налил стакан водки и выпил залпом. “Бог не фраер”,- и снова рухнул на диван. А перед тем как погрузиться в сон, увидел девочку с синими глазами. Он редко видел цветные сны, но иногда случалось.
  Вот какой начальник Управления вошёл в кабинет, где заканчивалась работа с Поповой и примкнувшей к ней Мочаловой.
  Салтыков увидел арестованную и вспомнил: Соломбалу, памятную ночь и чай с морошкой.
 
  Следователь Хомко раскрыл, распутал, развязал, сделал очевидным и доказательным состав преступления, участников преступной группы, выявил цели заговора. Вот они показания, вот они протоколы подписаны.
  Организатор группы Попов, его жена, не просто жена предателя, а, именно, завербованная и активная, гадина. Столько лет жили, притаившись с муженьком, выжидали.
  Студентки зассыхи, проститутки, за тушёнку Родину продали. Теперь-то они разоблачены и их ждёт заслуженная кара. ”И это я – Хомко, пригвоздил их к позорному столбу”.
  Сегодня последняя встреча, не подпишутся, не признаются, ну и не надо. Да у белобрысой Мочаловой ещё пунктик, так сказать, отягощающий. Мочалова и английский моряк, какой он моряк. Докладывали что на нём форма как на корове седло. Вдвоём эта парочка уже организация, а, за это, вот именно, пятьдесят восьмая, с уточнением. Жаль его пощупать нельзя по-нашему.
  Шпионка Попова и предательница Мочалова сидели друг напротив друга. Хомко понимал, что он сдает экзамен самому главному начальнику.
  - Так вы бывали перед войной в Лондоне, давно, но вместе с мужем, случай очень редкий даже и для тех лет. Вам было оказано высокое доверие. – Салтыков встретился с женщиной глазами, она его узнала. – Каким образом выезжали?
  - У своего спросите,- нехотя отвечала Попова, ей было на всё наплевать, - этот всё записал.
  - Ну, адрес вы сами назвали, пожалуйста, Лондон Даунинг Стрит десять и адрес явки тоже признали, - для начала вежливо вставил Хомко, - Бейкер Стрит двадцать восемь. Не просто так выезжала, знала, где остановиться, место явки назначено.
  - Если я тебе спички под ногти загоню
  - Но, но, - перебил её Хомко, - уже хорошо поставленным голосом, - с кем говоришь, где находишься.
  “Здесь понятно, жить надоело. Если бы не надоело, тоже не жить. Баба всё понимает, значит такая у неё судьба”. Салтыков не хотел ещё раз взглянуть на Попову, не хотел запоминать и спросил, глядя в окно,
  - Что-нибудь хотите сказать?
  - Будьте вы прокляты.
  Салтыков придержал следователя, который дернулся врезать ей по морде. Салтыкову показалось, что она улыбалась, да-да, улыбалась, когда её уводили.
  Генерал-майор указал взглядом на Мочалову, что с молодой, доложи. И Хомко торопливо и убедительно объяснил, какая-такая Мочалова: “Платная проститутка (словечко, платная, Хомко придумал сам), завербована английской разведкой, пользуясь английским языком, задания получала на английском языке. Связь с группой Попова осуществлялась через жену Попова – Попову. Однако, на очной ставке, обе пошли в несознанку, полагаю, что по сговору, пользуясь совместным нахождением в общей камере. Принял решение развести подследственных по разным камерам”.
  - Сейчас я докажу как в школе, что дважды два равно четырём, доказательством от противного, от очень противного для этой, не могу подобрать разящего слова,- Хомко поднялся со стула, подтверждаешь, что говорила “Год сейв квин”. Ну!
  Аннушка сидела, ни жива, ни мертва, она действительно и безответственно обратилась к Богу по поводу английской королевы. Том сказал, а она повторила.
  Она произношение оттачивала, в слове “Год” буква “о” звучит неотчётливо. Глупо, что она сама об этом рассказала следователю.
  - А это по-русски, по-советски обозначает, вот справка, наши переводчики подготовили, - Боже, храни королеву. Да что я вам говорю, товарищ генерал-майор, вы же английский наизусть знаете, - Хомко, заискивающе и с ожиданием одобрения, взглянул на начальника.
  Салтыков знал английский, но не так, чтобы разговаривать или читать.
  - Сколько тебе лет, - Салтыков, изучающее, рассматривал арестованную.
  - Уже двадцать,- покорно отвечала девушка.
  Анна думала о более серьёзных вещах. Если вши появятся, конец, - смертушка пожаловала. У кого за день, у кого за два, перед кончиной появляются вши, необычные прозрачные, так смерть о своём приходе предупреждает. Будь ты израненный в госпитале, или немощный и заброшенный в одиночестве или здоровый на свободе.
  А в прошедшую ночь к Анне явилась бабушка. И это сон Аннушка запомнила. “Почему ты такая большая? – Чтобы тебя защитить и беду отвести, - ответила бабушка“. Да видно не получилось у бабушки. Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй.
 
  - Родители есть?
  - Отец плавает, капитан, мать рабочая на лесозаводе и бабушка есть.
  А живёшь в Соломбале?
  - (Ну, зачем тебе, где живёшь) – Аннушка покорно кивнула.
  А Хомко с уважением посмотрел на начальника, владеет вопросом, про эту соплю и то ему известно лично.
  - Как же так, выросла при советской власти, комсомолка и вдруг проститутка и предательница.
  - Я не проститутка, я честная, - Анна встала со стула, - и не предательница, честное слово.
  - Сиди на жопе ровно, - рявкнул опер.
  - В каком смысле, честная? - спокойно продолжил Салтыков.
  - В нашем смысле, в женском, в девичьем. Я ещё никого не любила.
   - Медосмотр был? - Салтыков повернулся к следователю.
  - Чего её проверять, призналась и собственноручно подписалась. Что мне самому под юбку заглядывать? Мне даже на их вражеские рожи смотреть противно
   Салтыков вплотную подошёл к арестованной, (синеглазая Аня Мочалова, нежная, красивая; отец у тебя, действительно, капитан, и погиб недавно, а ты не знаешь).
  - Мочалова, плохи твои дела и будущего у тебя нет, - и после паузы, во время которой для Аннушки померк белый свет, и она провалилась и падала, бесконечно.
   И после молчания Салтыков продолжил:
  - Если ты врёшь, тебя расстреляют немедленно, выведут в коридор и шлёпнут.
  - Если я вру, расстреляйте, пожалуйста.
  Салтыков подошёл к окну, вдохнул запах, сваленных берёзовых ветвей под окнами. “Зачем ветки рубили? А что с этим мудаком делать?”
  - Ну что, Мочалова, готова к продолжению жизни? – они стояли рядом и смотрели друг другу в глаза.
  Аннушка непонимающе кивала, согласная со всем. И вдруг замерла. Что, что?
  - Ты свободна, Мочалова, пропуск тебе выпишут и проводят.
   Аннушка не закричала и не разрыдалась.
  - Спасибо, гражданин начальник, любимый ты мой.
  - Ты не меня благодари, - Салтыкову показалось, что он вышел на лёгкий морозец, на берегу Двины и глубоко вдохнул.
  Но и тут Анна нашлась: “ Спасибо, товарищу Сталину”, - обратилась она к людям-портретам на стене, и поклонилась поясным поклоном, как бывало в церкви, когда отчитаешь двенадцать раз “Господи, помилуй”.
  А следователь Хомко подумал, что худшее у него впереди. Но спохватился, Попова–то, готовенькая, и расправил плечи.
 
  А девочек утопили, говорят, что утопили, вывезли на барже в Белое море и утопили. Вот так и утопили. Девочки подумали, что их на Соловки везут или куда-нибудь. Хотя на Соловках в то время размещалась школа юнг. Мальчишки стреляли в иконы как в мишени, но по глупости и по приказу начальства. Из некоторых, оставшихся в живых, ребят выросли писатели и художники. И даже певец Штоколов, помните, как он волнительно исполнял: «Гори, гори, моя звезда». Мальчишки-юнгине видели ничего плохого в своей детской исполнительности, поэтому старательно расстреливали и Спасителя, и Богородицу.
  Жену профессора Попова погрузили на баржу вместе с девочками, хотя фактически она проходила по другому делу. Она шла с непокрытой головой, с золотистыми, хорошо уложенными волосами и в собственном, практически новом пальто, и была похожа на греческую богиню. Она неторопливо поднималась и улыбалась, вот в чём загвоздка. И не один из охранников не сказал ей: ”Поторапливайся, сука”, как говорили это другим девочкам. Охранников можно понять, они стояли на ветру, а форма одежды была всё ещё летняя.
  Баржа стала протекать, сразу же, как из порта вышли. Естественно, что для таких целей используют списанные плавсредства, нельзя же губить новую баржу или самоходный лихтер.
  С врагами советской власти подобно расправлялись ещё в гражданскую войну на Волге. Под Царицыным белых топили будущие вожди, на Балтике топили. Но на Севере прижилась такая практика на долгие годы, тут всё под рукой и человеческий материал, и бездонное море.
 
  Салтыков, между прочим, перепроверил адреса, которые назвала шпионка Попова.
  Ему доложили, что Даунинг-стрит №10, резиденция премьер-министра Великобритании, а Бейкер-стрит, адрес квартиры Шерлока Холмса. Был такой опер в Англии.
   
  Говорят, девочек было много, а, может быть, их было всего сорок, люди часто преувеличивают, у страха глаза велики. Может с ними были и родственники преступниц, и пособники, и родственники пособников. Дурную траву с поля вон, думали чекисты.
 
  Александр говорит: “Этого не было. Это какой-нибудь Солженицын выдумал”.
  Может и правда, это сплетни или даже клевета.
   А оставшаяся на земле Аннушка, помнила их и молилась за невинно убиенных.
 
   Как продолжалась Аннушкина жизнь.
  Жизнь Анны Мочаловой в дальнейшем походила на другие судьбы и человеческие истории того времени. НКВД справок не даёт, а зайти самой попросить документ о невиновности, что вы говорите. Мочалова по другой стороне улицы обходила пугающее заведение, чудились ей страхи и слёзы наворачивались. Видно у неё глаза на мокром месте и она не понимала текущего момента.
   Мочалову отчислили из института, и она не закончила его впоследствии. Правда, нашёлся добрый человек, декан не призывного возраста, обещал помочь, пристроить к обучению заочно. Но у Анны руки не доходили, некогда.
  Время стояло голодное, о куске хлеба приходилось думать. Капитан Мочалов геройски погиб, мать болела от холодной сырости. Но мужское занятие, за которое полагалась рабочая карточка не оставляла. Бабушка в огороде трудилась по мере своих убывающих сил, паслась в лесу и забирала у дикой природы всё что съедобно и продать можно или обменять на рынке. Но всё одно, на жизнь не хватало.
  Отгремели майские победные салюты, Мочаловы радовались со всеми людьми вместе и горевали меж собой, боль не проходила. Они жалели навсегда утонувшего мужа и отца. И беда то, какая, на могилу не прийти, как же так.
  А сама Аня подметала причал на Бакарице, и пусть за это спасибо скажет. После пребывания в НКВД, ей нужно было “отмыться”, передал кадровик. У нас зря не привлекут.
  Потом Мочалова устроилась тальманшей, грузы считала. Целый день у борта судна на открытом воздухе. Зато воздух свежий, шутили женщины-тальманши.
  Жила девушка Анна без отчаяния и всё ещё надеялась встретить хорошего человека, желательно моряка и быть ему верной женой. Но у моряков рождались другие соображения при знакомстве с Анной у борта судна. А она избегала нелегальных отношений и уклонялась от таких знакомств, а то могла и послать, если по - хорошему не понимал. Научилась, выражаться, жизнь научила.
 
  Мирное время устанавливалось по новым правилам. Много озлобленных и потерянных людей, забывших, как требуется жить, возвратились с войны. Со стыдом и страхом смотрели люди на драки инвалидов. Со страхом воровали все, кто раньше на чужое не зарился. А воров безжалостно судили и матёрых, и тех, кто кусок хлеба украл, за те пресловутые “семь колосков”, сажали селян, и городских сажали почём зря.
 
  Трудно представить, как страшно разрослась преступность, как люди боялись грабителей, карманников и прочей нечисти. И когда слушаешь сегодня рассуждения умников о не адекватности карательных мер в те дни, диву даёшься.
  Даже такое “лёгкое” преступление, как кража продуктовых карточек в начале месяца приводило к отчаянию. И только беспощадная борьба с преступностью могла спасти общество.
 
  Через порт пролегала дорога в никуда. Власовцев отправляли надолго, бандеровцев на дэсять рокив у табори. Этапировали многих бывших военнопленных, отсидевших, у немцев и даже успевших повоевать после плена говорят для проверки или фильтрации. Латышей отправляли, здоровых рослых мужиков, которые, однако, умирали раньше других, видно от тоски. Не унывающих уголовников, на лице которых было написано “ну я тебе наработаю, гражданин начальник”, и прочих и имя им – легион. Отправляли их, чёрт знает, куда за Югорский Шар в Амдерму, не доходя Диксона, поворачивали на Дудинку, реже, но и до Хатанги и до Тикси доходили пароходы с живым грузом. В Воркуту, в Норильск вливались собственные более многочисленные потоки с материка новой железной дорогой и речными путями. Вослед направлялись строительные материалы, оборудование топливо.
  Работы у Мочаловой хватало. За добросовестную деятельность её перевели в контору оформлять грузовые документы, а спецодежду, главное полушубок, оставили в её распоряжении.
  После амнистии в пятьдесят третьем году Мочалова завербовалась в Амдерму, где доплачивали районный коэффициент за выслугу лет, и каждый год добавляли по десять процентов, кому шесть, кому восемь лет подряд.
  Мочалова проработала одну навигацию, другую и потом ей счастье улыбнулось. Мочалову приняли на работу в единственную в Амдерме школу и не кем-нибудь, а англичанкой, без диплома, а со справкой о неоконченном высшем образовании, правда, до высшего образования ей не доставало только государственного экзамена. А что делать директрисе, где найти других лучших, учителей нет, работать некому.
  Амдерма в те годы поменяла зековские телогрейки на солдатские шинели. После великой амнистии лагеря ликвидировали, а северное вынужденное производство законсервировали, а потом консервы испортились и протухли, заржавели, замерзли, сгорели.
  Людям в Амдерме жить невозможно, заключённым можно. Ненцы, есть ненцы, разъезжают на оленях, братьях меньших, испражняющихся на ходу. А людям здесь жить невозможно, если нужда не заставит или нечеловеческая воля.
   Строили современный аэропорт, тайные военные сооружения, жильё и прочее обеспечение и готовились к войне с Америкой.
   Анна закрепилась в посёлке, получала зарплату и участвовала в общественной жизни, например, в избирательных компаниях. Не подумайте, что её в поселковый совет избирали и в посёлке ей тоже посоветовали отмыться вначале. В начале чего? – Аннушка понимала и не рыпалась. Она подсчитывала бюллетени избирателей и у неё всегда набиралось девяносто девять и несколько десятых, не приходили только те, кто нажирался с утра или скончался перед выборами, но из списков не вычеркнулся.
 
  А в личной, самой потаённой жизни у Аннушки появились новые обстоятельства. И сказать некому, боязно. Она почувствовала неладное, что-то с ней не так. Началось это давно, после несчастий в Архангельске. Бывало, стоит на причале, погрузку учитывает и ветер может быть, и дождь, а ей кажется, что весна пришла и не первый день на дворе. Она в открытом белом платье, и туфли удобные, и музыка, музыка. Аннушка даже вальсировала незаметно для грузчиков. Было это явственно и бесспорно. И радовалась Аннушка, и улыбалась. А грузчики косились, чего это, наша Аня, то смеётся, то пританцовывает. Что тут отгадывать, молода ещё, зелёная.
   
   Река бытия протекала ровно без порогов и водопадов, потому что любовь, роды, разводы, скандалы – обычны, дурное дело не хитрое. Мы не артисты и не писатели – мыслители, или гении, это у них драмы и одиночество и страдания, заметьте при приличном материальном обеспечении и прочем довольствии.
  Дочь у Аннушки родилась по любви и по сему получилась замечательной и красивой, сейчас таких не делают. Но не сложилось у Аннушки, не срослось, ушёл её милый в очень далёкое плавание и прибился к чужому берегу. Далее случился у Аннушки роман с интеллигентным джентльменом, знавшим много стихотворений и произведений. Но джентльмен оказался хитрожопый, Анна его раскусила и не допустила к своей любви. Это потом у Анны появился Виктор Шириков, когда она планку пониже опустила, пусть будет муж в доме, какой-никакой, а свой, пусть присутствует.
  Шириков был вологодским мужчиной среднего роста с большими коровьими глазами и отполированной лысиной, не исключено, что он и родился лысым. Он обладал чудовищной физической силой, которой не кичился, и нигде не использовал, и другими качествами, одно из которых лучше показать на примере. Однажды, при ремонте судового двигателя, сорвавшейся крышкой редуктора, ему отрубило на руке палец. Виктор опустил истекающий кровью обрубок в керосин, потом перехватил оставшуюся фалангу бечевкой и обмотал промасленной тряпкой. И не крикнул, не охнул, а ведь трезвый был.
  Он работал механиком в порту, зарабатывал не плохо, все деньги отдавал законной жене, кроме заначки, что складывалась из премий и редкой халтуры. Кстати, Анна Мочалова фамилии своей не изменила, когда зарегистрировалась с Виктором Шириковым, после рождения их общего сына.
   Анна сохраняла память об отце и дочери Ольге наказала родовую фамилию не менять. Дочь послушалась и не меняла фамилию, когда пришло время, несмотря на неоднократные бракосочетания. Муж – Шириков, с Анной согласился частично, но присвоил свою фамилию, а заодно и собственное имя сыну. Так у Анны появилось в распоряжении два Виктора Ширикова.
   Заначку и другие зажатые денежки Виктор Старший зря не расходовал, - любил с друзьями посидеть, нет и домой тоже приглашал. Много говорить он не любил, потому что не умел, му-му. Но двигатели знал хорошо и в целом машины понимал, масло в голове имелось и золотые руки при себе. За это его уважали и ценили и, работяги, меж собой, и начальство.
  Иногда он выпивал больше внутреннего норматива и его заклинивало, он дичал. Тогда Анне требовалась смекалка, как его обуздать или во время сбежать с Оленькой, подальше от греха. За младшенького Анна не боялась, для Ширикова старшего он был святым и никакая водка, и никакое её количество не могло затмить любовь к малышу.
   Шириков был моложе Анны лет на десять, но это в порядке вещей на севере. Да и молодые мужчины лучше как мужчины, при прочих равных, это известно всем женщинам.
  Семья удалась, Анна Александровна постаралась. По вечерам они садились все вместе за стол, включали радиоприёмник и слушали последние известия, а после новостей играла музыка, пластинок у них хватало. Аннушка шустрила, подогревала заготовленное, и на стол подавала, а, как правило, стол заранее накрывался. А Шириков сидел во главе стола и чувствовал себя хозяином, Аннушкиных рук дело, муж должен быть хозяином для уюта в семье. Шириков говорил слова, “нормально и порядок”. Пили немного, и Анна могла себе позволить, рюмку, другую пригубить. Аннушка радовалась как у них всё хорошо. Иногда шутила: ”Сегодня у нас праздник, папка трезвый”, все смялись, а хозяин добавлял – порядок или нормально. Затем укладывались, Шириков исполнял свои супружеские обязанности и засыпал.
  А вот, когда Шириков напивался, тогда дичал. Это Аннушкино слово, дичал, одичал. Анна хватала дочку и убегала, а сына оставляла, больной он, ножки не держат. Такая напасть, за грехи Ширикова – отца. С Аннушкой всё в порядке, она точно о себе знала, да и все Мочаловы из здоровых. Может быть, болезнь невинного Витеньку сама нашла, так бывает.
   Анна пряталась с дочкой, а за сына не боялась. Шириков любил сына как своё продолжение на свете, даже будучи бессознательным.
 
  Анна была добрая и человечная, в родню пошла, и помогала людям по своим возможностям. Из-за своего человеколюбия и жалости к людям, даже согрешила единожды, насколько всем известно.
  Виктор Шириков не умел говорить, когда был трезвым, но, одичав, находил гадкие и жалящие слова, на жену руку поднимал. И Оленьку называл высерком или вы****ком. “Как же он может так обижать и колотить меня?” - рассуждала Анна.
  Но Шириков пояснял, если бы я тебя стукнул по настоящему и не продолжал, потому что не мог представить свою жену впоследствии. И иногда добавлял: “Раз бью, значит люблю”. Анна знала эту народную мудрость, но она ей не нравилась.
  А согрешила Анна однажды летней, по амдермински, ночью, убежав от побоев. Дочка, летом набиралась сил в пионерском лагере на берегу Двины под Архангельском.
  Шириков, в ту пору, задурил, в разнос пошёл, то на катере после вахты нажрётся, то дома налижется. Аннушка и выдала ему: ”Ты - противный. Посмотри на себя, кто ты? – Дерьмо в траве. ” Шириков онемел, его коровьи глаза затянула темнота, верный признак, что он не видит действительности. Анна и сама употребила две рюмки по приказу Ширикова, но вмиг очнулась и прочь из дома, благо у двери сидела. В середине летней ночи сияло солнце и, казалось, что тепло.
   Аннушка побежала к берегу, к Чёрным скалам, ни о чём, не думая, но, предполагая вернуться в положенный срок, как у них было заведено. Тогда Шириков проспится, отхрапит весь алкоголь, и пробудится ничего не помнящим.
  Анна остановилась на скале и поразилась вдруг: море, изумрудным шаром поднималось напротив, а с другой стороны зависло солнце, собираясь прильнуть к морю и поделиться солнечной тайной. И Анна почувствовала себя свидетельницей космического союза и неземного чуда, что другим людям недоступно, почувствовала свою причастность к непостижимым явлениям. И посетила Анну Александровну гордыня: и она нужна людям, почти как солнце, конечно, не всем, не большинству, а близким, детям своим нужна, Ширикову необходима, “не дай Бог прибьёт он меня раньше времени”.
   Школьникам тоже полезна, в рамках школьной программы. Анна разгадала секрет, зачем она живёт: Ольгу вырастить, Витеньку вылечить, работать с душой и в тюрьму больше не попадать.
  И тут она услышала шаги, хлюпают по болотцу, цокают по камням.
  - Ну что тебе? - повернулась Анна.
  Перед ней стоял солдатик, в самоволке, наверное, хотя какая тут самоволка, воинские части не охраняются, смысла нет.
  - Дай, тётенька, - тихо попросил солдатик.
  - Чего тебе, жалкий ты мой.
  - Я тебя люблю, я люблю тебя, - бормотал мальчишка, приближаясь к Анне. Других слов он не мог подобрать. Зелёный ещё.
   – Мне холодно здесь жить. Ты тёплая, очень тёплая как женщина.
 
  К утру, Анна вернулась домой, разбудила спящего на полу Ширикова, накормила его, отправила на работу и забыла о происшествии.
  По непонятным причинам Шириков несколько месяцев не пил, казался, да нет, в самом деле, был нормальным человеком. А зимой опять задурил. Как-то при очередном сабантуе Шириков временно сошёл с ума. Анна, в свою очередь, взорвалась и крикнула, что не любит его вовсе, а наоборот презирает, и живёт с ним под одной крышей ради несчастного сыночка. А потом с достоинством объявила, что есть на свете человек, любящий её в действительности. (Человека известного нам, Анна не видела и не слышала после своей случайной связи из-за жалости к людям).
  Шириков перестал жевать, его бычьи глаза застыли и долго не моргали.
  - Я ему яйца оторву, - объявил грозный Шириков и снова зачавкал.
  Нужно заметить, что Шириков заимствовал у быка не только волоокие, большие, печальные, с длинными ресницами, глаза. Он и целиком походил на крупный рогатый скот.
  - А тебя мы будем судить, и приговор приведём в исполнение, слово “мы” он произнёс устрашающе. Шириков выпил ещё половину гранёного стакана.
  - Одевайся, пойдём к нему, его мы тоже будем судить по всей строгости. – Шириков натянул унты, влез в казённый полушубок, подбитый рыжей собачей шерстью, что выдают обслуживающему персоналу, работающему на лётном поле, и потерял человеческий облик. Со спины он походил на медведя в пальто. Шириков снял со стены двустволку и снова потянулся к водке, не оставлять же.
  Дочка Ольга, тихий свидетель обвинения, юркнула за дверь, пока прокурор, запрокинув голову, цедил очередную дозу. Ольга побежала к молодому начальнику порта Владимиру Ивановичу.
  Дядя Володя Корелин был в два раза моложе свих заместителей и помощников, но командовал ими и указывал им как работать. К Ольге он обращался на “вы” и Ольга догадывалась, что она нравится ему по романтически, и он ей нравился, жалко, что она всего лишь пятиклассница. Жена молодого начальника тётя Галочка учила детей в той же самой единственной школе и дружила с Анной Александровной.
  Корелины приглашали Анну Александровну со всем семейством в гости в выходные на завтрак пить кофе, или днём обедать вместе. А вечером без приглашений могли из школы после какого-нибудь собрания или педсовета тётя Галя с мамой могли завалиться к Корелиным и проболтать весь вечер. А Шириков на приглашения не отвечал, боялся напиться, отчего стеснялся начальника. И Анна тоже стеснялась его поведения, а особенно возможной матерщины, потому что Шириков не отличал цензурную речь от нецензурной, после первой же стопки. И кофе пить Шириков не любил, “что я нерусский что ли”, получается, что и утром у него не было интереса навещать Корелиных.
 
  Ольга забарабанила в дверь Корелиных и, ещё не войдя, разревелась.
  - Дядя Володя, тётя Галя! Шириков маму судить собрался со всей строгостью, а потом застрелить насмерть.
  Она ещё не договорила, а Владимир уже вылетел пулей. Дверь у Шириковых не закрыта, в доме пусто, лишь в своей кровати безмятежно спит маленький Шириков, тоже Виктор. Ему снится, что он катается на лыжах без костылей и спина у него не горбатая, поэтому он улыбается во сне.
 
  Где-то в тонущем свете портового прожектора, Владимир различил две фигуры. Они уплывали в темноту и вот-вот должны были затеряться. Чёрные скалы, не такие уж скалы. Позже они окончательно потеряют свою романтику, когда военные строители выведут сюда канализационные стоки. Чёрные скалы станут называть вонючими скалами, а романтика переместится подальше. И высота у них не как у порядочных скал. Зимой каверны у подножья забиваются снегом, и мальчишки с тарзаньим криком прыгают сверху.
   Владимир Иванович выглядел спортивно и, если бы вы уговорили его раздеться до пояса, то смогли бы сфотографировать его пресс для журнала “Здоровье”, но против Ширикова слабоват. Танцевать перед Виктором с хуками и свингами или прыгать с японскими выкриками, смешно. Тот даст кулаком в лоб, и полетишь по тёмному туннелю, а очнёшься, будешь писать воспоминания о встречах с усопшими. Таких людей, как Шириков, нельзя одолеть, их нужно убивать, но это уже не совсем то, вернее совсем не то.
  Шириков шёл тяжело и уверенно, ступая, как хозяин тундры, медведь в пальто. Снег под его ногами смачно скрипел, как неубранная капуста под снегом на колхозном поле. Прокурор смотрел под ноги и старался удержаться на поверхности вращающейся земли.
  Анна спокойно протаптывала путь и шептала себе, “всё равно, всё равно”. Потом она даже вообразила себя цыганкой Кармен из оперы Бизе. И возгордилась, её ревнуют и, наверное, лишат жизни, - любит её Шириков, нет сомнений. Рядом роились печальные и отчаянные мысли, и становилось ей себя жалко до слёз и страшно. Перед смертью положено прощаться с родными и друзьями и произносить последнее слово, и она потребует, чтобы ей дали последнее слово.
  И тут опять ей привиделось, что идёт она в белом платье как на венчанье, идёт босиком по шелковой траве. Травушка-муравушка и солнышко греет. Анна улыбнулась. Так и шла Что-то напевая и с улыбкой.
 
  Корелин бежал рядом по протоптанной тропке с обрезком двухдюймовой трубы, прихваченной из хлама у Ширикова. Вот он, голубчик, господин прокурор.
  Владимир нанёс безжалостный удар по затылку справа и если бы не шапка на голове прокурора, сидеть бы молодому и перспективному начальнику порта в тюрьме, несмотря на положительные характеристики.
  А Шириков только замычал, и Владимир тараном, пока человек-медведь не пришёл в себя, а затем не вышел из себя, сбил, сбросил его вниз со скалы, откуда мальчишки прыгают с тарзаньим криком.
  - Володенька, что ты наделал, - в голос завопили Анна, - ты убил его, ты убил.
  - Бежим, быстрее, быстрее. Я вернусь за ним потом, сразу же, немедленно
   - Ты убил моего мужа, ты Виктора убил, я никуда не пойду.
   Но в доказательство бессмертия, из темноты раздался выстрел и следом второй, а затем, к радости слушателей, жизнеутверждающий мат.
  - Бежим, - Корелин нервно дёрнул Анну за рукав.
  Мать и дочь Мочаловы ночевали у Корелиных. Владимир вышел, отследил возвращение Ширикова, приблизился вслед за ним почти к самым дверям, услышал, что щеколда стукнула. И возвратился домой.
 
  Потом продолжилась мирная жизнь и далее текла ровно и привычно без порогов и стремнин, как северные реки ближе к устью.
  А в свободное от работ и забот время Анна Александровна рассуждала о своём значении. И додумалась она о мысли, о главной роли женщины в жизни общества в мирное время. И там, где мужик может сдаться, махнуть рукой или плюнуть на всё, женщина выживает. И поэтому ей надо жить и жить.
   Что было бы с Оленькой, или с Витенькой, или с тем же Шириковым без неё, - страшно подумать.
 
  Через несколько лет дочь Анны Александровны поступила в институт в Ленинграде, который сумела закончить с дипломом и стала образованной в торговых делах. Жизнь свою она устроила намного лучше других. Не устроилась малым торговым начальником в контору или зав столовкой, из которой домой с пустыми руками не приходят, но от постоянного, мелкого воровства характер портится, на внешности отпечаток и приличных знакомств не заведёшь.
  Ольга по схеме, по цепочке знакомств, очутилась в Балтийском пароходстве, с надеждой устроится на пассажирское судно. Сами понимаете, что это значит. И Оленька была смекалистой. К нечаянной радости, старенький инспектор в отделе кадров знал капитана Мочалова и уважал его. Он взял документы младшей Мочаловой и вручил их начальнику отдела собственноручно. Нужно напомнить, что старенькие инспекторы в отделах кадров обычно были из известных всем органов и к ним часто прислушивались начинающие начальники. Старенький инспектор собственноручно вручил документы начальнику отдела и сказал: ‘На первом районе разгружается «Капитан Мочалов», а его внучка к нам на работу просится. На барменшу с высшим образованием нельзя, но я думаю, что для неё можно сделать исключение как для некоторых. Настоящие моряки помогают настоящим моряка”.
  Старенький инспектор использовал ключевые слова «настоящий моряк», потому что был опытный советский кадровик. Дело в том, что начальника кадров недавно списали с морской должности на берег и лететь бы ему и свистеть далеко от морской практики, если бы не старший брат в Москве с волосатыми руками. Так, неважный моряк попал начальником в отдел кадров пароходства, на должность, о которой мечтают моряки со стажем, уставшие от штормовой жизни и семейных неурядиц. Но начальник отдела сам себя считал настоящим моряком, поэтому и откликнулся на ключевое слово инспектора. Ольга отблагодарила инспектора как принято и даже более того.
 
  Кукловоды долго не разрешали работать за стойкой бара, место сладкое, получила своё, подвинься, скажи спасибо. А Ольга дольше всех красовалась и калымила, и возвращалась на хлебное место. Ольга ставила на прилавок матрёшку с прорезью на деревянной голове, а подвыпившие иностранцы совали в щелку, свободно конвертируемую валюту своей страны. Подвыпившие иностранцы доброжелательно лопотали на непонятном языке: “На вашу свадьбу”, а Ольга в ответ радостно улыбалась, Делиться, конечно, приходилось иначе в наше время не проживёшь.
  А после работы за стойкой бара, Оля пристроилась там же на пассажирском судне в киоске.
  Место не плохое, конечно не бар, но всё же.
  И результаты оказались на лицо, квартиру в Ленинграде на канале Грибоедова отгрохала, как теперь у новых русских. Понятно с олигархами не сравниться, но олигархов народ ненавидит, а у Ольги всегда было много задушевных подруг. Мужа заимела на зависть всем и искренне его любила и обеспечивала. А муж искренне любил азартные игры..
  К матери и к несчастному брату Ольга относилась по-божески, поэтому они жили хорошо, лучше соседей.
  А Витенька младшенький, счастье-то какое, стал, как говорит Анна Александровна, кумиром молодёжи, да всей амдерминской молодёжи. Представьте себе, больной ребёнок, но жить ему нравится. И матери легче.
  Играл на гитаре и пел как артист в портовском клубе.
  На французской стороне, на чужой планете,
  Предстоит учиться мне в университете.
 
  И, знаете, девчонки на него смотрели не жалостливо, а с интересом, не замечая его горба и костылей. И Витька радовался жизни.
   
  Шириков умер через несколько лет. Десять дней пролежал на полу в доме, и никто из друзей – собутыльников не догадался заглянуть.
   – Виктора, что-то не видно, где он? - спрашивали одни.
  - А хрен его знает, - отвечали другие.
  Лишь когда Анна вернулась из Архангельска, то всё устроила путём. На поминки друзья подтянулись. Евгений Шилов из Хабарово и тот подъехал на собаках.
  Младшего Ширикова привезли из окружной больницы, с отцом проститься. Повзрослевший Виктор-младший выглядел несчастным, и кожа просвечивалась, тоже не жилец.
  Поминки прошли с размахом, Анна расставалась с мужем навсегда. Музыка играла, пластинку нашли соответствующую. Всё как у людей. Невоспитанный Шилов похвалил организацию тризны: “Водки, хоть жопой ешь”.
 
  Анна перебралась в Архангельск в новую, купленную дочкой, квартиру, но тоже в Соломбале и Двину видно. Она смотрела телевизор и любовалась рекой, и рядом спокойно доживал сын. Анна не чувствовала себя лишней и заброшенной. А что может быть лучшей наградой за прожитые годы.
  Однажды Анна Александровна встретила, можно сказать столкнулась со следователем Хомко. Выглядел он неплохо, но противно. И на человека не был похож, и глаза выцвели и слезились. Лицо, говорят, зеркало души. А в такое зеркало и смотреть страшно, или вырвать может.
   Аннушка бросилась на него с криком: “Убийца, убийца!” Она хотела исцарапать ему всю рожу, всю морду, впиться в него зубами, бить, бить, и бить, за себя и за девочек. Подлец испугался и побежал, вся морда в крови, а из носа сопли красные.
  И Аннушка успокоилась
 
  А вот Салтыков Илья Павлович остался уважаемым человеком. Когда рассчитались с последним врагом народа Лаврентием Берия, обратите внимание, больше врагов народа у нас не появлялось, МГБ перетрясли, но наш знакомый просто сменил место работы. Он заправлял кадрами в пароходстве и о нём положительно отзывались. По субботам, в конце рабочей неделе, он собирал преданных подчинённых и угощал их импортными напитками, которые подносили ему моряки загранплавания, закуска, разумеется, местная, грибки домашние, огурчики, знаете виски можно закусывать и маринованными грибами и квашеной капустой, но, конечно в дополнение к икре, балыку и прочим редкостям из Торгмортранса.
  И в откровенных беседах, а к тому времени откровенничать уже разрешили, он мог поделиться своими соображениями, а о чекистских временах не вспоминал. Салтыков удивлялся несправедливости, почему жертвам тридцать седьмого года реабилитация и уважение, а жертвам жертв, тридцать седьмого – кукиш. Получалось, что не существовало Соловецкого лагеря особого назначения, Дворецкого Акима Емельяновича, деда Корелина; не было массовых расстрелов, не уничтожали священников, не закапывали их живыми; люди не умирали с голодухи, не было раскулаченных и высланных, исчезнувших с земли, не помним, не слышали, не значительно.
   Салтыков то знал, чтобы случилось со страной, если бы не было бы жертв тридцать седьмого. Что было бы со страной? Пропасть, конец, и войну бы не выиграли.
  Жертвы тридцать седьмого имеют право всех судить, а жертвы жертв тридцать седьмого не имеют прав осуждать своих мучителей.
  Выходит одна правда, заменила другую правду, вернее одна неправда, другую неправду. И ещё не пришло время всё оценить и взвесить, и не придёт
  Салтыков мог поговорить на отвлечённые темы. Он восхищался русским солдатом, презиравшим смерть в бою. И философски добавлял, что в потребительском обществе, где у власти буржуи и банкиры и где думают только о наживе, мало патриотов. Там трясутся от страха за свою шкуру и с жиру бесятся. А раньше были настоящие русские. И про себя вспоминал шпионку Попову.
  Но ещё не пробил час разумения. И мы судим о происходящем только со своей колокольни. А какие великие дела в истории свершались без великих потрясений. А наблюдатели, что по углам отсиживались, ещё смеют судить, кто прав, кто виноват. Придёт время и всё станет на свои места. А потомкам самостоятельно разобраться не дано, они же не знают, как мы жили.
 
  А о критиках и разоблачителях Сталина говорил: “Сопляки”. Были репрессии, никто не отрицает. Но это всего лишь ответные или предупредительные меры. Были ошибки, но ведь были и враги, реальные враги. Действовали, не человеческие проявления, а стихийные. И нельзя остановиться, Отрубишь одну голову, тотчас появляется семь новых. У многих, как вы говорите, жертв тридцать седьмого у самих или руки по локоть в крови, или рыло в пуху. Уж он, Салтыков, знает советскую историю из первых источников. Придёт час истины.
 
  А, если не пробьет колокол, то и не надо. Он, Салтыков, живой, здоровый, крыша над головой. Не будем говорить о других радужных впечатлениях.
  В пароходстве он фигура номер один, и начальник пароходства это понимает, подчинённые перед ним по струнке ходят, и не с пустыми руками. И дома порядок, порядок в танковых частях, как говорится.
   И в гражданской жизни приходилось применять накопленный опыт. Сговорились снять нового ни в меру разумного и уж очень справедливого начальника пароходства, - Салтыков тут как тут. Кому орден схлопотать, кому почёт и уважение, это можно.
  И привычки появились у Ильи Павловича соответствующие качеству жизни и табелю о рангах. И жена одета со вкусом, не в контрабанду. И в доме сувениры завелись стоящие
  Он стал понимать и виски, и джин. И даже, смешно сказать, Чинзано или Мартини, допустим. Знает, как их пить, как разбавлять и чем закусывать. И домашних научил.
  “Что-то мне мартини захотелось“, - бывало, скажет жена при гостях.
  * * *
  Не торопитесь с оценкой Салтыкова. Спросите себя, кто я такой? Могу ли я всё взвесить и учесть? Может быть легче пристать к чьему – либо господствующему мнению, или, наоборот, к противоположному. И нужно ли иметь собственное мнение.
  Обстоятельства, положение, участие в обществе, чувство стадности, страх, равнодушие, и прочее, и прочее. Из этих параметров можно сотворить столько сочетаний, что приведут к любому обвинению, или, к любому оправданию. А лоцией могут служить такие обозначения как любовь, прощение и знание.
  Когда вы участвуете в литургии, слушаете слова молитвы, вы отделяете их от личности священнослужителей. Он может быть грешник, но отпускает вам грехи ваши.
  Многие из нас любили одних, а существовали с другими. И не каждый решается изменить быт, обстоятельства, не будем их перечислять, не позволяют. И любимые живут только в памяти.
  Трудно дать объективную оценку гражданскому явлению. Да и кто обратит внимание на ваши заключения.
  Не будем продолжать нравоучения. Вы лучше меня понимаете современную жизнь.
 
  * * *
  Вот и всё, что рассказала Анна Александровна о своей жизни. Раньше и анкеты было достаточно для распознания человека. И чем ты занимался до семнадцатого года, и есть ли родственники за границей. А на наших глазах промелькнула жизнь девушки, женщины, матери и бабушки.
  Она вспоминала о событиях, которые были общими для женщин, да и мужчин её времени. И на фоне общей жизни, она переживала как наяву ушедшие события. Но прошлые беды гнала из памяти. А тёплые чувства и радость – возвращались снова и снова. И только родным и неродным, но близким, они могут быть интересны. Но родных и близких не осталось среди живых. Так и должно быть. Но Аннушка радуется каждому дню, любой погоде и особенно весточки от дочери.
 
  А у Аннушки есть секрет, но она об этом никому ни слова. Боится, что её засмеют. А случайному знакомому довериться можно, пожалуйста.
  Кода она смотрит в окошко или со скамеечки на Двину, то начинает дремать. Шепот и журчание воды убаюкивают её, но не спит она, не спит.
  Видится Анне, пароход белый как снежное поле, ни дыма из трубы, ни огней, но вокруг светло. Пароход причаливает к пристани и спускается трап. Анна понимает, что ждут её. И она бежит в белом платье и в белых туфельках, что стучат по мосткам. Анна чувствует себя молодой, и бежать ей легко.
  Она выбегает на палубу. И пароход устремляется вниз по Двине. Аннушка хочет посмотреть на себя в зеркало, так вот оно. Да, да, - двадцать или двадцать пять лет не больше. Но как же совместить свою молодость с дочкой Оленькой и сыночком Витенькой. Без них ей никакая молодость не нужна.
  Но понимает, что всё предусмотрено, всё будет хорошо. Слышится песня военных лет: “После тревог спит городок, я услышал мелодию вальса и решил заглянуть на часок “.
  Пароход минует Белое море и поворачивает к восходу. Аннушка гуляет по верхней палубе, ей ни скучно, и ни одиноко.
  И вдруг бабушка появляется, вся искрится белым снегом. И улыбается как в детских снах. Но Анна понимает, что это явь. Это возможно, это возможно.
   Пароход, тем временем проходит Югорский Шар. А на берегу-то, на берегу – мама. “Мама! Мама!“, - кричит Аннушка. И мама бежит по причалу, машет рукой Это возможно, это возможно.
  “Наконец-то ”, – думает Аннушка. ”И капитан Мочалов сейчас появится, - кому-то объясняет Анна, - это мой родной отец, он герой“
  И вдруг она пробуждается. Отведёт рукой наваждение, и вытрет слезу.
   
  II. НА КРАЮ СВЕТА.
 
  Василий Иванович Хлюпин живёт на краю земли, за которым поднимается Ледовитый океан. Живёт в бревенчатой избе, срубленной из прочного плавника, с большой печкой посередине дома, пристроенными сенями и собачником, с деревянным полом. Чёрный пол в избе покрыт рубероидом, а потом песком, и устланным сухим мхом. А сверху крашенная доска, и красивее и пол легче мыть.
   Собаки чаще пребывают на воле, закопаются в снег и ждут работы. Лишь, особа, приближённая к императору, пёс Джульбарс, он же Жулька, удостоен постоянной прописки в доме. Жулька сильнее других собак и умнее, по сообразительности он не уступает людям, по другим качествам, скажем, по верности, по порядочности, превосходит людей. Хлюпин общается с Джульбарсом по-человечески и пёс правильно его понимает.
  Хлюпин знает окрестности, как мастер с многолетним стажем свою мастерскую, здесь его производство, здесь он обучался и совершенствовал своё ремесло. Это его земля, он за неё в ответственности, он здесь Хозяин.
  Василий Иванович профессиональный охотник, оформлен в Потребсоюзе. Там же хранится его трудовая книжка и учитывается трудовой стаж, что необходимо для всех граждан, которые на свободе. И всё же, он с нами, но не наш. Он частник, правда, в каком-то смысле, что значит не враг и не вредитель и его не за что судить. Но на демонстрацию ему ходить не с кем. Иногда пристроится к торговой конторе и топает вместе с женой в одной колонне, с одобрения руководства конторы. Собственных сотрудников приходит человек двадцать, а следовало бы в два раза больше, и партийное начальство, специально приезжающее на всенародные торжества, кривит рожу. А пройти всего метров пятьсот мимо клуба, что ещё заключённые построили для общих собраний, отдыха и самодеятельности лагерного начальства, далее миновать трибунку, крикнуть «ура!» и расходитесь, всего делов то. А трудящиеся уклоняются, плохо у нас ещё обстоит дело с политико-воспитательной работой.
  Хлюпин понимает природу и если желает получить весточку-прогноз, то стучит каблуком о порог или бревно и слушает отзвук, и узнаёт, какая погода движется.
  Когда туман выползает на берег и облокачивается на избу. Василий выходит навстречу, туман обволакивает его, они узнают друг друга и приветствуют. В солнечный день, а такие дни бывают, Хлюпин стоит на берегу, а дом у него на высоком берегу, и смотрит на море. А море поднимается и, кажется, море сбросит, прилипшую к нему землю, и уплывёт в манящие небеса. Но никуда оно не уплывает, это понимают, стекающие реки и вернувшиеся птицы, мировой порядок не кому не позволено нарушать.
  Друзья Хлюпина, а у него их немного, иногда навещают Василия Ивановича со своими приятелями, а те, возвратившись в Москву или Ленинград, рассказывают о романтике Хлюпине.
  Это не выдуманная газетами романтика трудовых будней или романтика борьбы прославленная и воспетая. Кстати, лётчик Чкалов говорил, что романтика в авиации закончилась, когда в самолёте появились туалеты.
   Романтика, если правильно понимать прочитанное, одно из качеств той самой души, которая покидает нас в момент разлуки с телом и направляется в самый романтический край, куда все души уплывают, туда, где сбываются мечты.
   А весом душа в семь-десять грамм – идеальный вес для микросхемы, которая может быть использована при новой сборке. Ещё одно замечание. В зависимости от лабораторий, где проводились опыты, вес образцов колебался от семи до десяти грамм, и это что-то напоминает.
  Романтик Хлюпин иногда возьмёт в руки аккордеон, сядет лицом к морю и заиграет и запоёт. А если Корелин рядом, то он поёт свою песню, а Хлюпин аккомпанирует.
  Меня положат на припай, дай Бог, песцы не обглодают,
  А летом льдину унесёт, в тот край, куда все души уплывают.
  Закованное льдом море, и музыка, и незамерзающая песня, улетающая с береговым ветром. Но долго не поётся, холодно и инструменту опасно.
   Василий Иванович любил мечтать, более того его мечта сбылась. Когда молодой Корелин сблизился с пятидесятилетним Хлюпиным, Василий Иванович приоткрылся:
  ”C детства я любил деньги, потому что с ними жить легче, - наговаривал на себя Хлюпин. – И стремился к ним разными путями, но не всегда удачно.
  Пятилетку отсидел, и вторую вдогонку, как говорят на зоне, Бог любит Троицу, а Сталин пятилетку. Освободился и снова за своё, но любовь свою не забыл, потому что я мечтатель. Жил я одиноко как на необитаемом острове, хотя в пятнадцати километрах от Амдермы. Но дорог нет, вездеходов в наши края не поставляли, и интереса ко мне никто не проявлял, да и сейчас вниманием не жалуют или я их не жалую. Наконец, мечта моя сбылась”, – Хлюпин брал Владимира за руку и подводил к широкой самодельной кровати, приподнимал верхний матрас и просил пощупать нижний.
  - Деньги, чтоб я так жил, - по-одесски удивлялся Корелин.
  - Да, деньги, полный матрас. Не мнутся, при таком положении вещей. Собираются и лежат, а потом им находится применение. И вообще я люблю спать на жёстком, особенно на деньгах.
  - А интересные сны твой матрас нагоняет?
  - Я обычно сам сны заказываю. Одни и те же. Незнакомые сны мне не нравятся, их понять нельзя, неизвестно откуда они приходят и зачем. Намёки, предупреждения, а почему прямо не сказать, так, мол, и так, завтра за тобой чёрный ворон подкатит, сматывайся, в чём стоишь. Рыбу, говорят, видеть во сне плохо, а я рыбу люблю, и приготовить смогу отлично, мясо сырое во сне тоже не к добру, а строганина из олешки, а язык. Не верю снам. Только собственным снам, из своей жизни, доверяю. И снится мне прошлая жизнь, и я проживаю снова в отобранных подробностях и обстоятельствах. Незнакомые сны мне не нравятся.
 
  Хлюпин помогал людям, но не первому встречному, а тем, кто на хорошего человека походил, и от кого не проглядывал голый расчет, а обманщиков чувствовал на расстоянии, но бывало, и им помогал.
   “Жадные долго не живут”, - утверждал Хлюпин, поэтому и помогал правым и неправым. Ему нравилось давать, но не каждому, точнее не каждой, мужики себе на кусок хлеба в Амдерме сами могли заработать, затем и на север переселились.
  А в людях противоположного пола Хлюпин ошибался часто. Женское тепло, к которому он тянулся, что грело при сближении, выдувалось и со временем заменялось прохладой, а то и стужей.
  Постоянной оставалась тоска по первой настоящей его жене, которая приходила к нему во сне, и они жили общей жизнью и вели общее хозяйство. Настоящую любовь он хранил только к Марии, к настоящей жене, царство ей небесное.
 
  Хлюпин происходил из лишенцев, счастлив тот, кто не знает подлинного удушающего значения этого слова, рожденного победившей Октябрьской революцией.
  Маленький Хлюпин не понимал, почему он лишенец, это звание надо было заработать. Оно приклеилось к нему, благодаря чей-то бдительности. Ну, лишенец так лишенец, хрен с вами.
  .В детстве Вася Хлюпин столкнулся с красным полководцем Тухачевским, больше известным как жертва сталинских репрессий. Талантливый полководец ставший впоследствии маршалом воевал с Васей и его младшими сестрёнками, его родителями и другими тамбовскими крестьянами, не желавшими подыхать с голоду и отдавать до последнего, сбережённого к посевной, зернышка. А большевики проводили военную операцию, которая называлась – штыковое взятие хлеба.
   Будущий маршал стрелял из пушек по крестьянам и вспоминал Наполеона, который тоже стрел из пушек в упор по толпе. Правда, не в русской деревне, а во французском городе, потому и провозгласился французским императором.
  Дворянин Тухачевский презирал быдло, но не показывал своего отношения к низшему сословию, будучи на службе в Красной Армии. Но карьеру делал и выделывал в государстве рабочих и крестьян.
   Императором, конечно, не получится, а вот маршалом императорским попробуем.
  А тут по случаю можно было отличиться, когда в одном лице и классовый враг, и обезумевшие крестьяне, плебеи открыто говоря. И повод был и обоснование.
  Михаил Тухачевский, любимый советскими инакомыслящими, истребил и тех, кто сопротивлялся и тех, кто в стороне от антоновских повстанцев, чтобы свидетелей не оставлять, “а чем они лучше”, думал будущий маршал.
  Тухачевский остался в истории, как невинная жертва. А тамбовских крестьян не вспоминают, потому что жертвы в больших чинах, ценятся дороже в исторических теориях и выводах, чем неизвестные крестьяне и милиционер Антонов.
  Когда в положенное время, необходимое и достаточное для разоблачения, шпиона и предателя Тухачевского пригвоздили к позорному столбу, Василий Хлюпин злорадствовал, он полагал, что маршал лично искалечил всю его жизнь. А с трудом уцелевшая, бабуля, родная душа выслушала внука и постановила: ”Поделом вору и мука”.
  Отец Васи, естественно, был убит полководцем Тухачевским, а матери удалось избежать троцкистско-ленинского гнева, и детей спасти. Васеньку и двух совсем маленьких дочурок. Но они все вместе скончались от голода и болезней во время скитаний между враждующими людьми. И Васенька остался один на захолустной железнодорожной станции, без средств, к жалкому существованию. На станции всегда имелся кипяток и кружка, прикованная цепью, к пышущему жаром, бачку. Цепь навесили в палец толщиной и люди не могли украсть кружку, при всём желании, поэтому у Васи кипятка было вдоволь. Но на кипятке долго не протянешь, появляется слабость от отсутствия человеческой пищи, поэтому приходилось ходить по вокзалу с протянутой рукой. Вася пытался заработать, предлагал помощь пассажирам с сытыми лицами. Он не походил на воришку, но ему всё равно не доверяли, из-за тщедушного и несчастного вида. Вася к тому же хромал, люди смотрели на него и думали: ”Катись подальше со своей нищетой. Поднимешь мешок или даже узел и умрёшь у нас на глазах, а что с тобой мёртвым делать”.
  Нога была изранена во время исхода из малой деревенской родины. И снаряд казался случайным, осколок ещё случайнее, а пальцы срезал и плюсну искромсал. Но и в чужой деревне нашёлся добрый человек, местный фельдшер, который быстро помог и ножку ребёнку подлечил и приютил беспомощных людей. В начале марта двадцать первого года, несчастное семейство отправилось, куда глаза глядят. Оставаться дальше казалось невозможным, красные победители шарили повсюду и расправлялись жестоко, потому что имели на это право. Хлюпин старший лично знал Александра Степановича Антонова, и пусть его уже не было на белом свете, но ответственность за такие связи никто не снимал. Хлюпина Старшего нет, а ответственность есть. Она навалилась и пугала и жену, ни с того ни с сего ставшую вдовой, и его детей, и других родственников. Специальные красноармейцы исполняли команду вождей и “наводя страх и религиозный ужас”. Талантливый Тухачевский, неслучайно ставший маршалом впоследствии, попробовал применять газы “Интересно, что из этого получится”, - спрашивал сам себя полководец. И оставшиеся в живых Хлюпины, бежали, куда глаза глядят.
  В поезде, в теплушке Хлюпины заразились. Соседи по вагону ссадили их на зачуханной станции, опасаясь за своё здоровье, но пожелали скорейшего выздоровления. А с вокзала Хлюпиных увезли в санитарной телеге, всех кроме Васи. Мама находилась в бреду, у неё было темно в глазах, и она не позвала сына с собой, чтобы не расставаться, что, может быть, и спасло ребёнка. И мальчик остался на станции голодный. Днём он побирался и предлагал свою слабую физическую силу для использования, а ночью спал у печки, и его не выгоняли из помещения. А когда через неделю опять появилась санитарная повозка, Вася подбежал, узнав возницу. И тот его припомнил: “Не жди никого из своих, малец. Определись в детдом, а здесь ты умрёшь окончательно”.
  Василию исполнилось одиннадцать лет, на работу его не принимали, и из полезной деятельности оставалось только воровство и попрошайничество, что ему не очень нравилось.
  Василий прибился к детдому, где ему сменили фамилию и записали Чапаевым, который к тому времени уже пробрёл известность в определённых кругах. “Раз ты Василий Иванович, значит, быть тебе Чапаевым”. А одна воспиталка, видно образованная, добавила, что полководец Тимур из узбеков, тоже хромал.
  Так придуривалось маленькое начальство детдома. Если приёмную девочку звали Надя, то в детдоме её записывали полностью, Надеждой Константиновной Крупской, приёмного Вовку регистрировали Владимиром Ильичём Ульяновым, а если мальчик был чёрненьким и, редкой для беспризорных, еврейской национальности, то его тут же записывали Лев Давидович, сами догадались, Троцкий. Такой же фамилией награждали всех чёрненьких и курчявеньких мальчиков, перед тем как подстричь их наголо. Как видите, они замахнулись на вождей революции самого товарища Ленина и самого товарища Троцкого.
  Но контрреволюционной деятельности детдомовского начальства пришёл конец. Перед чекистами встал вопрос, кто они на самом деле. Связи с антоновщиной были налицо, но нити заговора должны тянуться дальше и вглубь
  После того как детдомовское начальство увезли допрашивать и затем расстреливать, детям возвратили отобранные у них фамилии и имена с отчествами. А Василию отдали фамилию какого-то Хлюпина, а не собственную, которая досталась ему по наследству, кто-то, где-то, что-то не разглядел и не разобрал.. Так Василий превратился в Хлюпина и привык к новой фамилии в дальнейшем. (Мы с самого начала называли его Хлюпиным, чтобы Вас не запутать). И лишенцем его окрестили.
  Вася промолчал и догадался, что под чужой фамилией жить безопаснее. Можно грамотным стать и образование получить и в Красную Армию призваться. Видно он не понимал, кто такие лишенцы. А с ногой что-нибудь придумаем, размышлял Василий. Но нога у него так и осталась не стандартной, и какая уж там Красная Армия. Вручили ему “белый билет” – нам такие вояки не нужны, хромай дальше, Вася.
  В сапогах и валенках инвалидность не просматривалась, а при ботинках, брюки сверху, ни одна женщина первоначально не заметит.
   Василий тянулся к умным людям и женщинам, и набирался от них ума-разума и житейского опыта. Один человек, который читал иностранную литературу, рассказал Василию об английском поэте Байроне. У того тоже был дефект с ногой, “лошадиная стопа” и её волочить приходилось, что не мешало ему писать хорошие стихи и приобрести известность, его сам Пушкин уважал. Между прочим, Байрон бабником считался. И вдобавок участвовал в революции, но не в Великой Октябрьской, а заранее в прошлом веке и в другой стране. Потом знающие люди сообщили, что и у товарища Ленина с ногой – тоже того.
  Вспоминая молодые годы, Василий не мог припомнить ничего хорошего, но жизни радовался и каждое утро начинал с песни. Достигнув совершеннолетия, Василий наметил ближнюю цель, что бы закрепиться среди людей и в обществе. Василий Иванович окончил поварские курсы общепита и получил Свидетельство об их окончании. “Вручаем тебе путёвку в жизнь”, - сказал директор курсов, пожимая ему руку, - “Надеемся, что ты правильно понимаешь текущий момент”. После окончания курсов Василий всегда был сытым.
  Василий стал существовать благополучно и мечтал найти спутницу жизни, чтобы совместно снимать комнату и трудиться в вагоне-ресторане, но не мог найти сразу. Тут появилась новая подавальщица, которая призналась Василию Ивановичу, что она его понимает, как никто другой. В ответ Василий предложил новой подавальщице руку и сердце, чтобы жениться. Но как выяснилось, присоединившаяся спутница жизни, ошиблась, и её расчёт оказался недальновидным, она не всё взвесила. Во-первых, Васька совсем мальчишка, какой из него муж, во-вторых, откровенно говоря, он инвалид, в-третьих, жизнь-то проходит. А хочется иметь своевременно и собственную жилплощадь, и новое пальто и многое другое. А с Васькой нет ясности в перспективе. И когда молодожёнке встретился, между прочим, через пару месяцев, настоящий мужчина, у которого уже всё присутствовало в наличии, она связала с ним свою судьбу и расчёты.
  Приятели советовали Василию не горевать, потому что все женщины такие. Но вместо того, чтобы найти себе бабу, как подсказывали друзья, Василий по неопытности влюбился вторично, а друзья ухмылялись, дуракам закон не писан. Но его в ответ взаимно полюбили. Совместная жизнь продолжалась не полных десять лет, и когда она оборвалась из-за несчастья и гибели его единственной, что подтвердилось в последствии, любимой Машеньки, он внутренне сошёл с ума. Он считал себя виноватым, и не было проклятий, которых бы он не призывал на свою голову. Через год Василий пришёл в себя и остался в живых.
  Незабвенную Машеньку Василий не забыл, и не оставил. Жена присутствовала всегда и везде. Василий заботился о могиле в городе Алексин, где прекратилась её жизнь, ему казалось, что так следует ухаживать за Марией в её новом состоянии. Покинув Тульскую область, Василий наезжал туда при первой возможности и спешил на свидание к Марии с цветами.
  Уже после войны, при Хрущёве, кладбище потеснили и построили на месте захоронений панельные пятиэтажки. Горожане прозвали этот район “живые и мёртвые”, в знак признания заслуг известного писателя Константина Симонова, написавшую книгу с таким же названием, по которой вдобавок поставили кинофильм.
 
  Хлюпин приспосабливался к меняющимся условиям и требованиям жизни, и как большинство мужчин его возраста, вынужден был врать, подворовывать, но никогда не прикасался к личному, а только к государственному, так как соглашался с тем, что государство ему бессовестно не доплачивает за труд.
  В одиночестве, поставив перед собой фотографию улыбающейся Марии, Василий грустил и даже плакал, а в день рождения и кончины супруги, пил водку поставив рядом с улыбающейся Марией, наполненную рюмку, прикрытую куском чёрного хлеба. Пил и просил Марию вернуться наяву. Позже он понял, что Мария его духовный наставник в прошлом и настоящем и он прислушивается к её советам. И ещё Василий стыдился и просил прощения за недостойное поведение, когда у него случались романы, Василию казалось, что он обманывает жену, и он страдал. А при женитьбах оправдывался в необходимости семейной жизни, и, в конце концов, добивался разрешения усопшей супруги.
  При первой встрече с Василием необычной Марии не было и полных восемнадцати лет, но она незамедлительно вышла замуж за Василия. И он сначала смутился от такой поспешности. Но Марии “было дано” видеть людей насквозь, а Василию “не было дано”, поэтому он и смутился. Мария настояла, чтобы они жили по совести и любили друг друга. А Василию говорила: “Не воруй Вася и не обманывай людей и не ври на каждом шагу, иначе мы детей не сможем воспитать хорошими и всеми любимыми. И, кроме того, сами пропадём”.
  И так далее, и тому подобное, и в том же духе. Василий подумал, что она дурочка, блаженная, старушки такие встречаются, выжившие из ума. Но нет, скоро молодой муж признал, что Мария сердечнее, чем он сам и окружающие люди, и ответственность несёт и за себя и за него.
   К тому же она была нежная и шептала: “Васенька ты мой, ненаглядный”. После Марии, по правде, ему таких слов никто не говорил.
  Есть в русском языке слово “благородная”, слово известное, но непонятное. Кто считается благородным? Как заслужить звание благородного? До революции благородными считали хорошее начальство.
   А вот Марию можно называть благородной фактически, Василий убедился в её чистоте и примерности, и посторонние люди были такого же мнения, не говоря уже о родственниках. Слово благородная к ней подходило.
  Скоро у них родилась девочка, и Василий обрадовался, дочка с мамой были похожи как две капли воды, конечно, с учётом возраста. Папа так и сказал маме: “Дочка, твоя точная копия, конечно, с учётом возраста”, родители ещё не выбрали имя для дочери. Потом Василий самостоятельно назвал её Марией. Так они и жили две Марии и один Василий.
  У Василия на Тамбовщине, сохранилась бабушка, несмотря на газовую атаку, которую советские историки назвали “курьёзным эпизодом”. Когда красноармейцы во главе с красным командиром, пришли повторно проверять и реквизировать, всё что осталось, бабка их не пустила, вышла с топором на порог и стала кричать на красного командира: ”Всех убили ироды, всех отравили нехристи, всё отняли большевики”. Выглядела она пугающе, глазницы провалились, лицо землистое, непокрытая голова и волосы всклоченные: “Из могилы восстану, с того света вернусь, за сына своего, за внучат, за близких, изничтожу вас”.
  Красный командир удивился несознательному и, можно сказать, вражескому поведению старухи, раскудахталась. Он не испугался контрреволюционной выходки, ему только головой кивнуть, и нет старухи.
  - Кругом, - приказал командир, - сама подохнет старая карга,- встречались в Красной Армии и гуманные командиры.
  - Вот вам пример несознательности, - объяснял командир красноармейцам. – Вот что царский режим с людьми делает.
  Так бабуля сама спаслась и козу спасла, которую не победила газовая атака. Когда Василий встал на ноги, то перевёз бабушку и забыл о малой родине навсегда. Раскрывая далее биографию Хлюпина, заметим, что у него сохранилась не далёкая родня, а близкая по матери, царство ей небесное. Тётка, родная сестра мамы-покойницы, а годами постарше, давно за шестьдесят, и тоже одиношенька, и тоже нуждалась в опёке. Василий совместил оставшуюся в живых родню и разом заботился о старушках. Домишко подремонтировал, забор поставил. Коза есть, куры есть, огород есть и передвигаются самостоятельно, живи - не хочу. Старухи жили мирно и помогали друг дружке, и у Василия на душе было спокойно. Летом приезжала маленькая Маша и командовала прабабками к общей радости. Существовали они хорошо, несмотря, на полный охват коллективизацией вокруг. Старики вышли из опасного возраста и не угрожали единственно верной политике ленинской партии,
  Ни уполномоченный из компетентных органов, ни участковый милиционер их не учитывали, ввиду полной бесперспективности работы с устаревшими гражданками. В заначке у Хлюпиных имелась ещё и алтайская родня с жениной стороны, но Алтай навещали редко, не ближний свет.
  Хлюпинские бабки жили в деревне Колюпановка, недалеко от городка Алексин. Василий и Мария обосновались в городе Алексин. И Марии там работа нашлась и далёкая родня объявилась, когда у Василия жизнь наладилась.
  Мария хотела, чтобы дочка жила и училась в городе, здесь культуры больше и до Тулы ближе, и жить легче, в деревне не продохнуть от колхозного строя и партийных постановлений.
   У старушек была радиоточка, которая объясняла современность. Но старушки современностью не интересовались, больше верили слухам. А песни передавали не часто, поэтому радио редко общалось с отсталыми женщинами. Но Василий Иванович разъяснял им, как жить в их возрасте. А летом к бабкам привозили маленькую Машу, пусть босиком побегает.
 
  Впоследствии, проживая за полярным кругом пятидесятилетний Хлюпин, познакомился с Корелиным, который был ровно в два раза моложе его. По невероятному стечению обстоятельств, у Корелина тоже имелась родня из этих мест, а для точности из деревни Колюпановка. Но не из той, где жили Хлюпины, где святой источник и в наше время монастырь восстановлен. Была ещё одна деревня с тем же прозвищем, Колюпановка, поблизости. Но там нет ни монастыря, ни источника. А сейчас и дороги нет, И заброшенная деревенька с людьми не соединяется, да и деревни практически нет.
  Узнав о своём землячестве, Хлюпин и Корелин почувствовали дополнительную взаимную симпатию.
 
  Но вернёмся к молодому Хлюпину. К тому времени Василий Иванович работал шефом в вагоне ресторане. Он считался мастером своего дела и неоднократно помещался на Доске Почёта в Управлении железной дороги.
  Но время было, сами понимаете какое, не мне вам говорить. Василий искал возможность подработать. И, как и все советские люди, при возможности, делал это с чувством глубокого удовлетворения. Едешь в вагоне-ресторане по овечьей стране Дагестан или Туркестан, встречаешь человека в каракулевой шапке, ты ему конфеты-подушечки или сахар, а человек в шапке из каракуля - Сур, взамен шкуру с такой же фамилией Сур. А можно махнуться и оптом, баш на баш. Путешествуешь по пьющим русским весям, с водкой работаешь; закупаешь товар в магазине, а продаёшь, по пути следования, с наценкой по казённой цене вагона-ресторана, как постановил нарком Лазарь Каганович.
  Иногда расстраивался Василий Иванович и нервничал, вдруг ни с того, ни сего вздохнёт Мария: “Чует моё сердце, Васенька”. Но Хлюпин резко её прерывал: “Прекрати!”, а иногда и кулаком по столу стукнет. Скажет «прекрати», и не расспрашивает, отчего она вздохнула. Он знал, что жене “дано” и видит она для других не различимое.
  Тут тётка преставилась, дело обычное, истёк отпущенный срок, и сократились её физические связи с матушкой землёй. И бабуля, родная кровь, заметно прихварывать начала, но не жалуется, русская порода. А Василий обо всех помнит, обо всех печётся. Поэтому и реагировал на Машины, пусть и редкие вздохи, болезненно. Он понимал, что в ответе за всех своих.
  Летом сорокового года, после финской компании, по настоянию Марии, отправились они семьёй на Алтай, положенный отпуск использовали и ещё справки раздобыли о внезапной болезни, чтобы отпуск увеличить. В Бийске была своя врачиха, вошла в положение. А на основе такой справки продлевали отпуск, согласно положению.
  Василию нравилось в местных краях, а Мария их откровенно любила, несмотря на окружающую бедность. Ах, какой вид за окном, погода нужная овощам и фруктам, рыбная река Катунь Василий Иванович такую кулебяку с хариусом мог сварганить, пальчики оближешь. Добрые люди, местного происхождения, могли называть своих детей по имени Танкист или Чкалов, причём так и записать в метрике; умели вкусно готовили конину, и хорошо относились к русским, как обещали ещё Екатерине Великой. И русские в ответ вели себя дружелюбно.
  В селе, рядом с Бийском, коротала свои дни мать Марии, а для Василия - тёща. Отец Марии в бытность шахтёром в Хакасии заработал туберкулёз и инвалидность. Но, несмотря на инвалидность, место своё нашёл, сам мастер на все руки и по хозяйству, ведущий, а не ведомый. Младший брат Марии окончил военное училище и получил назначение в Белоруссию, хотя просился на Дальний Восток, где ожидалось вероломное нападение японских самураев-агрессоров. Брат по прибытию на место прохождения службы, немедленно женился и в новоиспечённой семье появился мальчик одна тысяча девятьсот тридцать девятого года рождения, по имени Вилен, что значит Владимир Ильич Ленин, но в сокращении.
 
  Василий Иванович с тестем печку переложили, пристройку утеплили, получилась тёплая жилая комната, яму выкопали, под уголь, полуторка с кабиной спрячется.
  Тесть объяснил, что сейчас углём топить модно и, если такую яму забункеровать, то пять лет можно греться, с учётом имеющихся дров.
   Кедровых шишек притащили, невесть сколько, но не шелушили. Работали с утра до ночи, без перекура, правда, вечером отходили; самогонка собственная, считай лекарство, и кедровая настойка для женщин, “по чуть-чуть”.
  Утром опять Мария что-то придумает: грибы собирать, родители пусть насушат; папортник рвать и солить, шиповник сушить
  – “Маша, кончай, сил нет. На следующий год тоже грибы пойдут, и шишки новые повиснут и всё повторится”. Мария помалкивала и только грустно улыбалась, а Василий волновался, он никогда не забывал о чудесных способностях жены.
   Перед отъездом Мария гуляла, вдоль реки прошлась, вернулась, в бане попарилась с веником, а за стол сели, Мария взяла мать и отца за руки и долго молчала. Василий опять забеспокоился, но слова вымолвить, не смел, не было оснований. Утром Мария обошла дом: “В нашей комнате пусть дочка моя живёт, если что; а Виленчик в общей комнате, он ещё маленький”. Василий одёрнул её: ”Ты жуть не нагоняй”. Но Мария прижалась к его колючему подбородку: ”Дорогой мой Васенька”. В те годы выпускали плохие лезвия для безопасных бритв и мужские щёки кололись, если ты не пользовался опасной бритвой. Но Мария всё равно любила прижиматься к его лицу.
  Далее в известной биографии Василия Ивановича – пробел, Хлюпин умалчивал. Известно лишь, что свою тульскую родню Василий растерял.
  Весной сорок первого не стало и Марии. Хлюпин обезумел от душевной катастрофы и утраченной любви. Горе своё никому излить не мог, знал, что не поверят ему, не может человек, из простых, так крепко любить жену, и страдать как в романе или кинофильме.
 
  По последнему наказу жены, Василий продал дом и сопутствующий скарб в Тульской области и перебрался на Алтай к увядающим родственникам жены. В конце мая невестка привезла двухлетнего Вилена из Белорусского военного округа. Оказывается, Мария отписала и брату в воинскую часть. Шурин тоже знал, что Марии “дано”. И хотя он был отличником боевой и политической подготовки и, конечно, молодым коммунистом, но верил сестре больше, чем всё знающему, комиссару.
  А потом война и солнце закатилось, лишь сумерки и туман окружили Василия Ивановича. И в дополнительную нагрузку – тюрьма. Но выжил, Хлюпин, не подох.
  И что Хлюпин сел в сорок втором, то ведь не за воровство или грабёж, а по сто пятьдесят четвёртой, за спекуляцию. Пирожками на станции торговал, между прочим, из своей муки и других личных продуктов, вот и вся спекуляция.
  Нужно заметить, что в первые дни войны Василий пытался пристроиться в армию сознательно. Но военком объяснил ему, что никому с имеющимися показателями, Хлюпин не нужен, рядовой, необученный и хромой, ни в атаку пойти, ни удрать от немца ввиду угрозы. “Насчёт удрать, я пошутил,” – добавил военком.
  Василия направили на секретный военный заводик, где изготовлялись пальцы для траков, различный крепёж и прочие мелкие изделия, но необходимые для военной промышленности. Работнички, в основном бабы и малолетки, так что Василий Иванович скоро был произведен в бригадиры, в связи с простотой производства.
  С Василием Ивановичем случилась такая диалектика, с одной стороны, всё для фронта – всё для победы, с другой, у него, пусть и на крепкой, но единственной шее, дочь Маша, с детской карточкой и сирота Виленчик, который до сих пор спрашивает, “где мама, где мама”. Угасающие и раздавленные горем тесть и тёща, ещё кровоточит рана от потери Марии. И на тебе, сын погиб под Белостоком, на кого же ты нас оста-а-авил.
  И невестка пропала, набросились на них танки и самолёты с бомбами. Немцы любили уничтожать поезда с людьми. Ещё местная родня объявилась, тоже в рот смотрят.
  Василий, отработав двенадцать часов в сутки, хромал домой, где из собственной картошки и из, самим засоленных грибов, что с осени сорокового года сохранились, в первую военную осень тоже много грибов уродилось, да не до грибов было, пёк пироги.Ещё в мирное время и началом лихолетья муки подкупили, пока возможность была, спасибо Марии-покойнице за совет. Тёща старалась помогать, но уставала быстро; за день ухайдакается с двумя детьми и слабым мужем. Василий прогонял её, вы мама отдыхайте. А сам испечёт пироги, уложит в корзинку, укутает, для сохранности тепла, в сидор запрячет, в глаза не бросается, и на станцию.
 
  Взяли Васю, в чём признаваться, от чего отнекиваться. Не то слово скажешь, придут с обыском и заберут продукты, вчистую.
  - Вы знали, что мука краденная?
  - Это всё моё. Запасался на чёрный день.
  - Не будет чёрного дня. Распишитесь, вот здесь
  - Дёшево купил, дорого продал. Так?
   - Так.
  - Получается спекуляция. Распишитесь вот здесь.
  Но в последние дни, перед арестом, Василий опять стал напевать по утрам, нечаянная радость, как говорят гадалки. Невестка Серафима нашлась и возвратилась, Симка жива, её просто ранило, эшелон разбомбило, а её просто ранило и контузило, радость то какая. Через четыре месяца, явилась как новая. А Вилен её не узнал, а всё хныкал, где мама, где мама.
  Поэтому Василий отправился за решётку со спокойной душой, Василий понимал, ему помогают, и не дадут погибнуть. Мария помогает по мере своих сил.
  Значит так, Серафима в столовку пристроилась, по крайней мере, сама сыта будет. Василий загодя показал своим, где схроны устроил, где заначки предусмотрел – знал, в какое время живёт. Дочь Машенька, можно сказать, помощница и старики приободрились. Зиму, как пить дать, перезимуем.
  От сумы и тюрьмы не зарекайся, и бедным был, и голодным, и больным. Но и счастливым был, он и сейчас счастлив. С ним Мария, у него есть Мария, всегда и рядом. И дочь сыта, и близкие не оставлены без опёки.
  Держался Василий спокойно и под следствием, и в суде, и в местах лишения свободы.
  Из особенностей его пребывания по ту сторону колючей проволоки, можно припомнить, что по случаю, не сразу, а со временем, открылся его поварской талант. Что касается его жизни в изолированном сообществе, то о ней умолчим.
  Во первых, это пережито самими осужденными, во вторых, это описано, иногда читаешь и нервничаешь, места себе не находишь, и я не подберу ни новых слов, ни красок, чтобы увлечь читателя.
   
  Начальство регулярно отправляло бригаду на рыбалку. Улов, естественно, предназначался для руководства. Рыба в тех краях удивительная, кто бывал, тот знает. Однажды, на рыбалке, Василий с остальными, назначенными в бригаду, тягал сети. Появилось солнце, мороз спал и, если не обращать внимания на заключённых, то можно хорошо отдохнуть. Самый главный лагерный начальник, позволил себе отвлечься от службы, В, конце концов, он тоже человек. Его боевая подруга, как он называл свою жену, заставила его обмотаться тёплым шарфом и пожелала удачной рыбалки.
  Тут и наступил звёздный час Хлюпина, видя как холуи нелепо обращаются с хариусами и сигами, он вызвался, я, мол, известный повар. Хлюпину дозволили приготовить параллельную уху, но и сами стряпали, для сравнения. Хлюпин таган смастерил, в марлевом мешочке первый раз мелочь отварил и далее согласно собственному опыту. Хлюпин состязание выиграл и начальству угодил.
   Скоросолка из сига для первой рюмки, надо перца побольше и соли, чтобы понос не продрал; не забыть приправу, уксус, соответствующей крепости, перцу добавить какой есть и вообще всё, что под рукой из сухих приправ. Но главное-преглавное кулебяка, благо мука нашлась.
  С тех пор изменилась хлюпинская судьба, не то чтобы он в лагерные придурки определился, но особое положение заимел. Стал Василий Иванович поваром начальника лагеря и его дружины, начальник и так называл свою жену в присутствии гостей. Хозяин он был хлебосольный, на все революционные праздники приглашал сослуживцев. В эти дни Хлюпину работы прибавлялось. Сам Хлюпин становился главным руководителем, летом проверял, какого цвета у рыбы жабры, олешки должны были быть забитыми у него на глазах, но кашеварил лично. Рыба, хлюпинского засола, доставлялась аж до Москвы. Начальник лагеря добродушно называл Василия Ивановича, Хлюпиком, а его дружина обращалась к нему ласково, Вася, и могла поднести в праздник рюмку другую, правда тайком, “С Новым годом тебя, Вася! С новым счастьем. Пусть Новый год будет у тебя не хуже старого”. Василий выпивал, благодарил хозяйку и заочно желал гражданину начальнику успехов в работе.
  Всё было бы хорошо, но лишнюю пятилетку Вася отбарабанил, за своё кулинарное мастерство.
  “Какая там свобода Василий, какая воля. После войны обстановка обострилась ввиду международного положения и поджигателей войны. Скажу тебе без свидетелей, здесь тебе лучше. Выделят тебе комнату, и за колючку ходить не будешь. Подругу тебе тоже выделим – вот тебе и свобода”. Василий согласился, дешевле обойдётся. Станешь бодаться, статью пришьют. Комнату дали приличную, кровать и топчан вдобавок, и на нём спать можно, столик, тумбочка и всё такое, даже занавески на окне. Буржуйка, чаёк вскипятить в момент. Свободный человек, живи – не хочу. Гуляй – иди, куда хочешь, жаль идти некуда. Вольнонаёмный – свободный гражданин и зарплата каждый месяц.
  В первую же ночь пришла Мария. В летнем платье, видно у них там погода хорошая, молодая, красивая. Василий прижался лицом к её груди, чувствует тепло, настоящее человеческое тепло. Она его по голове гладит, смеётся, рада встрече. А Василий принимает сквозь тонкую материю её человеческое тело и отрадно ему и счастливо. “Хорошо, что ты есть, Машенька. – А куда же я от тебя денусь. И ты не бойся жизни. Всё будет хорошо”. Потом Мария прилегла на кровать и потом растаяла.
  Василий проснулся, чувствует, подушка тёплая и мокрое пятнышко от слёз. “Не уходи, Машенька, не могу я без тебя и не хочу”. Вздохнул Василий тяжело, тяжело, и у него слеза выкатилась, но хорошее настроение вернулось.
 
  Скоро сага сказывается, да не скоро бизнес делается, как говорят наши скандинавские соседи. Время прошло, гражданина начальника перевели по долгу службы. Но прежде он отпустил Василия и руку пожал на прощание, потому что Хлюпин своё отсидел и уже несколько лет считался на воле. Прихрамывая, как Байрон, отправился пилигрим Василий искать местожительство, где бы его прописали по адресу и приняли на работу. На Алтае его не прописали и не выдали паспорт в обмен на справку об освобождении, а на работу не принимали без прописки. Кадровики расспрашивали Хлюпина, вышел ли он на свободу с чистой совестью или нет, перековался ли он, всё ли осознал и можно ли ему доверить рабочее место в трудовом коллективе. И получив положительные ответы на все вопросы, отказывали Хлюпину, подчиняясь имеющимся указаниям. Паломничество Василия завершилось на краю света, дальше идти некуда, путь преграждал Ледовитый океан.
  Любовь Василий Иванович не встретил, потому довольствовался временными отношениями.
  Закончив странствия на берегу океана, Василий Иванович задумался. Июльская вода казалась курортной, а сверкающий на горизонте лёд, украшал действительность. “Вот здесь, именно, я буду жить”, – решил Хлюпин.
  Вначале своей полярной жизни Василий Иванович пристроился кладовщиком в Торгмортрансе, поближе к продуктам. И мало-помалу осваивал охоту. И сколько же водки пришлось выпить с учителями и наставниками.
  Избу Василий поставил и закрепил на скале. Плавника хватает, только собирай и обрабатывай. Оконные рамы и двери выдрал из заброшенных бараков в Амдерме. Спасибо Абрамовским, и отцу и сыну, архангелогордцам, с топорами дружат, искусники.
  Печку Василий сам сложил и оштукатурил. Проверил, чтобы лёд не нашёлся под фундаментом, ещё встречаются ледяные линзы, то же проверил. Потом сени пристроил, собачник и отхожее место, куда протянул продух из тёплой комнаты, чтобы гостям обеспечить безопасность здоровья.
  Вот и дом, который построил Хлюпин. Собаки чаще на воле, у бревна на цепи, а в непогоду, “пожалте”, под навес. Свободно мог в доме находиться только верный пёс Жулька, заместитель Василия Ивановича по режиму, к тому же доверенное лицо.
 
  Хорошим охотником Василий был отродясь, и опытным промысловиком стал в первый же сезон. А что касается омуля, не мне вам говорить. Бывало, сидим с Василием пьём чай, в окно смотрим. Ветер утих, но вода ещё мутная. “Побежали, Володенька”. Быстро лодку стащили в воду, и собирай урожай. Василий сети ставит по своему рисунку, с учётом выступающей в море скалы, и поведением рыбы, которое он предполагал.
  Сбылась мечта Василия Ивановича, он не работал как наёмный рабочий, или, не дай Бог, заключённый. Не перевыполнял и даже не выполнял план, и не боролся за звание ударника, не вставал на трудовую вахту, не голосовал единогласно.
  Василий Иванович имел разрешения на промысел, легально ставил капканы и сдавал уже обработанные шкуры в Заготпушнину. Там же хранилась его трудовая книжка, придраться не к чему.
  Встречались в его жизни женщины и жёны, это те же самые женщины, но с которыми ведёшь совместное хозяйство. Некоторые из них любопытствовали: “Почему ты никогда не говоришь, что любишь меня?” В ответ Василий Иванович объяснял: “Отвяжись по хорошему”. Большой любви Василий не встретил, не повезло. Но каждую жену уважал и заботился о ней. Деньги у неё были всегда.
  В текущее время Хлюпин жил в своей избе на краю земли и приезжал в Амдерму к жене, которая как покажет время, оказалась последней, стараясь соединить с визитом, закупку провианта и сдачу пушнины, чтобы поездка считалась целесообразной. Нынешняя жена Хлюпина проживала в приличном бараке, некогда принадлежавшем неглавному лагерному начальству. В их распоряжении находились две аккуратные комнаты, одна из которых была отписана Василию. Хлюпин вырезал проход в жиденькой перегородке, чтобы наглядно для соседей объединить жилплощадь и судьбы, свою и Надежды, так многозначительно называлась его сегодняшняя жена.
  Надежда казалась симпатичнее предыдущих подруг Василия Ивановича, которых он оставлял ввиду охлаждения и отчуждения или подруги уходили самостоятельно по тем же причинам, забирая на память имущество, проще говоря, деньги Василия, заработанные его опухшими в ледяной воде руками.
  Со временем, Василий Иванович привык к Арктике и стал считать её родиной. Он чувствовал свою привязанность к окружающей его тундре и необозримому океану, который поднимался и готов был улететь, когда освобождался от ледяного панциря, и когда его манило солнце.
  А на небо следует смотреть ночью, полярной выразительной ночью. Василий Иванович выучил имена и прозвища отдельных звёзд и их созвездий, а не только Большой или Малой Медведицы. Василию Ивановичу нравилось смотреть в глубокое небо с горящими звёздами, один на один, когда ему нечего было делать. Ему подарили учебник по астрономии для десятого класса средней школы, и он не раз перечитывал его.
  Северное сияние у нас обычно светло-зелёное, редко встретишь другую живопись, может быть, никогда не увидишь. Северное сияние играет либо лучами, либо пробегает по чёрному небосводу, как открывающийся занавес, вот что удивительно.
  - Пойдём в дом, Василий Иванович, холодно, - бывало, торопит его Корелин.
  - Ничего ты не понимаешь, Володька, в торжественной обстановке. Ты помолчи и услышишь музыку. Тихо, чуешь? Ну, что я говорил.
  Корелину тоже слышалась музыка, но он думал, что это игра воображения или слуховые галлюцинации. Иногда Василий Иванович глупости говорил:
  - Сейчас они все собрались и смотрят на нас. Занавес раскрывается, звучит музыка, только не мы на них смотрим, а они на нас. Я подозреваю, нет, я уверен, они видят не только нас, не только нынешнюю землю, а что уже ушло и стремится к ним. И для них очевиден день за днём, и каждый человек. Мне кажется, что в моей голове столько же звёзд, сколько на небе, поэтому я их понимаю. Но для звёзд люди значения не имеют.
  - Не только для звёзд, - иногда добавлял Корелин.
  Но такие собеседования Василий Иванович допускал лишь с Корелиным, потому что не стеснялся его и был под градусом.
 
  Жена Василия Ивановича на звёзды не смотрела и сомнительные разговоры не поддерживала, она была здравым человеком и мыслила практически, для пользы.
  - Пора, Василий, собираться в дорогу. Здесь старость быстро приближается. И пожить по человечески не успеем. Что это за страна, где могилу выкопать нельзя.
  - Ты, дорогая, по полочкам разложи, для могилы по правде земля нужна хорошая, что бы дерево выросло, лучше всего берёза. Поэтому у меня здесь будущего в этом смысле нет. Правда, гурий из камней можно выложить на память, тоже будет по-русски.
  - Зачем мы здесь? Поедем к моим, купим дом рядом с сестрой. У тебя родня появится, и дочь твоя родная приезжать будет каждое лето. Ты дочь не видишь, ты деньгами ей отца не заменишь. Ты, что внука не хочешь на коленях подержать, забыл, что малого назвали Василием.
  Вода камень точит, а Василий Иванович, сомневающийся человек. “Зачем я действительно живу? Денег полный матрас, сберкнижки, каждая как том произведений”.
  Надежда убеждала его днём и ночью при посещениях.
  - Пойми, я тебе добра желаю и хочу, чтобы ты руки излечил и не мучался от боли.
  - Но на аккордеоне ещё играю.
  - Вот именно, ёщё.
  “Она мне добра желает”, - мысленно соглашался с женой Василий.
  - Ладно, следующей весной снимемся с якоря, - наконец выдавил из себя Хлюпин, - но Жульку с собой возьму, собак пристрою, а Жульку с собой возьму. До Воркуты воздухом доберёмся, а там по тундре, по железной дороге, где мчится поезд Воркута-Ленинград, - запел Василий.
  А жена Надежда включила проигрыватель и пригласила его на танец. Василий в семейных обстоятельствах любил медленные танцы и не стеснялся недостатков своей ноги.
 
  Василий с молодости стремился к безопасности. С возрастом научился предвидеть и обходить неприятности, или поворачивать назад, если они были непреодолимы. А борцом и бойцом становился вынужденно. Василий Иванович для себя решил, что всё земное важно. Впереди другая жизнь, остаток жизни, и пройти его нужно, не спотыкаясь.
  И не потребуется, в поте лица своего, горбатиться за кусок хлеба и считать, сколько дней осталось до получки, потому что всё предусмотрел заранее.
  И боль пройдёт, что не оставляла его, и можно проспать ночь, от заката до рассвета, там, где ночи нормальные, по общему режиму.
 
   Пришла следующая весна, песцы похудели, их уценённые грязные шкуры с жёлтым брюхом не интересовали ни промысловиков, ни заготовителей. Тундра стала плешивой, а потом, враз позеленела. На четвёртый, пятый день всё зеленеет и порой, кажется, что ты где-нибудь в степи.
  Василий Иванович прощался с тундрой навсегда. К нему приезжали пожать руку и желали надёжно устроиться в чужих местах. Надежда Петровна, жена-победительница рассуждала о преимуществах ожидаемой жизни,
  - Вы посмотрите на его руки, - обращалась она к гостям, - полюбуйтесь.
  А Василий Иванович быстро ставил стакан на стол и прятал свои изуродованные руки под скатерть.
  А ты пойди, попробуй, потаскай рыбу из сети, рыбу, запутавшуюся в ячеях, рвущуюся на волю. Достаёшь омуля из Карского моря, навсегда распухшими руками. А руки калечатся.
 
  Надежда уверяет, что лиманская грязь всесильна, успокоит руки. Может и вправду грязь поможет здоровью, задумывался Василий.
  - Вы посмотрите на его лицо, посмотрите на его ноги, мацайте его кожу, не умолкала Надежда.
   А лицо некуда спрятать и Василий Иванович представлял себя на обозрение.
  - Не так всё плохо, - вставлял Корелин, - в серьёзном возрасте красавец глупо выглядит,
   по-бабьи.
  Лицо у Василия Ивановича вырезано и вырублено, и отшлифовано полярной наждачной пургой, стужей и ветром, глаза, замёрзшие и подёрнутые льдом.
  - Очи твои оттают, Василько, изменишься полностью и весь.
 
   Василий Иванович сговорился с Корелиным и Жорой Борисоглебским, который промышлял восточнее и мимо хлюпинского жилища проезжал, посмотрите за избой, не дайте пропасть. Вдруг не приживусь, не вытерплю. Но говорил он это не убедительно.
   “Уезжаю братцы“,- вот что на самом деле. А говорили, что некоторых, таких как Хлюпин, Север не отпускает.
  Так и покинул Василий Иванович свой дом, свою крепость, в которой защищался от пурги и холода и случайных неприятностей. Оставил, как заведено, спички и соль на видном месте, а крупу, муку и сахар в железных банках. Нарубил дров, сложил поленицей, топор прислонил. Всё подготовил для посторонних. Зайдёшь, пользуйся, отдохни, обогрейся, прибери за собой и счастливой дороги.
  Обратился к Марии, сжал рукой лицо, чтобы не расплакаться и вышел к поджидавшим. Подпёр лопатой дверь и покинул жилище.
  Василий оглянулся вокруг и рассмеялся. Холод, снег и людей не видно. Нет жизни, нет. И существовать ему здесь нет смысла. Но смех был не естественным.
 
  Хорошо жить под Одессой. Погоде можно доверять, если сегодня тепло, то и завтра изменений не жди. Есть комары, но разве это комары, на севере комар волосатый и крупный, правда глупый, вопьётся и ждёт, пока его прихлопнут. А мошки под Одессой нет. Не верилось Василию Ивановичу, что можно спать с открытым окном и не замёрзнуть и опасности не ждать. А запахи и весенние и летние. Он и не знал, что существуют такие запахи на белом свете. Василий Иванович представлял таким Рай, и запахи похожие и комаров в Раю нет.
  Надю родственники называли Надия, а что, не плохо звучит. Родня отнеслась к ним
   по-родственному, и хату помогла купить с садом и огородом, и с ремонтом помогла, с материалом; и шабашников нашли, не рвачей. И выстроилась не хата-мазанка, а фактически дом из ракушечника. Половину матраса, в котором хранились деньги, Василий потратил на стройку и на хозяйство, да у него таких матрасов ни один. И животный мир создали, мычат, блеют, хрюкают, кудахчут. И хотя Хрущёв приказал коров зарезать, корову держали.
  Жулька не нервничал, только не отходил от друга Василия; жарко, вывалит язык, снежку бы сейчас. С местными собаками не ссорился, брехать попусту не любил.
  И стал Василий Иванович селянином. Вначале, на новом месте, Василий Иванович искал себя, но со временем успокоился. Работу подобрал, как подобрал, родня сообразила.
  Столовка – едальня по-местному, куда Василия Ивановича пристроили директором, благодаря довоенному Свидетельству, полученному в молодости, и блату. На лапу дали, конечно, но взяли взвешенно, по-божески. В столовке по штатному расписанию числилось пять единиц плюс Жулька, назначенный охранником. И он сам зарабатывал на жизнь сухим и вареным пайком.
 
  Едальня пристроилась у развилки. Водители, снующие к карьеру и обратно, могли подкрепиться и выпить. Летом, большинство предпочитало винцо, хотя, говорят, за рулём пить запрещается. Консерваторы могли позволить себе и сиреневой самогонки из буряка, но в пределах установленных жизненным опытом.
  Надежда выжимала из казённого заведения, всё что могла: Василий – директор, сама – бухгалтер, тётка - повар, невестка, жена старшего брата, подавальщица (тогда ещё не было самообслуживания), Жулька – охранник. Вечером, два ведра объедков, для всеядных свиней. А вы говорите, при советской власти была плохая организация труда.
  Пришёл звёздный час для Надежды. Перед отъездом из Амдермы, она убедила Василия Ивановича оформить их совместную жизнь законным браком в поселковом совете. ”Это тебе ничего не будет стоить, а для меня – главное. И перед людьми и перед матерью легче и уважение со стороны”. Уже по прибытию попросила Василия Ивановича называть свою старенькую мать, мамой. Но Василию Ивановичу трудно было выговаривать забытое слово – мама, да и смешно, какая такая мама. Надежда и отстала.
 
  Когда следует остановиться, отказаться от стремлений, сказать себе, я сделал всё что мог. Порой хочется сказать, да язык не поворачивается. Перестать строить, хлопотать, суетиться, если нужда не подталкивает. Подвести итоги. Не получается.
  А что в сухом остатке – два мешка денег в сберкассах и в заначке, дом – полная чаша, уверенность в завтрашнем дне, не нужно ни зарплаты, ни работы. Пенсия капает, согласно законодательству с учётом полярных условий и выслуги лет. Обо всех позаботился, всех удовлетворил. Живи только для себя. Можно жить прошлым, но можно всё забыть. Есть возможность спиться, да разрушаться не хочется.
  С тобой говорят на условном языке: как здоровье, выглядишь хорошо, поздравляем с Новым годом. И ты отвечаешь тем же самым.
  Между прочим, к тебе относятся с уважением: в праздники пьют за твоё здоровье, благодарят за материальную поддержку, за деньги значит, никто не подталкивает – пиши завещание, пиши завещание.
   Живи ничего не ищи, и ни в чём не сомневайся. У тебя получилось лучше, чем у других, у которых не получилось.
  А у других боль и скорбь, нищета и одиночество. А у других неудовлетворённость по многим обстоятельствам, то власти не достаёт, то зависть гложет и от неё грусть. Один грустит, что щи пустые, а другой, что жемчуг мелок, как говорили наши деды. На смену известности, пришла неизвестность, был ничем, а стал всем, и потом снова ничем. А ты разумнее, у тебя лучше, чем у других.
 
  На новом месте Василий Иванович убедился, что здешний опыт и порядок для него мало интересны. Пока обустраивался и находил нужное дело, чувствовал себя бодро и напевал что-нибудь себе под нос, песни из довоенного репертуара. Своё внедрение в новую жизнь Василий Иванович начал с постройки бани, не понимал, как можно обходиться без парилки. Где мылись местные неизвестно, общая баня и в истории села не упоминалась, а о собственных баньках никто не слыхивал.
  С родственниками Надежды Василий, можно сказать, подружился и родне пришёлся по душе. Ну, прихрамывает, и батька Махно, уважаемый Нестор Иванович, между нами говоря, тоже хромал. Родные приходили часто, Надежда встречала их приветливо и гостеприимно. Мужчины рассуждали о политике, как одесситы на Соборной площади, и спрашивали у Василия Ивановича, когда будет война. Но по этому поводу Хлюпин ничего определённого сказать не мог.
  Новые родственники делились с Василием своим опытом. Оказывается, когда крадёшь свинью, нужно тащить её за ухо и тогда свинья не визжит, а хозяева спокойно спят до утра.
  - А ты знаешь, Василий, что за границей и водку и горилку разводят для снижения крепости. Странно?
  - Странно, - соглашался Василий.
  - И, если развести томатным соком, то такой напиток называется ****ь Маруся. Непорядочно называется, как при детях такое назвать?
  Василий Иванович тоже соглашался, что при детях так напиток именовать нельзя. Но западные иностранцы публика развратная и у них свободная любовь, без лишних разговоров, и фильмы–секс показывают про это самое дело, в голом виде.
  Василий Иванович старался понимать родственников и знакомых, чтобы не молчать в их присутствии. Надежда приглашала подруг из своего детства. Они грызли семечки и сплевывали на пол, что удивляло Хлюпина. Но потом подметали пол начисто. Василий часто брал в руки аккордеон и играл на нём свободно. А собравшиеся спивали украински писни.
  В едальне Хлюпин бездельничал, хотя и ходил в белом халате. Всем заправляла Надежда и в столовой и в доме. Подражая труженикам села, Василий с утра шёл на работу, садился за стол и смотрел в окно так долго, как это представлялось возможным. И, если сложить все рабочие часы у окна, то суммировалось несколько трудодней за месяц.
  Василий Иванович уважал местную кухню и влюбился в борщ, только капусту нужно бросать за пять мину до финиша, а не разваривать её до распада и расползания, сметана должна быть собственная, а не разбавленная шаловливыми ручонками казённых продавцов. Конечно, сало, колышется как лифчик на супруге Надежде. И соленья, помидорчики-томаты на первом месте и, прежде всего.
  Деверь хотел приучить Василия к вину. Деверь, брат первого мужа Надежды, которого задавил собственный грузовик. Как так, очень просто.
  Муж, будучи живым, увёз Надежду в Амдерму. Но через пару лет приехал в отпуск на малую родину. Отдохнул недельку, надоело. Решил подработать.
   Грузовик оставался на скорости и на пологом, но спуске. А первый муж, говорят, неплохой мужчина, работящий, начал рукояткой шуровать. В чём точно было дело, неизвестно, у него не спросишь. Может быть, выпил немного или задумался, или озаботился, у него не спросишь, результат налицо. Родная машина придушила его
  Надежда грустной и печальной вернулась в Амдерму. Думала, доработаю до конца договора и домой. Но встретила Василия.
   Да, на счёт деверя, он таки остался в родне. И при знакомстве с Василием задумал приучить его к вину. Но сам по-мужски, пить не умел и вёл себя непотребно. Например, не говорил, а орал. Собрались родственники и друзья посидеть, покушать, за жизнь поговорить, а этот орёт. Его просят, закрой ракло, а этот не слышит, иногда нагло ругается и при детях. Василий Иванович его одёрнул.
  - Кто ты такой? – перебил его ор Василий Иванович.
  – Я, деверь, а вот ты кто такой?
  Учтите, что он сидит за столом Василия, и его хлебосольно принимают.
  -Так вот деверь, закрой деверь с той стороны.
  А Надежда обиделась и на деверя и на Василия. Деверю нельзя не пить, по состоянию здоровья. Деверь лечился по системе, которой предписывалось пить три раза в день. Пить помалу, пятьдесят грамм за приём или чуть поменьше. Водку следовало смешать с подсолнечным маслом и проглотить за четверть часа перед едой. При помощи таких средств излечивался рак и другие страшные болезни, и, кроме того, начинали расти новые волосы на месте лысины. Если у человека не обнаруживалось страшной болезни, то лекарства принимались для профилактики и тоже с полезным эффектом. При приёме универсального лекарства, водку пить запрещалось только тем, у кого страшная болезнь, лишний раз называть не хочется, в неизлечимой стадии.
   А про вино нечего не говорилось. Деверь также узнал секреты винолечения, старая, но малоизвестная система. Сейчас все носятся с винолечением: ах, красное сухое, красное сухое. Старо, известно. Деверь сочетал две системы и надеялся на скорое обновление всего организма. К особенностям винолечения относился регулярный приём лекарств, если режим нарушался, то всё нужно было начинать сначала. Дозу пациент должен был определить сам, прислушиваясь к своему здоровью. Но у деверя не хватало дисциплины для соблюдения предписаний винолечения.И в целом не хватало совести. Он орал як скаженный, вместо того, чтобы культурно рассуждать о политике, и при детях мог выражаться. А ещё пытался всех учить и навязывал свою систему оздоровления.
 
  А у нас своя точка зрения. Вино надо пить молдавское, лучше молдавское, но домашнее, или купленное у знакомых. Лучше пить, когда жара спадёт, но и в жару не плохо. Надо расположиться под навесом, по пояс голым или в майке и босиком. К вину полагается брынза, хорошо, если овечья, её местные болгары умеют изготовлять. Но много пить не стоит, а то будешь, как молдаванин стремиться в Румынию. А в Румынии нищета и грязь, и ворья больше, чем в Одессе, не говоря уже о побирушках.
   Это сейчас молдавские виноделы потерялись. А бывало, зайдёшь в Мало-Малештские подвалы, если пригласят, живым не выйдешь. И в гроте, что для начальников, на стол полезешь танцевать, как известная советская певица. А херес молдавский слабоват, помню на винзаводе, посёлок Кутузов, кажется, под Кишенёвым, тогда заместителем директора был Цуркан, я дегустировал херес, не то, не Испания.
   В Испании меня прельщает Пачаран. В пачаране я узнаю итальянские вермуты, но испанская крепость тридцать восемь градусов, если я не ошибаюсь. Мой сын предпочитает вермуты различных наименований, не возражаю. Но не спутайте итальянские вермуты с нашими, советскими, итальянским не с чем сравниваться.
  Ибо история этих вин насчитывает больше двух тысяч лет, но их надо принимать с утра, подражая древним. А мой сын пьёт вермуты по вечерам. С утра лучше, как говорят в Питере, с утра выпил - весь день свободен. В Италии серьёзный напиток Граппа, это вам не чача, продаваемая, хитроумными грузинами, для русских, и не Ракия-гроздова, хотя одного семейства. Ракия сливова, другое дело, собственное лицо. А мастика, можно и мастику, И разные араки в Турции, Ливане, все-все анисовые, не ровня, греческому Узо, да если ещё рядом положить кипрские маслины, это нечто.
  Французы специально для меня выпускают Контро, попробуйте, и тогда мы продолжим нашу беседу. А меня, когда я жил в Лондоне, на Патни Бридж, звали мистер Джин. Но тоник используйте только индийский, бойтесь больших российских бутылок с, так называемым, тоником, потому что у российских олигархов, совести нет, водку палёную гонят, пива не доливают. На Канарах, небось, свой тоник не пьют.
   Пройти мимо Скотча нельзя, Скотч – он и в Африке Скотч. Но содовую добавку я не признаю. У каждого свой вкус. Дядька моего приятеля Тома, восьмидесятипятилетний ирландец отдаёт свои симпатии Элю. И все восемьдесят пять лет выпивал ежедневно от двенадцати до восемнадцати кружек. Я думаю, кружки по пол пинты. И больше ничего не ел. Допускаю, что в детстве его кормили грудным молоком.
   А смуглянки-молдованки, чтобы дитё не плакало, хлеб в вине намочат и младенцу вместо соски, так люди говорят. К вину привыкают на всю жизнь.
 
  Когда к Надежде приходили подруги, Василий Иванович играл на аккордеоне и разучивал новые песни: ”В даль пишло горячее лито, гуцул любит иншу скрыто”.
  Хлюпин надеялся встретить Корелина, где-нибудь в дальнейшей жизни, и спеть с ним новые песни. Корелин тоже любил украинские песни и русские романсы.
 
  Надежда оказалась хорошей хозяйкой и к родственникам относилась, как говорится, по-божески. Мать-старуха перебралась в дом к Надежде, потому что у старшей дочери лучше, чем у младшей и спать придётся не в тёмном чуланчике.
  Надина дочь от первого брака, Люба, тоже появилась на сцене. Она бы совсем перебралась из Одессы к Хлюпиным, чего там по общагам мыкаться, если бы надеялась выйти замуж на малой родине. До двадцати пяти лет Люба мужа не нашла и матерью – одиночкой не хотела становиться. Но как-то приехала погостить якобы с женихом, и Надежда вынуждено разместила их в отдельной комнате и в общей кровати, отчего сильно нервничала. Жених выглядел подходяще. Работал он в китобойной флотилии “Слава”, что очень много значило в Одессе. Судя по всему, Люба ему нравилась, но жениться он боялся. Китобой уходит с началом осени в море, а возвращается на следующее лето. На обратном пути китобойная флотилия заходит в Южную Африку, например, в город Кейптаун, где моряки отовариваются. Закупают, в основном, шмотки на продажу, иначе, кому такая работа нужна, особая статья – подарки для семьи. И главная статья дохода, товары народного потребления. В поединке моряков и таможни, контрабандисты, между прочим, моряков и обзывать контрабандистами стыдно, моряки выходили победителями.
  А пока рыбаки вкалывают в холодном море, жёны и подруги им изменяют с другими мужчинами. Одни женщины ничего не могут с собой поделать, потому что они хотят простого бабьего счастья, это теперь так называется, другие занимаются этим делом для сохранения здоровья, третьи – просто шлюхи. А на них со стороны посмотреть, не догадаешься, какие они на самом деле и по существу. Есть, конечно, верные и любящие жены, но как распознать возможную жену, кем она обернётся. Поэтому жених – китобой и боялся брать Любу в жёны, несмотря на желание невесты.
  Жених привёз на пробу китовую колбасу, почти чёрного цвета. Из-за вежливости колбасу съели, но подшучивали, потому то слово кот, по-украински – кит, вот тебе и китовая колбаса. Василий Иванович два дня и две ночи беседовал с китобоем, как мужчина с мужчиной. И, если в начале диспута, китобой отделывался шутками, вроде, казала Настя як удасться, то в последнем слове, за столом, причём встал, попросил у Василия и у Надежды, заметьте, сперва, обратился к Василию Ивановичу, разрешения взять Любу себе в законные жёны. В ответ Надежда и Василий, с радостью за дочь, отдали Любу. Жених также подтвердил, что он от своих слов никогда не отказывается.
   Люба поцеловала Василия Ивановича: “Спасибо вам, большое”. А китобой подарил Василию Ивановичу китовый ус, пластину в полтора метра длиной, и Надежде нейлоновую кофточку очень модную и легко стирающуюся. Жених также объяснил, что он не ожидал чем кончиться его поездка, поэтому и не привёз дорогих подарков. Но завтра он рванёт в Одессу и привезёт настоящие презенты. На что Надежда и Василий Иванович в один голос ответили: “Не в этом дело”.
 
  Надежда радовалась жизни и часто повторяла: наконец – то, Она не желала никаких перемен, от добра, добра не ищут, и от радости кокетничала с Василием. Хлюпин, со своей стороны, хотя и оценил потребительскую стоимость сельской жизни, но задумался, ушёл в себя.
  Джульбарс, неразлучный друг, из царя зверей превратился в приймака, потерял возможность защищать хозяина и драться за него насмерть. “С кем драться? – спрашивал себя пёс. – Что подумают о Хозяине? А вдруг за драки меня выгонят из дома. В хозяине я уверен, но и он не всесилен. Видно как он волнуется, за меня боится, как бы я не подвёл его, даже при моём малейшем рыке, он весь напрягается”.
   Жулька провожал Василия Ивановича в столовую, но и там был не у дел. И вынужденно прятался, как какая-нибудь дворняжка, если наезжал санитарный врач. В кабинетик Хозяина врывались посторонние люди, Жулька воспринимал их как опасность, и рычал и показывал клыки. Посторонние люди охали или визжали, Хозяин, непривычно повышал голос и одёргивал собаку, верного друга. Джульбарс ничего не понимал и нервничал. Некоторые из гостей пытались погладить пса. “Назад, - предупреждал смельчаков Джульбарс, - я тебе так поглажу”. Хлюпин перестал брать с собой собаку на работу, и Жулька грустил в одиночестве. Местных собак Джульбарс презирал, «пся крев». И местные отвечали заезжему гостю тем же: “Нашёлся путешественник на нашу голову, Чайльд Гарольд, чего ты из себя корчишь”. Жулька погрузился в апатию, а она, как известно, сестра депрессии.
  Жулька знал и собачью и человеческую жизнь, и понимал нутром и чувствовал своей серой шкурой, что и у Хозяина не клеится, не прививается он к южному дереву.
  Когда они сидели по вечерам на крыльце, Хозяин поглаживал Жульку и приговаривал “Ничего страшного, держи хвост пистолетом”. И пёс успокаивался. “Ничего страшного, прорвёмся”.
  Василий Иванович получил все блага мирного времени, жена под боком, новая цинковая крыша над головой, что тебе надо, что ты выёживаешься. Вспомни, Вася, свою прошлую жизнь, которую никто не знает; ни к чему твоя неудовлетворённость, неуместна.
  - Почему твой деверь говорит, добрый собака?
  - Тож по-украински.
  - А почему столько мух в столовке?
  - Ты же начальник Васенька, а я бухгалтер и моя задача не мух ловить, а отчёты составлять.
  - А моя задача ловить мух. Рыбы здесь нет, Надежда, без рыбы скучно.
  - Рыбы завались и бычки и скумбрийка и короп.
  - Жульке невесту не найти.
  - А ты выпусти его, пусть парубкует.
  - Твоей дочке Любе, нужно дом сообразить, что ей углы снимать, да по общагам скитаться.
  - Надо Васенька, глядишь, моряк нагарпунит. И дом в Одессе строят для китобоев, может быть, и ему дадут хатынку, пусть однокомнатную, пусть на первом этаже.
  - Дадут, во что кладут, - Василий Иванович развивал тему о падчерице с дальнейшим прицелом.
 
  В это же время случились открытия философского значения и содержания. Главной особенностью этих открытий является их известность и другой, тоже главной особенностью следует считать, что каждый открывает их самостоятельно.
  Любой человек, может открыть для себя высшие правила, если захочет. Открыть закон, значит, следовать ему и подчиняться.
  Василий Иванович Хлюпин открыл свои законы, принял их, и решил следовать им. Положа руку на сердце, не в деньгах счастье, наивный Хлюпин согласился с народной мудростью.
  Но Василий понимал, что был обречён, он должен был лежать на матрасе с деньгами. Он не мог прожить по иному. Путь его был предопределён. Что же делать? Сдаться?
   И он, Хлюпин, замкнулся, ушёл в себя, в новом доме, в котором можно спать с отрытыми окнами.
  Северное одиночество, позволяло ему встречаться с Марией, а тут, кажется, она забыла о нём.
   Но это не допустимо, вернись Мария. Василий мечтал о встрече с Марией. Маша, Машенька.
  Василий хотел возвратиться ко дню первой встречи с Марией и так продолжить жизнь
  чтобы сохранить Марию, и не дать ей уйти к несчастью.
   Он репетировал свои разговоры с ней, расписал по дням встречи, и предусмотрел, что будет дарить в каждый из дней. Был намечен первый день встречи и знакомства, и что можно подарить в первый день. Нельзя её напугать, нельзя показаться нахалом, лапать нельзя Невозможно, в первый же день сказать, я без тебя жить не могу и ты без меня не должна жить. Нам надо тайно венчаться, потому что открыто венчаться запрещено.
   Я буду тебе предан как собака. Мы не будем расставаться никогда и уйдём на небо вместе. Я не буду, воровать и не буду даже думать о других женщинах. И настаивать на своём не стану никогда.
  Но Василий не знал, как совместить нынешнюю жизнь и свои мечты. Вокруг всё заполнено и время, и пространство, плотно как в початке кукурузы. Но жизнь не может быть только тем, что можно пощупать или попробовать.
  И в такой тесноте Василий места себе не находил.
  Эй, кто-нибудь, приди ко мне побудь,
  Оживим костёр, затеем разговор.
  .Эй, кто-нибудь.
  Приди Маша, приди, в конце концов.
 
  Получается, что он жил на севере в избушке на курьих ножках, не для добычи денег. И одному жить не плохо, а хорошо. К жене Надежде можно приезжать при необходимости, летом, когда песец товарный вид потеряет. А зимой жена навестит, прилетит на самолёте, и он встретит её в аэропорту. Похоже на роман. Самолёт опаздывает, погода портится, он переживает, она спускается по трапу. Похоже на роман.
  - Хорошо бы Любе песцовую шубу сшить и тебе тоже шуба нужна и шапка из пыжика, не у кого нет.
  - Вася, здесь тепло, и редко придётся одеваться по тёплому..
  - Редко, да метко, женщина должна выделяться, чтобы все завидовали.
  - Я хочу быть всё время с тобою, - вдруг скажет Надя и положит ему голову на плечо.
  - И мою родную дочь не забудь, я ей помогал, и буду помогать – текущая помощь необходима регулярно.
  - Помогай Вася, кто же против, ты дальше объясни. Что ты хочешь сказать, на что намекаешь.
  - Сейчас пора решать вопрос капитально. Возьми, к примеру, леммингов. Раз в четыре года они собираются в поход и уплывают в открытое море навсегда и ничего собой поделать не могут. Или птицы общеизвестные, каждое лето прилетают на север, с курортных мест снимаются, где нет недостатков. Кто их завёт, что их тянет? Думаю тоска, тяга.
  - Натаскался ты, Вася, натягался. И твоя дочь пристроена, и Люба моя поднимется. Отдыхай, теперь нам положено о тебе заботиться.
  - Умру я здесь, Надежда, среди арбузов,
  - А о леммингах сам рассказывал, они смерти ищут под давлением обстоятельств. А тебе чем плохо, тебя любят и своевременно кормят. И нет никаких шкодливых обстоятельств.
 
  Василий Иванович уехал и вернулся на край земли. Не навсегда, а на два, три сезона. Надежда согласилась, а что ей оставалось делать. Но поставила условие, весну и лето и бархатный осенний сезон, Василий проживает по месту прописки в своём доме, вместе с женой и отдыхает в цветущем саду.
  Забыты ненужные хлопоты и придуманные заботы. Безделье и тоска, как опавшие листья, что сжигают по осени. И южные причиндалы пусть ждут своего часа, как чешские ботинки Батя и бостоновый костюм. Хлюпин будто вышел из болота и встал на твёрдый камень.
 
   Жора Борисоглебский, по товарищески, не упираясь, отдал собак в хорошем состоянии. Надо было посмотреть на Жульку, хозяин вернулся. Он прошёлся перед строем, и псы встали по стойке смирно: “Здравия желаем, товарищ Джульбарс”.
  Борисоглебский сохранил жилой дух в избе, не промёрзла, не протекла, двери открываются и закрываются и стёкла не разбиты. Василий Иванович продолжил полярную деятельность.
 
  А в это время политики готовились к войне, учёные-лауреаты изобретали одно оружие, страшнее другого, военные ждали команды об истреблении человечества. Приближался конец света. Противоборствующие стороны обвиняли друг друга в коварстве и вероломстве, борцы за справедливость и с той и с другой стороны, доказывали, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях, или, что ещё страшнее, под пятой врага. Талантливые учёные соревновались друг с другом, они нам то, а мы вам это. Американские бомбардировщики с бомбами на борту барражировали вдоль советских границ, ожидая команды.
   Американцы намечали цели атомных ударов, конечно в Советском Союзе. К тому времени Черчилль и его последователи уже ненавидели СССР, потому что война кончилась и они не находились в отчаянном положении как во время всемирной битвы. Американский учёный Теллер похвалялся, что его бомбы оставят пепел во рту советских людей, потом этот тезис Кеннеди переиначил на мирный лад.
  А советский учёный Сахаров, известный в последствии, как правозащитник предложил подобраться к американцам на подводных лодках и шарахнуть атомными ракетами. И расчеты подтвердили, что восставшая волна, смоет самое несправедливое государство в мире. Но дело до ума не довели, и конец света не наступил. Обычный люд к соперничеству не допускался, потому что вожди знали лучше, что нужно народу. Откровенно говоря, находились отсталые элементы, которым было наплевать на светлое будущее. Они хотели жить сегодняшним днём. А верующие в Бога и другие ненормальные ждали чуда.
  И вот настал великий день, когда Советский Союз, руководимый мудрым Центральным Комитетом, доказал, что он сильнее всех на земном шаре.
  “Ярче тысячи солнц”, вспыхнула водородная бомба. Василий Иванович и видел и слышал. Его не предупредили, чтобы он спрятался для безопасности личной жизни. А в посёлке Амдерма предупредили. И амдерминцы поползли за бугор, который на карте называется Уралом, но у Карского моря теряет своё величественное значение. Люди эвакуировались с вещами и чемоданами, не зная, останется ли на земле посёлок. А вдруг исчезнет и вместе с вещами. Солдаты несли службу или спали в казармах, как обычно иначальству было не до них.
  Хлюпин почувствовал судорожный и пугающий толчок земли. Набросил полупердунчик и за порог. Василий Иванович и видел и слышал и готов был выступить свидетелем. В небе ярко вспыхнуло облако, которое стало втягиваться, а потом родилось другое облако, иной окраски, не такое светлое. Новое облако стало расти и подниматься бесконечно вверх. Василий Иванович решил, что вот и пришёл всеобщий конец белого света. Василий вспомнил Бога, вспомнил, что он забыл о самом главном, из-за своей неправильной и практической жизни. И пожалел, что относился к Богу как все советские люди и равнялся на начальство, которое утверждало, что Бог – выдумка и отвлекает несбыточными надеждами.
  - Господи, помилуй. Господи, помилуй, - шептал Хлюпин, не надеясь на спасение.
  Хлюпин не знал, что в это же время, майор Лясенко, выполняя команду, пронзил на своём самолёте светящееся облако и тоже шептал: ”Господи, помилуй”.
  А в это же время, Генеральный секретарь КПСС, дорогой Никита Сергеевич Хрущёв был рад и возбуждён: “Наконец, мы ткнули этих засранцев носом в дерьмо”.
 
  Олени перенесли ядерные испытания без видимых последствий, мясо такое же вкусное, если долго не варить. И омуль качество не потерял, за уши не оттянуть. Говорят, козлы лучше всех держаться при ядерном воздействии, но здесь козлов нет, это вам не Семипалатинск. Создать бы армию из козлов, но пока это только теоретические задумки.
   А чайки как потеплело, словно взбесились, даже на людей нападали, что удивительно.
   Белые медведи дрогнули и двинули, занимать новые края. Только через Амдерму в ту зиму прошло семнадцать белых хищников. И отмечен только один трагический случай, трагический для медведя. Мужик с метеостанции столкнулся со зверем нос к носу, не разойтись. К счастью для человека, возвращался с топором. Человек победил медведя, и жив остался, израненный, изуродованный, но живой. Пример удивительный.
  Как рассказывают старожилы, застрелить медведя невероятно трудно, кость прочная, бронированная, а зарубить топором неслыханно. Кроме того, белый зверь внушает страх и ужас. Все трофеи, которые я встречал, плохо выделанные шкуры, были недомерки, с молодых и доверчивых медведей. Медведь – царь зверей полярного мира. Редкий зверь, который охотится на человека сознательно. И его не победить
 
   Я знал одну удивительную историю, которую рассказал бывший смотритель маяка, Иван Исаенко. Раньше Северный Морской Путь, сопровождался маяками. В западном секторе Арктики лёд может стать даже в ноябре, а темнеет в сентябре. А в туманы и прочую непогоду требуется ревун и колокол громкого боя. Маяки обслуживались смотрителями. Обычно смотритель проживал при маяке с семьей. Люди привыкали к своей работе и необычной жизни вдали от человеческого общежития.
  Упомянутый Иван Исаенко, жаловался на тесноту в Амдерме, хотя там гражданских лиц насчитывалось около двух тысяч, в навигацию, когда грузчиков завозили. Может быть, и военных с домашними сколько-то.
  Так вот, упомянутый Исаенко, рассказал о случае, который произошёл на соседнем, по заполярным меркам, маяке. Там жил смотритель с женой и десятилетним сыном, проводившим каникулы дома. Мальчишка бегал с мелкашкой и стрелял в кого захочется. И вдруг забегает к отцу с радостным криком,
  - Па, я медведя застрелил, здесь рядом, на косе.
  Батя не поверил, медведя невозможно застрелить, и ребёнку, тем более, невозможно.
  - Па, я в глаз стрелял, чтобы шкуру не испортить.
  Действительно, такой случай отмечен, и о нём до сих пор рассказывают.
 
  После великого взрыва люди с узлами вернулись из-за бугра, потому что пришла ранняя октябрьская ночь и опустилась температура намного ниже нуля, и можно было запросто замёрзнуть с детьми и ценными вещами. Спасибо воякам, догадались разложить костры вдоль дороги для освещения. Хлюпин примчался в упряжке, и Борисоглебский примчался, и подвозили до дому малых детей с мамками, весь маршрут не более трёх километров. Мерзлотники выделили вездеход, а машинам по бездорожью, не проехать, не пройти. И, военные, само собой , позаботились.
   Вояки подвезли на вездеходе использованные автомобильные покрышки, и они горели адским пламенем, вытянувшись чёрными столбами ввысь. И детишки радовались необычной обстановке, всё равно, что в кино попасть.
  Василий Иванович смотрел на безропотных людей с детьми и чемоданами и понимал, что им всем повезло. Никто не знал чем кончиться доказательство преимуществ в соревновании двух мировых держав.
  Белое поле, погружающееся сразу же за кострами в темноту, ползущая колонна и покорная тишина. Василий запомнил зрелище и свои мысли, которое оно породило.
  Итак, Хлюпин Василий Иванович, не имеет никакого значения. Взрыв мог уничтожить его и весь посёлок, и никто бы не обратил на это внимания. Никаких похорон как принято у людей, и никакого предания земле, потому что здесь нет земли. Всплакнула бы дочь и Надежда, надо отдать ей должное, загрустила бы.
  Кто запоминает простого человека, и как долго его помнят, и нужна ли память о простом человеке? Наверное, он уже выполнил свою задачу на земле, продолжил род, у дочери Маши родился сын, и его назвали Василием, у него есть внук Василий.
 
  А на другом конце света Надежда вернулась домой и радуется возвращению. Люба вышла замуж за китобоя и благодарна ему за помощь.
  Василий всегда чего-то ждал иногда неопределённого, но доброго, иногда конкретного. Ждал, не сложа руки, а стремился к цели и исполнению желаний. И полагал, что он независимо от обстоятельств сможет пройти жизнь без существенных потерь в выделенное время, и укрепился в своём мнении. После освобождения из мест заключения. Василий был уверен, что здесь, в Амдерме, где заканчивается земля, он сам себе хозяин. Казалось, что забыты лагерные команды, забыта зависимость от настроения начальства.
  Нет, нет и нет, есть Сила, для которой он ничего не значит. Людьми правит Сила: Власть, Стихия, Атомная бомба, Болезни и порождаемый ими не естественный Страх. А естественный страх, скажем, страх смерти, он понятен и вовсе не страшен. Власть не учитывает человека, у неё свои цели.
  Власть, самая коварная ипостась Силы, она говорит на твоём языке, подчиняет твой разум и назначает тебе место. Для Силы, будь она Властью, – нет человека, нет личности, она его не знает. И человек не знает Силу в лицо, он воспринимает её гнев или равнодушие.
  Сила не отвечает за несчастья и беды, которые она несёт. Сила многолика и никто отдельно, не хочет нести ответственность за приносимое Силой горе и равнодушие. Полководец Тухачевский стрелял из пушки в малолетнего Василия и исковеркал ему ногу, но ни в чём не виноват, он маленького Хлюпина в глаза не видал. Заключённый Хлюпин отсидел незаслуженный срок, лишних пять лет, тоже виноватых нет, не было, и не будет.
  И что мы всё о Хлюпине и о Хлюпине, у нас таких Хлюпиных хватает, даже остаётся.
 
  Кто Царь зверей? Кто Царь снегов? Кто, из проживавших ранее, и из живущих ныне, Хозяин тундры и моря? Кто Властелин подводных и надводных тварей?
  Он был и в самом деле Царь, осанка, уверенность сила, всё отвечало положению. ”Ты чужой, чужой человек, ты даже не ненец. Уходи, спасайся, и я оставлю тебя в живых. Иначе…
  Ты для меня пища, просто провизия. Я тебя съем, сожру. Песцы обгрызут кости, не царское дело кости глодать. И собак накажу, потому что они твои, человеческие. Тебе здесь не место. Ты, вызов, оскорбление, ты, самозванец. А я, Белый Медведь”.
  Василий Иванович пытался заигрывать и подхалимничал. Называл медведя Михаилом Грозным и даже выбрасывал в форточку большие банки со сгущённым молоком. Напуганные собаки, забившись в сенях, то нарочито храбрились, то скулили, стыдясь своего поведения. Лишь Джульбарс, подняв свой лисий хвост, рвался в окно, или забегал в сени и командовал: “Все вдруг!” и псы заливались в лае.
  Первое свиданье было ознакомительным. Медведь ходил вокруг избы в сером свете. Сгущёнку он принял, и лапой–молотом стал разбивать банку за банкой. И потом облизывал лапу. Медведь заглянул в оконце, прикинул, что с ходу крепость не взять, в окно не пролезть, и стёкла бить не стал, не хулиганил.
  Хлюпин понимал, что медведь не уйдёт навсегда и что он свалял дурака, угостив зверя сгущёнкой. Василий также беспокоился, что кто-нибудь навестит его из посёлка и, на тебе, нежданная встреча.
  Представьте себе, изба на обрывистом берегу, снежное безмолвие, неоновая луна, за оконцем свет от керосиновой лампы. На кровати Хлюпин, рядом ружьё, и Жулька у постели.
  - Всё будет хорошо, дружочек. Прорвёмся. Мы зверей не боимся, и людей не боимся, и милицию не боимся.
 
  Медведь был не простой, а странный. С рассветом он явился с понятными намерениями. Вот он под окном исполняет ритуальный танец: ходит по кругу, потом садится на задние лапы, резко откидывает огромную голову назад, затем поворачивается в пол оборота налево и направо, и снова идёт по кругу, в том же темпе, в том же ритме, те же “па”, и телодвижения.
  Шкура казалась великоватой, с чужого плеча, шерсть желтела у загривка и сверху чёрных подмёток, тоже рыжие подпалины. Чёрные губы, приоткрытая пасть Губы хищника шевелились, казалось, он что-то бормочет. Василий встретился с медведем глазами и пытался задержать его взгляд: ”Чего ты ждёшь? Высади раму, засунь морду в окно, открой пасть”.
  Медведь продолжал шаманить, косолапый подбирал лапы внутрь, потом расправлял их и, как бы скользя, нащупывал путь, опять разминал шейные позвонки, как рекомендуется медициной, снова приседал, кланялся и неслышно произносил заклинания.
   “Если я тебя не прогоню, ты будешь нарушать порядок установленный свыше, пока не сломаешь отлаженный механизм. Ты будешь убивать песцов, убивать медведей, снимать с них шкуры и дарить начальству или продавать за деньги, за которые вы готовы продать и нас и себя. Вы убиваете не взрослых медведей, а подростков, с ними легче расправиться. Мы же в Красной книге, с нами нужно находить общий язык. Вы изуродовали тундру, следы от ваших тракторов и вездеходов, остаются почти навсегда. Вы отравили воду, вы отравили снег и дождь. Вы бросаете на нас бомбы, а это оружие массового поражения и уничтожения. И мы: медведи, волки, песцы, олени, лемминги, моржи, нерпы; рыбы морей, рек и озёр; птицы полярные и залётные, все мы вымираем, и исчезнем как мамонты. А потом вы будете находить наши останки, дополнять скелеты проволокой и обтягивать искусственной кожей и шерстью. Вы здесь не приживётесь, вы здесь временные, так уйдите сейчас. Пусть ненцы останутся, они берут от природы, что позволено. Пусть монахи вернутся в Хабарово в Никольский монастырь, они брали от природы, что позволено. А ты уйди сейчас. За мной стоят холод, пурга, обледенение. Ничто не остановит меня”
  Хлюпин понимал Медведя, он пришёл вдруг из того времени, когда люди и звери ещё не разделились и уживались, как сейчас уживаются медведи и нерпы, волки и олени, песцы и лемминги. Пришёл, потому что нарушилась гармония. Появился в настоящем и встретил Хлюпина. Кто он, что он, какой такой Хлюпин
  Медведь отвечает за порядок и всё чуждое должно быть уничтожено.
  А люди придумывают небылицы и называют хищников санитарами леса, или санитарами тундры, или пустыни. Да, некоторые звери поставлены охранять порядок. Это закон извечный и повсеместный. Но человек этот закон не признаёт. Человек устанавливает свои порядки.
  Медведь охотился на человека, а Хлюпин защищался: “Сколько нерпы в этом году, белуху выбросило на берег в полтонны весом, лежит, воняет. Ты же гурман, пожалуйста, мясо с душком. А тебе человечины захотелось. Ты не медведь, ты оборотень, поэтому я читаю тебя.
  Но ты ошибся. Хитрость твоя как снег на ладони, взглянул и стряхнул, прозрачная вода. Я умней тебя и Жулька умней тебя. Мы сильнее тебя. И сейчас мы тебе докажем кто кого”.
  Такие или примерно такие слова выкрикивал Василий Иванович через дверь. Медведь слушал, действительно слушал, присел и голову, башку свою, наклонил на бок.
  Хлюпин лучше нас знал, как тонка перегородка между жизнью и смертью, Он понимал, что вынужден прикончить белобрысую тварь. Или медведь прикончит его. И прихлопнет Джульбарса, и остальных собак перебьёт. Наевшись, медведь завалится спать, Василий представил, что медведь заберётся на его кровать, на матрас с деньгами, будет спать и видеть медвежьи сны. Потом набегут песцы, для них остатки с барского стола, такие у них правила.
  Боялся ли Василий, раздирал ли его страх и отчаяние? Нет и нет. Страдают ли скалы разрушаемые ветром, грустит ли суша, поглощаемая морем? Нет. Отчаиваются ли олени, когда вблизи шныряют волки, покидают ли свою помеченную территорию песцы, когда вокруг установлены капканы? Нет.
  Здесь царят другие законы и другие правила. Законы тундры, законы Арктики, природные первозданные законы, вечные законы. Для вас они законы внешнего мира, но нам они понятны и должны быть исполнены в части нас касающейся.
 
  Медведь пошёл в атаку, психическую атаку, тонна живого веса, с рёвом и опережающей волной страха, ломилась в дверь. Медведь выбил дыру в двери, что вела в сени и просунул свою нереальную, неправдоподобную морду-пасть.
  Василий загодя придвинул к двери ящики с гвоздями и инструментом, мешок с цементом, что остался после ремонта, установил подпоры, но всё рушилось. Для ярости не было преград.
  - Назад, - гаркнул Василий на Джульбарса и ринувшуюся вслед за вожаком свору, Жулька понял, что мешает Хозяину, и ограничился лаём.
   Хлюпин не торопясь, не замечая безумия и рёва, взвёл курки. Ружьё надежноё пристрелянное, патроны заряжал сам. Спокойно, Василий, спокойно. Удар! Ствол вонзился в развёрстую пасть. Сила против силы. Острие против острия.
  И грянул гром, потом хрипы, бульканье и смертельные конвульсии. И собаки умолкли, но лишь на мгновенье. Потом отстранённый от схватки Жулька, бросился с боку и оторвал на лету нос и верхнюю губу у поверженного зверя, и получил по заднице.
  - Михаил – достойный противник, - стыдись Джульбарс.
  А Медведь умирал, он пытался вырваться в тундру к своим, но уже понимал, что не найдёт дороги. Его хрипы были понятны Хлюпину: “И тебе здесь делать нечего, и на тебя охотятся. Твой срок определён”. Но Василий не верил чужим мыслям.
  Жулька спрятался, осознав промах. И заскулил: “Прости Василий Иванович”. Хозяин простил, “Мы же друзья, Жулька, но в следующий раз так не поступай”. “Не нужно нам следующего раза, Василий Иванович, не накаркай”.
  Спустя время, после выделки шкуры, Василий даровал Джульбарсу привилегию лежать на шкуре. Хозяин на кровати, на фантастическом матрасе, а собака-друг на шкуре.
 
   Корелин засветло пришёл на своих широких лыжах в гости. Пятнадцать километров не расстояние и небесный свет на несколько часов включали.
  - Сегодня у нас праздник, день Медведя, - Хлюпин откровенно радовался встрече. – Сейчас мы оленёнка заколем и съедим сами, - Хлюпин включил наружное освещение.
  - Не жалей телёночка, Володя. Отпустить его нельзя, погибнет, Ладно, пусть это будет не жертва, а шашлык, Василий вывел из закутка оленёнка. Маленький и слабенький, не жилец.
  - Помоги, Володенька, в тундре его сожрут, и сам говорил, что в жертву нужно приносить чистых и невиновных, приложим это правило и к шашлыку.
 
  Удивительно, но на всю жизнь запомнит Корелин, затухающие глаза оленя. Резал Владимир барашка в Эчмиадзине с Карапетом Санасарянрм, и со своим приятелем Арби, следуя мусульманской практике, и в болгарской Македонии, с другарем Костой Доневым, но запомнил только глаза оленёнка. Запомнил, как спускается из-под век, вытекает слеза.
  - Помянем и Михаила Грозного, потому что он не медведь, а предупреждение и за ним стоит Белая Сила.
  - Василий, перестань дурить. Я и сам свалился с облака, и ты меня не напугаешь. И Сила и Медведь живут у тебя в голове. Я думаю у тебя там много лишней мебели. Задержусь-ка я у тебя на входные и в первые будни поедем с утра к врачу.
  -Доктор Кравченко мне посоветует регулярно принимать водку, варить уху из омуля, и приглашать его на трапезу и спать больше.
  - И пропишет баб не забывать.
  - Без бабы трудно, но не скучно. Желания у меня проявляются безадресные. Временной замены вместо Надежды не ищу. Боюсь я женщин, потому что за них нужно нести ответственность. Женщину надо любить, а я не хочу никого любить, не могу, как себя не заставлял. Отсюда желания мои безадресные. Надежду, конечно, ценю и уважаю.
  С юга мне шлют посылки и ждут моего приезда. Уеду на каникулы, буду ходить в полуботинках, а в огороде в носках, чтобы своей культяпкой никого не пугать. Или пойду по дороге, куда глаза глядят. Приду на бахчу, съем арбуз. Но что дальше делать не знаю.
  - Не хандри, Иваныч, всю жизнь прожил просто, а сейчас задумался. Пусть всё само собой идёт.
  - У меня много вопросов накопилось, но не знаю к кому обратиться. Да и возраст у меня такой, что пора отвечать, а не спрашивать.
  - Царица–матушка сама Екатерина Великая говаривала, что один дурак столько вопросов задаст, что сто учёных не ответят, лучше забудь о своей любознательности.
  - Раньше я вытащу деньги из матраса, разложу по полу и считаю, нравилось мне это мероприятие. А нынче выпью на пару с ангелом, чтобы язык развязался, и сам с собой разговариваю. Сам спрашиваю, и сам отвечаю, но на некоторые вопросы ответа не нахожу. Давай послушаем мою собственную перекличку и перебранку:
  - Вопрос, не кажется ли тебе, что всё выдумка и небо и звёзды, и ни в чём нет смысла и разумения? Природа дикая и простая и в живом мире, все жрут, и спариваются.
  - Ответ, нет, не, кажется. Природа далеко не разгадана и навсегда останется непонятной.
  - Следующий вопрос, порядок вечный, мерзлота вечная, чем мы отличаемся по своему значению от выпавшего снега или набежавшей волны. Какое мы имеем отношение к заведённому порядку и кто на нас обращает внимание?
   - Ответ – не морочь голову. И, между прочим, живут без тебя, то есть без меня, и на юге, и на севере. Живут и ждут, и помнят и ценят. И это не плохо, а наоборот хорошо. Дочь присылает мне три телеграммы в год по праздникам: на Новый год, к Первому мая, и е Октябрьской революции. И всегда желает мне счастья. В этом и заключается порядок.
  Порядок нужен всегда и везде. Порядок – это определённость. Определённость видна во всём: в природе и на небесах, в животном мире, а значит и в человеческом. Мне понятна определённость в природе: смена времён года, совместимость растительного и животного миров. Признаю и борьбу за выживание, и не в обиде на медведя, который хотел меня съесть. Определённость нужна для существования. Но как понимать определённость человеку. Сам видишь, сколько не стыковок.
  - Скажу тебе Василий Иванович, как молодой коммунист, как народный депутат Ненецкого округа: Бог есть. Согласись и всё найдёт объяснение. Эйнштейн считал, что Бог выражается в физических законах. А с человеком сложнее, он всё время хочет поправить Бога.
  - Бога не видел и не слышал, а непонятные явления есть. Вот мы сидим на выделанной шкуре, признаю. Оленью шкуру ненцы могу обработать и довести до кондиции, но медвежью шкуру обработать слабо, тут я необходим.
  Полюбуйся на мои коврики на стенке из разноцветных лоскутков, это шкурки, шейки селезня, уточек, пусть висят. Ещё волчья голова висела, как живая, сдается, что и выла по ночам. И олень рогатый висел, тоже признаки жизни проявлял. Почувствовал угнетение, поверь, почувствовал и убрал, подарил. А с медведем серьёзнее, подозреваю я, что это не простой медведь. В медведя чёрт вселился, или нечистая сила другого происхождения. Значит, я им мешаю.
  Когда я сижу у печки, смотрю на огонь, ко мне спокойствие приходит, Надо сказать, что занавески я на вечер плотно прикрываю. Смотрю я на огонь и вдруг чувствую спиной взгляд. Ставни решил навесить. И Джульбарс беспокоится, хвост поднимается, ворчит, но мер не принимает, не знает, что делать. Последнее время в хату проникают. Я к ним обращаюсь: “Я вас не вижу, но знаю, что вы есть”. Молчат, нет контакта.
  - У меня есть приятель на Новой Земле, заместитель командира дивизии по фамилии Росняннский, его отец был в первые советские годы известным морским начальником на Балтике. Полковник Роснянсский объяснил мне, что такое точка невозврата. После такой точки из манёвра не выйти, удар о землю.
  И к Росснянскому тоже приходят с той стороны. Но полковник знает причину. Несколько лет назад Росснянский сбил американца. Они тут всё время трутся, а в этот раз янки обнаглел, и над расположением прошёлся туда, обратно. Роснянский с американцем встречался ранее, тот не впервые дразнил наших. Но на этот раз чужак зарвался.
  Росснянский как был в ботиночках, рванул на газике на лётное поле. И когда наглец ещё раз вернулся, кураж на него нашёл, Россинский взлетел и распорол ему брюхо. А незадолго до этого случая наши подбили американца под Мурманском, те тоже пересекли рубеж. Но шум поднялся на весь мир. А в этот раз ни слова, в рот воды набрали. Роснянский получил благодарность от командования.
  Для тебя вот что интересно, что полковник запомнил лицо янки при первой встрече с американским летуном, через иллюминатор распознал. Когда собрали обломки и фрагменты, то нашлись фотографии пилота, и Росснянский узнал его на фотографии. Пилот с женой, с детьми, у него их трое, весёлые, любящие. И потом погибший навещал его. И они имели контакт. Но Роснянский лётчик пьющий, правда, вне службы. И он уже не летает, а приказывает, напряженности меньше Призраки видятся в нерабочее время. Выходит не ты один исключительный. И не забывай о точке не возврата, отверни вовремя.
  - Володя я их чувствую, но не боюсь. Они мне любопытны. О такой опасной точке, что не позволяет возвратиться назад, я не слышал, и сейчас о ней забуду, потому что я знаю предел. И я не такой дурак, как им хочется. И я их отгадаю.
  - И что это тебе даст.
  - А, если прислушаться, понять, поймать ветер, может он дует в нужную сторону. Куда мне путь держать? Здесь моё пространство сузилось, и на юге нет разнообразия, необходимого мне для жизни.
  - Мне не нравятся твои замыслы и всё, что у тебя под коркой. В психушку я тебя отвезу, будешь сопротивляться, силой отвезу.
  - Смерть мне никогда не нравилась, особенно по собственному желанию. Мне просто хочется кому-нибудь спеть. Сейчас самое время музыку услышать и песню спеть. Василий Иванович взял в руки аккордеон,
   Ты успокой меня, скажи, что это шутка,
  Что ты по старому, по-прежнему моя,
  Не покидай меня, мне бесконечно жутко…
  Василий Иванович пел для Марии, которая была всегда рядом, ведь для любящих, нет разлуки.
 
  Корелин знал эту довоенную песню, её пел дядя Серёжа единственный из мужчин в его родне, не призванный на фронт. Он был замечательный мастер и его не отпускали ни в армию, ни в ополчение, несмотря на его неоднократные просьбы.
  Корелин вспоминал, как Сергей Сергеевич играл на гитаре, в доме, что на Красносельском переулке, напротив Бабаевской фабрики. Карелин слышал голос Сергей Сергеевича, аккорды гитары, видел близких живыми и весёлыми. И он едва сдерживал слёзы.
  Я думаю, что и вам знакомы и дороги, такие памятные видения.
 
  - Жить можно и необходимо. Куда ты стремишься и зачем? – Корелин долго не отводил глаз, внушая бодрость Василию Ивановичу.
  - Сейчас никуда.
  Дул и гудел ветер, ветер всегда наступает с Севера. И дорогу назад можно найти по застругам, которые наклоняются к югу. Найти дорогу и вернуться в бревенчатую хижину на краю света, Оглядеть со скалы разумный океан и разумное небо. Услышать ночную, тихую музыку, увидеть любопытные звёзды, откуда видно действо человеческой трагикомедии.
 
  Старики говорили, что далеко – дальше не бывает, небо сливается с ледяным саваном.
  И там ворота в Ад. Это известно давным-давно, раньше не бывает. А мы привыкли к мысли, что нас ждёт гиена огненная. Наверное, есть и то и другое исполнение преисподней.
  Но есть люди, тоже из бывалых, утверждают, что там за горизонтом – тёплая страна. Её первопроходцы искали. Может быть, и нашли. Оттуда не возвращаются. А зачем, от добра – добра не ищут. И птицы туда летят, каждой весной. А к осени возвращаются, это известно. И вы можете убедиться, увидев перелётные стаи. Некоторые отправляются к северу от Северного полюса, но никто не видел возвратившихся.
 
  Василий Иванович застрелился следующей зимой. Летом он никого не навещал, никуда не ездил, Родной дочери и супруге Надежде отправлял срочные денежные переводы, часто, очень часто. В светлые дни Василий Иванович смотрел на безграничный снежный мир, теперь он убедился, что и океан его понимает, и каменный Урал и лёд, а когда пришла ночь, стал выходить на скалу и слушать ночные мелодии звёзд. А иногда брал в руки аккордеон, вынесет табуретку, сядет напротив океана и играет.
 
  Корелин предыдущее лето мотался по Арктике, до и после навигации. Только однажды навестил Хлюпина. Василий Иванович выглядел хорошо, не умничал, наигрывал себе на аккордеоне и напевал довоенные песни. Корелин тоже знал довоенные песни и подпевал Хлюпину.
   Слушая музыку действительно заслуженных композиторов или душевные песни, можно и всплакнуть.
 
  Василий Иванович застрелился. Как застрелился? Не должен. Застрелился, вам говорят.
  Прошло сутки после трагедии, пока Мерзлотники не заглянули к нему в гости. Джульбарс никого не подпускал к приоткрытым дверям. Привезли только что возвратившегося Корелина. Джульбарс успокоился и лишь тихо подвывал. Остальных собак не было видно. Василий Иванович накануне передал их Борисоглебскому, пояснив, что уезжает. Был он серьёзен и не вызывал никаких подозрений.
  Хлюпин застрелился, сняв валенок и нажав курок большим пальцем ноги. Это распространённый приём. Стрелял в рот и лицо не обезобразил. Сидел на кровати, прислонившись к стене.
  На столе стояла початая бутылка водки и две рюмки. Главный милиционер сержант Кремлев, значения факту не придал.
 
  Мерзлотники говорили, что никаких следов, ни санных, ни тракторных они не заметили. Но погода была устойчивой и следы должны были остаться.
  Доктор Кравченко подписал документ, председатель поссовета Корзникова дала добро, и похороны состоялись.
   Корелин поручил портовскому столяру Абрамовскому смастерить гроб. Он же выделил работяг и наказал, чтобы яму поглубже вырубили. Насыпали гурий из камней, который обычно выкладывали своим потерянным друзьям русские первопроходцы. Корелин и сам работал и хлопотал, ему помогали преданные помощники венгр Ласло и западенец, юнга Солонюк, пятидесяти лет от роду. Юнга Солонюк сварил в мастерской крест из двухдюймовых труб. Он не боялся верить в Бога,
 
  Если у человека нет забот на земле, если рядом тоска и отчаяние, и он пренебрегает твоим даром Господи – прости его, Сам видишь, в какое время живём. Дай ему право на смерть. Не закрывай перед ним врата Свои, позволь ему встретиться с супругой Марией, к которой он устремился. Позволь им соединиться, не могут они друг без друга и расставаться не хотят, так позволь им. И только вместе они суть человек Ты, Сам это постановил. И пусть будут вместе.
 
   III. ЧЕЛОВЕК КОТОРЫЙ СМЕЁТСЯ.
  Что мы всё о сирых и убогих переживаем, о страдавших, и обиженных, о несчастных и испуганных. Надоело. Жизнь не так плоха и дается нам в награду, радуйся Человече. Радуйся сегодняшнему дню, найди причину для радости. И если тебе сегодня больно, отстранись от боли и спрячься, воткни голову в сугроб.
  Спросите у местных, что такое уныние и тоска. Они не ответят, потому что слов таких не знают. И моим знакомым, Весёлым ребятам, не известны ни печаль, ни отчаяние, не дай Бог. Гонят они от себя всяческую ересь, тень, - знай своё место.
  Нет маленьких ролей, есть маленькие артисты, так, кажется, говорил Станиславский. Сколько встречается в окружении маленьких ролей, и сколько среди них выдающихся артистов второго плана.
  Наших героев можно считать артистами второго плана, и большую часть своего времяпровождения они являются артистами общего человеческого представления.
  Но это определение подходит к ним до поры–до времени. А потом глядишь, и выкинут что-нибудь из ряда вон выходящее.
 
  Возьмём моего приятеля Потехина. За ушко да на солнышко, чтобы разглядеть его со всех сторон. Описать его жизнь невозможно, потому что не о чем писать. Всё обыденно, всё заурядно. Ну, как, например вы опишите оленей бредущих по тундре? Или косяк омулей, мелькающих перед глазами? Если вы не натуралист, то просто скользнёте взглядом. Ни Толстой, ни Тургенев за эту бы тему не взялись. Им человека подавай, чтобы в душе покопаться.
  Но мы не писатели, мы читатели. И если человек противоречивый и непредсказуемый, лучше от него держаться подальше. Но с Потехиным так не получится, не таков наш Потехин. С одной стороны сказать о нём нечего, а с другой загадка природы. Тем он и интересен. Он так и говорит о себе: “Я загадка природы и к тому же весь противоречивый”. И ещё он говорит: “Я жизнь за Родину отдам с удовольствием‘.
  Потехин, он и есть Потехин и открытый для всех и закрытый. И, когда вы махнёте рукой: отвяжись ты со своим Потехиным, вот тут он о себе и заявит.
 
  - Если подумать, то обо мне можно роман написать хвастал Потехин. Я больше Льва Толстого в жизни повидал. Посади нас напротив, и будем мы друг другу сочинения рассказывать. Кто кого, чья возьмёт? Посмотрим.
  - Я о себе вещь напишу и назову “Роман о настоящем человеке”. Говорят, писателям деньги хорошие платят. Надо написать. Да, всё руки не доходят. И цензуру боюсь, не знаю, что разрешается писать.
  - Допустим, я описываю свою родину, Амдерму. Вот эти холмы называются пятками, а горка – задницей. Ложбина имеет фамилию пах, вот как, и речки, Вонючка, Мусорка и Говнотечка, к северу соседние страны, Дурундия, Балваниха и Лопоухия. Там живут люди-нарты и люди-капканы, их так очень удобно называть. Принесу я свою книжку в типографию, а её откажутся печатать. А я полезное время потратил зря.
 
  Делу время, потехи час, - кредо Потехина. При упоминании о работе, он перестаёт улыбаться и начинает играть желваками, показывая этим, что к делу он относится серьёзно.
 
  Впервые я заметил Потехина в аэропорту. Прилетевши из Архангельска, я тащился с толпой пассажиров по слабоосвещённому полю к строению, в шутку называемым, вокзалом. Сумок было несколько и все тяжелые. Сами знаете с материка всегда пытаешься захватить побольше.
  - Давай, уважаемый, помогу, - человек в каракулевом полушубке, схватил мои шмотки. Я было хотел отказаться, но решил что это носильщик, пусть тащит
  А когда я попробовал рассчитаться, он даже обиделся.
  - За помощь деньги брать нельзя, Бог накажет. Помогаю действительно нуждающимся.
  И снова побежал к самолёту. Я обратил внимание, что полушубок у него сидит на голом торсе, м-да.
 
   Когда ближе узнаёшь Потехина, то начинаешь понимать, почему народные античные герои были не красавцы-атлеты, которые совершали странные подвиги, а лысеющий краснощёкий мужчина с брюшком, всегда навеселе и с вечно возбуждёнными половыми органами, по фамилии Бахус. Он же Вакх, ну а Дионисия, имя по которому он также известен, рассматривать не будем. Дионисий весь какой-то стройный и влюблённый и до Потехина не дотягивает.
   Жизнь Потехина полна приключений, то он кого-то боится и прячется, то его боятся, боятся с ним связываться. Он то герой поселкового значения, то подозреваемый в нарушениях и преследуемый.
  Потехин, созданный на потеху соответственно фамилии, жена из другой породы, но сожительство с Потехиным, переделало её чухонскую натуру, никогда не унывает, улыбка с лица не сходит. И двум дочкам-погодкам смешинка в рот попала. Вот такую тайную силу имеет смысл фамилии.
 
  - Я не открою государственной тайны, скажу, что водкой злоупотреблял. Раньше я пил как все, а может и больше, когда по северу кочевал. И если напряжёнка с крепкими напитками, или вообще аут, то я всегда находил выход из положения. Логика вещей подсказывала. И одеколон, и чефир, и лекарства. Между прочим, когда пьёшь одеколон, чувствуешь себя культурным человеком из Москвы.
   Кстати, возьмите на заметку. Врываешься в медпункт, фельдшер онемел, или фельдшериха; сгребаешь пригоршню таблеток, каких попало, и забрасываешь в собственную пасть. Пока медики приходят в сознание, ты запиваешь неизвестные лекарства, кружечкой кипятка, ой обжечься можно. Опыт надо иметь и сноровку. Но зато потом, сам себя не узнаёшь, тебя бросает из стороны в сторону, как Валерия Брумеля, чемпиона мира по прыжкам в высоту.
   Вы спросите меня, а кипяток откуда? Умный человек решит эту задачу самостоятельно.
  Таким я был изобретательным. И даже рацпредложения подавал и получал заслуженное вознаграждение. Свидетельства имеются, готов предъявить
 
  - Но меня Бог пить отучил, это истина и от неё никуда не спрячешься. Сам Господь, я не вру и говорю правду, мне бояться нечего я беспартийный и меня с работы не выгонят.
  Меня знали как водителя, любая машина мне родная, любой вездеход свой. Знаете песню:
  Есть по Чуйскому тракту дорога,
  Много ездило там шоферов,
  Среди них был отчаянный шофер.
  Звали Колька его Снегирёв.
   Он машину трёхтонную АМО,
   Как родную сестрёнку любил,
   Чуйский тракт вдоль Монгольской границе,
  Он на АМО своей исходил…
  Это песня про меня. Если бы я серьёзно относился к жизни, то был бы космонавтом. Но дисциплина мне не нравится. И ещё невесомость не нравится. О чём я говорил? Ага, как пить бросил.
   Дело было так, заглох мой вездеход, вырубился. Случилось беда между пунктом А и пунктом Б, но не в здешних краях, тут ни дорог, ни направлений. А тогда ночь, холодно, звёзды злые, ветер жжёт. До посёлка километров тридцать, не дойду. На помощь не надеюсь. Костёр раскочегарить, ветер дыхнёт - и огонь мигом сожрёт и ветошь, и содержание машины.
  - Вышел я под лунный свет и стал молиться: “Господи, если Ты есть, спаси мою душу, если она есть. Сделай так, убедительно прошу, - Я сейчас влезу в кабину, поверну ключ, и двигатель заработает, запоёт. А я тебе клянусь, что за это я брошу пить, от баб отвернусь, и не буду причинять никому зла. Хотя я и так не злодей и не жулик. Господи, Ты же есть, услышь меня и спаси. Прошу Вас”.
  - Я сажусь в вездеход, легко включаюсь, и двигатель запел. С тех пор я клятву держу,
  - Бывает, конечно, пирожок на стороне ухвачу, но тут же исправляюсь. Я уважаю культурное питьё, скоро придумают культурные драки. А я теперь не пью, а всё равно себя чувствую под газом, вечер приходит и я под газом, независимо от того выпивал или нет, фактически.
  - Как объяснит это современная наука? Учёных на меня нет, большой науки.
 
  Потехин или Потешный, как его кличут, мастер на все руки. Он и сапожник, и плотник, и печник, одним словом, умелец. Но редко удаётся познакомиться с результатами его мастерства, нет дела, которое он довёл бы до конца. Но, кто знает его качества, может с ним сработаться. К примеру, следует с ним договариваться сразу на ремонт двух печей, и тогда из одна из печей будет восстановлена в срок.
  Есть, конечно, варианты, можно найти и другого работягу и тот исполнит просьбу. Но другие кандидаты всегда заняты, и всегда приходится ждать. А Потехин тут как тут. И пообещает и убедит. И настроение поднимет. И на следующий день приступит к работе. Но этот день может быть единственным рабочим, а потом ищи ветра в тундре.
  Поэтому никакого аванса, никакой предоплаты. И хороший настрой у вас сохранится. Но боюсь, что вам не устоять, деньги вперёд придётся выложить.
  А в типичном варианте, хорошее настроение при общении с Потехиным возникает дважды. Первый раз, когда с ним знакомишься или договариваешься, и второй, когда расстаёшься.
 
  Изучая жизнь Потехина, узнавая его ближе и собирая слухи о нём, понимаешь необычность его поведения, и убеждаешься в том, что он выдающаяся личность в Белой Атлантиде.
  И если бы Потехин выставил себя кандидатом в мэры, как самовыдвиженец, то безусловно добился бы победы в первом туре. Но в то время ни о мэрах, ни о самовыдвиженцах никто не слыхал.
  Ни один из его поступков нельзя назвать здравым и логичным. Он не отдавал долги, а его продолжали кредитовать, Он врал, а ему верили. Он не исполнял договорённостей, а с ним продолжали иметь дело. Долги прощались, грехи забывались. Враньё смешило. Он был потешный, фамилия у него такая – Потехин.
 
  Потехин – сапожник.
  “Как-то подрядился я к воякам, как вольнонаёмный на вещевой склад. Работать с интересом, в пределах допустимого, там можно. Спецкомплеты на собачьем меху, унты, куртки, в общем, есть поле деятельности. Люди меняются, вещи списываются и должны уничтожаться по акту. Хорошая куртка пилота или кожаные сапоги на меху должны быть изрублены и сожжены, на что составляется акт. Специальностью я овладел, акты подписывал своевременно, спасённые от дураков вещи, продавал недорого. Какое же это воровство. Это значит, что я хозяйственный, дело знаю, и с государственным подходом. Знание – сипа, есть такой журнал, в честь меня назван. Таким образом, я приобрёл хорошую репутацию и благодарность в трудовую книжку.
  Но у меня гвоздь в заднице, потому что я творческий работник. Однажды в феврале, за которым следует март с известным женским праздником, приходит ко мне старший лейтенант Леонов из транспортной авиации.
  - Слышал я от своей жены Веры, что ты мастер на все руки, и, прежде всего, сапожник высокого качества, - обращается ко мне старший лейтенант.
  - Настоящие сапожники все мастера высокого качества, - отвечаю я с достоинством и степенно, чтобы не продешевить в предстоящем разговоре. – Мы не из простых. У товарища Сталина, товарищ отец, сапожник, говорят сам Карл Маркс, из товарищей сапожников.
  -Товарищ сапожник Потехин сшей моей жене Вере сапоги к восьмому марта, потому что в магазине женских сапог нет, а мужские сапоги я ей не могу подарить по понятным причинам. Материал у меня есть, отличный материал.
  - А у меня есть золотые руки, причём из нужного места растут, и шило, и дратва, - заканчивает диалог Потехин, и они расстаются друзьями.
  А теперь интересно послушать старшего лейтенанта Леонова, так как у них сложилось разное мнение по существу дела. Валя Леонов, голливудский актёр, загорелый в любое время года, только что вернулся из своей Керчи. Валентин заметно нервничает, вспоминая дискуссию:
  - Этот урод, в жопе ноги, мудозвон, мягко говоря, приносит мне в назначенный срок большую коробку из-под торта, и, главное, шёлковой лентой перевязал и сверху бант. И исчезает, и денег вторую половину, не требует. Я тоже в запарке забыл отдать, ладно думаю, потом рассчитаемся.
 
  Опять обратимся к Потехину. Сапожник тоже заметно нервничает, заочно объясняясь с Леоновым:
  - Я тружусь в поте лица на своём месте в подотчётном мне складе. Вдруг врывается этот сумасшедший, без фуражки, воротничок расстёгнут, и бросается на меня как лев на мёрзлое дерьмо. (Бывают львы извращенцы). Какие офицеры пошли, позорят нашу армию. Его надо комиссовать, он опасен. Видно, что он излишне возбуждён. Я был вынужден отступить на всякий случай.
 
  Как показывает независимая экспертиза, Потехин, увидев в дверях лётчика Леонова, взлетел на антресоль и втянул за собой стремянку.
  - Возьмите себя в руки, товарищ старший лейтенант вас отдадут под трибунал. Вас будут судить по законам военного времени. Жена вас бросит, дети пойдут по миру с протянутой рукой. С вас погоны сорвут, вы не достойны звания советского офицера.
  - От меня жена уйдёт, если увидит твои сапоги.
  - А вы найдёте лучшую за те же деньги.
  Видно роли не были отрепетированы, потому что офицер Леонов, кричал и в это же самое время кричал и Потехин. К счастью, в дверь вошёл старший по званию, майор Ярославский.
  - В чём дело, что случилось? Доложите.
  - Переучёт, товарищ майор, в полном разгаре, - обрадовался спасению Потехин, выглядывая с чердака.
  А Леонов протянул сапоги и коробку из-под торта, полюбуйтесь на произведения искусства.
  - Я, между прочим, аванс получил, пусть это будет платой за один сапог. Давайте на этом остановимся и культурно разойдёмся. Считайте, что заказ был на один сапог и больше не платите, мне чужого не надо, - Потехин стремился перевести переговоры в мирное русло.
  - И главное заставляет думать, - майор Ярославский рассматривал сапоги, перевязанные бантом, - и, что все своими руками сотворил без подсказки, без совета?
  Один сапог походил на сапог, а другой…Голенище было настолько малым и узким, что туда и кукиш не просунешь, да ещё в половину длины правдоподобного сапога.– Что скажешь, умелец?
  - С кем не бывает, у меня материал украли, похитили. Клянусь честью. Вставим клинья, наростим.
  - Сейчас сапогом я буду бить его по морде, пока клинья не появятся - крикнул лётчик.
  - Отставить, товарищ старший лейтенант. Это не серьёзно. Ответственнее будет так: я сейчас уйду, а ты его застрели, труп затолкай в ёмкость с керосином, всё равно, мы их никогда не чистим. Со временем труп растворится, а останки хорошо сгорят в топке.
  Считайте, что мы не встречались, и я ничего не говорил, - майор приветливо махнул рукой Потехину, - действуй старлей, желаю удачи.
  - Вот так я поседел первый раз в своей жизни, продолжает Потехин своё повествование, потому что некоторые советские офицеры не соблюдают воинский устав. Таких надо гнать из армии и высылать из Советского Союза в Израиль или НАТО.
 
  Похождения Потехина.
  - Все вокруг хвастаются своими победами и внешние доказательства налицо, мужики меняют баб, а бабы меняют мужиков. Я же после клятвы завязал, как отрубил, но зависть к вольным мужчинам меня не покидала.
   А тут те нате, бой часов на Спасской башне. Моя неповторимая, с дочками, и на всё лето отправилась на материк. У меня руки развязаны, вот такая провокация. Я лично занят ответственной работой, ремонтирую печки в портовских домах, в Амдерме. А в посёлке Южный мои конкуренты мне бросают вызов. До навигации печки нужно подлатать.
   И что интересно на первом этаже размещают вербованных, которых из Архангельска завозят, а на втором этаже прописаны долгожители и портовские, и поселковые. Печки выходят в коридор, одна печка на две комнаты. Такая технология истопникам на руку. А при ремонте истопники мне помогают. И создают фронт работ.
  И вот однажды. Я перекладываю кирпичи и вдруг, выходит она. Я подумал: ”Такие женщины мне не по карману”. Но потом передумал: ”А вдруг, а если” - смотрю, она улыбается. Оборачиваюсь, сзади никого нет, получается, улыбка предназначена лично мне. Я, как культурный человек, тоже улыбаюсь и подмаргиваю: мол, к можно к вам на чаёк, скоротаем вечерок.
  Анализ показал, что она учительница из города Николаева. Там очень плохая вода и пиво, сваренное на этой воде не для приезжего человека. Впоследствии учительница рассказала, что лучший советский поэт Маяковский, привозил с собой в Николаев минеральную воду, и даже мылся ей. И Клавдия Шульженко из Николаева. “Синенький, скромный платочек, падал с опущенных плеч, ты говорила, что не забудешь тёплых и ласковых встреч”. Обо всём этом сразу же рассказала женщина-учительница.
  Вижу, женщина не лёгкого жанра, я тех по смеху узнаю, а учительница и этим всё сказано. Решаю в неё влюбиться. Дальше события развивались под моим руководством. Я приглашаю её на экскурсию, чтобы показать местные примечательности.
  Конечно, я нервничаю, как корова при солнечном затмении. “Пойдёмте, прогуляемся и полюбуемся, вам, новому человеку откроются особенности нашего края. Наш край, между прочим, равен двум Англиям или минимум одной Франции”. Она соглашается, потому что любит знакомиться с достопримечательностями.
  И я виду её прямой дорогой к Чёрным скалам, где запланировал ей пропеть: “Как дай вам Бог любимым быть другим”, мол, так я её люблю. Стихи я эти выучил заранее. Надо было бы ещё выучить стихотворение целиком, но не нашёл времени. Прогулочной походкой я приближал к определённому месту, где вбит морской знак, потерявший значение. Здесь я закрепил верёвку, которой намеревался связать свою учительницу, а затем, пользуясь случаем, объясниться в любви. Нужные слова приготовил. Я побрился, хромовые сапоги, новые офицерские галифе, лётная куртка, фуражка, с пожарной службы сохранил, одеколон, облился с ног до головы. Не придерёшься, кругом шестнадцать.
  Погода выдалась отличная, представь, почти белая ночь, ветерок с моря отогнал комаров, идёшь и не хлопаешь себя по шее или по лбу, а красиво объясняешься в любви. Нужно подчеркнуть, что её фигура соответствовала моим мечтам. Был такой фильм – Девушка моей мечты. Не помню о чём этот фильм, может быть, он мимо прошёл, но название запомнил – Девушка моей мечты. Учительница совпала с моей мечтой. Её, в хорошем смысле, можно было назвать Белой Медведицей, но я постеснялся сказать об этом вслух, вдруг она не поймёт моих чувств. У меня не было других слов, которые бы отвечали моим мечтам и чувствам.
  Я обдумываю положение вещей, с одной стороны, как говориться, какая барыня не будь, а всё равно её гребудь. С другой стороны, учительница, а учителей все уважают, и могут возникнуть неожиданности. Ну, думаю, пан или пропал. В нужный момент я прихватываю её в силки и опутываю верёвкой к указательному столбу согласно плану.
  - Вы, что садист, - нервно спрашивает меня учительница.
  - Да, - отвечаю, - я садист, и вы зло не улыбайтесь, а поймите меня правильно и однозначно.
  - Вы меня разочаровали, - слова туманные, что она хочет этим сказать, не пойму.
  Я начинаю уговаривать учительницу, и объяснять, что подсказывает логика, сейчас мол, так всем нравится за границей, и у нас мода пошла, чтобы всё грубо и насильно. Это нравится многим советским женщинам. И гну своё дальше: ”Я вас люблю, как говорится”. В конце концов, она меня поняла и простила, и пошла навстречу моим порывам.
  И дальше всё по-человечески, как по радио: в начале он поёт – Я вас люблю к чему лукавить, а потом она поёт – И я вас люблю, к чему лукавить.
  Видно, что она человек, тонкий, образованный значит. Например, вы можете при ней есть общепринятый салат, но не вздумайте его назвать по фамилии Оливье.
  “Не делайте мне больно“ – сразу же заявляла учительница. Оказывается, был такой артист, красивый артист, английский. Имя у него было как у салата, тёзки значит. Никто из нас не знал этого человека, а она знала. Учительница была влюблена в красивого актёра, а он даже и не догадывался. А как тут догадаешься. И когда кто-нибудь говорил за столом: “А теперь очередь за оливье“, учительнице становилось больно.
  Нам нравилась наша взаимная любовь. Роман у нас оказался таинственным, после ремонта очередной печки я проскальзывал к прекрасной половине человечества, как говорится. Иногда ночью приходил, но всегда с коробкой конфет и шампанским, хотя меня от шампанского пучит.
  “Я – любовник”, думал о себе Потехин, и это ему не подходило. Перед женой неловко, некрасиво получается. А вдруг она узнает и на развод подаст. А он только что ремонт в доме сделал. А как же дочки?
  До встречи с учительницей он жил в мире простых слов и понятий: Дала - не дала, наше дело не рожать, были и ещё подобные афоризмы. А тут, на тебе, любовник, в самом деле. Появись в продаже цветы, он бы и цветы дарил своей шарообразной подруге. Однако дослушаем Потехина.
   
  Так случилось, что к радости или беде, любовь растаяла. Ей хотелось большего, а я не понимал вздохи и намёки.
  И в один из дней, учительница заявляет мне, не просто заявляет, а как актриса на сцене:
  - Я не могу с вами больше ночевать,
  - Чем я стал хуже?
  - Это присуще только вам и, к сожалению, выхода нет.
  - Ну, ночью жопа барыня, - догадался Потехин.
  - Во-первых, это грубо; во-вторых, я не это имею в виду, а ваш лошадиный храп, - строго разъяснила учительница Антоненко.
  - Зато я матом не ругаюсь, как некоторые, может быть, думаю матом, но не вслух.
  Роман ещё продолжался некоторое время, но уже дочитывались его последние страницы. И они расстались с удовольствием, сохранив уважение, друг к другу. И когда встречались впоследствии, то приветливо улыбались. “Такова суровая правда жизни“.
  За неделю до возвращения супруги, внутренне раскаявшийся Потехин, окончательно освободился от любовного наваждения и от употребления шампанского, которое искрилось в животе. Потехин раз и навсегда вернулся домой, извинившись перед Господом Богом за нарушение договорённостей.
  Супруга Потехина, Анастасия, после обработки полученной информации, взвесив все за и против, решила, что от неё не убудет, и приняла в свои снисходительные объятия, временно сбившегося с пути, понимая, что мужья на дороге не валяются. Она знала о клятве супруга в ночной тундре и убедилась в относительной верности обету. Более того, объяснила сама себе проступок Потехина, недостаточным вниманием с её супружеской стороны. И они продолжили семейную жизнь, понимая, что длительный брак приравнен к дополнительным удобствам. Потехину справили приличное пальто, сшитое в Ленинграде на фабрике имени какого-то Воровского, из лучшего материала. Сам Потехин чувствовал себя виноватым, и заискивал перед супругой. А однажды, принёс бутылку шампанского, и супруги культурно раздавили бутылку на двоих.
  Подвиги Потехина.
  Потехин, был честный человек, насколько это возможно. Государство не в счёт, у государства надо тащить всё, что плохо лежит. Потому что государство стрижёт и бреет нас наголо и почём зря. Но когда он устраивался на службу, например, сторожем, то защищал вверенный ему объект от посторонних жуликов, добросовестно. Потехин любил лёгкую работу, и мозолей не натрёшь, и аварию не учинишь.
  Потехин говаривал: “Я люблю смотреть, как люди работают, трудящиеся ”. Но, увы, за такую деятельность зарплату не начисляют.
   Как-то Потехин пристроился охранником в аэропорт, оберегать технику, включая и гражданскую авиацию, если она задерживалась на ночлег в Амдерме. Вояки охраняли своё имущество отдельно и самостоятельно и к ним лучше не приближаться, шмальнёт, чтобы отпуск получить за добросовестную службу, вот тебе и служу Советскому Союзу. Потехин же караулил технику, не военнообязанную, что на свежем воздухе, и за гаражом присматривал, хотя он и запирался. В активе у охраны имелась конторка, где можно было прикорнуть и чайничек вскипятить. Приходилось ночью и территорию обходить, обнюхивать. Охранник отличается от сторожа, тем, что носит в кобуре табельное оружие.
   И вот однажды, ночью во время обхода чуткое ухо Потехина уловило тюк-тюк, звяк-звяк, железом по железу. Потехин извлёк из кобуры револьвер и побежал выполнять должностную инструкцию и служебный долг.
  Так оно и есть: опасный преступник ковырялся у двери склада, где хранился спирт и всяческая химия, что в расчёт не принималась.
  - Руки вверх, - рявкнул Потехин и выстрелил в воздух, - лицом к стене, руки за спину.
  - Опасный преступник подпрыгнул на месте; ”Куда руки вверх или за спину?”
  - Здесь вопросы задаю я.
  - С руками что делать?
  - Молчать, тут тебе не библиотека.
  Потехин опытно, а у него в запасе имелся опыт на каждый случай, связал за спиной руки опасного преступника, и, подталкивая наганом, повёл его в каптёрку. Здесь, усадив преступника на стул, Потехин многократно привязал его к стулу.
  - Ну, рассказывай всё по порядку, кто, откуда, зачем, на кого работаешь, - Потехин положил на стол перед собой револьвер системы наган.
  - Вот этого я тебе никогда не скажу, - огрызнулся пленник, - и, если хочешь мне развязать язык, дай закурить.
  - Если тебе уши отрезать, то ты будешь похож на член.
  - А ты и с ушами похож.
  - Ты думай, прежде чем сказать. За оскорбление при исполнении служебных обязанностей, мы тебе срок приплюсуем.
  - По этой статье готов сидеть с удовольствием, а на большее не рассчитывай.
  - Сам вижу, что ты не шпион, к сожалению. За шпиона мне бы отвалили премию в два месячных оклада. А может ты шпион? Тогда с тобой в другом месте поговорят. У нас строгий режим вокруг. Жалко, я наряд вызвать не могу, телефон не работает, придётся мне смотреть на тебя до самого утра. Закурить я тебе дам, но развяжу только одну руку, чтобы ты не оказал сопротивления. Потом снова руку свяжу. И ноги свяжу.
  - У тебя же пушка, чего ты меня пеленаешь.
  - Ты меня не разлагай, прибереги свои приёмы, на допросах пригодятся.
  А я имею право отдохнуть на диване, хотя из него пружины пробиваются. И сниму сапоги для восстановления сил. А ты сиди спокойно ближе к двери, через два часа я тебе снова развяжу одну руку и дам беломорину. Так и быть в случае срочных желаний выведу за балок, но под прицелом. И за попытку к бегству буду стрелять, не жалея патронов. Часа через два разбудишь меня, - после команды Потехин засопел, а затем и захрапел на своем неудобном ложе.
  Но, спохватившись, пробудился: “Я передумал и в уборную я тебя не отпущу, потому что ты у меня на подозрении. У нас аэропорт заодно с военным, и я, таких как ты насквозь вижу. На днях я, лично, арестовал художницу из Ленинграда, приехала к своему будущему мужу. Рисовала на лавочке перед лётным полем. Говорит, здесь много интересных лиц.
   И Потехин, потеряв интерес к арестанту, опять погрузился в сон.
 
  В тот же день Потехину объявили благодарность и выдали денежную премию за проявленную бдительность в размере месячного оклада, преступник оказался не очень опасным и на премию в два оклада не тянул. Но всё равно, Потехину завидовали, повезло человеку.
  Потехин ещё до полудня успел домой и, выпив самую малость, чтобы лучше спалось, усталый и гордый нырнул под одеяло, но сон не шёл. Вернее, желанный сон, изгонял прочь озверевший рёв двигателя из балка в соседней пожарной команде. Дизель-генератор существовал в балке, что торчал под окнами, на всякий пожарный случай. Двигатель использовался при внезапном отключении энергии, которые случались при каждом приличном ветре. Ветер рвал провода, что держались на соплях, перекрывая пути электрическому потоку от центральной электростанции.
   Сейчас двигатель тарахтел от проверки или от профилактики. Тарахтел, не то слово, он издевался и оскорблял, он мучил, уставшего добросовестного Потехина.
   Наш герой, выпил ещё полстакана водки, хотя помнил, что он не пьющий. И снова спрятался под одеялом. Но сон боялся появляться и не находил себе места у Потехина под одеялом.
   Потехин вспомнил, что ему рассказывали страшную заграничную историю о машине, которая сошла с ума. Конечно, это печаталось в литературном рассказе, но люди сами читали. В рассказе писали об истории большой машины в Америке на ткацкой фабрике, где по штатному расписанию, числились исключительно одни женщины. Машина сошла с ума, люди сами читали. От американцев всего можно ждать. Понятно, художественное произведение, писатели могут нагородить, что попало, что в голову взбредёт. Но всё-таки, а если, а может быть, писателю кто-то подсказывает, и приводит примеры. Говорят, Пушкину няня Родионовна подсказывала, о чём сочинять.
  Машина стала уничтожать женщин на ткацкой фабрике насмерть, пока её не победили положительные герои. Положительные герои были не простые, а знахари, знали заклинания из старинных книг, которые переиздаются в капиталистических странах. Машина испустила дух и перестала пугать общество.
  Понятно, что в капиталистическом обществе может случиться всё что угодно. Там граждане на деньгах помешаны. В Америке окапались главные мошенники мира, там из-за денег убивают и развязывают войны в других странах, у них преступность растёт не по дням, а по часам. От такой жизни не только средний американец сойдёт с ума.
  Потехин выпил ещё пол стакана и снова в постель, и снова безрезультатно, сон нейдёт. Нужно напомнить, что Потехин обещал Богу не пить и даже поклялся при условии, если Господь спасёт его. Всевышний выполнил просьбу и Потехин, со своей стороны, старался не нарушать договорённости.
  Но сегодня, как говорится, сам Бог велел. Он совершил геройский поступок, Заработал премию, кто его осудит, кто бросит в него камнем.
  Но Господь не разрешал пить много. Осознав свою вину, Потехин огорчился, так как боялся справедливого гнева. Но он, Потехин, не виноват, логика вещей подсказывает – виноват подлый дизель-генератор. Во-первых, двигатель не даёт ему спать и разрушает его состояние здоровья и принуждает к пьянству, во-вторых, он, Потехин, выпив лишнее, из-за наглого шума стал клятвопреступником, в-третьих, когда же эта падла заткнётся. “Но вы ещё не знаете меня, вы меня сейчас узнаете, вы ещё пожалеете. Я не позволю плевать себе в морду, я не позволю на себя оправляться”. С полным текстом внутреннего монолога Потехина, нам ознакомиться не удалось, зато мы располагаем описанием его дальнейших действий:
  Гражданин Потехин снял со стены двуствольное ружьё шестнадцатого калибра, которое у него всегда заряженное висит на стене, что само по себе не допустимо. Затем упомянутый Потехин открывает окно и стреляет в помещение с работающей электростанцией, то есть в дизель-генератор. Потехин не принимает в расчёт, что от выстрела может произойти замыкание проводки, от искрения возгорается ветошь, это и приведёт к полноценному пожару.
  Выплеснув свой гнев, Анатолий Потехин утонул в своей приятственной подушке, на таких подушках всю бы жизнь спать. И успокаивающая темнота опустилась на возбуждённого Потехина.
  И вдруг внутренний голос говорит Анатолию: “Дурак, ты, что с ума сошёл. Там всё промаслено, захламлено. Достаточно одной искры. До твоего дома нет и пятидесяти метров, по сараям, да с ветерком огонь у тебя будет сейчас же”.
  А Потехин отвечает: “Всё одно они сгорят, не сегодня так завтра. Я им сто раз твердил об ихних недостатках. Всё одно, порядок не наведут, каждый год горят. Пожарная команда каждый год горит, такой у них обычай”.
  А внутренний голос опять за своё: “Дурак. Как был дураком, так и остался. Вставай болван, хуже будет’.
  Потехин прислушивается к внутреннему голосу и любопытно смотрит в окно, прав или не прав внутренний голос. И увидел, как крадучись, появился новорождённый дымок, и отметил, что никто внимания не обратил на заткнувшийся движок, как никто не обратит внимания и на возгорание, пока не заполыхает балок с чёрным дымом, с гулом и взрывами наполненных бочек, которые, между прочим, тоже нельзя хранить близко.
   Набросив, накинув, нахлобучив, рванулся Анатолий навстречу очередной опасности. Несколько зевак уже остановились, разинув рты, и в ожидании развития событий. Потехин не был первым, но оказался самым находчивым. Он даже пожертвовал своим плащом из шкуры дерматина.
   -Чего стоим, чего ждём. Ты бери лопату, ты ведро, никакой воды. Забрасывай, топчи. Здесь песок и здесь песок.
  Когда подбежали дежурные пожарники, увядший огонь лишь издавал неприятные запахи. Потехин, чумазый, с улыбкой от уха до уха, объявлял благодарность двум прогульщикам, помогавшим в тушении пожара.
  Подоспевший начальник Колесник, всегда чистый и в блестящей пуговицами и фуражкой, форме, чтобы нравится романтическим и остальным женщинам, оценил обстановку. Он обнял пузатенького Потехина и повёл его в свою контору, которая была рядом и она бы сгорела. Колесник помнил, что в пошлом году они горели, в это же время и в позапрошлом тоже горели. И в этом году слетел бы товарищ Колесник с работы за несоответствие занимаемой должности.
  Товарищ Колесник как благодарный человек объявил благодарность Потехину. Но понимая, что благодарностью сыт не будешь, выдал денежную премию. Для этой цели один из бойцов написал заявление с просьбой о материальной помощи, которую тут же выдали и поделили, большую часть Потехину, а меньшую – нуждающемуся бойцу.
  Вот такой выдающийся, можно сказать, знаменательный день, случился в жизни Потехина. Прославившийся Потехин, заспешил домой, и в этот раз заснул незамедлительно, и проспал до прихода жены по окончанию её рабочего дня.
  А девочки вели себя тихо за перегородкой и хотели, чтобы папа проснулся после “ночной” свежим и весёлым, потому что они любили отца и уважали.
 
  А потом начался праздник. Предполагалось, что веселье продлиться три дня, до следующего дежурства Потехина, но в сроки не уложились. А нежданные премии позволили растянуть удовольствие и обычное застолье переросло в карнавал и фестиваль.
  И что интересно, в это же время Анастасия Потехина, жена нашего героя, отправившись в магазинчик за подкреплением, встретилась с той самой учительницей Антоненко, с которой краткосрочно блудил её благоверный, как Анастасия иногда иронично называла супруга. Что бы сделала на её месте типичная обманутая жена? Не знаю. Анастасия же поздоровалась с учительницей первая, вот так вот.
  А учительница прогуливалась не одна, так как жила своей новой жизнью. Рядом прижимался венгр Ласло-Вася, недавно прописавшийся на одном этаже с учительницей, что оказалось очень удобным. Ласло перебрался из портовской общаги в посёлке Южный благодаря благосклонному отношению к себе молодого начальника порта Корелина.
   Выяснилось, что учительница боится темноты, и когда выключали свет, а свет выключали ежедневно, сосед Ласло приходил к соседке, чтобы защитить её от внутренних страхов.
   Учительница была значительной личностью, и Ласло в своих глазах приподнялся. И если бы он знал Владимира Высоцкого, то мог бы спеть: ”У неё всё своё и жильё, и бельё“. А Ласло? Сказать нечего, не знаешь, какие слова подобрать.
   Они не таились и не скрывали своих интимных отношений, потому что учительнице хотелось женского счастья в Ласло, вообще свободный мужчина, правда, он обещал своей землячке жениться, но когда вернётся в Закарпатье.
  У Антоненко присутствовала тяга к знаниям, интеллигентный человек, ничего не скажешь. Она стала учить венгерский язык и уже выучила: “ещё стаканчик красного и ещё стаканчик белого”. Они любили в свободное время под руку прогуляться в магазин. А потом прийти в тёплую комнату и расположиться за столом. Антоненко вдруг выпаливала, “ещё стаканчик красного”, конечно, на венгерском языке и они начинали хохотать.
  Когда Потехина остановилась перед учительницей и поздоровалась, Антоненко испугалась. Она остановилась как вкопанная, у неё даже глаза внутрь повернулись. А Потехина говорит: “Здравствуйте”.
  Учительница боялась скандала на глазах у Ласло, после которого он наверняка перестал бы называть её святой женщиной. Но Потехина обладала недюжинным, причём, женским умом и неясно какие формулы складывались в её голове. Она возьми да пригласи учительницу, разумеется, вместе с кавалером, к себе в гости и настояла на своём. Антоненко согласилась, но испуг не покидал её, кто знает, что выкинет эта бабёнка, и начнутся дискуссии с Ласло. Они и пришли в разгар перманентного празднества. Потехин крякнул, но без нецензурщины, и осталось неясным, что он хотел сказать. И новые гости почувствовали себя как дома.
  У Ласло всегда отмечалось хорошее настроение в последнее время, после того как он вышел из тюрьмы, точнее из следственной тюрьмы. А светило ему до трёх лет общего режима. Ласло не был жуликом в строгом понимании этого слова.
   Как бы вы поступили на его месте: сушится, вымораживается десяток простыней, а Ласло изымает одно, потому что напряжёнка с постельным бельём, и одну наволочку, и одно полотенце. Или следующий эпизод: за форточкой с уличной стороны, висит сумка с рыбой, протяни руку и она твоя, Ласло протянул, и рыба стала его. Но Ласло не побежал к себе до хаты, а отнёс её Корелину в подарок, “сварите ушицу вашему трёхлетнему сыну Александру”. Корелин подарок взял, потому что так было принято. Причём тут, краденая рыба, или нет.
   Вася-Ласло как-то ещё раз прогуливался под окнами, видит, пакет висит, только руку протянуть. Ласло протянул, и его схватили за руку прямо из окна.
  Сержант Кремлёв навесил на бедного венгра всех собак. Сержант был справедливый и поэтому всегда грустный. Да ещё эти служебные неурядицы. Милиция в Амдерме проживала на птичьих правах, при поссовете в маленькой комнатушке, где размещались стол, два стула, небольшой, изъеденный временем шкаф, сейф, а как же в милиции без сейфа, и сержант Кремлёв. Уже два года Кремлёв мечтал о расширении площади, надоело ходить с протянутой рукой, изолировать собственных арестантов на гарнизонной гауптвахте.
  Кремлёв мечтал о собственном следственном изоляторе с решёткой на окне, мечты, мечты, где ваша сладость.
  Милиционер заставил гражданина Ласло расписаться собственноручно под показаниями и отпустил, подследственному бежать некуда. Сержант Кремлёв знал одну шутку, которой его научили в Архангельске, и которая подходила по месту и по времени: “И рад бежать, да некуда, ужасно. Да жалок тот, в ком совесть нечиста”. Кремлёв стоя продекламировал одному ему известную шутку, и отпустил Ласло под подписку о невыезде. А при оказии должен был отправить несчастного мадьяра в областной центр.
  У Ласло появилось время для раздумий. Во-первых, не хотелось идти на зону за такую мелкую кражу, не солидно. Во-вторых, он вообще не хотел мотать срок. Ласло побежал к Корелину, помогите, чем можете. И Корелин смог, как показало время, сам сочинил и сам отпечатал на пишущей машинке письмо в Посольство Венгерской Народной Республики. Получилась душещипательное произведение о бедном Ласло. Он одинокий и чужой для всех, загнанный нуждой в Арктику, чтобы заработать на кусок хлеба, ставший жертвой произвола, просит о спасении, просит свою Родину, которую у него тоже отняли.
  Сработало! Через два месяца Ласло вернулся из Архангельска, дело и до суда не дошло.
 
  Вернёмся в оставленную нами на время компанию, гости вписались и равноправно участвовали в празднестве. К слову, учительница Антоненко была самая образованная из собравшихся, но не кичилась этим, пила и закусывала наравне со всеми. Она умела красиво говорить, а другие не умели. Один раз она сказала, что браки заключаются на небесах, и ещё, что она признаёт только одну хроническую болезнь – любовь. Присутствующие соглашались с ней и дружно поднимали стаканы. Они не умели так красиво говорить, одни стеснялись, а другие не могли слов подобрать. Анатолий Потехин поглаживал свою жену, у которой была на ощупь очень нежная кожа.
  Через две недели Потехина уволили за прогул, о чём и произвели запись в трудовой книжке.
 
  Шутки Потехина.
  И надо же, что в магазинчике, ближнем к Потехину, а у нас их всего два, всегда полно народу, особенно в те дни, когда у него гости собираются. Магазинчик маленький, набитый людьми и тараканами, шныряющими по прилавку и между продуктами. К ним привыкли, потому что победить насекомых оказалось невыполнимо делом. Это стихия, и отношения тараканов и людей до сих пор не выяснены.
  Отравить их не представлялось возможности, ядовитые порошки перенеслись бы на продукты, поглощаемые людьми. Начальство ограничивалось доморощенными методами истребления.
   Да и тараканы сами понимали, что нужно контролировать свою популяцию, и не провоцировать администрацию магазина на варварское уничтожение рыжего племени. Но то, что тараканы считали нормальным количеством, являлось, как теперь говорят, “мягкой агрессией”.
  И когда наивный Корелин впервые посетил данное торговое заведение, то ужаснулся “наличию присутствия“ насекомых. Но ему внятно объяснили, что тараканы любят тепло. И кому они мешают, спрашивается? Вот вам налицо, “шведский синдром”, когда заложники встают на сторону захватчиков.
   Магазинный кот Котофеич лупил их нещадно, но на досуге. Перед котом поставили задачу – извести мышей, это была его основная работа, и за это коту причиталось кормление, а также почёт и уважение. Ну а тараканы, факультатив, Котофеичу за это не платили.
  Котофеич выделял Потехина, за неформальное к себе отношение, здоровался с ним, когда люди не мешали, тёрся о потехинские ноги. И Потехин, отовариваясь, отдельно взвешивал для Котофеича деликатесы, например, колбасу или даже сметану, если они появлялись в свободной продаже, а то и из дома принесёт отварную рыбку, да не одну, кушай - не хочу. Продавщицы уважали Потехина за его попечительское отношение к Котофеичу, не меньше чем самого кота.
   И в час пик, когда гости в доме всё выпили или произошла другая накладка, в результате которой стол опустел, или когда жало пересохло, Потехин убегал в лавку. Врывался в заведение, расталкивая людей и тараканов. У Потехина имелось несколько сценариев для обеспечения прорыва без очереди к прилавку и последующего отступления без потерь.
  Вариант раз: “Граждане, не забывайте о наших меньших братьях и сёстрах, кошках и собаках. Они не могут связать двух слов, и я скажу от их имени – они хотят жрать. С этими словами Потехин поднимал Котофеича над головой. Я думаю о нём, и о тех бездомных, хвостатых и лохматых которые трутся под дверями. Следуйте моему примеру, купите им харчей, кому позволят средства. Кот в очередь встать не может. Смотрите, слёзы наворачиваются у него на глазах”.
   Потехина пропускали к прилавку, и он наглядно покупал съедобное для Котофеича, а также для меньших братьев, тявкающих за дверью, и просил передать подарки по цепочке наружу. Себе Потехин приобретал только необходимое, гостям, ждавшим его за столом дома. Очередь не ерепенилась, Потехин, он и есть Потехин. “Граждане берите пример с меня. Мир вашему дому. Пусть всегда будет солнце”.
  Вариант второй: при более ответственной обстановки в магазине Домашняя заготовка по этому сценарию требовала творческого подхода. Потехин открывал дверь и, перекрывая бормотанье спрессованной толпы, объявлял, кося под Левитана: ”Внимание, говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза. Всё во имя человека, всё во благо человека”. Реквизит включал женину шубу, женскую шляпу, и собственную смеющуюся рожу. И. когда он завладевал вниманием толпы, то находил ещё несколько лозунгов и стишков: “Наши цветочки, матери-одиночки”, и, ударная сцена, - Потехин распахивает шубу, представляя на обозрение свою обнажённую, античную фигуру, масса приходит в движение, зрители в восторге.
  Артист Потехин декламирует на бис частушки и политические лозунги. И в творческом экстазе, артист, сбрасывал шубу окончательно на грязный пол, что поделаешь, искусство требует материальных жертв и является публике во всей своей красе. Напевая заграничные мелодии и размахивая ногами, как профурсетки в трофейных фильмах. Потехин кружился по кругу, который освобождался для представления, несмотря на давку, потряхивая мужскими причиндалами.
  Приём был безотказным, первыми начинали хлопать продавщицы, и затем аплодисменты зрителей, переходящие в овацию. Зрителей можно было понять, они тянулись к искусству, у нас порой плохо поставлена культурно-просветительная работа.
  Очередь расступалась, и Потехин уже в шубе подходил к продавцу: “Значит так “. На прощанье артист выкидывал ещё одно-два коленца, раскланивался, но зад никогда не показывал, уважая поклонников. И этому у него следовало бы поучиться современным звёздам.
  - Мудила-мученик, - ласково встречала его супруга Анастасия, осведомлённая об его проделках.
   
  Шутки Потехина.
  Я слышал эту байку от своего приятеля Игоря Орлова, который работал в те годы в Архангельском порту, на Бакарице. А недавно услыхал, как анекдот, в Москве. Но я вас уверяю, что автор этой проделки мой знакомец Потехин. И о чём же мы судачим?
  В воскресенье, в начале зимы, а зима в Амдерме начинается в сентябре. Первый снег улёгся, но холод ещё не прописался постоянно, и ночь не навалилась. Море пока не поддаётся стуже, и лёд не заковал морскую синь, но окраска моря изменилась, оно стало серым и угрюмым. На рейде ещё трудятся работяги, опасливо передвигаясь по скользким палубам плашкоутов. И даже бодрящая музыка, доносящаяся с разгружаемых судов, не меняют настроения. Зима на носу, пора впадать в спячку. Некоторые учёные пишут диссертации, в которых доказывают, что полярная ночь нагоняет печаль и даже депрессию. Депрессия – болезнь и от неё рождается тоска собачья. Но такие проявления чаще отмечаются у людей с высшим образованием и у интеллигентов, потому что у них нет рабоче-крестьянской закваски.
  Однако нет правил без исключения, бывает кто-нибудь из наших тронется. Тогда спеши в отдел кадров и знакомься с анкетой. И наверняка найдёшь объяснения: контуженный и израненный, или находился в плену, или срок тянул. Они уже не родят здоровых детей и на них самих можно ставить крест. Но к счастью, тоска для них явление временное.
   А интеллигенцию жалко, у многих из них дурь по наследству передаётся, а другие своим путём образуется от раздумий, и от крушения надежд. И они превращаются в несчастных дурачков. Но мы общаемся с нормальными людьми, которые не мешают жить.
  Всё это я рассказал не спроста. Давайте рассмотрим, как провоцируются временные психические расстройства.
  Итак, в воскресенье в начале зимы Потехин с самого утра пошёл в баню, в портовскую баню, что при кочегарке. Там у Потехина блат и связи, с кочегаром Канухиным и его молодой помощницей красавицей, естественной блондинкой, Тоней. Но связь у них платоническая, они культурно выпивают на троих, включая Потехина, и закусывают кулинарными изделиями фирмы Анастасии Потехиной. Кочегар наш не простой, а парторг порта и с каждым встречным чокаться не будет. И Антонина не будет с каждым встречным ни то, что пить в кочегарке, но даже и в буфет в доме офицеров не пойдёт. Она завербовалась в Амдерму с серьёзными намерениями и кочегарит только до навигации, а летом она большой человек и оформляет грузовые документы. И Тоне только бы репутацию сохранить. Разве сейчас серьёзные мужики, одному дашь, для поддержки собственного здоровья, так он на весь посёлок разболтает. И ещё кличку пришьют – скорая помощь, как некоторым добрым женщинам.
  И в этот раз всё прошло согласно протоколу, и Потехин чистый и распаренный и в хорошем настроении отправился домой. Впереди его ждал свободный день, что, признаться, не устраивало деятельного Потехина.
   Талантливый человек во всём талантлив. Другой бы, на месте Потехина, просто поздоровался с попавшимся навстречу Колькой Мироновым, все мы в посёлке знакомы и все приветствуем, друг друга, а военных не замечаем, потому что они не отвечают на здоровканье, не так воспитаны.
  - Значит так, - постановил Потехин, преграждая Николаю движение. Напомним, что Потехин после клятвы, действительно старался лишний раз не прикладываться к бутылке.
  Но, господа моралисты, поймите Потехина, войдите в его положение. Да, он не пьёт как раньше. А это дорогого стоит. И, если он в силу обстоятельств позволит себе отступить от обязательств, осудить его язык не повернётся. Пожить бы вам в русской глубинке, то вы призывали бы всех подрожать Потехину. Он пьёт мало, пьёт по поводу, пьёт в компании и обычно дома, для веселья. Вне дома пьёт за свой счёт, не терпит, когда к нему в гости приходят со своей выпивкой, чурается алкашей, и обоснованно утверждает: ”Не пью и другим не советую”. А что его недавно за прогулы уволили, заметьте не за пьянство, а за прогулы, так это несправедливо. И жена Анастасия и обе дочки за него горой, они-то видели, что отец был в норме. Всё это интриги, кому-то это выгодно.
 
  - Значит так, - повторил Потехин, - Колян, ты сошёл с ума. Ты, судовой механик, которым гордиться трудовой коллектив, не можешь объяснить, куда ты идешь с бидоном в руке.
  - За солёными огурцами, Валюха послала, “найди где хочешь, по огурцам соскучалась”, оправдывался Миронов.
   -Пошли ты свою Валюху подальше, она тебя не уважает. Ты – подкаблучник, не обижайся, я, как друг, должен тебе это сказать. Я не хочу, чтобы над тобой смеялись. Я знаю Валюху, и имею право своему другу говорить правду в лицо. Согласен?
  - Согласен, - без энтузиазма кивнул Миронов.
  - Значит так, ты пошёл искать огурцы молодец. Заодно ищи грибы и ягоды, - Потехин раскидал снег под ногами, - где вы огурцы? Колян, ты знаешь грибные места и огуречные, пойдём вместе пошукаем. Ты ищешь огурцы целый день, где результат? – Потехин обнял Николая, - но, к счастью, ты нашёл меня. – И мы пойдём туда, не знаем – куда. И найдём то, не знаем что.
  - Не верю, - обрадовался Колян.
  - Я найду огурцы, я знаю, где их до хрена и больше.
  - Не верю,- опять вякнул Миронов.
  -.Людям надо верить, - мудро заметил Потехин, разворачивая Николая в свою сторону.
  И две крепко стоящие на ногах фигуры, двинулись в определённом направлении. И действительно, после недолгих поисков огурцы нашлись в доме у Потехина.
 
  Спустя два часа Потехин провожал домой Миронова, помогая ему нести бидончик с огурцами. Колян с трудом передвигал ноги, потому что он пил, не зная удержу, а Потехин был в форме, потому что он соблюдал установленный себе норматив.
   Миронов получил наставления и указания, и усвоил, как общаться дальше с Валюхой, чтобы она ему ноги целовала.
  - И вот тебе ещё совет – ты с ней не разговаривай.
  - Как же так?
  - Как люди ругаются? – Устно. То она орёт, то ты орёшь.
  - Ну, а если выпивши?
  - Тогда приходишь и сразу в постель. Валюха шумит, а ты в койку. Только на неё не дыши. Бегом под одеяло и приговаривай: “Ой, мне плохо, царица небесная, за что меня караешь?“. А теперь споём.
   Потехин затянул песню и Колян подхватил, чтобы аклиматься. “На речке, на речке, на том бережочке, мыла Марусенька белые ножки“.
  Вы знаете, что песня у нас служит дополнением и к веселью и к застолью, и скрепляет отношения. И, чтобы их не приняли за пьяных по возвращению домой, друзья решили прогуляться в сторону Чёрных скал, где можно спеть с душой и проветриться. К сожалению, у нас нет возможности насладиться исполнительским мастерством наших друзей.
   И вдруг, житейское дело, настал момент такой, как говорил Армен Джагарханян в гостях у Али-Бабы. Но, увы и ах, нетрезвые руки Коляна не смогли расстегнуть ширинку, вернее развязать поясок ватных брюк. Вроде дело привычное, ан - нет, мат не помогал. Находчивый Потехин поджёг зажигалкой поясок, но Гордиев узел не развязался. А огонь, что значит стихия, пополз в ватные портки со всеми мыслимыми последствиями, посему мат и прыганье Миронова приумножились. Потехин как бывший пожарник ликвидировал возгорание, если бегло взглянуть на мотню или даже пощупать. Но как говорят политологи, только загнал проблему внутрь.
  А теперь уместно вспомнить об остроумии как о философской категории. Некоторые учёные утверждают, что остроумие не только особенность ума, одна из его характеристик, но и сам ум, по сути. Острый ум найдёт меткое словцо, подскажет выход в сложной ситуации, найдёт решение научной проблемы. Острый ум: “остродействие” – своевременное, необходимое, точное действо; смекалка, находчивость, ирония, сатира, юмор. И всё это относится к Потехину.
  И пока мы описываем Потехина, его попутчик Миронов прыгал то на одной, то на другой ноге. ‘Не могу терпеть, не могу терпеть, не могууу ‘
  И когда от нестерпимых страданий товарища, на глазах Потехина навернулись слёза, и в его остроумном уме сверкнула молния, озарившая причину и следствие. Он вытащил крепкий огурец из бидончика и вложил его в руку Николая, отчаянно сжимавшего мотню.
  - Действуй, Колян, - всё будет хорошо.
  И уже ничего не соображающий от выпитой водки и от пережитых страданий, Миронов зажурчал в портки. Блаженство, избавление от адских мук, глубокое моральное удовлетворение, - послышалось в дребезжащем смехе Миронова.
  Казалось, беда миновала, да Миронов разжал руку, как обычно поступают все мочащиеся у стены, а потом в заключение решил помахать хоботком, как обычно поступают все мочащиеся у стены. Но, что, что случилось? Как говорится, вместе с водой выплеснули и ребёнка, рука ничего не нашла, увы.
  И раздался вопль. Именно здесь, на этом самом месте, отчаянно кричал последний мамонт, понимая безнадёжность своего существования и неизбежность ухода со сцены. У-у-у, - раздавался рёв мамонта из-за кулис. Ребро этого мамонта лежало на втором этаже нарьян-марской гостиницы.
  - У-у-у, - летело над тундрой. – У-у-у, ва-ва-ва, твою-ю-ю ма-а-а-ать! – и Миронова можно было понять.
 
  Стараясь представить образ Потехина по нашим описаниям, вы можете увидеть карикатуру, какой-то фельетонный персонаж. На самом деле ему, как и Карлу Марксу, ничто человеческое не чуждо.
  Мы, следуя Родену, берём глыбу камня и удаляем всё лишнее. Всё это вам и так известно, нечего бумагу переводить. Нас привлекает индивидуальное, как говорится, личное.
   Кстати, многие считают, что мужчина отличается от женщины только по половым признакам. Но это неправильно. Что мы и хотим показать, рассматривая человека, по имени Потехин. Могла ли какая-нибудь женщина найти выход в случае с Коляном, будь она на месте Потехина? Я вас умоляю.
   
   Потехин – плотник.
  - Каждый должен заниматься своим делом, - рассуждал старший Абрамовский, строгая доски для гроба, - а столярное дело и плотницкое вообще, стоящее и полезное занятие.
  Потехин, в очередной раз, сменивший работу, соглашался со старшим Абрамовским, под началом которого работал в сей момент. Потехин, что не говори, считался мастером, мастером на все руки. Поэтому, с одной стороны, Потехин – летун, что официально осуждается. С другой стороны, Потехин, мастер – золотые руки, вот такая диалектика. Потехина принимали на работу, несмотря, на пухлую трудовую книжку. И Абрамовский был доволен, что в столярке появился подчинённый ему помощник.
  - Без родного топора, ни плотнику, ни столяру жить невозможно, - излагал Абрамовский.
   И опять Потехин соглашался. Абрамовский был помором, земляком Михайла Ломоносова и как все тамошние считал себя умным. Отличиться случай не представился, превратность судьбы. Не будем сетовать, как посмотреть, хороший столяр – не пустое место.
  - Гробы мастерить мне привычно, оказываешь человеку последнюю услугу, делаешь доброе дело фактически.
  Нет, нет, у него других работ хватает. Абрамовский мог бы, и отказаться от невесёлой работы, он гробовщиком не нанимался. Да как людей оставить в тяжёлую минуту.
  И где гроб смастерить, для простого смертного и уже умершего, в наших краях не так просто.
 
  В самом начале войны Абрамовский был тяжело изранен. В госпитале умереть ему не дали, но окончательно Абрамовский излечился в отчем доме. На фронт его вторично не пустили, несмотря на проявленное желание, повреждённые не годились для военных действий. Он пристроился на работу в местном воинском госпитале.
   Со временем силы восстановились, и Абрамовский подтвердил свое здоровое состояние, произведя на свет ребёнка-девочку в дополнение к довоенному сыну.
  Его первые опыты в ритуальном производстве были обусловлены увеличившимся спросом, превышающим предложения. В конце войны, точнее с началом мирного времени Абрамовского откомандировали в спецкомадировку на неопределённый срок, прервать которую ему удалось в связи с полученным новым ранением, не серьёзным, но достаточным для убытия к месту постоянной дислокации.
   Абрамовский участвовал в операциях отряда особого назначения. Отряд отправили в Прибалтику, где имелись отдельные вооружённые люди, недовольные приходом советской власти. Отряд специального назначения, отправлялся в Латвию литерным поездом, и последний вагон отвели для гробов. При исполнении специального задания, военнослужащие не отвлекались на несвойственные военному подразделению работы. Но Абрамовскому данная деятельность была свойственна по разумению начальства. Товарищ Абрамовский выполнил производственное задание в срок и качественно, и затем обеспечил качественную погрузку и крепление продукции. Изделия прибыли к месту назначения в сохранности и не потеряли товарный вид. Абрамовский сопровождал значимую продукцию. И про запас имел с собой подготовленный материал и справный инструмент. Он работал с грустью, но добросовестно вплоть до послевоенного ранения.
  Благодаря такой практике, он повысил свою квалификацию и приобрёл возможность
  дополнительного заработка.
 
  Некоторые люди считали Абрамовского неразговорчивым, потому что ему нечего сказать. Неразговорчивые покойники сделали его молчаливым. Ему были чужды и пустопорожняя болтовня и зубоскальство Лапина из механических мастерских.
   Зарплата у Абрамовского и Потехина была неплохая, но меньше чем хотелось, выручал районный коэффициент и полярные надбавки. И также человеческая природа, согласно которой предусматривалось завершение жизни на земле, и изготовление упомянутых изделий, конечно не бесплатно. Потехин называл такие гробы посылками на тот свет.
  Абрамовский и Потехин трудились в портовой столярке, ритуальные изделия считались внеплановыми и оплачивались заказчиком отдельно. Портовое начальство не запрещало халтурить, так повелось ещё с лагерных времён.
   (Почему я вдруг увлёкся Абрамовским, ведь Потехин герой нашего рассказа. И да, и нет. Абрамовский и Потехин работают совместно, меняются опытом и чувствами, и оставляют в нашей памяти общего человека, своего места и своего времени. И общий человек рассказывает нам о себе).
  - Главное для человека в жизни – семью прокормить, - вещал Абрамовский.
  И Потехин опять соглашался, он тоже так считал. Действительно, жену надо одеть не хуже других, и на девочках всё горит. Понятно, что оленину дешевле купить у ненцев, а рыбу самому наловить.
  - Говорят, теперь мода пошла старые вещи заменять на новые, не менять, а покупать новые каждый раз. Но я возражаю, во-первых, это денег стоит; во-вторых, некоторой одежде и обуви износу нет. Другое дело, молодая женщина, моя дочь, я ей не перечу. У женщин свои правила. В той же культуре, например, в кино или в доме культуры, тоже свои правила, вещал Абрамовский. Пошёл в кино, побрейся. Пришли гости, и ты должен быть ты в чистой рубашке. В остальных случаях как получится.
  Другое дело, когда человек уходит от нас навсегда, вот его надо приодеть. Я, например. имею на будущее и костюм и полуботинки. А тёплая одежда не потребуется.
  Потехин кивал и укреплялся в своих убеждениях, он так же считает, потому что в этом виден здравый смысл.
   - Возьми фильм “Кубанские казаки”, какие девчата, как поют, вот где надо жить. Другую картину тоже цветную, “пять минут, пять минут, помиритесь те, кто в споре”, прекрасная картина, десять раз можно смотреть и не надоест.
  Трагедии или драмы на экране ни Абрамовский, ни Потехин не одобряли, итак жизнь не радует, как хотелось бы, да ещё за артистов предлагают переживать дополнительно. Совпадение положительных взглядов на жизнь помогало Абрамовскому и Потехину в работе, а также в исполнении, отдельно оплачиваемых шабашек.
  В остальном, следовало учитывать поправки и замечания, которая вносила натуральная обстановка. По правде жить – хрен выживешь, и начинаешь подражать окружающим. И надо знать, чему подражать, и как. Стремиться к удовольствию, не скажите., это не то. Беда в том, что приятное боком выходит в последствии. Один мужик из Астрахани рассказывал, если ежедневно обжираться чёрной икрой, то заболеть можно. Не говоря уже о бабах, если их увлечённо менять.
  Подладиться к жизни трудно. Начальство указывает, как жить всем людям, им виднее. Но отдельный человек хочет, чтобы и его учитывали особенно и чтобы для него оставили место не в будущем, а в сегодняшнем. И поэтому ответственные люди самостоятельно, преодолевают препятствия, и на начальство не оглядываются.
  Ну вот, например, скончался человек татарской национальности. В Амдерме он был недавнего пополнения и не обзавёлся ни знакомыми, ни, тем более родными. Лидия Хлебникова, изменившая свою фамилию в паспорте при регистрации брака на Гисматулину, объясняла, что у них положено человека предавать земле в тот же день. Человек преставился и в тот же день до захода солнца его должно похоронить. Но ни в больнице, ни в поселковом совете Гисматулину не поняли. Во-первых, хоронить в тот же день требует религия, и нам религия не указ, во- вторых, до какого-такого захода солнца, у нас солнце зашло три месяца тому назад, истёк целый отчётный квартал. Пусть лежит в морге, согласно инструкции, ничего с ним теперь не случится, хуже не будет.
  Лидия ныне Гисматулина, прибежала к Потехину полагая, что он найдёт выход и окажет помощь, что бы не болтали, а у Потехина была должная репутация.
  Между нами говоря, татары народ не плохой. С татарином в паре работать надёжно. Есть мнение, что татары, это не совсем монголы, которые нашу Киевскую Русь разбили, а просто союзники монгольских захватчиков. Ходят слухи, будто они даже отца самого Чингиз-Хана убили.
  Поэтому Потехин и Абрамовский обещали оказать срочную помощь, конечно, бесплатно. У нас за помощь денег не берут, здесь вам не Москва.
 
  Покойник, между тем, находился в морге, где температура почти равнялась наружной по шкале Цельсия, и превратился в твёрдый неодушевлённый предмет. И всё бы ничего, да на календаре краснел выходной день. И в больнице дежурила одинокая медсестра, в помощниках у которой был всегда весёлый санитар. Ключи от морга находились на ответственном хранении, и при желании их можно было найти. Почему морг запирался, при чём на несколько замков, непонятно, не будем и мы голову ломать.
  Старшая медсестра имела право решать все вопросы, и в случае непосильных для неё задач вызывать врача из дома для оказания помощи больным. Но она не имела права выдавать покойников по выходным, тем более, если покойник без роду и без племени, что вызывает подозрение.
  Но Хлебникова не сдавалась, а продолжала хлопотать. Сам Гисматулин маялся желудком и не мог надолго отлучаться от дома. Но своим больным голосом упрашивал Лидию не оставлять земляка в морге без перспектив. Как выяснилось,
   Гисматулин был не просто татарской национальности, но и скрытый мусульманин; тайно верил п Аллаха и хотел, во что бы то ни стало, помочь единоверцу, попавшему в беду. И это правильно, поэтому мусульмане называют себя правоверными.
  Потехин и Лидия помчались к благоразумному Кравченко, хотя он и не был главврачом официально, а так по общему признанию. Всего врачей по штатному расписанию числилось четыре всех специализаций или около того. Да ещё малочисленный медперсонал, плюс какие-то другие, всегда вакантные должности, а кому хочется за копейки больным жопу вытирать. Главврачи приходили и уходили, а Кравченко оставался, как якорь, который удерживал в тихой гавани утлое судёнышко амдерминского здравоохранения.
  Кравченко обладал разумом и памятью и не терял их, ни при каких обстоятельствах. Раньше не проводили тестов, чтобы узнать, кто кого умнее, а то бы Кравченко мог возглавить перечень. А если бы прибавить проверку на совесть и на сердечность, то по итогам сессии Кравченко, наверняка, стал одним из первых. И Лидия Гисматулина тоже бы не затерялась.
  Потехин водрузил на стол перед врачом бутылку армянского коньяка и бутылку, модной тогда, Пшеничной, имевшей хорошую репутацию, и, по настоянию Лидии, бутылку Советского Шампанского. Они были все хорошо знакомы и придерживались местных обычаев. Кравченко попробовал коньяк, как дегустатор грел в руке стакан, нюхал, смотрел, остаётся ли на стенках посуды масляный след; на второе - залпом выпил стопку водки, понятно, что использовал чистый прибор, а от шампанского воздержался. Когда Кравченко пил шампанское у него появлялись слёзы, а он нечего не мог с собой поделать, и не объяснялся с окружающими.
  - Забирайте своего подопечного, скажите, Кравченко велел. В понедельник оформите бумаги
  - Забирайте своего жмурика, - рассмеялся весёлый санитар. А дежурная медсестра на всякий случай попросила расписку в получении.
  В результате благотворительной деятельности наших знакомых, усопший мусульманин оказался в столярке, где было прохладно по случаю выходного дня, что лучше для окоченевшего тела.
   Время улетало, заход солнца Лилия Гисматулина установила по московскому времени, на наших широтах нет ни захода, ни восхода солнца в мусульманском понимании. Может быть, Дни Сотворения определялись по арктической природе, для всех тогда представляемых широт.
  Абрамовский старший выделил в помощь Абрамовского младшего. Они с Потехиным на салазках отвезли на кладбище автомобильные шины и развели костёр для прогрева, так называемого, грунта. И на куче щебня и морской гальки, оставшейся с лета, тоже подожгли автомобильную резину. Камень должен быть приготовлен для пользования, чтобы гурий обозначить и обезопасить могилу от разорения ветром и песцами.
  Лидия, тем временем, обернулась и принесла из дома одежду для покойника, вещи выглядели прилично и ботинки вычищены гуталином. Потехин обтёр обнажённое тело чистым снегом. В расписание укладывались, благо всё рядом и временное и постоянное жилище.
 
  Вдруг такой сюжет получился, свет погас, лапочки не горят, станок не фурычит. Если по человечески гроб на скорую руку не смастерить, а тяп-ляп, заколачивай, не проходит. И электричество пропало, знакомо, это вы уже проходили, где тонко там и рвётся.
  У Абрамовского всегда имелось в запасе готовое изделие среднего размера. Но усопший оказался длиннее среднего размера и целиком в гроб не укладывался. Имеющийся у Потехина опыт, на помощь не приходил.
  Что узнал Потехин нового за время совместной работы с Абрамовским? Мог прикинуть какой гроб потребуется человеку, хотя бы первому встречному. Начальник мастерских Колесов со своим огромным животом в общепринятый гроб не влезет и столяры должны быть готовы к нестандартным решениям. Гипертоника Колесова также не потребуется приукрашивать после кончины, у людей с большим давлением румянец сохраняется, но эти знания были бесполезны. Но Колесов ещё жив, и оценивать его в такой перспективе преждевременно.
   Мастера отвергли собственное предложение о размещении покойника с согнутыми коленями и крышку не заколотить.
  - Ноги всяко придётся укоротить, - заключил опытный Абрамовский, для уверенности сравнив метром труп и ложе.
  - А не посадят нас, - забеспокоился Потехин, - за предумышленное членовредительство.
  - Не накажут, потому что мы не совершаем преступление, а хотим человеку помочь, и отправить его в срок на кладбище. Света нет, и не будет, может день, а может не светить и всю неделю, сам знаешь, какая у нас техника и какие провода Мы не выполним заказ, а также религиозное желание, людей подведём и нарушим татарский обычай. А на нас понадеялись. Мы делаем не хирургическую операцию, а безболезненное мероприятие.
   
  - Не согрешим ли мы? Боюсь я, - нервничал Потехин.
  - Нет, не согрешим, Если бы мы голову отвернули или оттяпали, или ещё хуже, затронули мужские члены, вот это грех. Мы бы надругались над татарским человеком и осквернили его, и нам бы не было прощения и снисхождения, - успокаивал его Абрамовский, - скажу тебе по секрету, я ведь тоже в Бога верую. Ну, а если бы повредили мужские органы – яйца, то напакостили бы покойнику. Видно там тоже задумались над продолжением рода. Возможно, имеются исключения для отдельных личностей, но по общей инструкции искалеченного таким образом человека, никто не ждёт. А нашего нового друга всё в целости и сохранности и каждый может это проверить. А целые ноги нужны только на земле для перемещения.
  - А ты ел бараньи яйца? - после некоторых раздумий поинтересовался Потехин.
  - Не приходилось, а причём тут бараньи. И вообще я их не уважаю.
 
  И вдруг мягкотелый Потехин заартачился. Он встал перед подготовленным к операции покойником:
  - Операция отменяется. И пусть ему не больно, но человека мы изуродуем. Ты прав, а я тем более. Калечить человека не будем.
  .
  И нашли выход, крышку нарастили, прокладки подложили. Колени, однако, согнули, пришлось. Подбили, скрепили – не гроб, а загляденье, всем на зависть.
 
  Потом обрядили покойника и приколотили крышку. Лидия отсутствовала, Потехин объяснил ей, что у мусульман женщины бесправны, и нечего вертеться под ногами; можешь прийти на кладбище, сама видишь, столярка не похоронное бюро, и света нет.
  По быстрому, на саночках отвезли покойника к заготовленному схрону. Лидия Гисматулина подошла и бросила горсть, растёртого в ладонях, песка. Потом установили деревянную пирамидку, которая имелась в запасе у Абрамовского, с красной звездой на вершинке, как у всех. Прибили дощечку, покрытую проваренной олифой для приятного цвета, тоже из загашника, где записали самую краткую анкету: фамилию, имя, отчество и две даты, чертой, соединяющей начало и конец существования.
 
  Муж Лидии, Гисматулин был благодарен Абрамовскому и Потехину, потому что считал всех мусульман, а особенно татарских, своими близкими. Это, между прочим, добрая черта характера. Он благодарил и Абрамовского и Потехина в отдельности, и извинялся, что не помогал им, из-за физической слабости. И приди он, то просто стал бы обузой и в столярке, и на кладбище по известным причинам. Он жал руки Абрамовскому и Потехину и говорил спасибо.
  А наши приятели отвечали: “Мы всегда готовы помочь”.
  Мусульманин ввиду слабости и религиозных запретов пил мало, но первую рюмку опорожнил до дна со всеми наравне.
  - Иншалла, - сказал Гисматулин по своему.
  - Царство ему небесное, - добавила Лидия Гисматулина.
  И выпили не чокаясь.
 
  1Y.ЯЗЫЧНИК ШИЛОВ.
  Добравшись до севера, старый Урал выбивается из сил. Хребет устал держать утопающую в болоте западную Сибирь и ненадёжную европейскую тундру. Измождённый Урал погружается в Ледовитое море, и с последним взмахом, как уставший пловец, выползает на Новую Землю. Оглядывается и, убедившись, что путь его закончен и, что он выполнил свой долг, и Азия не оторвётся от Европы, склоняет свою седую гриву в океан и замерзает, как предначертано.
  Приходящие люди прижились в здешних краях и существуют, одни испокон века, судьба у них такая, другие существуют по чужой воле. Давайте опять о них поговорим
  Ненцы живут в холодной гармонии с природой и кочуют по тундре на нартах, отмахиваясь от оленьих испражнений.
  Русские выполняют планы и задания, а недавно многие их них жили за колючей проволокой, но тоже выполняли производственные задания, для пользы родины.
   В последнее время военные обустраиваются, потому что американцы хотят уничтожить СССР. И больше всего они ненавидят русских. Хотят их превратить в рабов с короткой продолжительностью жизни
  И нашим защитникам родины понятны поставленные задачи. Есть враг, есть боевая готовность, есть ответственные командиры и безымянные солдаты. И очень хорошо, что у нас есть атомная бомба.
 
   И есть те особые люди, о которых мы уже знаем. Редкие как каменные макушки в болотистой тундре, как скалы, которые выходят на борьбу один-на-один с волной и ветром. Одиночки живут вольно по-казацки, надеясь только на себя, хотя стараются попасть на государеву службу, кто сторожем как Шилов, кто смотрителем маяка как Исаенко, а кто, как Василий Хлюпин, привязывается к социалистическому производству, установленными ценами на пушнину. По разным причинам они отделяются от трудовых коллективов и от участия в общественной жизни, которая приветствуется всем советским народом. Да я уже о них говорил, но всё возвращаюсь к ним, всё хочу оценить их жизненный путь.
   Они не читают газет и журналов, несмотря на то, что их можно найти, пусть не свежие, пусть с недельным опозданием, но найти газеты можно. Но приёмник слушают. А Шилов, например, и Голос Америки слушает, но с Голосом не соглашается.
   Больше всего люди-одиночки ценят собак, ружья и отсутствие над собой ежедневного начальника. Наверное, такая жизнь им нравится, и менять своих привычек они не хотят.
 
  Заметим, что уединённых в своём пространстве людей, можно найти в любом городе и в каждом доме, далеко ходить за примером не надо. Но большинство таких одиночек вынуждены так жить, так случилось, или сами себя загнали в угол.
  У нас другое дело, здесь своя собственная атмосфера и свои льготы существования. У наших одиночек жизнь полнокровная. Никто из них не ноет: “Нет ни близких, ни родных, я один среди живых“. Такое одиночество временное, сознательное и бодрое.
 
  Наш герой Евгений Шилов живёт в посёлке Хабарово, что перед Югорским Шаром, при переходе Баренцева моря в Карское. На подробной карте Хабарово найти можно, и моряки идущие Северным морским путём, знают посёлок и видят несколько бараков на берегу. А в натуре посёлка нет, название есть, а поселения нет, вот такая география. Существует только Евгений Иванович Шилов, его жена Екатерина и две дочки восьми и девяти лет и на дворе одна тысяча девятьсот шестьдесят третий год от Рождества Христова. Большевики в своё время календарь не изменили, руки не дошли.
  У посёлка есть своя история. Русские, вначале новгородцы, потом архангелогородцы приходили сюда по морю и менялись с редкими здешними жителями, товар на товар, и все были довольны. Тут же паслись норвеги и прочие шведы. Если почитать дневники Фритьофа Нансена “Путешествие на Фраме”, то можно встретить рассказы о Хабарово. Известный полярник восхищался русскими купцами, торговавшими с самоядью, и их человеческими взаимоотношениями.
   Русские принесли в Заполярье христианство, которое уживалось с шаманами и северным язычеством целиком. При советской власти и фольклорное христианство, и шаманство исчезли, а остатки язычества перебрались на сцену Дома культуры в творческие коллективы и кружки.
  А ещё в Хабарово когда-то темнел, вырубленный из плавника Никольский мужской монастырь. Наверное, самый северный, но уж точно самый тяжёлый для выживания. Можно предположить, что те из братии, кто не успел своевременно отойти в горний мир, был рассеян чекистами-первопрходимцами, во время великих гонений на православных христиан. Опустела Никольская пустынь, упокой, Господи, души раб твоих.
 
  Место сочли удобным для строительства порта, в тяжёлые военные времена. Выбор понятен. Хабарово расположено перед Югорским Шаром, а в этом проливе долго стоит лёд, иногда до конца июля. Пролив закупоривается, а сверху Новой Земли ещё паковый лёд поддерживает застой и сопротивляется потеплению.
   Здесь и выбрали место для лагеря. Разразившаяся война подстегнула строительство, потянули железную дорогу от Воркуты и довели её до населённого пункта Хальмер-Ю, начались береговые работы, забивали сваи, рубили клети, рубили Урал на мелкие кусочки.
  А как строить на вечной мерзлоте на ледяных линзах, которые двигаются и плывут, как забить сваи, как закрепить, если они выпучиваются, как забутить площадку камнем, который постоянно проседает. Без проекта, без знаний, без опыта, без специалистов строили морской порт. Но ведь строили, точнее, пытались построить.
  Нам не узнать имена заключённых, не услышать их проклятий и молитв, все забыты – всё забыто. Можно лишь вообразить, лишь представить, но не дай Бог увидеть воочию. Чёрные обмороженные щёки, замерзающий на лету плевок. Так было.
  Когда ледокол “Гулаг” под чёрным флагом и наколкой на нём: череп и скрещённые кости, пробивался на восток, после него оставались, закутавшиеся в колючую проволоку Амдерма, Диксон, Хатанга и несть им числа. Некоторые из поселений оказались востребованными надолго, а Хабарово вычеркнули из списка живых.
  “Кто додумался строить порт Хабарово? Это смешно и безграмотно. Антрацит из Воркуты уже пошёл железной дорогой. Незамерзающий Мурманск мы не отдадим. Прекратить строительство. Немедленно!” И стройка Югорлага номер 530 была законсервирована.
  А подневольных строителей весной сорок третьего стали вывозить в Нарьян-Мар. Но баржу, которую тащил буксир «Комсомолец» торпедировала немецкая подводная лодка. И несколько сот заключённых, а, сколько точно никто не знает, погибли. Но справедливости ради, утонули вместе с охранниками.
  Забудьте о них. А все документы по данному факту могут находиться в папке с грифом “Совершенно секретно “. А возможно и папки такой нет или её уже выбросили.Да и время такое было, сами понимаете.
  Неизвестно, есть ли этому случаю подтверждения. Но люди говорят, зря не скажут. Да что прошлое ворошить. Если что и найдётся, то будет использовано против настоящего в игре политиканов.
 
  После пятьдесят третьего в тундре появились военные, и вместе с ними, Шилов, Хлюпин, Борисоглебский, братья Торкаенко. Появились гражданские мирные предприятия и должности. Шилов пристроился в Хабарово сторожем при воинской части, которую предполагалось обустроить на месте лагеря.
   Завезли стройматериалы, отопительные батареи, кровельное железо, чтобы военных поселить в нормальных жилищных условиях. Успели выстроить казарму, офицерский жилой дом и красный уголок. Но, прежде всего, штаб и баню, даже две бани, разделённые согласно табелю о рангах.
   Потом приехал самый главный начальник, новый со своим собственным мнением, подготовленным в Москве. Полюбопытствовал, сходил в баньку, принял в подарок несколько крупных рыбин, но никого ни о чём глубоко не расспрашивал. После визита, строительство прекратили. Составили ведомости и описи имущества и приказали Шилову добро сторожить, а не разбазаривать.
   Когда новая война будет на носу, тогда и продолжим стройку. А сейчас будем решать первоочередные задачи. У нас таких задач не пересчитать.
  Главный военный начальник перевёл полученное сверху указание: “Какой дурак придумал Хабарово, там людям жить невозможно, тем более военнослужащим защитникам Родины. Рядом Амдерма, Воркута, а мы их в дыру, в вечную мерзлоту. Отставить”. Так, благодаря обстоятельствам у Шилова появилась работа: дом, выбирай, любой барак, отдельно стоящая баня, с парилкой помывочной и сенями, выходящими в сугроб. И, главное - трудовая книжка, а также, пусть небольшая, но зарплата.
  Получка для Шилова, особого значения не представляла, потому что Шилов промысловик, опытный охотник, опытный рыбак. И ровня ему только Хлюпин и Борисоглебский.
  Разбазаривать вверенное ему казённое имущество Шилов не мог, ввиду отсутствия в пределах видимости, заинтересованных лиц. Шилов понимал, на имущество наплевали и забыли, но опасался непредвиденных изменений и ждал вместе с военным начальством, когда всё добро испортится само по себе. И полагал, что на его веку, этот процесс не завершится.
  С началом учебного года Шиловы отправляли детей в Нарьян-Мар, столицу ненецкого округа, несмотря на то, что до Амдермы рукой подать. Но в Нарьян-Маре ёлки растут.
   И в амдерминском интернате жить сносно и школа не плохая. И в пионеры девочек приняли бы во время. Но Нарьян-Мар есть Нарьян-Мар.
   Девочки учатся хорошо, а старшая вообще “хорошистка”, и младшенькая не подведёт. Шиловым не стыдно ходить на родительские собрания и с учителями встречаться, правда, очень редко во время наездов в Нарьян-Мар. Девочки учились, в какой-никакой, но всё-таки столице, Екатерина Шилова убедила мужа. В Нарьян-Маре получают хорошее образование, в школе есть кружки пения и рисования, что очень важно.
  И дети не такие как в Амдерме. Екатерина припомнила случай, когда она зашла в школьный интернат в Амдерме, Евгений туда рыбу поставлял по договорённости, зашла и увидела, как ненецкие детишки разложили разделанного оленя на полу в общей спальне, видно, кто-то из родителей подарил, и лопали сырое мясо.. Мордашки в крови, руки в крови, сверкают ножи, но все рады.
   Екатерина не могла представить своих девочек с кровавыми улыбающимися лицами. И насчёт этого дела, сами понимаете, о чём речь, ни в какие ворота не лезет. У местных детей правильных понятий нет, из-за образа жизни. И, чтобы наши дочки Шиловы всё это видели, нет уж, избавьте, увольте.
  А в Нарьян-Маре и Варя Шилова, и младшая Ксюша, на уроках пения разучивают песни советских композиторов. Когда Екатерина приезжает за девочками, то останавливается в гостинице, а не в интернате, в комнатах для родителей. В гостинице интереснее, люди незнакомые и прилично одетые, столовая, допоздна работает. Всё приготовлено, на порции разложено, конфеты различные, ситро, девочкам очень нравится.
   И ещё можно вместе ходить в кинотеатр и днём с детьми, и вечером самостоятельно, когда девочек отведут в интернат.
  А на каникулах дочки с матерью распевают песни дома, печка трещит и дверцы аж красные. Екатерина научила своим песням, которые в молодые годы разучивала по репродуктору.
   Сами послушайте песню о Сталине: “Среди гор провёл он детство, за полётом птиц следил, получил от гор в наследство красоту орлиных крыл. Сталин, это счастья – знамя, человечества рассвет, пусть живёт любимый Сталин, много, много долгих лет”. Екатерина почти всю песню помнила.
  Эту песню Екатерина разучила по репродуктору когда-то. И как только выучила и стала напевать, товарищ Сталин тут же ушёл из жизни, и по репродуктору зазвучала траурная музыка неизвестных композиторов. Ещё Екатерина запомнила стихотворение из школьной программы поэта Исаковского: “Мы так вам верили товарищ Сталин, как может быть, не верили себе”, а стихотворение заканчивалось так, “спасибо вам, что вы живёте на земле”. Других стихотворений целиком она не помнила, то начала не помнила, то концовки. Декламировать стихотворение ей было некому, потому что Евгений Шилов к её самодеятельности относился критически:
   “Дура, она и есть дура, Ты хоть слышала, что Сталина разоблачили? Чему ты детей учишь, аферистка”. Но Екатерина была не виновата, он просто не знала о трагических ошибках Сталина, пока Евгений не просветил политически отсталую супругу.
  Сам Шилов к Вождю относился неоднозначно, в зависимости от темы дискуссии и состава присутствующих: “Я за Сталина кровь проливал”, “Сталин, он и в Африке Сталин”; но так же звучали и противоположные мнения: “Людоед”, и “Чёрт нерусский”.
  На Новый год Шиловы устраивали ёлку и водили хоровод. А Евгений даже мог спеть из собственного репертуара:
  Пиджак бостоновый и прохари со скрипом,
  Я на казённые бушлаты променял,
   За эти восемь лет немало горя видел,
   и не один на мне волосик поленял.
 
  Разговаривать о политике ему было не с кем, изредка лишь с приезжающими, а спорить так вообще ни с кем не хотелось, пока не выпьет.
  Ближайшие соседи Шилова прозябали в нескольких километрах на метеостанции. Там трудилась выпускница гидрометинститута, когда-то молодая специалистка, и два её мужа, начальник станции и его заместитель. Они трудились в Арктике много лет, жили дружно и мирно, потому что не знали, как разрешить их личные противоречия на материке. Откровенно говоря, и противоречий никаких не было, Все они были коммунистами и составляли первичную ячейку, которая, как вам известно, должна насчитывать не менее трёх членов партии. Секретарём партячейки единогласно избиралась общая жена, которая была принципиальная и требовательная коммунистка. На станции трудилась ещё одна семейная пара из амдерминцев, которую местными ветрами замело на станцию. Они делили три должности, и соответственно три должностных оклада. Амерминские труженики понимали секретаря партячейки, как женщину, и не совали свой нос в чужие дела, потому что им было наплевать.
  Шиловы навещали метеостанцию в дни выборов и единогласно голосовали за блок коммунистов и беспартийных. Когда урну увозили в Амдерму, её и привозили из посёлка, то соседи совместно отмечали всенародный праздник, Один из мужей каждый раз их разыгрывал и спрашивал: ”А за кого вы голосовали поименно?” И никто не знал ответа, опустили бюллетень в урну и тут же забыли имя кандидата. А жена, секретарь партячейки, стучала пальцем по столу, призывая его к порядку. Ей не нравились такие шутки, от них отдавало радиостанцией “Голос Америки”, которую здесь не глушили.
  Потом мужчины играли в бильярд, на столе с раздолбанными лузами. Другой из мужей объяснял, что такие широкие лузы у американцев, поэтому и они, полярники, вправе считать себя мастерами от американского бильярда, Именно, этот муж был начитанный и когда укладывал шар в лузу, гордо объявлял: “практикс мэйкс мастерс”. И все уже выучили перевод этих слов на русский язык, если, мол, долго играешь, то станешь мастером игры в бильярд. А женщины сидели за столом и гоняли чаи, а также шушукались о своём, о женском. Всё было очень культурно.
  Другое соседство разместилось на известном, по географическим картам, острове Вайгач, в посёлке Варнек.Километрах в двадцати, двадцати пяти, как курс ляжет. Дай тихую воду, и попутный ветер Шилов часа за три доберётся. Другое дело, когда ветер в морду и волна, понятно, что в плохую погоду вообще не выходим, жить не надоело.
   В Варнеке, через пролив махнуть, цивилизация: почта с телеграфом, магазин, пекарня, бывший чекистский клуб, ныне поселковый, дизель, для обеспечения элетросветом и так далее, Там население за сотню человек, переваливает, а то и больше, когда оленеводы прискачут и приковыляют, и детишки на волю из интерната вырвутся.
  Раньше здесь был лагерный пункт, олово какое–то добывали. Бараков здесь достаточно, а в клубе есть сцена и уборная в конце коридора. В уборную пускают по праздничным дням и на выборах. Поссовету выделена ставка золотаря, чтобы тот киркой и ломом поддерживал туалет в эксплуатационном, не вонючем состоянии. Но финансовые головы в поссовете, в количестве двух человек, экономили средства и держали большую часть времени туалет на замке, а летом в сортир принципиально никого не пускали. Нечего там делать, на дворе не замёрзнут, повадились.
  Шилов был прописан в Варнеке, и даже имел в одном из барков комнату, которая не промерзала до наружной температуры, соседи приглядывали. В Хабарово его не прописывали, не имелось соответствующей печати
  Конечно, центром здешнего мира являлась Амдерма. Морской порт, суда на рейде, каждое судно со своей громкой музыкой, аэропорт, самолёты туда-сюда. Кстати, во всей западной Арктике такого аэропорта нет. Не будем говорить о Новой Земле, это государственная тайна. А в посёлке - ресторан, отдельный зал в столовке, с отдельным входом, днём для начальства, вечером для всех, есть деньги, заходи. Такой порядок ввёл демократ Егоров, новый начальник Торгмортранса. По просьбе Егорова учёный аспирант Молочников во всю стену нарисовал ярких танцующих дикарей с картины известного французского художника, Шилов не помнил его фамилию.
  Но обычно Евгений Шилов жил и трудился в Хабарово, где всё под рукой. И капканы прятал поблизости и сети выставлял, считай рядом, а кур в доме держал, в закутке.
  Евгений Иванович Шилов всёю жизнь искал себя и, наконец, нашёл в западном секторе Арктики.
  Доктор Кравченко считал его ненормальным, а он всех отшельников считал ненормальными, и многих амдерминцев со сложной биографией, предполагал больными. “Не может человек после войны, после плена, после тюрьмы оставаться нормальным. Говорят, время лечит, поверьте мне как врачу это не так. Прошлое дремлет как лава под жерлом вулкана, что спровоцирует извержение, когда спровоцирует, остаётся догадываться. В твоей жизни произойдёт катастрофа или перейдёт на твоих детей. Когда? - в общем случае ответить нельзя, а в конкретном, можно”.
  Шилов, напротив, был уверен в себе, но соглашался, что, выпив лишнего, он становится не управляемым, короче дурным.
   Шилов выглядел старше своих лет, и заметно волосы поредели, в избытке сохранялась в нём только мужская сила, о чём он информировал слушателей после первой же рюмки. “Спросите у Катерины, какой я мужчина?” - “Дурак – дураком”, - отвечала жена. И Шилов хихикал, считая скромный ответ супруги, признанием своих качеств.
  И зубы у Евгения не в порядке, как у норвежцев, что живут на Шпицбергене. От рождения неправильно посажены и от курева пожелтели и почернели. Выразительнее зубов были только пальцы, проржавевшие от табака, да язык, поросший седым ягелем и мхом. Шилов так и запоминался со смеющимся ртом и покосившимся забором пугающих зубов.“Медицина здесь бессильна, выпадут все зубы “, - как-то сказал ему доктор Кравченко. Шилов и успокоился, когда – то будет хорошо, а зубов мы сколько хочешь вставим и золотых и серебряных.
  Екатерина казалась симпатичной, но старше своих лет, к тому же Евгений Иванович нечаянно выбил ей передний зуб, что не красило женщину. Вообще о зубах Шиловых можно часами рассказывать. И у детей с зубами детская ерунда, так положено по возрасту. Но когда беззубое семейство соберётся вместе, хоть святых вон выноси. А отец при гостях подшучивал над младшенькой: “Где зубы, где?” - и сам отвечал: “Бабка выпердела.” И смеялся. А девочка улыбается, папка сегодня добрый.
  Евгений Иванович Шилов мужик северный из поморов с берегов Онеги. Многим из школьных учебников известно Онежское озеро, а про речку с таким именем многие не слыхали, есть ещё и Онежская Губа, куда и впадает упомянутая речка, есть ещё и городок Онега.
   Шилов из поморов, из охотников и рыбаков, сильный, ровня Ширикову, выносливый, несгибаемый и не мнущийся под любым воздействием. В отличии всемирно известного земляка Ломоносова, к науке и рассуждениям относится с отвращением.
   Когда на своей шлюпке в темноте и при ветре, Шилов отправляется на Вайгач, становится страшно. Евгений берёт с собой примус, плащ-палатку и ружьё. И так при необходимости может дойти до Северного полюса, но не видит смысла. Собаки у Шилова были отборные, но не страшные, потому что Шиловы относились к ним по-человечески. Но нужных качеств собаки не теряли. Если, к примеру, за новой собакой не доглядеть, то гостью порвут, а потом встретят хозяина, приветливо виляя хвостами.
  На родине Евгений после войны прижиться не смог, ни в Онеге, что на Белом море и откуда он родом, ни в Архангельске. И не только из-за бедности, а из-за неволи, которую ему пытались навязать различные правила, порядки, уставы, законодательство и трудовая дисциплина. В милиции, где он после войны устроился, выслуживаться надо, это не армия, ни храбрость не нужна, ни солдатская смекалка, и люди другие. И на зоне, где он отметился и с той и с другой стороны баррикад, вначале чалился как заключённый. К счастью лагерь был сепарированный, где тянули срок, в основном суки и мужики, и страшных войн с ворами не было. Потом досиживал самоохранником, то есть охранником из заключённых.
  В одиночку Шилов пить не любил, позволял себе подобное только в случае беспокойного состояния души или тела, да и то просил Катюшу составить компанию. Просил молча, намекал. Глянет на Катю беспокойными глазами, и та сразу начинает хлопотать. Супруги общались телепатически, двенадцать лет вместе на расстоянии вытянутой руки.
  Но приезжих и старых знакомых и новых людей встречал радушно. Жаждал общения, ему хотелось высказаться, хотелось, чтобы его понимали, хвалили, восхищались им. С приездом гостей он напивался, потом начинался спектакль, завязка, кульминация, развязка. Старые знакомые знали время, когда нужно сматываться, а с новичками случались истории.
  Шилов представлялся при знакомстве, Евгений Иванович, родом из города Онеги. А Екатерина добавляла, Евгений Онегин, лишний человек, потому что помнила школьные учебники и тоже любила пошутить. Евгений Иванович, лишний человек, не потому, что он никому не нужен, а ему никто не нужен без острой необходимости.
  Ну, а если пришли гости, попались голубчики. И Евгений набрасывался на приезжих. После извержения вулкана и исчезновения гостей, Шилов успокаивался и на утро просыпался знакомым и привычным, тихим и неразговорчивым.
   Мысли дремали под снегом его седеющей башки. Для повседневной жизни требовались рефлексы, опыт, инстинкт, а мысли тут не причём. Состояние и окружение определяют действия, и никаких раздумий: “Идёт опасная волна, переложи руль – думают руки; снег пористый, осторожней нащупывай шаг – думают ноги; ветер ушёл, пока вода мутная, осмотри сеть – думают глаза.”
   Соседство с опасностью, а вернее родство было привычны, война, зона, мороз, - страшней, чем немцы в сорок первом году, А сейчас, если в воду провалился, выжал бельё насухо и оно на теле сохнет, и всего-то.
   Шторм заставил выскочить на берег: вытащи шлюпку подальше от воды, и всего-то. Холод, снежные заряды, - сутки прячешься под плащ-палаткой, примус обогревает, пожуёт снег, отрежет кусок сырой рыбы, пописает за борт и ждёт, когда уймётся чертовщина.
   И мечтает об одном и том же десять часов подряд, как вернётся домой, а в доме тепло, разденется, и будет ходить в носках по полу. Потом представлял Катюшу. Но, только не засни под убаюкивание вьюги. Слушай ветер, ворочайся на пайолах, но не засни. Вздремнуть можешь по-волчьи, как волки спят. Четверть часа покемарил, пробудись, опять провались минут на десять. Поставь будильник на полчаса вперёд, настройся на шумы и шорохи, на холод, на ощущение опасности. И можешь ещё полчаса болтаться между сном и бодрствованием. Представляй, мечтай, вспоминай, живи активно, внутренне. Пересчитай всех своих женщин, с которыми спал, считай выручку от песцов. Вмешайся в прошлое, жизнь могла бы пойти по другому руслу, по какому?
 
  В ушедшем времени Шилов помнил передовую, затем лагерь, наш лагерь советский, социалистический, и отдельные картины и эпизоды, которые не потускнели и не запылились. Войну Шилов перенёс без ущерба для здоровья, одно раненье в левую руку, одно раненье в ягодицу – не сумел поглубже зарыться в землю под обстрелом, контузия и удачное ранение в правую ногу, кость не задело.
  Летом сорок первого красноармеец Шилов проходил службу на Дальнем Востоке. Истекал второй год армейской жизни, но тайные желания Шилова не исполнялись, война с Японией отодвигалась на неопределённый срок, Для чего он становился отличником боевой и политической подготовки, для чего он достиг звания младшего сержанта? Для войны, для подвигов, для рукопашного боя. И что, где война и где он?
  И даже с началом мясорубки, Шилова держали на востоке, как сговорились. Ну, наконец, паровоз просипел, чух-чух, и попёр в Расею, по туннелям, мостам, по заснеженной стране. Воинская часть, точнее часть воинской части, в которой нёс службу Шилов, составляла костяк
  двенадцатитысячной бригады добровольцев, практически не обученных, и сошедших с ума от ненависти к классовому врагу, и желания отдать свою жизнь.
  В декабре под Москвой и впоследствии из бригады добровольцев уцелело три человека, а Женька Шилов получил смешное ранение в ягодицу. Он стеснялся ранения, скажут, удирал от фрицев. Его быстро подлечили, и ягодица стала как новая, хоть портрет с неё рисуй. А потом кочевал, передовая – госпиталь, опять в бой. Стал разведчиком, у разведки всегда трофейный харч. Первое время Шилову казалось, что война вообще идёт из-за жратвы.
  А война, казавшаяся бесконечной, прекратилась. Евгений после военных приключений и происшествий в мирной жизни, закрепился в Хабарово, что напротив острова Вайгач. Он сумел организовать свою жизнь, создал семью и жил с верой в своё светлое будущее. Иногда война приходила во сне. Один Евгений в окопчике, немцы наступают, а у него патроны кончились. Тут он и просыпался, атака захлебнулась.
 
  Корелин навестил Евгения Шилова, начальнику порта хотелось отобрать из складов полезные и дефицитные материалы, которые лежали мёртвым грузом. Шилову требовались письменные указания собственного начальства, и Корелин время от времени предоставлял такие “указивки”.
   В этот раз за ним увязались двое откомандированных на Мерзлотку ленинградских учёных, а точнее всё знающий кандидат наук, и желающая всё знать аспирантка. Они попросили отвезти их на метеостанцию, потому что собственный вездеход как всегда на ремонте, а сроки командировки поджимают. “Мы знаем, что вы направляетесь к своему приятелю, Джек-Лондоновскому герою, пригласите нас. Мне очень хочется узнать, как здесь живут аборигены, о чём они думают, зачем живут”, - снисходительно обратился учёный. “Говорят у него можно купить нерпичьи шкуры, это сейчас так модно. Надеюсь, у него доступные цены”, - добавила аспирантка.
 
  “Твои люди?” – шёпотом поинтересовался Шилов, пока Катерина раздевала учёных. Корелин пожал плечами, за недолгую дорогу учёный утомил его своим всезнанием и нравоучениями.
  Приезжих сразу же усадили за стол, Евгений Иванович сразу же выпил пол стакана водки за дорогих гостей. Учёный на три четверти разбавил водку клюквенным морсом, Аспирантка предпочитала чистый морс.
  - Что–то не так? - забеспокоился Шилов, наблюдая за научными махинациями.
  - Водку пить нельзя, - строго сказал Учёный, - особенно такими дозами как ты, любезный.
   – Расскажите, что-нибудь действительно интересное о себе Евгений. Зачем вы здесь живёте? В чём смысл вашей жизни? – по научному затороторила аспирантка.
  - Любопытно, любопытно, - процедил учёный, оглядывая жилище
  - Можно я буду звать вас, Робинзон Крузо, продолжала трещать Аспирантка.
 
  Учёный, обозревая комнату, остановился на памятном для Шилова, эсэсовском кинжале с витиеватой надписью Alles fur Deustchland .
  - Откуда это у тебя, братец? Это раритет, ценная вещь.
  - Отнял у человека. Он хотел убить меня, но ему не повезло.
  - Вы убивали людей, как интересно, - вставила Аспирантка, - и многих вы порешили?
  - Многих,- сухо ответил Шилов, кивнув Корелину, мол, не отвлекайтесь от стола, не уходите от главной темы.
  - А вот американские лётчики, - голосом проповедника объяснял Учёный, - бомбившие Хиросиму, - раскаялись в своих поступках. Они тоже выполняли команду, но муки совести заставили их признать свои грехи. Один из лётчиков сошёл с ума, другой стал священником.
   - Я тоже сошёл с ума, - признался Шилов, но не трезвоню об этом. Он внимательно посмотрел на учёного, определяя своё отношение к гостям. Шилов не пропустил барского обращения к себе: любезный, братец. – Сам-то ты воевал, профессор?
  - Увольте меня от своего любопытства. Мой год уже не призывали. Дело не во мне, а в вас, - учёный неожиданно перешёл на “вы“. – Ах, как здесь душно.
  Учёный часто подходил к дверям и открывал их наружу. Точнее сказать, открывал двери внутрь, потому что в наших домах внешние двери устраиваются не по противопожарному принципу. Снегом завалит, как запечатает. Ленинградец и на эту особенность обратил внимание и сделал замечание хозяевам. “У вас и двери устроены не по правилам”. А Корелин каждый раз дверь закрывал, знал, что тепло вытянет и вскоре морозно станет.
  - Ну, как же вы всё-таки людей убивали - капризно настаивала аспирантка.
  - Очень просто, вначале они нас, потом мы их. И что мы делали, скрывали потери, чтобы положенные сто грамм за погибшего товарища получить, наркомовский паёк. И ещё одна зарубка: летом водку никому не давали, кроме нашего брата, разведчиков.
  - И это называется Великая Отечественная, - с сарказмом отметил Учёный.
  - Давайте выпьем кофе, - вдруг предложила Аспирантка, - и за чашечкой кофе поболтаем. Аспирантка возила с собой растворимый кофе, пить который считалось модным.
  А до недавних пор, так не считалось. Но вот в последние годы на углу Невского и Владимирского проспектов на первом этаже гостиницы Москва, с отдельного входа, собирались молодые люди, и пили кофе. Потом это кафе, между собой, молодые люди стали называть “Сайгон”, а сейчас это имя перешло по наследству другому заведению на Невском. Но особой привлекательности новое кафе не приобрело. Потому что растворимое кофе стало привычным, а не модным. В старом Сайгоне кофе варить не умели, но посетители не пробовали настоящего кофе, и им всё годилось. Большинство посетителей составляли студенты, начинающие фарцовщики и творческая интеллигенция, поддерживающая диссидентов, и ещё случайные прохожие, которые не знали кто такой Хармс, и каковы личные отношения Владимирова и Фрейндлих в соседнем театре.
   Аспирантка возила с собой банку растворимого кофе, что должно было о чём-то говорить.
  Шилов от кофе отказался, не наш напиток, мы чаи любим гонять. А Екатерина, сморщившись, выпила эмалированную кружку, чтобы гостей не обижать.
  - Был у меня закадычный друг, наш архангельский, по фамилии Дураков, у нас такие фамилии не редкость, - Шилов закурил папиросу, видно вспомнил своего друга Дуракова.
  - Характерно, - хмыкнул интеллигент из Ленинграда.
  - А ты пойми, - отозвался Евгений, - что дурак, это плётка, которой жён бьют.
  - Это меняет дело, - продолжал ехидничать Учёный.
  - В доме плётка висела на видном месте в старые времена, когда фамилии давали. Я звал своего друга коротко, Дурак, и он не обижался.
  - А как он вас звал за это, - не унимался и ёрничал Ленинградец.
   - Однажды мы с Дураком кокнули восемнадцать человек, мы всегда на пару работали и у нас получалось. Главное в разведке иметь настоящего друга.
  Шилов был не лишён допустимого тщеславия. Пусть знают, что он воин, пусть лишний раз Екатерина услышит, и будет гордиться своим мужем. Он не сторож, забытого склада. И здесь идёт борьба за выживание. И здесь он боец.
  - Это не правдоподобно, - Ленинградец всё подвергал сомнению, - вы же были не на рыбалке, или на охоте, Евгений, восемнадцать человек.
  - А мои награды подписаны Верховным Главнокомандующим.
   - Это, его факсимиле, вы же взрослый человек, - Учёный не отступал от принципов.
   - А вам приходилось спящих убивать, в смысле кинжалом или штыком? - обратился Евгений к гостям.
  Аспирантка затрясла головой, нет, не приходилось. Учёный, по-прежнему, снисходительно улыбался.
  - Его нужно сперва разбудить, тихонько толкните, пусть проснётся. А спящий при ударе орёт. Заорёт и всех разбудит, учтите это. Ты меня понимаешь, - Шилов повернулся со своей редкозубой улыбкой к Учёному.
  По напряжённому лицу Учёного было видно, что он не рад развитию дискуссии, неизвестно, чего можно ждать, от этого дикаря. Хотелось бы привести домой нерпичьи шкуры, выделать за свой счёт, и подарить заранее, а не перед самой докторской защитой, председателю учёного совета, лучше его жене напрямую; к счастью они знакомы.
  - Восемнадцать человек вот такой случай. Мы там у них, рабочее место разведки за линией фронта. Мы с Дураком сверху, над траншеей с одной стороны, так у нас лучше получается. Немцы перемещаются, снуют, и шныряют без опасения за свою жизнь. Выбираем момент и когда немец под рукой, Дурак бьёт его с правой стороны затылка, вот сюда, - Шилов потянулся к Учёному, желая указать место удара.
   - Только на мне не отмечайте, - отскочил суеверный Ленинградец.
  - Ну а дальше, Дурак бьёт того по кумполу, а я на кинжал, - Евгений опять потянулся к Учёному, и Ленинградец снова отпрыгнул, - потом выдерним фрица из траншеи, оттащим, проверим: готов ли, испёкся? Языка, конечно, взяли тёпленького, живьём. Тушёнки нажрались прямо в блиндаже, шнапсу по глотку, чтобы оклематься.
  - Убитыё рядом, а вы пьёте, тушёнкой закусываете? – тихо спросила Аспирантка.
  - А где же им ещё быть, рядом. Шоколаду набрали, всю обратную дорогу жевали и ребятам принесли.
  - Они не ведали, что творили, - грустно постановил Ленинградец.
  - Отставить, - по-армейски твёрдо отозвался Шилов, - мы их уничтожали, потому что ненавидели как врагов и мстили им. Учти, что наших они положили намного больше. И Дурака вскорости пуля нашла. Вот сюда между бровей вошла, небольшая дырочка, - Шилов в этот раз примерился к своей переносице. – Да, ещё порошок от вшей прихватили. У немцев был такой порошок, полезное дело.
  - Евгений, а вам не хочется пойти в театр, в филармонию, - человеческим языком заговорила Аспирантка, - прогуляться по набережной по Невскому проспекту вместе с женой.
  - Просто гулять вдоль реки, без дела, - сам себя спросил Шилов, - не пробовал. Придёт время, стану инвалидом, куплю шляпу и буду слоняться с женой под ручку по музеям.
  Корелин успокоился, видя, что беседа теряет накал. В нынешний визит обойдёмся без приключений.
  Обычно, возбуждаясь водкой к концу застолья, Шилов терял рассудок. Он требовал внимания, пел, кричал, задирался, не отпускал гостей по домам; запрёт дверь и торчи в гостях. Требовалось искусство, чтобы избавиться от шиловского гостеприимства. И когда удавалось вырваться из дома, Шилов преследовал удиравших гостей, бывали случаи, что и стрелял во след. Одичавший от безлюдья и без общенья, Шилов становился невыносимым. И если в будни, загруженный тяжёлой повседневной работой, он не нуждался в контактах и довольствовался молчанием Екатерины, то спровоцированный приезжими, он терял ориентиры. Корелин освоил технологию прощания с Шиловым как никто другой и, всё-таки никогда не доверял пьяному Шилову.
 
  Только в последний визит Корелин уносил ноги под обстрелом. Положение спас Женя Роженчук, надёжный друг и отличный боксёр.
   Оставив Полтаву и папу, бывшего секретаря обкома, не поддавшись соблазнам, которые предоставляло такое родство. Евгений уехал в Арктику, бросив институт и цветущую жизнь.
 
   “Жека, брате, мий, товарищу мий. Жив ли ты? Здоров ли? Возвращайся в Атлантиду, тут ничего не изменилось. Я тебе помогу, как и в прошлый раз, я здесь неплохо устроился. Я тоскую без вас. Жду тебя, мы всё снова соберёмся”.
  Когда Евгений Шилов запретил отъезд и встал у двери с ружьём, Евгений Роженчук сокрушил его отработанным ударом. Вот так, после совместного веселья, объятий, шуток, обмена подарками.
 
  Корелин предусмотрительно отправил водителя прогреть вездеход, а до этого и вещички перенесли. Шилов был сильнее стройного Роженчука, и не о каком честном поединке речи быть не могло. Шилов был сильнее всех приезжих вместе взятых. “Жека, ты сможешь ударить только один раз, больше шанса не представится. Если не получится, встретимся в больнице, в реанимационной палате”. У Роженчука получилось. Потом пришедший в себя Шилов ещё стрелял в улепётывающий вездеход, но видно рука бойца устала. Шилов не поразил ни одной мишени.
   
  - Ну, что вы ко мне со своим театром привязались, - пришёл в себя Шилов, С театром я завязал. Кино намного лучше, надоело - встал и вышел.
 
   Шилов ещё до войны побывал в театре на дневном спектакле. Их роту для повышения уровня, как им сказали, на полуторках привезли в областной театр. Красноармейцы с чистыми подворотничками и благоухающими ваксой сапогами строем прошли в фойе, были назначены старшие, которые одёргивали красноармейцев, если они громко разговаривали, или не вовремя смеялись. В спектакле играли красиво одетые артисты и разыгрывали сцены. В антракте они с приятелем купили на двоих ситро, потом подымили в чистом туалете. Евгений первый раз встретил такой чистый туалет, потом пришёл сержант и погнал красноармейцев в зал, досматривать второй акт. Актёры на сцене нервничали и жаловались на жизнь, хотя одеты все были прилично и обстановка в комнатах выглядела нарядной. Стало ясным, что всё придумано и с действительностью не связано. Шилов не мог рассказать Екатерине, не помнил, что ему показали в театре в довоенные годы. Но культурный случай запомнил.
 
  Чтобы окончательно успокоить компанию, Корелин предложил выпить за хозяина дома и пожелал ему здоровых зубов, густых волос и хороший регулярный стул.
  Когда гости уехали, Катерина заметила супругу; “Нет, Евгений, нам без театра жить нельзя, потому что мы не можем служить примером нашим детям”. И Шилов согласился, а что возразишь.
 
  После войны Евгений определился на службу в милицию. Бывших фронтовиков привечали и давали общежитие. Евгений планировал восстановить заброшенный родительский дом на окраине Онеги и восстановить свой род, загубленный тяжёлыми обстоятельствами. Отца Евгений лишился рано, старший брат, на которого он всегда надеялся в детстве, погиб под Москвой, и Евгению больше не на кого было положиться. Младшая сестра, умница, войну проработала в госпитале старшей медсестрой и мамане покушать приносила, что позволило матери скончаться от естественных болезней. Мамаша, царство ей небесное, ещё до войны с трудом передвигалась, а когда в огороде копалась, на табуретку присаживалась. И карточку получала иждивенческую, ноги протянуть можно. Сестрёнка нашла себе в госпитале мужа, менее израненного, чем многие другие, и подходящего для семейной жизни. Весной сорок четвертого она вышла замуж официально за своего не полностью здорового избранника, которого комиссовали, несмотря на его пожелания вернуться в родную часть. Но бедняга ещё нуждался в медицинском уходе, а на передовой за ним ухаживать некому. Молодожены уехали в Татарскую АССР, где у мужа были и корни, и листья.
  Покинутый дом оказался никому ненужным. Крыша сразу стала протекать, река стала подтапливать дом. Вернувшемуся Евгению жизнь в сыром доме не нравилось, он устроился работать в милицию, где давали чистое общежитие и регулярно меняли постельное бельё.
  Евгений планировал заработать денег на ремонт, обновить дом, фундамент поднять, крышу практически заменить и покрыть кровельным железом, печь переложить, забор поставить, сарай, само собой. После починок и восстановительных работ Шилов задумал перебраться из милицейского общежития в собственное надёжное жильё, и впоследствии найти жену, чтобы её кормить и одевать, как делают мужья. Но исполнение желаний отодвигалось как линия горизонта.
  Взяток никто не давал, потому что в городке было мало спекулянтов, это вам не Грузия.Воришки попадались и хулиганы, но с них взять нечего и лучше с ними не связываться.
 
  После войны встречалось много одиноких женщин, и мужчины были в цене. Но Евгений пошёл по лёгкому пути, вышел по оперативным данным на одну женщину, которая гнала самогон. Назвать её самогонщицей язык не поворачивается, в вашем представлении самогонщица разбитная бабёнка с золотыми зубами. А Егоровна была представительная и симпатичная женщина, её уважали и поэтому звали Егоровна. Полное имя с отчеством по паспорту у неё было Валентина Егоровна, она так и знакомилась Валентина Егоровна или просто Валентина и первая подавала руку. Валентина к тому же занимала должность счетовода, но, как известно там работают практически бесплатно, это вам не Азербайджан, где на каждой должности можно деньги делать.
  Валентина Егоровна была хорошим организатором, самогонку сдавала оптом доверенным бабулькам, которые и реализовали продукцию у проходных предприятий, на вокзале и у пристани. Разумный Шилов внёс свой посильный вклад в процветание компании. Во-первых, самогон стали варить у соседки, одинокой старушки, не бесплатно, конечно, не задаром. И бабушка довольна, пригодилась людям. Отпускать самогон стала ещё одна убогая, и только в обозначенное время, и продавщица должна была объяснять покупателям: “Егоровна отошла от дела, а я к вашим услугам”. Иногда к Валентине приходили старые знакомые, Шилов относился к подобным визитам с пониманием. Если гости заводили речь о самогонке, Евгений выходил в коридорчик, надевал милицейскую форму, возвращался в комнату, присаживался к столу: ‘Я вас слушаю’. И посетитель исчезал, понимал, что у Валентины теперь не разживёшься.
  Шилов чувствовал к Егоровне симпатию, не только за любовь и регулярное питание, но и за всеобщее тепло, что окутывало Евгения, лишь только он приходил к Егоровне. А когда старший сержант Шилов уходил на службу, Валентина Егоровна провожала его взглядом, в окошко смотрела. Евгений обернётся, увидит, как она рукой машет, и сам в ответ под козырёк возьмёт.
  Евгений и Валентина понимали, что их совместная жизнь долго не протянется. Валентина родилась на двадцать лет раньше Шилова, и поэтому они должны были расстаться.
  Егоровна говорила: ”Хоть на день – но мой”. Она перестала откладывать деньги на чёрный день, одеваться стала как Любовь Орлова, или Лидия Русланова, пока её не посадили. За вещами в Архангельск специально ездила. В парикмахерскую зачастила, химическая завивка, укладка, всё по последней моде, и в маленьком городе можно найти мастера областного масштаба.
  Шилов рассказывал ей о войне и обещал разбогатеть, отчего и ей перепадёт. А Валентина отвечала, что ей ничего не надо, у неё всё есть и сын в загранку ходит на сухогрузе и имеет приличное жильё в Архангельске и семью. Валентине не хотелось лишний раз признаваться, что у неё уже и внук появился, одним словом она бабушка, старуха. Валентина прижималась к плечу Евгения, и полагала, что нужна ему. Ей казалось, будто не она старше его на двадцать лет, а он, и что Женя не замечает подлючих изменений её лица.
   А ещё Егоровна видела себя не самогонщицей, а дояркой. Слышала, как сцеживает молоко, видела, как кипятит молоко в русской печи, вытаскивает ухватом большой чугун, снимает крышку и встречает запечённую, с медовым окрасом, пахнущую детством корочку.
   А Шилов лежал с закрытыми глазами и думал о ближайшем будущем, никогда, никогда он не отремонтирует отчий дом, никогда он не сможет прийти с Валентиной на торжественный вечер работников милиции, когда после окончания доклада, начинаются танцы с жёнами и работают буфет. И, если арестуют Валентину за самогоноварение, его выгонят со службы, ну и хрен с ней, с милицией. А у него нет запасного аэродрома. Ну ладно, как будет, так и будет.
   Евгению следовало бы жить сегодняшнем днём, и не думать о будущем, тогда бы он был счастливым, и Егоровне стало бы легче на душе. Последней у Валентины и у Евгения мелькала общая мысль, не рано ли заслонки вставили и как бы не угореть.
 
  Для отдохновения у Шилова оставалась рыбалка и зимой и летом, Рыбачил один, знал места, подкармливал, и рыба к нему шла. А зимой лунок надырявит, и сидит чаёк попивает, тогда – то Шилов и привык с примусом не расставаться. Примус, бутылка самогона, не для развлечения, а для обогрева, иногда не допивал, самодельный нож, соль и спички в клеёнке, чтобы не промокли, и трофейная бензиновая зажигалка и курево. Милицейское начальство рыбу уважало, поэтому Евгений мог, и дежурство поменять и выходные сложить.
 
 Ходил Евгений на подлёдный лов, ходил, и доходился. Однажды, по весне, оторвало льдину и понесло на чистую воду. Трещина прокралась, и ледяное поле расползлось. Шилов спохватился во время. Но пока добежишь в валенках с галошами и в тулупе, а как на берег перемахнёшь. Евгений оценил позицию, обернувшись, и продолжал рыбачить и даже со своего походного ящика не поднялся.
  Что у нас за и что против? Против: ожидается похолодание, ветер от берега, спать захочется, за - примус, бидон с керосином, початая бутылка первача, рыба клюёт и красота в пределах видимости.
   Шилов ожидал, что ветер переменится, плот сохранится при такой температуре, и к берегу, он прибьётся рано или поздно. Другое дело выдержит ли он, вытерпит ли, не заснёт, не замёрзнет. Посмотрим, как карта ляжет.
 
  Я не помню, сколько дней охотился хэмингуэйевский старик за тунцом Он ловил тунца, отбивался от акул, измучился, но вернулся победителем. Выспался и пришёл в бодегу, «не уверен, подходит ли здесь слово бодега, бодега это, кажется погреб. А то заведение на высоком скалистом берегу.
   Старик пил чистый ром, а не махито. Я думаю, такие мужчины пьют чистый ром. Я лично предпочитал махито, только на Кубе, поэтому не пью его много лет.
   Когда-то я сидел в этом заведении в единственном числе и любовался волшебной Атлантикой. Заведение выглядело заброшенным, видно люди давно потеряли интерес к ловле тунца и к рому в этих местах. Напрасно я искал собеседника или собутыльника, напрасно высматривал в густом тёплом воздухе Хемингуэя. Я не встретил писателя и на его вилле. Стоял дом, присутствовала акация, с непривычными для одессита габаритами, а Папы не было. Я прошёлся по веранде, мимо широко открытого окна писательского туалета, увидел несколько полок с книгами, у другой стенки, рукой дотянуться, бутылки с виски, стаканы, не нашей формы. И здесь, в туалете с окнами, выходящими на веранду, по которой сновали его любимые кошки, и прислуга, и гости; здесь писатель черпал своё вдохновение.
   И всё-таки я встретил писателя, под акацией, он писал стоя, повернувшись ко мне спиной, ушёл в себя и я не стал его отвлекать. Потом я увидел его у моря, у него был отсутствующий взгляд, и ему было не до меня. Но на этот раз в бодеге, я бесцеремонно, как папарацци, плюхнулся рядом с ним за столик.
  -Ты достал меня, - вздохнул писатель, и пересел на широкую каменную ограду веранды. ве
  Я присел рядом, надеясь на беседу.
  - Только не лезь ко мне с вопросами: о жизни, о работе, о литературе. Куда я иду и чего жду от жизни. Что я прячу от себя, чего я боюсь в себе.
  Папа пил виски, а не махито или ром, не менял своих предпочтений. Такие мужчины должны пить виски. Мужчины, которым подражают, даже, если он наболтал лишнего.
 
   Помните его известность в Советском Союзе: Ремарк, за ним Хэм, как называла его самая читающая молодёжь в мире. Действительно читали больше всех, работали плохо, а читали хорошо, много читали. Вспомните, Ремарк, Хемингуэй, их влиянию и воздействию на наш тогдашний конформистский рассудок. Мы декламировали стихи Евтушенко о Хэме, держали в доме его портретные фотографии. Торговать фотографиями Папы было прибыльным делом для деляг. Мне казалось, что и Симонов подражал Хэмингуэю, хотя симоновские темы и глубже и ближе нам всем. И стрижка Константина Михайловича последних лет и словечко “коновал” в “Живых и мёртвых”. Да, да, это наше слово, русское и моё, между прочим, но его стали активно эксплуатировать после вторжения Хемингуэя, мне так кажется.
  Хэмингуэй ушёл спать as a log, а я спустился к морю, надеясь встретить Старика, но в тот раз не вышло. А акулу увидел, вот с такими челюстями, примите во внимание, что я находился всего в девяносто милях от Флориды, где щёлкали известные ужасные Челюсти.
 
  Тем читателям, кто был знаком со мною ранее, уже известны мои встречи с Хэмингуэем и с Шиловым, и с Пушкиным. Не могу с ними расстаться. У меня и так не много друзей. И свои встречи я вспоминаю вновь и вновь, ты, уж извини меня, читатель.
 
  Экскурс в западное полушарие и тёплые воды Атлантики я совершил, чтобы подчеркнуть значительность северной жизни Шилова, его животную приспособляемость и первобытное, безо всяких поэтических добавок, мужество. Его соперничество с беспощадной природой, а она бывает беспощадной, и люди должны ей подчиняться.
  Таких людей Джек Лондон называл Волк Ларсен и Смерть Ларсен, но калифорнийский писатель грешил ницшеанством, поэтому его персонажи, также похожи на живых людей, как киношные герои губернатора Калифорнии мистера Шварцнегера, хотя я сам люблю его фильмы. Как там у них говорят: “I don`n know why – it`s just one of those things.” При переводе на мой язык, это означает: “Я не знаю почему, но, наверное, это те самые необъяснимые вещи”.
 
  Поведение Шилова естественно и понятно нам. Я восхищаюсь им как дикой природой, как повадками зверя, для которого тундра дом родной. Но понимание, не порождает желанья общенья с ним. Он ближе к “ним”, чем к нам. А неизвестное привлекает.
   Долог путь к нему, утомляет роль психиатра. Для него свои, жена Екатерина, дочери; Егоровна, фронтовой друг Дураков, доверяет он и Корелину. Он добродушен и гостеприимен, но сближение с ним затруднительно, даже когда он трезвый, нормальный. С ним лучше быть на расстоянии
 
  Вернёмся к тогдашнему Шилову, Евгений на льдине, льдина в Онежской губе Белого моря, температура ночью существенно ниже нуля, ветер восточный, но не хиус, умеренный.
   
  Через четыре дня льдину с живым Шиловым прибило к берегу. Ветер, сжалился над ним и пригнал плот к деревеньке. Евгений, сплёвывая кровь, с изжёванного языка и губ, которые искусал, чтобы ощущать боль, двинулся на пригорок, шёл, падал, полз на карачках, но добрался до первой избы. И когда разъярённый сторожевой пёс ринулся на него, Шилов просипел: “Укуси, укуси“ и упал.
   
  Так, нежданно-негаданно, Екатерина познакомилась с будущим мужем. “Слышали, Катерина мужчину в огороде нашла, - удивлялись женщины в Некрасовке”. Вот это новость, всем новостям - новость. В Некрасовке, забытой Богом деревеньке, появление нового человека казалось чудом, и соседки зачастили в гости, взглянуть на найдёныша.
   Екатерина отодвигала занавеску и демонстрировала экспонат. Шилов лежал в чистой нательной рубахе и под ватным одеялом, заросший чёрной бородой. Когда он спал, первые дни он всё время спал, показывала его без комментариев, разрешала взглянуть. А, если Шилов улыбался, у него тогда были ещё приличные зубы, не стыдно было улыбаться, и, если Шилов улыбался, Катя говорила: “Здравствуйте, Евгений”.
   
  “А чем ты его кормишь?” – любопытствовали женщины. И Екатерина диктовала меню:“Обычно самогон, треть стакана не больше, или брагу, что пожелает, вообще-то видно, не пьющий мужчина, самостоятельный. Уважает квашеную капусту и грибы, блины уважает. Пьет много чаю с клюквой и брусникой”. Отдельные односельчанки выспрашивали, есть ли у того за занавеской, документы, и паспорт, в частности, для проверки личности. На что Екатерина многозначительно отвечала: “Не беспокойтесь”. Некоторые интересовались, единолично она мыла мужчину или как, и не нужна ли помощь, потому что Катина маманя и тётка, проживающие с ней под одной крышей слабосильны. А вот на это Екатерина сухо отвечала: “Спасибо как-нибудь сами справимся”.
   
   Екатерина выходила его, оттёрла, отогрела, отпарила, отпоила травами и настоями, что готовила по знахарским секретам и чухонским советам. Евгений сохранился целый, только чёрная кожа на лице заменилась новой, детской. Но вскорости кожа стала обычной, как стал на волю выходить.
  Екатерина, в свою очередь, разглядев спасённого мужчину, решила выйти за него замуж и не упустить благоприятной возможности. Вместо мужа она проживала с матерью и тёткой, а мечтала о муже. На самом деле, сёстры, мать и тётка, были когда-то здоровые как лошади, и в Некрасовской колхозной бригаде, как называли деревню Некрасовка в отчётах, им находилась посильная работа. К тому же огород, лес, женщины и рыбу сами ловили, как все в деревне. Но сейчас их деятельность ограничивалась убывающим здоровьем.
  Война подкосила некрасовцев, мужиков быстро поубивали на войне; негодные к службе, а также старики и старухи, надрывались на работе и пребывали в тоске, получая похоронки. И тоже раньше времени уходили из отпущенной им жизни.
   Да и после войны деревня продолжала убывать. Молодые старались получить паспорт, который им не давали на руки, потому что они были крепостные, и должны были отбывать молодость в деревне. Парни после службы в армии домой не возвращались, разве лишь на побывку или в гости; девчата мечтали замуж выйти, что не легко, или устроиться лимитчицами на вредное производство в городе. Население уменьшалось и можно сказать исчезало, согласно деревенской статистике.
  И вдруг, нате, мужчина у порога. Когда Катя посмотрела в синие глаза Евгения, уже чистого и хорошо пахнущего; а он ещё и говорит ей: “Спасибо вам”, у Кати слёзы навернулись, и сердце застучало, снаружи слышно. Екатерина ответила: “Не стоит благодарности”.
  У Екатерины был муж, семь месяцев она была за мужем Николаем Поповым, который в конце сорок четвёртого попал на передовую, после краткой подготовки и обучения. Екатерина с Поповым в Загсе не расписывалась, потому что такого заведения поблизости не было, но справку в сельсовете им предоставили. Брак считался законным, и все их поздравляли, а Николай напился до потери сознания в кругу семьи, посторонних не было, не до свадеб, да и приглашать некого. Договорились, после победы, на Красную Горку собраться всей деревней, и тогда погулять, повеселиться. Но Коленька погиб три месяца повоевал с немецко-фашистскими захватчиками и: “Ваш муж геройски погиб “.
  Екатерина тоже хотела уехать и работать в городе на вредной и тяжёлой работе, чтобы выйти замуж и лучше одеваться. Да всё не решалась, собраться не могла, и сомненья перевешивали. Тут и крыша над головой, и мать единственная, тётка, а сообща, жизнь сносная, как у всех. Так протекало и убегало личное время Екатерины, она душой и телом стремилась замуж, но не находила возможности.
  И вот по случаю, у Екатерины объявился муж. Мать существовала за печкой, где умещалась со своей сестрой. Она не вмешивалась и не встревала со своими советами, сейчас время другое, не царское. К тому же война прокатилась, и редкие мужчины не сразу побегут в Загс записываться, себе на шею хомут вешать. Екатерина понимала положение вещей и мамаше втолковала, как нынче люди живут.
   Когда мать увидела, как Евгений в нательной рубахе колет дрова, вместо Катерины, услышала, как молотком стучит, то у бани, то у забора; ахнула первому улову, она отродясь столько рыбы в доме не видела, то стала радоваться за дочку. И за печкой Богу молилась, за упокой раба Божьего Николая, а во здравие за новенького, Евгения.
  Так Евгений жил совместной жизнью, не сообщая о своём спасении по месту службы, вспоминать эту службу не хотелось. С Егоровной шершаво получалось, но как будет, так и будет.
  Шилов объяснил Екатерине, как мужчина должен любить женщину и как женщина должна любить мужчину. В Некрасовке из-за скромности и отсталости, такой вопрос в повестке дня не стоял. Сам Шилов по молодости и в свободное от войны время был бабник, и лишь недавно стал задумываться о радости семейной жизни.
  Екатерина пришлась по душе Евгению, нравились качества, отличавшие её, от других женщин. Хорошо было с Егоровной, но неловко, даже стыдно перед сослуживцами и знакомыми. Всем становилось очевидным, что это за любовь и откуда у Евгения гражданский бостоновый костюм и новое зимнее пальто с серым каракулевым воротником. Егоровна с каждым годом старилась и вскоре должна была состариться до неприличного внешнего вида. И, что тогда прикажете делать, ходить рядом в новом костюме, который каждый год ему бы справляли.
 
  Екатерина была работящая, да ещё прошедшая война подстёгивала и трудолюбия требовала. Колхозное поле, где только рожь и родилась, её рабочее место согласно конституции, сенокос и заготовка кормов, тоже за трудодни по законодательству и прямому указанию.
   И домашнее обеспечение и заботы: в лесу дров заготовили или к празднику ёлку спилили. с соседками, домой доставь. Хорошо колхоз лошадь даёт. Новый год отмечали, Кате была дорога традиция мирного времени. И с огородом забот хватает.
   Дома дровишек напили с мамашей и с тёткой по очереди, наколи, поленицу сложи; огород вскопай, в ненужное колхозу время. Мать с тёткой пусть приглядывают, и урожай собирают, дай Бог, уродилось бы.
  Теперь Евгений стал топить баню самостоятельно. Поправил, подремонтировал, и у бани открылось второе дыхание, особенно, если квасом домашним плеснуть, какой запах, ай, какой запах. Они вдвоём мылись и парились тайком, Екатерине, казалось, что она распутная или гулящая, какая-нибудь, но Евгений объяснил, что зазорного ничего не видит у них законные отношения и у неё тело красивое. “С таким телом во Франции, ты бы стала капиталистом“.
   Возьми в Финляндии, мужики и бабы вместе моются, приезжают гости и официальные лица, пожалуйста, в баньку. Приехал, скажем, участковый милиционер, а ты ему милости просим, раздевайтесь догола. (Катерина смеялась, представив в бане участкового, умрёшь, не встанешь). А во Франции у речки и у моря, летом, конечно, незнакомые люди нагишом загорают и купаются, и знакомятся там с намерениями. (Ну, уж эта Франция, ничего себе). Екатерина опять вспомнила милиционера, а как бы он себя повёл.
  Как говорится, вспомни чёрта, он и заявится, участковый приехал. Он бы и раньше приехал, да мотоцикл ремонтировал. Пришлось Шилову объясняться. К счастью менты друг с другом быстро находят общий язык. После самогонки и хрустящей квашеной капусты, участковый постановил: “Слушай меня внимательно. Я сообщаю начальству, что ты есть и жив, и бессознательно болен. А когда на ноги встанешь, хрен тебя знает. А ты, Шилов, со своей стороны прими все меры и дуй к начальству, падай на четыре кости, мол, воля ваша, жопа наша. И справку медицинскую достань, что у тебя беда с головой “.
  Как не вспомнить старую шутку, только начали жить хорошо – и деньги кончились.
  А Шилов ушёл в себя и размышлял. И Егоровну он, как говорится, ценил, а теперь Катюшу любит. Она лучше и соответствует ему, если со стороны посмотреть, с ней и детей можно рожать для семейной жизни.
  У Екатерины тоже роились практические мысли, подкреплявшие её любовные симпатии: с ним можно детей рожать и от одиночества избавиться, животные и те семьями живут, не все конечно.
  Ещё до войны гостила девочка Катя у дальнего родственника в Архангельске, большой был человек, инженер по лесному делу. Держал инженер в клетке канареек, кенара и самочку. Родственник был любитель, любил домашних птиц. Бывало родственник подойдёт к летке и посвистывает, а птички в ответ заливаются и прыгают с жёрдочки на жёрдочку. И, что интересно, кроме клетки они нигде не бывали, и птицы думали, что это их дом и родина. Но не скучали, жили, не тужили. Прыгали они в одной клетке и распевали трели и доставляли радость и удовольствие и себе и семье родственника, прежде всего инженеру, потому что он был любитель птиц. А когда самочка того, время никого не щадит, улетела на тот свет, кенар замолк и голову повесил. Тогда дядя-родственник пристроил в клетке круглое зеркальце и закрепил его на подходящем для кенара уровне. И кенар оживился, запел и запрыгал с жёрдочки на жёрдочку. Кенар смотрел в зеркальце и лопотал на птичьем языке, наверное, ему казалось, что он не в камере-одиночке, а в родном доме.
  Девочка Катя отметила этот факт себе в назидание, надо жить с кем-нибудь вместе, кто по душе придётся.
 
  Участковый тем временем продолжал пить и рассуждать:
  - Ты, Екатерина женщина путная и прилежная. Но как это случилось, раз и на матрас? Человек приезжает на льдине, это факт. Без документов и без признаков жизни. Его подбирают и оживляют, а он, в свою очередь, забывает о службе и об ответственности – это с одной стороны, но с другой стороны, он наш, из органов. Видишь сколько противоречий. И никто его особо не ищет, значит, никому он не нужен.
  - Мне нужен, - перебила Екатерина.
  - Не встречались, не любились, раз и на матрас. И оказываются они муж и жена.
  - А как у мусульман, - мудро заметила Екатерина, прежде не видевшая ни одного мусульманина.
  - У мусульман конечно, - неизвестно с чем согласился Участковый, - но у нас инструкции другие.
  Он выпил на посошок и, вильнув сизым хвостом мотоцикла, скрылся в Архангельской области.
 
  “Мы бы жили друг с другом и не мучались, а жили бы по-доброму. Тебя не случайно на берег выбросило, а с целью встретить Екатерину. И пусть все бабы одинаковы, да и мужики не многим разнятся, но найти суженного, и только тебе предназначенного, мало кому удаётся”.
  -Ты не вернёшься, если уедешь.
  - Если не уеду, то меня уедут, под белыя руки.
  - Клянись, что любишь.
  - Да я в мирное время не божился. Сказал, вернусь, я два раза повторять не люблю.
   И вернулся летом пятьдесят третьего.
 
  Больше всего беспокоила Евгения встреча с Егоровной. Он колебался и не решался, пойти ли к прежней своей зазнобе и выложить всё начистоту, или забыть прежнее место жительство и не смотреть Егоровне в глаза, никогда.
  По приезду Шилов появился в своём милицейском общежитии, выгнал новосёла, который там обосновался по личной договорённости с комендантом общежития, для того чтобы водить женщин лёгкого жанра, и сменил замок на двери.
 
   Жалко было расставаться с трофейными часами и эсэсовским кинжалом, которым его хотели убить, да не вышло. Памятные вещи остались у Егоровны. Ладно, когда-нибудь потом придёт он к Егоровне и скажет: “Прости меня”. Она поймёт и простит, может быть. А он заодно и памятный кинжал заберёт.
 
  И отправился Шилов в родное отделение к главному начальнику, а не к тому, которому рыбу носил. Зашёл в знакомые двери, и двери захлопнулись за ним наглухо, на три года.
  Евгений готовился к вздрючке и готов был нести ответственность и увольнение из рядов, но оскорблений не терпел.
 
  А провёл эти три года Шилов Евгений Иванович, одна тысяча девятьсот двадцатого года рождения, в местах лишения свободы. Насчитали ему больше, но амнистия выручила. А на полную катушку ему не дали, учитывая боевые заслуги и нервное состояние.
 
  Три года в лагере, на зоне, за колючкой, забором. В лагере чалились в основном мужики и суки, после сучьих войн, руководство Исправительно-трудовых лагерей старалось избегать совмещения воров и сук. И межвидовой борьбы между заключёнными не отмечалось, понятно, зона есть зона. Шилов был не просто сукой, а сукой в натуре, и находились козлы вонючие, которые испытывали его и прихватывали. Но разведчик Шилов мог за себя постоять, а в переводе на феню, пасть порвать.
  От сумы и от тюрьмы не зарекайся, Шилов понимал современное значение поговорки, вокруг одни сидели, другие голодали, исключая начальство. И те от страха тряслись и нервничали. И его нашла поговорка, хотя он всегда был годов к ударам.
  И здесь Евгений обучался уму-разуму: филонить на работе, уступать сильным, когда они в стае, а потом мстить, придуриваться и многому другому, необходимому.
  Но сидел он в особых условиях, как вы понимаете. А когда в самоохрану перевели, новые уроки усвоил, как не скурвиться, имея в руках, пусть маленькую, но страшную власть, как не стать зверем, ведь это так заманчиво. Он имел право застрелить человека за неподчинение, он имел право уложить заключенных лицом в грязь. Шилову позволительно было не считать заключённых за людей, ведь это так заманчиво, если ты сам, всего-навсего, вертухай.
  Но вначале Шилов срок тянул. Шилов сидел, что означает, вкалывал на лесоповале, Мент и в лагере остаётся ментом, на Лубянке и это предусмотрели. Организовывали отдельные лагерные пункты, в общих лагерях выделяли отдельные участки, и в иных случаях приглядывали за своими. И если сотрудник усаживался не по окаянной политической статье, а по нормальной уголовной, то рассчитывал на внимание. Евгений Шилов вначале стал расконвоированным, ходил с белым квадратиком на бушлате, а потом и самоохранником. Это другой статус и жизнь полегче. А потом, как условно освобождённый, охранником в женском лагпункте, от своего же лагеря.
 
   Женщины в неволе: на морозе с ручными пилами, в телогрейках и ватных штанах, женщины которые носят портянки и сушат их, подстелив ночью под себя; а летом, измученные комарами и мошкой, страдают от зуда, от везде проникающих муравьёв и прочих кровососущих и больно жалящих. Знаете, как лопается кожа на руках, вначале грубеет, а потом трескается и не заживает, потому что руки работают, чтобы норму выполнить и заработать питание для всего тела.
  Женщины в изоляции, это вам не женщина в одиночестве. Одинокая женщина страдает от недостатка любви, внимания, с возрастом от беспомощности, и ещё от дури.
  Другое дело принудительная изоляция или самоизоляция, скажем монашество. Монахини, уйдя от пороков и соблазнов, в постах и молитвах стремятся к чистоте, молятся за нас грешных. И в поте лица, добывают хлеб насущный. Никто о них особо не заботится. И они не кому не в тягость.
  А принудительная изоляция женщин, это тюрьма или психушка, избави Бог. Многие из них виноваты – многие. Но на наших женщин возложили непосильную ношу, поэтому многие из них заболели и вымерли, и исчезли с лица земли досрочно, не оставив потомства и памяти о себе.
   Да ещё эта физиология и биология, будь она не ладна. Легко было Сафо с её подругами на Лесбосе, попишут стихи, поиграют на арфе, совокупятся, искупаются в Эгейском море, выпьют грамм по двести нектара, покатаются на Пегасах, выспятся, наберутся сил, и с утра опять за своё.
 
  И современные бабы с жиру бесятся. Возьмите туже Финляндию, там специальные женские клубы, потому что мужчины Суоми пьют не меньше русских, а больше. А женщины Суоми сидят за столиками в женских клубах и поджидают мужчин. И, если мужчина незнакомый с правами человека в Финляндии, или в Швеции с Норвегией, заглянет в такой клуб, то женщины набрасываются на него с неприличными предложениями, насчёт этого самого. В Англии женщины тоже много пьют, и некоторые леди хлещут крепкие напитки. Прогуляйтесь вечерком по Лондону, где-нибудь в районе Сохо. А если хотите заработать по шее, то немного измените маршрут. И своё найдёте. И обворуют вдобавок.
 
  Давайте незаметно подойдём к костру, где отогреваются женщины под охраной Шилова. В звене двенадцать человек, а всего в бригаде три звена, и для каждого звена, свой костёр. Все женщины отбывают наказание, чтобы исправиться и затем выйти на свободу.
 
   Говорят, в наше время, не все, отбывшие наказание, стремятся на волю. А что воля, что свобода: ни дома, ни работы, никому ты не нужна, Поэтому у них и угасла жажда жизни
  И в настоящее время у многих стремление к лучшей жизни едва теплится. А веру, надежду и любовь, мы потеряли ещё в те далёкие дни на Крайнем Севере и на Дальнем Востоке, или в Мордовии, или …
 
  Ганка-Нерусская, Валька-Восточная, Ритка-Бандитка, Машка-Блаженная, и Зоська-Пшек, те, кто поближе к Шилову тянутся, остальные сами по себе прижухались и молчат в тряпочку, погреться подошли. И как всегда, Светка-Москвичка, татарка по отцу большевику, бессмысленно движется и топчется и не замечает, что сама с собой разговаривает. Смена закончилась, погреемся малость, и домой, за колючку, в барак, на койку.
   Лес следует валить зимой, качество сохраняется. Зимой лес рубим, а летом просеки прорубаем, дороги настилаем, кругляк отгружаем, комаров кормим. Не поймёшь, когда хуже. Нет, летом лучше, холода нет, и лес и воздух оживают. Дятел застучал, кукушка срок отсчитывает; цветы расцвели, понюхать разрешается, и в барак захватить можно, жалко, что завянут быстро. Даже женщины-преступницы любят цветы.
  Даже у женщин-преступниц может быть нежная кожа. Потрогайте Валю из Куйбышевки Восточной, её и прозвали Валей Восточной, из-за этого городка, где её повязали. Погладь её, словно белька гладишь, пыжика двухнедельного, у него ещё дрожь по коже пробегает. А в жизни руки, огрубевшие и мозоли подковой. Валечкины руки для поцелуев предназначены, но, увы и ах, как говорит Ритка – бандитка.
  Шилов опекал своих подопечных и поблажки допускал, потому что они оставались женщинами, может быть больными от условий и обстоятельств, но сберегли на своих усталых лицах женские глаза и губы. Удивительно, выходили на смену с подкрашенными губами, но не все и не всегда.
  А со многими женщинами, в других изоляциях беда: дрались между собой, над слабыми издевались и унижали их. И когда Ритка пела: “Волчицею безжалостной, опасной назвал меня однажды прокурор”, Шилов кивал, есть действительно волчицы. Не женщины, которые хотят нравиться, а волчицы. Но про своих подопечных Шилов так не думал, потому что они оставались женщинами. Так случилось, и даже отрицательные, хулиганистые и прожжённые зэчки заметно утихали, попадая в его общину. Евгений полагал, что в этом и его заслуга, вызванная человеческим отношением.. Политбеседы проводить, девок тискать, но никого не выделять и только тискать.
  И будь оно неладно, это мужское начало или женское начало, основной инстинкт. Раньше об этом стыдливо умалчивали, а теперь бесстыдно базарят.
   Светка Гапимзянова только об этом думает, только об этом и говорит, нервничает и с ума сходит, и никакая мастурбация не помогает. Шилов ведёт с ней работу, но бесполезно.
  - Как солдатки, - объясняет ей Шилов, - Как солдатки, как молодые вдовы, как порядочные женщины вообще.
  - То они, а то я. А мне хочется лечь навзничь, задрать юбку, подол на лицо и кричать: нате, нате, берите!
   - Если себя многие бабы будут так вести, то государство развалиться, - беспокоится Шилов.
  - Начхать, мне на государство, раз оно меня в клетке держит. Оно не моё и не твоё.
 
  Пусть у вас не сложится впечатление, что Евгений стал праведным. Лагерная система со своими неписаными законами и понятиями разлагала его. Но человеком он остался.
  Например, он знал, что беглых часто ловят, но не конвоируют на место, а избивают и иногда убивали; совсем недавно убивали. И он фронтовик, для которого уничтожение противника было долгом, возмездием и карой за преступление, не мог даже осудить сослуживца. Но ненавидел их жестокость и злобу.
 
  - Ты государства боишься и меня боишься, ты всех боишься. Пойдём за кустик, ты же мужчина. Я красивая, чистая, давай по быстрому. Боишься, ты всего боишься.
  - Если бы я всего боялся, то боевыми наградами не звенел, и здесь бы не торчал, - вяло защищался Евгений.
   
  Только в лагере он узнал слово педераст, по - лагерному, петух, жопошник. И удивился, что такое соитие иногда случается по взаимному согласию.
   Нравственная деградация происходит от вседозволенности или от безысходности и беспощадных обстоятельств, или от страха, от порочности, от наглости, от тупости, от болезней, которые следовало бы лечить.
  Шилову рассказывали, как женщины изготовляют искусственные фаллосы из шёлковых чулков, набивают их тёплой кашей, имитируя человеческое тепло, как сушат выстиранные мешочки на солнышке, не таясь. Шилов слушал и старался понять.
  Вот парочка: женщина-муж и женщина-жена, неразлучны, а может это на самом деле любовь? И женщина-муж выглядит как мужик, махорку курит, козью ножку из газеты заворачивает.
 
  Так что сегодняшние сексуал-демократы нового ничего не внесли ни в практику, ни в теорию своего движения, исключая общие туалеты на конференции сексуальных меньшинств в Москве.
   Выступавшие делегаты рассуждали об общечеловеческих ценностях, клеймили не гомосексуалистов и не лесбиянок, призывали равняться на Голландию и Германию и на другие европейские по настоящему свободные и цивилизованные страны, где швуль (швуль , по-немецки гей) может стать мэром Берлина, только за то, что он швуль; где церковь исправила Святое Писание и венчает геев. А Россия как всегда плетётся в хвосте. Хотя утверждают, что педерасты есть и в Думе и, бери выше, в реальной власти.
 
  Мы, Геи, не можем публично заявить о себе и потребовать общественного признания. У нас нет своего телевизионного канала, нет своей газеты, нет своей партии.
  “Требуем собственного представительства в Государственной Думе и Совете Федерации. Руки прочь от наших гениталий”.
   В перерыве делегаты направлялись в общий туалет, где продолжались жаркие дискуссии. Педерасты из европейских стран направили делегатам своё приветствие и пожелания успехов в их борьбе с тоталитарным режимом. А также желали счастья в личной жизни.
   Шилов вряд ли осмыслил бы остроту проблемы.
 
  Женщины, замученные тяжёлым трудом и тоской, которую не могут заглушить ни визг пил, ни стук кирок, женщины с изменённым сознанием. Им некого ждать, некому быть верными, для них неисполнимым желанием кажется измена мужу, и неисполнимой мечтой, чтобы мужик отлупил из-за ревности, а ещё красивее, убил бы.
  Взгляните, прислушайтесь. Светка Москвичка, ещё с одной, у которой глаза блестят, оттесняют охранника Шилова к кустам:
  - Покажи, Женечка.
  - Вы что, бабы, с ума сошли.
  -Ты покажи, и мы в себя придём.
  - А вы лучше подрочите как мужики и успокоитесь. Холодной водичкой сполоснитесь.
  - Вам, мужикам, легче. Покажи, Женечка.
   И Светка без разрешения трогала малодушного Шилова и прерывисто дышала. А когда дурочка Блаженная попробовала пристыдить их, то Светка, дуру на место поставила:
  - Тебя не гребут, ты и не подмахивай.
  Но дальше Евгений не заходил, знал предел. Понимал, что каждая из осужденных не только поиграть желает, но и забеременеть, отсюда и послабления режима и условия пребывания лучше, кормление нормальное. Поэтому и хотели иметь ребёнка, как природа требовала.
   Но каждая из них выдала, продала бы отца своего ребёнка при первом же разговоре, даже не на допросе. А какого хрена, вертухая прикрывать.
 
  Шилов старался, надеялся, что его заметят и отметят, может быть, срок сократят, он же свой. Его заметили, отметили и дали общественную нагрузку, говоря советским языком. Предложили воспитательную работу вести с осужденными. И заместитель командира по политической подготовке лично объяснил поставленную перед ним задачу:
  - Я тебе доверяю, Шилов, ты наш, а чекистов бывших не бывает. Оступился, но и Рокосовский привлекался. Это новая форма политической пропаганды и разъяснения политики партии. И не политрук, не назначенный политинформатор, что вещает с трибуны здесь не подойдёт. Это работа, можно сказать, в домашней обстановке, у костра, летом на поляне. Никаких передовиц, никаких лозунгов. Говори о простом и простым языком, и внедряй при этом нашу идеологию. Учти это новая, пробная форма и результаты пойдут тебе в зачёт.
  - И что характерно, - доверительно продолжал замполит, - что виновными они себя не считают, особенно политические, соцвреды и прочая шушера. Возьми свою, как её кличут, Блаженную. Отсидит, вернётся и опять за своё, опять Господи помилуй, опять, Господи ты самый главный, ты самый мудрый. А осуждена, так называемая, Блаженная за спекуляцию, Свила при церкви гнездо и якобы кому-то помогала. Но мы хотим, Шилов и настаиваем, чтобы они забыли свою батькивщину какую-то, никому незнакомого Бога. А ворьё, жульё они нам по сути близкие, настоящий вор трясёт жуликов всех мастей. Как санитары леса, так хищников называют. Но это между нами говоря. Действуй Шилов.
 
  Шилов проявлял своё сочувствие к осуждённым, если оно не противоречило лагерному режиму и требованиям. На новый год даже одинокую ёлку в лесу поджёг, соблюдая пожарную безопасность остального леса, папиросами угостил курящих, и дал несколько пачек чая для чефирьбака. Шилов произнёс поздравительную речь, из которой следовало, что находятся они за колючкой для своей же пользы.
  - Взять тебя Валя Восточная и спросить, почему ты здесь? А я сам за тебя и отвечу – потому что виноватая. Муж у тебя был лётчик и воевал с американской агрессией, между собой, мы можем сказать с американцами напавшими на нашу Северную Корею. Умер он хорошо, погиб в небе. И о нём все хорошо отзываются.
  - А ты обиделась! На кого – на партию и правительство, и на самого любимого, остальным народом, товарища Сталина. Разве это можно простить? – Нельзя!
  И своего пятилетнего ребёнка заставила враждовать с партией большевиков. Но здесь ты перекуёшься и выйдешь на свободу новым человеком. На кого ты, Валюха, замахнулась
 
  - Теперь ты, Гануся, хай живэ. Хай живэ Степан Бандера та его жинка Параська, так у вас говорят. Советская власть хочет, чтобы мы все жили вместе и хорошо, а ты хочешь, чтобы только Бандера и его дружки жили самостийно и сало хавали. Белорусскую Хатынь спалить и сжечь дотла – пожалуйста, евреев расстрелять в Бабьем Яру – пожалуйста, поляков в Волыни резать – пожалуйста, и не только в Волыни.
   Кто же вам так позволит себя вести. Вам предлагают дружбу народов и восстановление страны, а вы прячетесь в свои схроны. Рассказывают, даже дым из печи в ручей, что рядом протекает, выводите. А по ночам нападаете на трудящихся.
  Исправишься, домой приедешь правильной, будешь ходить на демонстрации и петь советские песни и нести портреты членов политбюро. Вот такие пироги.
  - И пани Зося, пшепрашам, спекулянтка, как и Блаженная. Как ты не боялась с двумя двадцатилитровыми канистрами между вагонами, на крыше вагона, в холод, в снег. Бедняжка. А всё переносила в спекулятивных целях. А о чём ты болтаешь в бараке, Катынь, Катынь, не было никакой Катыни. Было сто тысяч военнопленных красноармейцев, которых Троцкий предал. Так вот этих пленных всех уничтожили, замучили всех до одного, уморили голодом. И никто из поляков об этом не знает, никто из поляков не слышал, и знать не хочет. Вот какие поляки на самом деле. Ты не трогай политику, а то будешь сидеть, пока Ледовитый океан не растает.
  - Следующая, Блаженная, раба божья. Нет Бога, заруби себе на носу. Тебе что сам Ленин не указ. Фашисты людей сжигали в печках, детей сжигали. А мы военнопленным три раза в день горячее питание предоставляем. В Латвии, сам видел, у детишек, семи восьми летних кровь отнимали, выкачивали полностью до смерти. Где был твой Бог? А вы людям мозги пачкаете. В Рай хотите попасть – хрен вам, аминь.
  - Наконец, Рита. Ты давеча иностранного музыканта упоминала, а, между прочим, сидишь за воровство и ходка у тебя не первая. А говорят, на пианино играть умеешь, играла бы себе и играла, а не воровала. Ещё стихи сочиняешь, зачем? До тебя всё сочинили. Исправляйся Маргарита, освободишься, устраивайся писателем и твори, вытворяй.
 
   - Живём мы здесь вместе, не воюем и не воруем, и не спекулируем, и налицо, дружба народов. Значит нам здесь самое место. Но мы не понимаем своей же пользы. Когда выйдите на волю стремитесь к такой же жизни и не ищите приключений на свою жопу.
  А на впившийся взгляд Светланы ответить не мог. “Придумай что-нибудь, другие же как-то обходяться. Пусть и у тебя будет свой Мальчик-с-пальчик, или женись на Вале Восточной, лучше её не найти”.
   Евгений ощущал свою политическую зрелость и полагал, что его политико-просветительская работа нужна женщинам.
 
   Весной пятьдесят третьего Шилов радовался амнистии. Радовался не только за себя, а и за своих бабёнок, освобожденных гуманным советским правительством. Одни говорили, что это человеколюбивый Ворошилов выпустил на волю, другие утверждали, что человеколюбивый Берия главный в этом деле.
   И Ганку Бандеровку освободили, повезло дивчине. Не скажу до побаченя, йди звдiси Ганечка, рисуй ноги девочка.
   И Светка Москвичка объявилась перед отъездом. Подошла к Шилову вплотную, почти касаясь своим животом, и смотрит в упор. Так некоторые женщины кокетничают.
  Я знал и порядочных и интеллигентных женщин, которые так кокетничают. А Шилов не отпрянул, потому что он был вымыт, вычищен, и от него одеколоном несло, а не лагерной псиной.
  - Ну, а теперь можно, - тихо спрашивает Светлана. Ни нахально, и ни требовательно, и ни как шмара из подворотни, - Женечка?
  А если взглянуть на Светлану, посмотрите на Светлану: с подкрашенными губами; глаза, к тому же радостная и взволнованная, красавица, и других мнений быть не может.
  - Теперь можно, Светланка, - Шилов взял её за руку и вызывающе повёл в свой барак, в свой отгороженный угол, за фанерную перегородку, где была железная печурка. А что вы нам сделаете? В БУР отправите, наорёте. Нет, не выйдет, накось-выкуси.
   Там, случай праздничный, откупорили бутылку и не водки, а самого портвейна, всего в семнадцать градусов по шкале Менделеева. Есть умники, которые утверждают, что такой портвейн пить нельзя. Вы, говорят, с ума сошли, пьёте такое пойло.
   И подогрели две банки тушёнки, говядину и свинину в одном котелке. А потом буржуйка раскраснелась и победно гудела, обогревая свободных людей.
  А по радио, по громкой связи играла музыка.
 
  Эскизы.
  Приводимое описание вы можете не читать. Боюсь, что упрекнёте меня в дешёвом зубоскальстве. Я рассказываю о нескольких днях жизни инструктора Ненецкого Окружного комитета партии, коммунистической, разумеется. Образ выглядит карикатурным и выстраивается в один ряд с описаниями партийных работниках и коммунистов вообще, которых в идиотском виде представляют, так называемые демократы. Особенно хлёстко их бичуют нынешние западные, да и наши отечественные, так называемые, правозащитники и аналитики, которые либо не знают, о чём говорят, либо искажают и слова, и дела людей. Но я как коммунист с многолетним стажем, могу ответить словами Райкина: ”Дураки вы все”.
  Да, знаю я не хуже вас, что было на самом деле. И дед мой на Соловках погиб, и отец был в тридцать восьмом арестован. Но вырвался на фронт, где и погиб за Родину. И городок моего детства, Оха на Сахалине, может, кто слышал, окружало свыше тридцати лагпунктов.
  Вокруг заключённые и военные, а в середине нефтяники.
  Но изюминка в том, что мой герой реально карикатурная фигура, и я не изощрялся, описывая его. Он наяву передо мной, и мне оставалось взять только кисть и холст.
  Инструктор представлял, не только власть, но и идеологию, что и определяло правила общения с ним.
  И посмеиваясь над ним, я просто шире открываю двери и окна, чтобы всё было на виду. Смотрите и на Инструктора и на нас, мы же с ним рядом. Подчиняемся ему, общаемся с ним. И тут дело не в критиканстве, хуле или не понимании, а, наоборот, в понимании существа тогдашней жизни.
  И я тоже был диссидентом, и был не доволен и бесился, видя, что происходит. Но я не хочу стегать дохлую лошадь. И как не вспомнит Черчилля: ”Тот, кто в молодости не был либералом, не имеет сердца, тот, кто в зрелом возрасте не стал консерватором, не имеет мозгов”.
  И боюсь, что осуждение существовавшей власти воспримут как осуждение нашей страны. Как не вспомнить англичан: “Права или не права Англия, но она Родина“ И без меня зубоскалов хватает.
  А сейчас среди гнилой интеллигенции модно выступать против. Им кажется, что это их собственное мнение. А остальным не кажется, их насквозь видят, они разгаданы.
 
  Инструктор Харин.
  Не просто инструктор, а инструктор Ненецкого окружного комитета коммунистической партии Советского Союза, вы отдаёте себе отчёт. В те годы уже кончилась пора сталинского партийного строительства, когда самый передовой и выдающийся строитель мог свалиться с любого этажа государственной башни, как бы высоко он не поднялся; свалиться, разбиться и превратиться в пыль. Классовая борьба перешла во внутривидовую, выражалась в борьбе за первое место на своём этаже. Ниже стоящие и ниже сидящие тоже соперничали, используя традиционные методы, интриговали, подсиживали или расчётливо служили начальству. В Советском Союзе приживались демократические стандарты.
  Материальной базой, которая использовалась для реального руководства любого масштаба и для внутривидовой борьбы являлась реальная жизнь политика, экономика идеология. Была холодная война и пламенеющая готовность к ней: всё для будущего фронта, всё для будущей победы. Советский Союз был империей зла, как они говорили, но и Америка была империей зла, коварной и вероломной, в натуре. А тут ещё диссиденты, невозвращенцы, всяческие отщепенцы.
  Были, конечно, искренние противники режима, уверенные в своей правоте. И поводов и аргументов для их правоты не сосчитать. И прессовали их, и зажимали их, а они стояли на своём. И стремления их были чистые и понятные.
  А на другой стороне баррикад, по-своему, системно, с учётом всех факторов, включая приливы и отливы, всё знающие и всё умеющие. А как говорил Оптнер, был такой американский учёный, “системщик знает всё меньше и меньше о всё большем и большем”.
  Так и руководители наши знали всё меньше о всё большем и большем. Пока, как продолжал Оптнер, не узнали ничего обо всём.
  Но и специалистов Оптнер тоже не жаловал. “Специалист знает всё больше и больше о всё меньшем и меньшем, пока, наконец, не узнает всё ни о чём”. Но Виктор Харин был системщиком
  Оборона на первом месте, одновременно с нападением. Но никто не снимал с нас ответственности за подъём экономики, за использование внутренних ресурсов, за повышение производительности труда, в конце концов. Особое внимание необходимо уделять борьбе с чуждой советским людям прогнившей буржуазной идеологией, с разжиганием национальной розни, с клеветой на советскую действительность. Партия учит: выяви агентов влияния, разоблачи их, и дай отпор, это задача каждого коммуниста, каждого советского гражданина. Партия не только учила, партия руководила, организовывала, осуществляла. Партийные кадры решали всё и за всех.
  Инструктор Окружкома Виктор Харин сочинял доклад, обложившись партийной литературой. Он не переписывал всё подряд, а вырезал и наклеивал на чистые листы тексты, ну а связки приходилось додумывать самостоятельно, это очень важная работа. В отличие от некоторых товарищей, Виктор Харин заслужил уважение начальства, как говорится, лбом, горбом, и задницей, в хорошем значении этих понятий. Безотказный, трудолюбивый, инициативный. Харин подписывался на все партийные газеты и журналы. Первый секретарь Окружкома часто похлопывал Харина по плечу и говорил: ”Молодец Харин”.
 
  Плохой тот солдат, который не мечтает стать генералом, повторял Харин. Часто в парткабинете Харин пересчитывал тома В.И.Ленина, и раздумывал при этом. Ведь вождь не только писал гениальные произведения, он ещё и болел, и занимался революционной деятельностью. Ленин был великий оратор и умел выступать перед рабочими и крестьянами для достижения цели. Что же мешает ему, Виктору Харину, выступать с трибуны и работать в окружном комитете партии для достижения цели, какой? И ещё какой? Хорошо, чтобы они обе совпали в его пользу. К тому же он тоже время от времени болеет.
 
  Харин был партийцем нового поколения, улавливающего настроение людей, как современных, одного с ним призыва, так и заблудших. И когда несознательная соседка раз в год говорила ему: ”Христос воскрес!“, инструктор снисходительно отвечал: ”Взаимно”.
 
  Харин вспомнил недавнюю похвалу первого секретаря Швецова, побывавшего на активе оленеводов округа. Харин выступал с сообщением о международном положении. Он начал с критики отдельных отщепенцев, которых товарищ кинематографист Довженко метко назвал гнилой интеллигенцией. “Такой публике не место в наших рядах”, Харин строго взглянул на оленеводов. Ненцы кивали головами, нечего тут делать гнилой интеллигенции. В конце выступления докладчик зашёлся: “Руки прочь от Кубы! Родина или смерть! Мы с вами вьетнамские братья! Все как один!”.
  -У тебя есть задатки, - сказал первый секретарь окружкома Швецов и опять лично похлопал его по плечу.
  “У меня есть не только задатки, у меня есть всё, что и у Швецова, которого я уважаю. Главное идти в ногу со временем и с Лениным, главное: учиться, учиться, и учиться. И получить новую квартиру. Если его утвердят заведующим сектором, это реально. Он будет отвечать за территорию большую, чем Германская Демократическая Республика, или Дания, без Гренландии и так далее и тому подобное. Мне много дано и пусть с меня много спросят”.
  И вот инструктор Харин выходит в амдерминском порту из самолётика местного разлива, его встречают руководители в пыжиковых шапках. Харин сух и значителен. Его усаживают в небольшой автобус для начальства и везут по единственной дороге длиной в три километра в гостиницу и размещают в генеральском номере, где имеется туалет и душ. В остальных трёх номерах гостиницы, смонтированы только умывальники, что тоже неплохо, они используются вместо писсуаров. Для прочих услуг устроена общая туалетная комната, и это всех устраивает, учитывая малонаселенность гостиницы. Никто не стоит в очереди, и нервно не стучит в дверь, и никто в ответ раздражённо не кричит: “Занято!”
  Харин за всё время передвижения не проронил ни слова: “Только так и никакого панибратства”. С каменным лицом инструктор оглядел номер, брезгливо скривился, открыв холодильник, доверху, набитый подношениями
  - Зачем это? На работе не пью, - (Харин лукавил, на работе он пил, правда, не в своём кабинете).
  - А затем, - отвечал начальник Торгмортранса Егоров, - сейчас время не рабочее, а свободное для отдыха в неформальной обстановке в узком кругу.
  - А ещё, - вмешался Корелин, что ваш приезд для нас событие. И лично первый секретарь Швецов не отделял себя от местных руководителей и был в самой гуще народа.
  Харин учёл доводы и снисходительно согласился не противопоставлять себя местным руководителям в узком кругу. “Ну что они могут сказать? Ну, выпил, - а кто не пьёт. И сам Швецов с ними пил”. (Первый секретарь допускает такую возможность, а второй секретарь на выезде воздерживается, информации не поступало. Второй пьёт только дома, в выходные и праздничные дни, запирается на ключ и вырубается. И жена вместе с ним взаперти сидит, о том, как пьёт она, точной информации нет. В понедельник чистый и благоухающий одеколоном на весь этаж, второй секретарь появлялся в окружной парторганизации.
  Харин планировал, что при получении желаемой должности, тоже заведёт достойные привычки, и люди с восхищением будут перешёптываться о нём. Товарищ Сталин пил вино, товарищи Ленин и Маркс, предпочитали пиво, знающие люди поделились сведениями. Враги народа налегали на водку, причём меры не знали. Возьмите того же Ежова, до свинского состояния напивался, факт известный. Или был такой Рыков, так работяги чекушки называли “рыковками”, забегали в магазин и закупали “рыковки”, в рабочее время. Ему, Харину совет спросить не у кого, не правильно поймут. С кого брать пример, с первого секретаря или со второго – вот в чём вопрос.)
   
  Ленин был мечтателем и Харин был мечтателем. Инструктор жалел, что ушло время борьбы и разоблачений, и даже на войну он не успел. Но всё в наших руках, нельзя останавливаться, идеи нужно нести в массы. У него ещё будет стоять на столе кремлёвский телефон, его тоже будут называть, Первым. И, наконец, в дрёме, приходят грустные, но сладостные фантазии. Харин представлял свои похороны: Москва, Колонный Зал, величественная музыка, голос Левитана: “Урну с прахом товарища Харина установить в Кремлёвской стене”.
 
  - Слушай, Корелин, - инструктор взял под руку Владимира Корелина и подвёл его к окну, - надо бороться за чистоту рядов. Мы сидим, пьём дорогой коньяк и прочим, тоже дорогим закусываем. Я с карандашом в руке подсчитал, сколько потрачено финансовых средств и скажу тебе по секрету, что стоят бутылки и закуски архи много. А ведь это краденное, всё украл Егоров, чтобы быть на хорошем счету в нашей партийной организации. А ты сидишь и пьёшь ворованный коньяк и закусываешь чёрной икрой.
  - Беру пример со старшего товарища,
  - И не представляешь, сколько анонимок накопилось на Егорова. И на каждой анонимке резолюция, “Разобраться и принять меры”. И я приму меры - дурную траву с поля вон!
  - А Кравченко – разложенец. Мало того, что он операции делает в пьяном виде, он ещё политические анекдоты сочиняет.
  - Откуда всё это известно?
  - От трудящихся. Мы коммунисты должны реагировать. К сожалению, перечень этими аферистами не исчерпывается.
  - Виктор, я с карандашом в руке подсчитал, что ты выпил почти целую бутылку “Арарата“, и съел почти целую банку, а не баночку чёрной икры.
  - Так ты за мной следил? – насупился Харин.
  - Нет, это я предположил, с карандашом в руке. И хочу сразу с тобой согласиться, коньяк отличный, икра отличная, но дурную траву с поля - вон! Проживём без икры и коньяка. Можешь на меня рассчитывать, если нужно я ещё напишу несколько анонимок разным почерком. Я уверен, что это по-нашему. Они обнялись и выпили на брудершафт.
 
  В программу развлечения партийных гостей входило посещение Мерзлотной станции, где ленинградские учёные-мерзлотоведы, придумывали теорию для своей деятельности. Учёные писали отчёты о проделанной работе, сочиняли статьи для научных журналов и конференций, которые необходимо предъявлять при защите диссертаций, а также гордиться сочинениями в научных кругах. Производственной базой мерзлотникам служили бывшие рудники, где круглый год отмечалась одинаковая температура тепла в четыре градуса. Мерзлотники жили убого, понимали, что наука требует от них жертв, но весело. У них была кают-компания рядом с кухней. В структуре нашлось место для русской бани с хорошей парилкой, выстроенной кандидатом технических наук Юрием Маковым. Лучше маковской бани в посёлке не существовало. В особые дни мерзлотники приглашали званных гостей. Учёные были зазнайками и звали к себе в особые дни только начальников и людей, которых они считали интересными. Они могли сказать: “Полковник Барвинский – личность”, и приглашали его в гости. Гости парились в бане, потом собирались в кают-компании, и со своих точек зрения рассуждали о культуре, рассказывали анекдоты, и произносили философские тосты. Барвинский подражал Хэмингуэю и Ремарку, Егоров подражал советским писателям, Молочников претендовал на оригинальность, Юрий Прокофьев, признанный рассказчик анекдотов, никому не подражал, остальные научные работники пили и пели.
 
  Корелин забежал к Харину, пора на Мерзлотку, баня на всех порах ждёт, не дождётся.
  - Присядь, - попросил инструктор человеческим голосом, - всё не так просто. Я не турист, по результатам командировки я должен представить выводы и предложения. Дальше так продолжаться не может, с этим мириться нельзя.
  - Меры должны быть безотлагательными и решительными. Перед партией все равны, - согласился Корелин.
  - Маленков зашёл к Сталину рядовым коммунистом, а вышел из кабинета членом Политбюро. Вот, когда надо было жить. У Сталина были недостатки, и мы признаем факты, и открыто говорим о культе личности. Но с карандашом в руке сравните все плюсы и все минусы Сталина. Со знаком плюс числятся: победа над Германией, победа над Японией, освобождение Европы, превращение России из деревни в фабрику. Я вас спрашиваю, продолжать загибать пыльцы?
  - Мне кажется, что ты стоишь на трибуне, за тобой во всю стену портрет Ленина, и ты делаешь доклад на пленуме.
  - Похоже? – простодушно улыбнулся Харин, и продолжил, обращаясь к залу, - нам дело до всего, они жестоко просчитаются, они думают, что им всё дозволено.
  - С этими ясно, а что делать с другими? - (Корелину были подарены судьбой, удивительные способности, психических нездоровых людей, он распознавал и чувствовал при первом контакте, ещё до всеобщего признания их особенностей: по взглядам, по речи, по жестам, а тут такой богатый материал для диагноза.)
  - И другие на учёте. Я их всех на булавочку и в коллекцию. Доигрались, допрыгались, все на булавку и под микроскоп.
  - Значит, доказательная база собрана?
  - Даже очень доказательная. И я смогу убедить не только Швецова, но и компетентные органы. Рассмотрим первых кандидатов. Егоров называет себя писателем, а должен руководить торговой организацией, а не книжки писать про Монтекристо, разложенец. Гнать его в шею из партии, а значит и с работы. Следующий Попов, начальник Гидрометцентра. Семь месяцев в году проводит в Москве, в том числе, больше месяца в Сочи. Гнать его под зад коленом из партии, и пусть кто-нибудь из Москвы попробует заступиться. Дальше, узел связи, начальник Иванов, называет себя коммунистом, ему доверили выборы организовать и каков результат? Устроил коллективную пьянку на избирательном участке, половину бюллетеней растеряли. В шею его, паршивая овца всё стадо испортит. Надо бы Кравченко посадить, договорённость есть, да замены нет. И про Локшина не забыл. Бывший адъютант Василия Сталина, алкоголика и подонка. Мне руки не подал и Швецову сказал, что я больной на голову. Посмотрим, кто из нас больной.
   И ты должен мне помочь, я должен на тебя опереться как на молодого коммуниста. Я поставил перед собой большую задачу, сделать район образцовым.
 
   Гости съезжались на дачу, так, кажется у Толстого, а у нас, гости съезжались на Мерзлотку. Учёные - мерзлотники слушали Робертино Лоретти, и приговаривали, время от времени, - вот это голос. Всего собралось человек двадцать. И хотя первичная партийная организация мерзлотки не входила в Окружную партийную структуру, однако окружком не терял из виду ленинградских учёных творивших на его территории. Ленинградцы должны знать, чей хлеб едят. Швецов так и напутствовал Харина, за наукой глаз и глаз нужен, а то превратится в кузницу кадров для Израиля. Первоначально застолье отдавало официальным банкетом за казённый счёт, то ли после конференции передовиков производства, то ли после защиты кандидатской диссертации, соискателем из южных республик.
  - Товарищи, - Харин предложил очередной тост. Он уже выпил за досрочную победу коммунизма в отдельно взятом Ненецком округе, а присутствующему полковнику Барвинскому пожелал успехов в боевой и политической подготовке. – Товарищи, экономика должна быть экономной. Каждый на своём рабочем месте обязан экономить или время, или металл. У меня родилась мысль и, если над ней задуматься.
  - Задумаемся, Виктор Павлович, - проявился Корелин.
  - Каждое утро я бреюсь, проникновенно продолжил Харин, - и выбрасываю лезвие. И ещё сто миллионов советских мужчин выбрасывают свои лезвия. Я подсчитал с карандашом в руке, надо быть конкретным, мы выбрасываем на помойку за определённое время, более тысячи тонн высококачественной стали.
  - Есть о чём задуматься, - согласился Корелин
  - Вот вам конкретное предложение, вот вам конкретный почин, Харин удовлетворённо обвел взглядом паству.
  Кравченко наклонился к Корелину: “Это наш человек”.
 
  Эпизод 1. Во главе стола Виктор Павлович Харин, слева от него Егоров, справа Попов, и далее Иванов, Локшин. Гости произносят здравницы, пьют и едят. Но многие из них скучают, не умеют веселиться. Гости начинают расходиться. Локшин уходит первым, по вечерам имеет привычку посещать аэропорт; Харин долго трясёт его руку. За ним Попов, ему ещё надо проверитьотправляемые сводки, Харин по-братски обнимает его. Иванову просто надоело, и он тоже поднялся, Харин целует Иванова, а в Егорова, впился троекратно.
  Разъехались ответственные и значительные персоны
   Эпизод 2. “Куда вы, товарищи? Всё только начинается”. Корелин встал с бокалом в руке.
  - Товарищи коммунисты и беспартийные, единомышленники я бы хотел выпить за нашего партийного лидера Виктора Павловича Харина, он не просто коммунист, он ещё и личность. Личность многогранная, я насчитал, с карандашом в руке, как любит говорить Виктор Павлович, не менее двадцати его достоинств. (Кравченко хмыкнул, и для верности пересчитал стороны граненого стакана). – Он не только руководитель нашего многонационального округа и приписанного к нему народа, он сам человек из народа, он помор, он ненец, он коми. Виктор Павлович, научите нас общаться с людьми, находить с ними понятный язык.
  - Слова доходят до советского человека, когда ему говоришь прямо в душу, - выкрикнул Харин.
  - Вот вам и ответ, и этим всё сказано. Он настоящий мужчина и, если найти рогатину, он бы вышел на медведя с рогатиной, как царь Иван Грозный хаживал.
  - Как царь с рогатиной, - кивнул Харин.
  Он великий охотник и знает, какой глаз прищуривать, когда целится и спускает курок.
  Эпизод: номер, и так далее.
  - Знаю всё, заряжай, целься, пли, - поддакивал инструктор, еле ворочая языком.
  - Виктор Павлович ходячая энциклопедия.
  - Ходячая.
  - Он уверен, что писатель Толстой, зеркало русской революции.
   - Толстой зеркало.
  - В другое время Виктор был бы вождь нашего племени. Он, не человек-беда; он, человек-каменный топор, в нём и сейчас дремлет защитник обездоленных и попавших в беду.
  - Все попали в беду.
  - Но Виктор, воин, а не женщина.
  - Я не женщина.
  - Давайте, воочию убедимся, что перед нами не простой человек. Виктор Павлович – шаман, но партийный шаман и борец с идеализмом и поповщиной. Виктор Павлович перенесёт нас во времена войны добра и зла в нашем регионе, в Ненецком национальном округе.
  В конце концов, добро победит и главную роль в справедливой борьбе в нашем регионе сыграет Виктор Павлович, поаплодируем товарищи.
  - Я играю главную роль, - Харин поднял очередную стопку.
  Корелин сопровождал свой эпический текст гитарным бренчанием, и хор присутствующих уместно пристраивался к сценарию: “Укусила Мушка собачку, за больное место за…” Далее по тексту объяснялось, что в связи с укусом собачка начинает плакать, так как она не могла справлять нужду, ни малую, ни большую..
  - Мы в стране Холода и Ночи. Здесь царствует Чернобог и его жена Богиня Смерти. Чернобог не раз показывал свою мощь. Он послал ледниковый период, Он проморозил землю и запретил ей рожать всякие травы и корма. От его дыхания снег в тундре покрывается коркой льда, которую не расколоть оленьим копытом. В своих чертогах, где нет света и благоразумной жизни, неизвестно что делает Чернобог. Его покой охраняют три белых волка: Волк - стужа, Волк - ветер и Волк-ночь. А надзирать за землёй и живущими поручено саблезубому медведю. Виктор Павлович не помнит имени этого зверя.
  - Имени зверя не помню.
  - Саблезубый махайрод.
  - Кажется так
  - Саблезубый Мейерхольд пугает людей и жрёт оленей без основания. Люди боятся Зверя и тайком крадутся по своим делам, а имеют право, как свободные люди ходить с высоко поднятой головой, несмотря на ветер. И некому отучить Саблезубого медведя от дурных привычек
  Молочников подсунул Харину длиннополый тулуп, вывернутый белой шерстью наружу. Инструктор напялил его и стал описывать круги, внушая беспокойство, вдруг стукнется своей пьяной головой об пол. Представление начиналось.
 
  Пока хозяин вершины мира спит, хозяйка, возможно, тоже спит, возраст есть возраст; саблезубый Махайрод окончательно распоясался. Плохо стало в тундре, однако, совсем плохо. Буря мглою небо кроет, человеками хрустя. Испуганные, голодные лица женщин и детей, скупые мужские слёзы на глазах оленеводов. Нет надежды на спасенье. Из тундры доносится отрыгивание обожравшегося Зверя. Слышно как он напевает себе под нос на своём языке: “Всё будет хорошо, я это знаю”. А люди понимали, что будет хорошо только Мейерхольду.
  Но вдруг, на сцену выходит Он, умный, здоровый, практически у него нет ни одной болезни кроме ‘медвежьей“. Он пьёт чудодейственный напиток, и если кельты говорят, что виски – вода жизни, то чудодейственный напиток, собственного приготовления, бери выше, - вода всего и жизни, и смерти, и промежуточного состояния. Харин выпил очередную рюмку, которую по счёту; подготовился к выступлению, для чего-то снял ботинки и поддёрнул повыше брюки, представив на обозрение синие кальсоны.
   Столы растащили по углам, ваш выход. Корелин наигрывал и сочинял, Карпов отстукивал на ложках, ещё присутствовал смешанный хор как в античной пьесе, которым управлял Молочников. А Харин творил действо. И хотя основная музыкальная тема: “Укусила Жучка или Мушка собачку за больное место за попку, тут собачка стала ей плакать, как я буду писать, и какать”, призывала Харина не отходить от сценария, инструктор активно перекраивал сценарий.
 
  - И, наконец, является он, человек-вождь, человек-первый секретарь, готовый сразиться за соотечественников и сослуживцев. С мудрым правительственным лицом и, с плохо скрываемой жаждой борьбы за справедливость. Он исполняет танец великого охотника, которому море по колено.
  А в это время саблезубый Махайрод нагло прогуливается по тундре. От него нельзя спастись, потому что он не терпит возражений. Мир ещё не видел животное, которое бы употребляло столько много белковой пищи. Медведь уверен, что ему всё сойдёт с рук, потому что за ним стоит Чернобог.
   Великий охотник, Человек-забота поёт песню. Одни думают, что это ревёт олень самец, а другим кажется, что буксует вездеход.
  И Харин заревел, причём не так как известный актёр Олег Табаков в фильме “Механическое пианино”, а так, что у присутствующих полопались барабанные перепонки. Потом он затянул на одном из мертвых языков народов севера горловым пением, и Корелин был переводчиком.
  И, наконец, они нашли друг друга. Великий Воин встретился с хищным взглядом саблезубого Мейерхольда, Харин впялился в собственное отражение, Великий охотник знает, что нельзя смотреть в глаза зверя, но бесстрашно дразнит его. Острие против острия. Великий Воин сбросил тулуп, запахло жаренным.
  Молочников, боясь, что Великий воин расколет зеркало, аккуратно развернул артиста к зрителям: “Люди хотят видеть тебя, Великий воин”.
  - Ты, педрила, - зарычал саблезубый зверь, - беги и кричи на всю тундру: “Ножки, ножки унесите мою задницу от порки”.
  - Мы поговорим с тобой в другом месте, - крикнул инструктор Харин и разорвал на себе новую рубашку.
  И хотя в полуголом виде Великий воин походил на ощипанного цыплёнка, он умудрился нанести сокрушительный удар гиганту-аспиранту Володе Тихонову. Гигант-аспирант охнул и шёпотом перешёл на ненормативную лексику. Великий Воин был страшен в гневе. Он бросился в рукопашную схватку с фантомным врагом И саблезубый зверь дрогнул, сбросил тулуп и убежал.
  А Харин валялся по полу и, не жалея собственных кулаков, лупил пустой тулуп: “Получай негодяй”. Моноспектакль, театр одного актёра, экстаз шамана – всё в одном флаконе.
  Корелин перестал играть на гитаре, Карпов отложил в сторону ложки, хор умолк.
  - Прекратите, - крикнул Кравченко, - я сейчас сделаю ему укол. Уложите его на диван, - и потянулся за сумкой. Он даже в гости ходил со своей медицинской сумкой.
 
   На следующее тёмноё утро, загруженный подарками, пыжиковой шапкой от Попова, армянским коньяком от Егорова, новыми телефонными аппаратами от Иванова, унтами от лётчиков, а Корелин просто дал денег, якобы в долг, инструктор Харин вылетал в Нарьян - Мар. Провожали Харина доктор Кравченко, утром ещё раз уколовший инструктора и Корелин. Харин выглядел озабоченным и помятым, ночная битва оставила след.
  - Вчера всё прошло нормально? – между прочим, полюбопытствовал Харин, - я ничего лишнего не сказал.
  - Лишнего ничего, - успокоил его Корелин, - ты открылся нам с неизвестной стороны, и мы смотрим на тебя другими глазами.
  - Да, сейчас с людьми следует работать по-новому, иначе нас не поймут. На месте стоять нельзя.
  -Я советую тебе, категорически, не писать никаких докладных, и из местных никого не трогать. Иначе на тебя накатают коллективную телегу, не анонимку, а конкретную бумагу с подписями и должностями. И ты должен понимать, что из этого следует.
  -Да, люди пошли страшные. Подождём, я умею ждать, - и глаза Великого Воина загорелись в темноте красным светом.
 
  Это, не памфлет и не пародия. Так было, люди реальные, их слова и мысли и поведение. Харина осенью отправили на лечение в Архангельск. И с тех пор он мыкался по психиатрическим лечебницам. Довести до завершения свои планы ему не пришлось.
  И поведение Корелина не злая шутка. Отвёл от людей неприятности, которые, наверняка, возникли бы у них, после представления обвинений Харина кому следует.
  “Глуповцы вздумали строить башню, с таким расчётом, чтобы верхний её конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были не учёные и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили”.
   Не получилось у инструктора Харина. Но отрицательный результат – тоже результат. Не достиг, не добился, не выполнил работу качественно, не довёл дело до конца. А если бы довёл?
  Как не вспомнить правило опытных мастеров авторемонта: сделал работу качественно и в срок – потерял клиента. А так мы снова дождёмся Харина, не того, так другого.
  Нет, не справились мы, не достроили, не оправдали доверия, во время не приняли меры.
  Прошу читателя самостоятельно связать изложенные записки.
 
   Оставшиеся в живых
  Я же говорил, говорил, что описываю своих знакомых тех, кто живёт в одном со мной подъезде, в соседнем доме или через дорогу, тех с кем мне интересно общаться. Об их судьбах я узнал от них самих. Они рассказали мне то, что хотели рассказать. Одни душу изливали, другие делились памятью.
  Выжившие, пережившие, оставшиеся в живых.
   Новым людям, большинству новых людей неинтересно прошедшее. Поэтому и мои и некоторые ваши знакомые вскользь касаются прошлого.
  Но я против и у меня есть единомышленники. Мы не даём забыть наших близких. Они ведь наши, родная кровь, и ваши, родная кровь.
  Я повторяю, что они дают ответы на многие нынешние вопросы. Познакомьтесь с ними для своей же пользы.
  Важное замечание: я рассказываю лишь о том, что узнал от своих знакомых и приятелей. А они были не многословны. Воспоминания их были скупы, и без какого бы не было нервного окраса. Не любили говорить о войне, не хотели. Иногда бросит, между прочим, вспомнит отдельный случай. И расспрашивать его не стоит, и любопытствовать не стоит.
  Правда, Евгений Шилов мог разговориться, но после рюмки.
  Но пережитое от них не ушло. И что это Егоров по ночам кричит, в одном гостиничном номере с ним жить не возможно. Да и жена его, Марина, подтверждает как ночные, так и дневные отступлении от нормы. И Сашка Вожкин раз в год с ума сходит. Вот с доктором Кравченко всё в порядке, потому что он доктор и знает, что медицинский спирт балансирует нервную систему.
 
  Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года Адольф Гитлер закончил своё обращение к армии словами: “Пусть Господь Бог нам поможет”.
  Одиннадцатого июля сорок первого фельдмаршал фон Бок доложил в Берлин, что Киев окружён, и оборона Красных на западном берегу Днепра прорвана. Фельдмаршал с чувством личной, профессиональной и национал-социалистической гордости в кругу офицеров произнёс: “Мы окружили Киев, он наш. В прошлом и будущем, наш. Мы его создали, да-да в пятом веке Киев был германским и отчизной остготов. Позже мы создали Киевскую Русь. Аскольд и Дир; Хельга, Ольга по-русски, Олег, Свенельд, все, кто создал Русь
  были германцы. Мы пришли на родину предков. И мы должны чувствовать это.
   Я бы хотел, чтобы хлебом с солью нас встречали не только в Галиции, но и в Полтаве, я бы хотел, чтобы за Фюрера сражалась не только СС “Галичина”, но и СС “Киев”, СС “Сумы” и СС “Винница”. И мы не допустим, чтобы Киев, когда-нибудь называли по-еврейски Егупцом, чтобы поляки считали его своим,
  Товарищи, выпьем за историческую справедливость. За будущее немецкого народа без войн, без бедности, без ощущения второсортности. Германия превыше всего! Слава Германии!
  Нет ни расовых различий, ни национальных, одна религия, одна Великая Германия, богатая Германия, довольная Германия Великий дух, великий разум, великое будущее.
  Нет причин для войн, нет врагов, нет революций и контрреволюций, чистая Германия, хорошо пахнущая Германия, вот куда ведёт нас Путеводная звезда.
 
   Член Ставки Верховного Командующего Хрущёв уже понимал, что катастрофы не избежать. Кирпонос предупреждал, так и писал, до начала катастрофы осталось три дня. И просил разрешение на отступление.
  Ты, Кирпонос – командующий, ты и принимай решение, исполняй свой долг. А ему подавай письменную указивку, разрешающее отступление. Цикавый Кирпонос, на чужом горбу хочешь прокатиться. А як твоё призвище Кирпонос, трэба разжуваты
  Кирпонос застрелился, он знал, что Сталин его не простит, и Хрущёв сделает его козлом отпущения. Застрелился и развязал руки Хрущёву, который и сделал его козлом отпущения. Остался окружённый Киев, обречённые, брошенные красноармейцы, взорванный-разорванный город.
  Хрущёв своим изворотливым умом пытался слепить объяснения Сталину. От ожидания встречи с Самим, становилось тошно. А как не бояться, и Молотов, и Ворошилов, и Каганович, поближе к Нему, а где их жёны? Где этот герой испанской войны Павлов? Где все причастные и непричастные к Его промахам и ошибкам. Идёт война, и мы её проигрываем.
  Сейчас самое время для наказаний. Ни к чему, ни к месту Хрущёв вспомнил о тех людях, которых арестовывали при его согласии или указаниях. Он надеялся на благополучный исход. Всё-таки вовремя Кирпонос застрелился.
  Всю остальную жизнь Хрущёв врал, доказывая свою невиновность в Киевском разгроме, споря о количестве потерянных, красноармейцев и командиров, и рассказывая о своём стратегическом мышлении, утверждая, что он не бездарь и не трус.
  Сталин, Хрущёв и, наверное, Кирпонос – эти три человека отдали на растерзание и глумление Рядового Александра Вожкина и ещё пол миллиона наших людей.
  Есть объяснения, есть подтверждения, и Сталин не виноват и Хрущёв не виноват, и тем более Кирпонос. Сегодняшние историки доказали, что виноватых нет.
 
  Рядовой Александр Вожкин, уроженец Вологодской области, русский, комсомолец, рост: один метр восемьдесят два сантиметра, вес: семьдесят пять килограмм, волосы русые, глаза голубые, особых примет нет. Возраст девятнадцать полных лет. Призван весной, согласно закону о всеобщей воинской повинности, а девятнадцать стукнуло на Масленицу.
  Рядовой Александр Вожкин шагал в колоне военнопленных под июльским солнцем. Рядовому казалось нереальным, всё казалось нереальным. Совсем недавно был майский парад и в самоволку уже научился убегать.
   И вдруг. Собаки с вывалившимися языками, конвоиры с засученными рукавами, им жарко.
  Но он живой, живой. Да, бежал, как заяц; все бежали. Бросил винтовку, легче бежать. Нечеловеческий страх, как заяц. Но живой.
  И стоп, сидят два немца, два смеющихся немца, смеются над ним. Сидят на травке покуривают. Один из них, с улыбкой, показал рукой за спину, следуй по направлению.
  Тут же недалеко лежали, сидели, стояли в оцепенении плененные и сдавшиеся, тоже прибежавшие, человек тридцать, отдельной кучей были свалены винтовки. Потом сформировалась колонна.
  Конвоиры устали от жары, и надо додуматься, так далеко устраивать пересыльные лагеря как всё надоело.
  По пути к пленным подходили селяне и протягивали, кто хлеб кто кусок сала. Вначале протягивали конвоирам, получив разрешение, спешили к несчастным.
  Колона разрасталась, множилась. Пыль, дождя-то не было. Конвоиры кашляли и злились, когда же кончится дорога. Колона разваливалась, пленные едва плелись, отставали. Конвоиры попались требовательные и наказывали за бестолковость.
  - Шнель, шнель, - не понимаете, сейчас поймёте.
  - Фас, - овчарки с хорошим собачьим образованием, обученные, натренированные, что-что, а учить немцы умеют. – Фас!
  И надо было прорваться внутрь плотной человеческой массы, спрятаться, защититься телами товарищей. Вожкин был молодой и сильный и успевал вклиниться и втиснутся как штопор в пробку, глубже от клыков, от кричащих и корчащихся от боли, пленных. Сашке Вожкину везло, лишь однажды зверь выгрыз кусок бедра.
 
  Красноармеец Вожкин новобранец, в манёврах и учениях не участвовал, не успел, готовился к первомайскому параду в Киеве, маршировал и разучивал песни; внимательно слушал политрука и лекторов. Был убеждён в победе социализма во всём мире, непобедимости Красной Армии и дружбе народов в Советском Союзе. Александр обрадовался первой ночной бомбёжке. Наконец – то, весь мир узнает, кто мы на самом деле:
  “И от тайги до британских морей, Красная Армия всех сильней”.
  За короткую красноармейскую жизнь Саша выучил ещё одну песню. Вожкин узнал, что знаменитая песня Гоп-со Смыком родилась в Киеве. В песне так и говорится: “Жил-был на Подоле Гол-со-Смыком, славился своим басистым криком“. И когда проходило время патриотических песен, Вожкин напевал: ”Граждане, послушайте меня, Гол-со-Смыком, это буду я “. Но теперь не до песен.
  Военнопленный Вожкин понимал, что у него началась новая жизнь, новей не придумаешь. И жить ему придётся в новом качестве. И не просто существовать, а сохраниться, потому что он ещё молодой. Надо приспосабливаться, быть послушным и не нарываться, но сукой продажной становиться нельзя.
  В мирное время Вожкин мечтал о будущем. Будущее наступило, вот тебе и будущее.
 
  СТОП.
  У меня бы хватило воображения описать жизнь моих друзей и приятелей, прошедших войну.
  Окружённые, пленённые, израненные, но победившие, в конце концов.
  Да, вот незадача, они оказались неразговорчивыми. И я мог выдать за своё только то, сто прочитал или подсмотрел в кино. И герои мои получились бы с моими отпечатками пальцев и радужной оболочкой глаз
  Изредка, вскользь мимоходом мои знакомые могли обронить несколько слов, вспомнить случай или какой-нибудь пустяк. Да я уже говорил об этом.
  Кравченко мог припомнить, как дрался в Севастополе, наступали немцы и крысы. Можно удивляться тому, как он двадцатилетний мальчишка-фельдшер делал операции. А единственным обезболивающим средством, наркозом был спирт и, слава Богу, что имелся.
  Причём об этом он мог сказать, когда объяснял своё предпочтение спирту, нежели к любому алкоголю, даже дорогому.
  А на похоронах Гисматулина, когда его тело трудно было предать смёрзшейся ледяной корке, Кравченко, ни с того, ни с сего, рассказал, что погибших товарищей в Севастополе, они сжигали. Похоронить по-человечески не было возможности. И тут объяснил, отчего у него слёзы наворачиваются, когда пьёт шампанское. В Севастополе, голодно, а шампанским залейся. И под обстрелом пили шампанское, и раненые пили и умирающие.
  Егоров, сын “врага народа“, прибавил себе возраст и успел повоевать. И в СМЕРШЕ послужить. Но если спросить его, ну как ты Юра воевал, как жил. Он мог нехотя ответить, ‘не морочь голову ”.
  ***
  Поэтому я отложил стило и сказал себе: “Ты не можешь быть СВИДЕТЕЛЕМ, ты не в теме. Всё что ты скажешь, будет вторично. Ты был знаком со смертью, но не на войне Ты знал страх, но не на войне. Ты побеждал иногда, но твои победы были личные, а не общие, что до самого неба“.
  Не твори и не вытворяй, не твоего ума дело. Вернись в Атлантиду.
  ***
  И когда мы собрались в Атлантиде по случаю, по стечению обстоятельств, либо в поиске лучшей доли, каждый сказал себе, здесь мой дом.
   Исключительной и необъяснимой особенностью этой Земли является возможность возвращения в то время, что тобой избрано. Можно ли вернуться в Атлантиду в другие времена в прошлом или будущем, я не знаю. Меня это не интересовало. Я боюсь не встретить в другие времена своих друзей, тогдашние события, тревоги и радости.
   Боюсь перемен, боюсь, что там я ни кому не буду нужен. Мне требуется то самое место и то самое время.
  Необходимость своего возвращения, я осознал спустя годы. И я снова здесь. Наполненный жизнью, вдыхающий запах моря, и ласкаемый живыми красками. Сегодня лето, солнце не покидает нас, трава поднялась, и, если прислушаться, то услышишь, как тарахтит трактор.
  И в заключение я спою:
  Выйду я на улицу, гляну на село
  Девки гуляют и мне весело.
  И вы так живите, с песней.
 
   
  P.S.
  Кстати на днях вычитал четверостишье у Вольтера, и мне понравилось. Может и вам будет интересно:
  Не трепещи, коль близок твой черёд.
  Не нужно не надежд, ни утешенья.
  Ты хочешь знать, что после смерти ждёт?
  Представь себя до своего рожденья.