Раз картошка, два навоз, про студентов и колхоз

            Мы и двух недель не проучились на втором курсе, как нас отправили на картошку. Такие поездки в СССР были делом обычным. Не справлялись наши колхозы с богатым урожаем, приходилось обращаться к народу, в том числе к учащейся молодёжи.

            Как растёт картошка и как её собирают, лично я представляла плохо. В Таджикистане, где я выросла, нас гоняли, в смысле посылали, только на хлопок. Да и то, в нашем городке все проблемы решал всемогущий комбинат, поэтому школьников щадили – вывозили на хлопок только по выходным и нечасто.

            Вот сельских школьников и студентов в республике на хлопок гоняли жёстко, на 3-4 месяца, до снега, никаких освобождений не признавали, за невыполнение нормы могли отчислить.
 
            Уборка картофеля казалась более лёгкой, чем сбор хлопка, поэтому поездка в колхоз на 3-4 недели была воспринята как продолжение каникул.   

            Усадили нас в автобус и привезли куда-то под Можайск, в такую убитую глухомань – не представляла, что в центре России такие деревни бывают.

            Председатель так обрадовался, увидев нас, что целую речь произнёс, непереводимую.  Мы только поняли, что он даже не представляет, куда нас, драгоценных и нежданных, засунуть, и чем заткнуть, и уже решили, что нас отправят восвояси. Но начальник быстро сдулся и передал нас бригадиру, буркнув что-то о райкоме и партийной дисциплине.

            Устроили нас в клубе, кормить обещали в счёт будущих заработков в долг, в наспех сооружённой на период уборки столовой.
 
            В первый же вечер нам нанесли визит местные КазанОвы. Они лезли в окно в перегарно-прокуренном облаке с радостным бормотанием: «Гы-ы-ы, москвички, пошли на танцы», а мы визжали и пытались их выпихнуть обратно. Наверное, они посчитали, что это мы их так приветствуем и обнимаем,  и поэтому никак не выпихивались.
 
            Помощь подоспела из соседних комнат в виде прекрасных рыцарей, которые оказались научными сотрудниками из Физического института Академии наук.  Они явно занимались не только наукой, но и спортом, и разобрались с пришельцами быстро и так внушительно, что те исчезли навсегда и бесследно. А мы с тех пор смотрели на соседей и соратников по картофелеуборке с восторгом и обожанием, хотя казались они нам слегка староватыми – лет тридцати уже.

            Мы часто сидели вместе с ними у костра перед нашим жилищем, пекли картошку, пели песни под гитару, рассказывали всякие истории, читали стихи. В результате на утренний стук в окно и крик бригадира: «Подъём, а то пойдёте пешком», мы просыпались с трудом.

            Нас привозили в поле, и мы забирались на комбайн, движущийся по картофельным грядам. Картофель поднимался по жёлобу наверх и сыпался на транспортёрную ленту перед нами, а мы его перебирали и калибровали – крупный туда, мелкий сюда, гнилой отсюда. Втянуться в процесс мы не успевали, так как комбайн ломался в среднем каждые 20-30 минут. Из кабины выскакивал маленький, всегда поддатенький комбайнёр и с «итти его» и «туды его» начинал бегать вокруг своего железного коня.
 
            Мы же, не теряя драгоценных минут, падали в междурядье и засыпали мгновенно, пока вновь не затарахтит двигатель. Тех, кто вовремя не просыпался, комбайнёр цеплял за ногу огромным крюком, которым чистил жёлоб от засоров, и потихоньку тащил за комбайном. Засоня вскакивала от общего хохота и бросалась вдогонку. Через полчаса аппарат снова ломался, и всё повторялось. Выработка у нас была – сами понимаете. Но было весело. Особенно комбайнёру – зарплата у него была, наверное, обхохочешься.
 
            Кстати, урожай-то был чахлый. Так что убрали его, даже такой техникой, быстро, и перевели нас на другую точку – типа весовой площадки.

            Сюда свозили весь убранный картофель. Мы перебирали этот картофель и засыпали в мешки. Мешки взвешивали на весах, чтобы было ровно 50 килограммов, завязывали, грузили на прицепы и увозили.
 
            До весов и затем до прицепов мы мешки тащили волоком, вдвоём или втроём. А вот на прицепы их грузить отказались наотрез, чем очень рассердили работавших здесь женщин-колхозниц.

            «Цацы какие! Погрузить не могут! А рожать как собираетесь?» - яростно кричали они, добавляя красочные обороты. Вы замечали, что женщины на тяжёлых работах матерятся более люто, чем мужчины? Мы это ощутили на себе.

            Но всё равно упорствовали: «Если мы будем мешки эти грузить, мы рожать уже не сможем никогда – надорвёмся».

            Казалось, что эти женщины нас ненавидят. Наверное, мы ошибались - если они что и ненавидели, так это свою беспросветную жизнь, тяжёлый и грязный труд, от которого никуда не деться. Мы-то могли отказаться и не грузить, а они не могли - это ведь была их работа, их заработок. Странно, но в деревне мы почти не видели мужчин, словно те вымерли. Может быть, они работали где-то подальше? За всё наше пребывание здесь мы видели только председателя, бригадира и весёлого комбайнёра. Незваных пришельцев, рвавшихся к нам в первый вечер, мы больше ни разу не встречали. О дяденьках учёных не говорим – они приезжие. Ещё видели однажды совсем пьяного жителя, спавшего под забором у местного «универмага» - небольшого кривоватого киоска с прилавком, где продавали хлеб, сахар, всякую всячину. Это была единственная торговая точка в деревне, которую нам удалось обнаружить.

            Унылая была совсем деревня – ни богатых садов, ни ухоженных дворов – тёмные дома, косые заборы. Клуб маленький, и тот занят понаехавшими на картошку. Посреди деревни стояла общественная баня, работала она раз в неделю.
 
            Но, оказывается, наша деревня была ещё ничего. Часть наших девочек попала в другую деревеньку, так вот там электричества не было, вообще(!), даже линия не подведена. Затерялась точка на гигантском плане ГОЭЛРО, и не дотянули сюда в своё время лампочку Ильича. Так до наших дней и дожили с лучинами, свечами и керосинками. Так что, если близко от Москвы – это ещё не означает, что центр и цивилизация.

            Зато мы воочию убедились, что советский народ действительно живёт и процветает в эпоху развитОго социализма и до коммунизма осталось совсем чуть-чуть.


            Страшная история, которая случилась со мной и моей подружкой Фирой, произошла как раз, когда мы работали на весовой.

            Не помню, зачем нас двоих в тот день оставили в деревне. Что-то нам поручили сделать, а потом велели пешочком дойти по дороге самостоятельно.

            День был ясный и солнечный, видимость – прекрасная. Вот мне Фира и говорит: «Смотри, дорога очень сильно изгибается влево, просто огромный крюк делает. Зачем нам по ней идти? Пошли напрямик, через поле, тут и тропа уже протоптана. Не заблудимся – вон, наших вдалеке видно».

            Действительно, так выглядело короче. Мы же не зря в институте учились – про кратчайшее расстояние между двумя точками знали. Непонятно, почему так криво дорогу проложили. Вот же он, прямой и ясный путь. И мы пошли.

            Идём потихонечку, беседуем. Единственное неудобство – идти предстояло мимо коровника, причём огибая его с тыла, где была большая пустая площадка, огороженная общим с коровником забором. Там, видно, коровы разминались, когда их не пасли.

            Фирка – москвичка урождённая, коров видела только на картинке. Я всегда коров до смерти боялась и боюсь – детская психологическая травма. Поёживаемся, но идём.

            Коровы вдруг замычали и стали группироваться. Чего они надумали – неизвестно. Может, они были сильно голодные и решили нас съесть. Может, им захотелось подоиться досрочно, и они решили нас об этом попросить. А, может, они были сумасшедшие, кто знает. Мы ускорили шаг, а коровы вдруг рванули через эту площадку к нам, словно будённовская конница в атаку на белогвардейцев, с рогами наперевес. Усомнившись в надёжности забора, мы малодушно побежали.

            Если бы не этот досадный момент, мы бы, скорей всего, обратили внимание, что натоптанная тропа резко обрывалась, и дальше начиналось что-то подозрительное.

            Но мы мчались, не разбирая дороги, пока не поняли, что удивлённые коровы давно остановились и с любопытством смотрят нам вслед. Осознав, что опасность миновала, мы притормозили.

            И сразу ощутили, как земля уходит из-под наших ног, а мы проваливаемся. Фира худенькая, шустрая, выдернула ноги и поскакала по кочкам. А я крупная, тяжёлая, провалилась глубоко. Попыталась высвободить одну ногу и чуть обе не сломала, потому что упала.
 
            Подружка до твёрдой кочки допрыгала, кричит мне: «Давай руку», а я тону. Чем больше трепыхаюсь, тем больше погружаюсь, и дна не чувствую.
 
            Испугалась я ужасно, кое-как ухитрилась встать на четвереньки, и почувствовала дикую вонь.

            Фирка кричит: «На живот ложись и выползай, утонешь», а я в ответ: «Не могу я мордой в это г…но сунуться».

            Тут и Фирка унюхала вонизм, ужаснулась: «Куда же мы попали?»

            А меня и страх одолевает, и злость вдруг разобрала – ни фига себе, погибнуть в болоте, тем более, неясно, в каком. Фира уже собиралась за помощью бежать. Но тут я от злости просто озверела, да как рванусь, и до её руки дотянулась. Ну, и вылезла на сухое, рядом примостились, оглядываемся, чтобы опять не забуксовать.

            Как-то выгребли мы из этого вонючего болота и дошли к нашим. На площадке бочка с водой была, обмылись кое-как. Только нас всё равно сразу в деревню отправили, потому что воняло от нас до обморока.

            Бригадир нам объяснил, что навоз из коровника сливают на зады, в специальную ямищу. Годами сливали, там уже настоящее болото образовалось из коровьего навоза и мочи, очень глубокое – вполне могли бы утонуть.

            «Чего вас, девоньки, понесло туда? Там тыщу лет никто не ходит», - сокрушался бригадир.
 
            Ну что, рассказывать ему про кратчайшее расстояние между двумя точками?

            Зато мы многое поняли.
                *Что ясная и прямая дорога не обязательно бывает правильной, даже если кажется такой безошибочной, с явно различимой целью.
                *Что, пытаясь сократить путь, равно как и преодолеть его бегом или скачками, можно не только не достигнуть цели, а ещё и вляпаться в дерьмо, причём насмерть.
                *Что это очень страшно, когда теряешь опору под ногами.
                *Что рука друга, даже слабого и маленького, поможет вылезти из любого дерьма.

            Вот как поумнели!

            На десятый день наших трудовых усилий нас вдруг очень рано вернули с весовой и радостно сообщили, что мы возвращаемся в Москву, автобус за нами уже прибыл.
 
            Итого продлилась наша трудовая эпопея 10 дней.

            Из них первый день ушёл на приезд и обустройство, последний – на сборы и отъезд, один день мы не работали из-за проливного дождя, один день нам сделали выходным по случаю работы бани. Значит, мы трудились всего шесть дней. Наверное, в том самом райкоме, сравнив нашу выработку с нашим аппетитом и расходами на содержание, поняли, что наша помощь окончательно разорит и без того нищий колхоз. Поэтому нас отозвали. Удивительно разумное решение.

            Наших соседей-учёных это не коснулось – они остались. Очевидно, от их помощи была польза, всё же мужская сила - они и мешки грузили, и ещё что, если надо. Поэтому там, на самом верху, решили, что наука вполне может подождать, никуда не денется. Едят же учёные картошку, так пусть знают, откуда она берётся. И вообще, поближе к народу надо быть - выучились на народные денежки, пусть возмещают теперь. А то  умных много, а картошку убирать некому.