Бездна. Глава 4-7. В море

     Ветер надул паруса, и мы помчались к югу.

     Я надеялся на место рядом с моей любимой. Но мизерные каюты были максимум трёхместными. Мне определили место в почти тёмной каюте, где из-под потолка едва пробивался солнечный свет. Тем лучше — меньше буду торчать в этой дыре.

     Мой сосед, худющий прыщавый десятиклассник, оказался совершенно наивным юнцом. Кинув вещи в угол, он сразу завалился на скрипучую кровать.

     Я вышел на палубу. Иллюзия первых кругосветных… Но иллюзия неплохая. Я и впрямь представил себя в шестнадцатом столетии. Вот где не связывали бы меня по рукам-ногам никакие условности. А сейчас — связывают?

     Я залюбовался грязно-серыми парусами. Чем грязнее — тем… Чем рванее, чем больше дыр и пробоин…

     Вышли Николай Васильевич и Алинка с отцом. Девочка сразу бросилась ко мне.

     Отец Алины, университетский преподаватель, симпатичный и дружелюбный мужчина, принял меня совершенно радушно. А как же — будущий тесть!

     Большую часть времени Николай Васильевич беседовал с Алинкиным отцом. Они замыслили совместно написать книгу, и разговоры вращались вокруг темы их работы.

     Я хотел поучаствовать в обсуждении, но думы были там, где моя любимая девочка. Даже если она была рядом, она всё равно была совершенно одна — так взрослые были увлечены своими дискуссиями. На корабле почти не было детей — лишь мой белобрысый сосед да двухгодовалый ребёнок.

     Я всё чаще оставлял философские беседы и шёл к любимой. Обычно она задумчиво смотрела на волны за кормой корабля и пела грустные песенки.

     — Алинёнок, ты поёшь только грустные песни. Почему?

     — Что-то в самой груди переворачивается от тоски. Словно вся жизнь моя должна измениться. И виновата в этом буду только я одна.

     — Оставь нехорошие мысли. Ты — самая лучшая девочка, ты ни в чём не можешь быть виноватой.

     Алина тихо качала головой, но грусть в глазах становилась ещё ярче.

     Я пел ей детские песенки, рассказал все добрые сказки, какие только знал. К концу второго дня Алина назвала меня самым лучшим на свете другом. Она с полным доверием относилась ко мне, верила каждому моему слову. И везде ходила за мною.

     Я ликовал, но сквозь радость постоянно свербела мысль: моя радость — неполная. Другая радость — радость обладания — возможна лишь…

     Воображение рисовало картины кораблекрушения, где спасаемся мы с… Нет, все живы, никто не погиб, но всех раскидало в разные стороны океана, а мы в одной лодке… на одном плоту, на одной доске…


     С каждым днём я воображал аварию всё более реально, отчётливо, зримо и страстно. Пока утром не произошёл взрыв.

     Во время взрыва я стоял на корме корабля, дожидаясь, когда проснётся Алина. Поэтому взрыв, разворотивший всю носовую часть корабля, мне не повредил.

     Везде царил хаос: обломки досок и мусор, радужные пятна…

     Совсем близко я увидел добротную шлюпку. Даже вёсла были в уключинах, лишь дно залито водой.

     — Что ж! Теперь я — вершитель судеб утопающих.

     Недалеко от меня, закатив глаза и шлёпая ластами-руками по воде, визжала толстая женщина. Так! Она держится за пустую канистру — потерпит. Чуть подальше бил по воде руками прыщавый парень, мой сосед. Этот тоже подождёт — он почти подплывает к спасательному кругу.

     — Дети — в первую очередь! — крикнул я женщине и направил лодку туда, где, уцепившись за доску, плакала Алина!

     Девочка судорожно вцепилась в мои руки, когда вытаскивал её из воды. Я усадил Алину на сиденье и направил шлюпку в сторону женщины, которая ругалась последними словами и яростно махала мне рукой.

     Я не хотел, чтобы в нашей лодке были посторонние. Поэтому, когда увидел перевёрнутую вверх дном лодку, я сделал за ней небольшой крюк, взял лодку на буксир и поплыл спасать барахтающуюся тётку.

     Я пытался помочь тётке забраться в лодку, но ухватиться было не за что… Не за волосы же, не за прозрачную сорочку, которая сразу разорвётся от её веса… Тётка продолжала ругаться: что за мужик, не может справиться с женщиной.

     — Всё! Хватит! У тебя есть канистра. Вот и плыви на ней, — крикнул я, когда она обозвала меня очередным обидным словом. Я демонстративно называл её на “ты”, чтобы показать превосходство своего положения.

     Когда я направил лодку к парню, тётка сразу присмирела и начала извиняться за своё поведение. Лишь безуспешно попыталась ухватиться за лодку.

     Парень, вцепившись за спасательный круг, молча ждал своей участи. Худой и лёгкий, он без труда перевалился через борт в лодку.

     Когда общими усилиями втянули в лодку женщину, мы тщательно осмотрели, не остался ли кто-нибудь в живых. После перевернули вторую лодку, вычерпали из неё воду и осмотрели запасы воды и еды в багажных отсеках обеих лодок.

     Алина безучастно сидела, держась за борт. Порой она сотрясалась от рыданий, лишь повторяла: “Папочка, папа, где ты сейчас?”

     Я основательно закрепил один конец верёвки на корме, а другой бросил парню и приказал ему привязать лодку. Он по-детски неуклюже завязал бантик. Я хотел было застыдить его, но вовремя сообразил, что бантик мне на руку.

     Так получилось, что к концу работы в одной лодке оказались парень с женщиной, а в другой — я с Алинкой. Я понял: это решающий момент, и нужно непременно закрепить такое положение дел.

     Женщина сразу стала устанавливать свои порядки. Она по-хозяйски распоряжалась лодками: девочку — на её шлюпку. Или нет: женщинам — самую лучшую шлюпку! Переходи-ка, молодой человек сюда, а я переберусь на большую лодку.

     — Не нравится, что у парня прыщи на лице? — с вызовом спросил я.

     Женщина покраснела.

     — Девочка — моя давнишняя знакомая. Её Алиной зовут. Мы из одного города, и даже большие друзья.

     Мне показалось, что я говорил убедительно. Но теперь женщина разными намёками с липкой улыбкой стала проситься в мою лодку — уж не строит ли она в отношении меня иллюзий?

     Пока не затёрся мой образ-ореол спасителя, я дал понять, кто хозяин положения. Женщина до поры успокоилась. Но она была в состоянии фрустрации. Это значило, что непременно предпримет новое наступление.

     К счастью, быстро надвигались сумерки. Я укрыл Алину подсохшим одеялом, и она быстро уснула, опустив голову на мои колени. Спала она беспокойно, то и дело вскрикивая.