Переписка военного времени

     С осени 1941 года наша тётя Шура со своей бабушкой Екатериной, тётками Параскевой, Анной с новорожденным сыном Вячеславом и двоюродной сестрой Ниной, эвакуировались сначала в город Молотов (с 1940 по 1957, до и после – город Пермь), а потом в город Караганду. Параскева работала инженером, Анна – бухгалтером, Нина была школьницей, бабушка Екатерина – пенсионеркой. Тётя Шура в 1941 году закончила школу. Не сразу, но ей всё-таки удалось тогда устроится на работу, она об этом писала. Параскеву в письмах называют Паной, а иногда –  Кокой, она была крёстной тёти Шуры и Нины, и они маленькими так её звали. Тётю Шуру иногда называют Алей.
     После смерти тёти Шуры, разбирая старые вещи, я нашла пачку писем и обнаружила, что это её переписка той поры с папой, мамой, с её сестрой, (моей мамой Галиной), другими нашими родственниками и знакомыми. Последнее письмо из этой пачки датировано весной 1943 года, но в Москву они вернулись позже, Нина говорила мне, что только в 1944 году.
     Трудно было разбирать выцветшие буквы писем и не всегда понятный почерк. Но всё-таки я осилила набор этих писем на компьютере потому, что мне представляются они очень интересными. Надеюсь, интересны они будут  не одной мне.

* * *

1
     Добрый день! Дорогая Пана, шлю привет, желаю быть здоровой. Шлют тебе привет также Шура и Галя. И всем остальным тоже: маме, Нине, Нюре и большому человеку Славику. Пока мы: я, Шура, Галя, Лёша, Клава, живы и здоровы. А больше никого в Москве нет. Клава 8 ноября получила от Миши весточку, что пока он тоже жив и здоров. 15 ноября у нас был дядя Саша, он служит в интендантстве недалеко от Москвы. Письмо ваше из Молотова мы получили и узнали, что вы не получили посылку. Как бы она вам пригодилась! Мы очень огорчились и этим, и тем, что вы устали за долгое время пути. Но хорошо, что теперь уже выехали в Караганду. 16 октября я послал вам 150 рублей, которых, как я понял, вы тоже не получили. Обратно я их тоже пока не получил. Шура и Лёша были у тебя в комнате и взяли то, что ты просила. Сеня выехал из Москвы со штабом, а куда – неизвестно. Писем от него пока нет. Маруся тоже не пишет. Мы, конечно, всё время думаем о вас: как доехали, всё ли благополучно. Ничего пока от вас не получили и очень беспокоимся. Здоровье моё пока что осталось таким же. В санатории не поправился, но это и не удивительно. Немецкие фашистские стервятники опять начали нас посещать. Но наши доблестные лётчики на ястребках и наши доблестные защитники зенитчики хорошо их здесь встречают, не дают нанести вред нашей Москве, каждый день сбивая врага десятками. Продукты все по карточкам. Коммерческой продажи пока нет. В общем, пока всё ничего. Очень ждём от вас вестей. До свидания. Крепко всех целую. Матвей. 18 ноября 1941 года.

2а
     Здравствуй дорогая дочка Шура! Шлю привет, крепко тебя целую, желаю всего хорошего и самое главное здоровья. Передавай привет бабушке, Пане, Нине, Нюре и Славику, всех их целую. Папа и Галя тоже шлют вам привет и крепко целуют. Шура, как ты себя чувствуешь? Мне кажется, что ты очень тоскуешь по Москве. Но что же делать? Крепись, раз уж так получилось. Авось, как-нибудь переживём и это. Как говорят: перемелется, мука будет. Сейчас почти все переживают из-за разлуки с родными, близкими, из-за потерь, трудные времена… За нас не волнуйся, у нас стало поспокойнее, наденемся на лучшее. Вы там все вместе подбадривайте друг друга и не унывайте, всё будет хорошо. Меня беспокоит, что у тебя, наверное, платье порвалось уже. Как жаль, что не получили посылку! Я там положила тебе чёрную сатиновую юбку и кофточку в полоску. А теперь уж носи шерстяное коричневое, оно покрепче и потеплее. Трико, наверное, у тебя мало. Деньги, что мы посылали в Молотов, вернулись обратно. Мы послали в Караганду тебе 250 рублей и ещё на Пану 500 рублей. Из них 150 рублей от Алексея, 150 рублей на тебя, а 200 рублей от нас Пане. Напиши, когда получите. Женя до сих пор не работает. Помогает бесплатно в домуправлении, может, будет ей там место. Не знаю, как они живут… Варя тёти Настина была два раза на трудовом фронте. Зину не вижу. Женю тоже посылали на трудовой фронт, но она упросила управдома не отправлять её, так как нельзя оставлять мать одну, хотя сейчас она уже лучше себя чувствует. От Маруси писем пока нет. Пишет ли она вам? Ну, пока до свидания. Жду письма. Крепко тебя целую. Твоя мама. 15 декабря 1941 года.

2б
     Шура, вчера написала письмо, а сегодня, не успела отправить, как раз пришла Зина Дудкина. Она оказывается дома, никуда не уехала, но и не работает. Здесь было везде большое сокращение, очень трудно куда-то устроиться. Она сказала, что получила от тебя письмо. Вот, подруге ты написала, а нам так ничего от тебя и не пришло. Мы так волнуемся, ждём известий, напиши поскорей, опиши всё подробно! Скоро ведь Новый год, как раз, наверное, придёт это письмо. Поэтому поздравляю всех с Новым годом, новым счастьем, желаю в Новом году вашего возвращения домой, чего и я жду с нетерпением, как, наверное, и вы. Шура, ещё сообщаю тебе о некоторых девочках: Рая Моисеева и Лида уехали, но не знаю – куда. Валя Головкина, Зина Князева и Таня Филатова здесь, дома. С питанием у нас, конечно, неважно, что особенно плохо для папы. Но теперь, когда врага от Москвы отогнали и продолжают гнать, мы надеемся на лучшее положение. Шура, если есть там фотография, снимись и пришли нам карточку. Очень ждём письма. Всего хорошего, целую тебя и всех. Твоя мама. 15 декабря 1941 года.

3
     Здравствуй, дорогая подруга Женя и все остальные: тётя Маня, Таня, Юрик. Шлю вам свой сердечный привет. Вы, конечно, удивитесь, получив моё письмо, так как я давно вам ничего не писала, и вы, может быть, уже забыли обо мне. Наверное, вас удивит и мой адрес. Дорогая Женя, не обижайся, я всё время помнила о тебе и хотела написать, но столько происходило событий, что я никак не могла найти возможность это сделать. Живу я сейчас без родителей, папа, мама и Галя остались в Москве. А меня судьба забросила в Казахстан. В начале войны я с тётей выехала в город Молотов с её учреждением, надеясь получить хорошую работу. Потом к нам приехала другая моя тётя с ребёнком, моя бабушка и моя двоюродная сестра Нина. Но вскоре тётю перевели на работу в Караганду. А для меня работы так и не нашлось. Вернуться в Москву разрешения мне не дали. Так что мы все вместе поехали в Караганду. Обе тёти работают, а мне пока не удалось устроится на работу. От своих получаю письма из Москвы, пишут, что пока живы и здоровы, только в домах холодно, продуктов по карточкам мало, а на рынках очень высокие цены. Женя, мне очень интересно знать хоть что-нибудь о вас. Ведь совсем рядом с вами проходила линия фронта. Напиши мне обязательно. Я вас всегда помню, люблю и крепко целую. Шура. 8 января 1942 года. Письмо вернулось обратно «за выбытием адресата». Сверху была приписка: «Адресат умер. Почтальон Туманова». Письмо было адресовано Рябчиковой Жене на станцию Поворово Октябрьской ж.д.

4а
     Добрый день, милая дочка Шура! Мама, Галя и я шлём тебе привет и крепко целуем. Мы пока все живы и здоровы. Живём пока сравнительно покойно, врага наши доблестные лётчики к Москве не допускают, только с питанием стало совсем плохо. На рынке всё очень дорого, а по карточкам мало чего есть. Милая дочка, ты пишешь, что вы там все очень скучаете и хотели бы поскорей вернуться в Москву. Я бы посоветовал вам не торопиться. У вас там не дорогие продукты, по сравнению с Москвой в шесть раз, а то и больше, дешевле. Пока что я работаю, здоровье моё остаётся всё таким же, не лучше, не хуже. Сегодня мама ходила на почту и послала тебе 200 рублей. Постараемся высылать тебе такую же сумму ежемесячно, если, конечно, ничего не случится. Ты пишешь, что никак не можешь устроиться на работу, и это тебя очень огорчает. Не расстраивайся! Успеешь ещё наработаться. А сейчас как-нибудь проживём. Пока до свидания. Обнимаю и крепко тебя целую. Твой папа. 14 января 1942 года.
    
4б
     Добрый день, дорогая Пана! Шлю свой горячий привет тебе, а также маме, Нине, Нюре и большому человеку. Мы пока все живы и здоровы, и в настоящее время спим спокойно потому, что наши доблестные соколы не дают прорваться к Москве кровавым гитлеровским коршунам. 7 января к нам приезжал Лёша. Он будет работать на том же своём заводе. 11 января получили письмо от Маруси. Пишет, что у Юры воспаление лёгких, а у Эдика болят уши. Она поехала с ними за восемнадцать километров к доктору, по дороге встретила волков и, конечно, очень перепугалась. На днях из Куйбышева в Москву вернулся Сеня. Я его ещё не видел, но говорил по телефону. Недавно были у тебя на квартире. Пока там всё в порядке. У Анны Семёновны мужа взяли в армию. Жизнь у нас в Москве стала очень дорогой. Я Шуре написал о сравнении цен у вас и у нас. Дорогая Пана, я узнал из письма Нины к матери, что тебя сократили. Напиши поподробнее – что случилось. Но вообще, не надо об этом сильно волноваться, как-нибудь всё устроится и наладится. До свидания. Обнимаю и крепко всех целую. Матвей. 14 января 1942 года.
   
5а
     Здравствуй, дорогая дочка Шура! Шлю тебе свой привет, крепко тебя целую и поздравляю с днём твоего рождения. Очень жалею, что этот день ты проводишь далеко от нас. Папа и Галина тоже тебя поздравляют и целуют. Передавай привет маме, Пане, Нине, Нюре и Славика поцелуй. Шура, что-то вы давно не пишете. Последнюю открытку от 3-его числа получили, и всё. Я очень беспокоюсь – не случилось ли чего, не болен ли кто? Пиши чаще. Получила ли ты деньги? Я послала тебе 200 рублей 14 января. Как чувствует себя бабушка? Как у Паны дела с работой? Так много вопросов, на которые очень хотелось бы получить ответы. Напиши поподробнее обо всём. Как на счёт продовольствия? Не стало ли хуже? У нас плохо. Шура, ты там слушайся тётю Пану, не волнуй её, ей и так, бедной, со всеми вами трудно, столько заботы досталось. Ну, ещё раз поздравляю и целую. До свидания. Любящая тебя мама. 4 февраля 1942 года.

5б
     Добрый день, милая дочка Шура! Шлю привет, крепко целую и поздравляю с днём твоего рождения. Желаю в дальнейшей твоей жизни здоровья и счастья. Передавай от меня привет бабушке, тёте Пане, Нине, Нюре и Славику. Я пока жив, а о здоровье моём ты сама знаешь. Потихоньку пока работаю. Не позднее 10-ого вышлем тебе 200 рублей. Пока до свидания. Целую. Твой папа. 4 февраля 1942 года.
    
5в
     Дорогая сестра Нюра! Поздравляю тебя с днём твоего Ангела и крепко тебя целую! Поздравляют тебя также Матвей и Галя. Желаем тебе всего хорошего и поскорее вернуться домой, в родную Москву. Привет всем! Сейчас у нас здесь неприветливо, холодно, и на счёт питания плоховато. В некоторых домах тепло, но у нас плохо топят, я в данную минуту пишу, одевшись и в перчатках. Стоят морозы от 30 до 40 градусов. Как у вас прошёл январь? Теперь уж немного до тепла осталось: сретенские ещё поморозят, а там и масленица. Не скучайте! Как-нибудь переживём это тяжёлое время и будем снова вместе. Я очень по всем соскучилась. Пишите чаще. Ну, ещё раз поздравляю тебя и крепко всех целую. До свидания. Сестра Шура. 4 февраля 1942 года.

5г
     Шура! Вчера вечером написала тебе письмо, а сегодня, не успела опустить, как получила от тебя письмо с карточкой от 10-ого января. Ты пишешь, что бабушка жалуется – холодно при такой температуре, какая у вас в комнате. Да у вас – как в бане! У нас руки мёрзнут от холода. Вот я поотморозила их, не так уж сильно, а всё-таки порядочно. А уж бабушка здесь совсем пропала бы, у нас в комнате 5-8 градусов, а на кухне ещё холодней, вода замерзает, когда наддаст холод. Да! Ещё получили от тебя письмо, не помню, от какого числа, ещё перед открыткой от 3-его января. Письмо обрывается на словах: «Сегодня получила письмо от Зины, оказывается она». И всё. Очевидно, был ещё листок, но мы получили только один. Не то забыли положить при проверке, не то решили почему-то не класть. Интересно, что ты хотела сообщить про Зину? Я её не вижу, и она не заходит. У Жени мама больна, лежит в больнице. Вот адрес Нади Закурдаевой: Новосибирская область, город Томск, улица Равенства, дом 3, кв. 1. Вовка прислал Гале открытку, больше они ничего нам не писали. Ну, пока, целую, твоя мама. 4 февраля 1942 года.

6
     Шура! Поздравляю с днём твоего рождения! Не знаю, вовремя ли придёт эта открытка, но поздравляю с твоим девятнадцатилетием. Тебе хочется, чтобы была оттепель? Мне хочется потому, что это ближе к весне, а весна близко к тому времени, когда погонят немцев, и мы все будем вместе. Галя. Февраль 1942 года.

7
     Здравствуй, дорогая Шура! Шлём тебе сердечный привет и крепко целуем. Передай от нас привет всем нашим. Письмо твоё от 10 февраля получила 20 февраля. Большое спасибо, милая, что пишешь нам. Неужели вы от меня ничего не получали? Я писала и на Пану, и на Нюру два письма и две открытки. Очень жалею, что уехала из Москвы. Очень здесь трудно, не знаешь, куда деваться. Иногда необходимо куда-то пойти, приходиться оставлять ребят одних. Как оставишь – обязательно чего-нибудь натворят. Вот сегодня, ходила за два километра в другую деревню получить деньги и купить продукты. Прихожу, они разбили окно, Эдик весь порезался. Кроме того, открыли печку и всю золу разбросали по полу. Я стою и не знаю, за что приниматься: Эдика надо зелёнкой мазать, окно надо чем-то закрывать, дует сильно, золу надо собирать, полы мыть… Так расстроилась, что целый день плакала. Написала письмо Сене, чтобы он нас домой взял. У нас многие уезжают в Москву. Эдик начал говорить, как услышит – кто чего говорит, так повторяет. Юра с Алей очень хулиганистые, никого не слушаются, совсем меня замучили. Сейчас ещё и кашляют сильно, а лечить нечем. Сеня мне не писал месяц, а 15-ого получила письмо, где он пишет, что многие учреждения и жители возвращаются в Москву, а для тебя ещё рановато, надо дождаться тепла, а там видно будет, лишь бы живы все были. Сеня живёт на службе, а в комнате у нас холодно. Рая и мать живут у сестры, иногда и он у них ночует. Осенью Тоню на Смоленской площади во время тревоги сшибла машина. Она пролежала в больнице три дня и умерла. Сени в Москве не было в это время. Костя нам пишет. Вчера прислал 250 рублей. Вот какой заботливый стал. Пишет: ещё вышлю, только живи, не скучай и ребят береги. На счёт волков было так. Ездила я с Эдиком в Долматово, в больницу, у него болело ушко. А когда ехали обратно, было уже темно. На середине дороги моя проводница, девочка лет пятнадцати, вдруг вскричала: «Маруся! Волки!» Я так испугалась, кричу: «Нюра! Что делать?!» Она вдруг повернула сани вправо, и понесло нас по полю. Я только плачу и держу Эдика, а сани так и скачут… Приехали все в снегу, перемёрзли, думала, мы с Эдиком заболеем, но – ничего. До сих пор не могу забыть этого страха, и как только я не потеряла Эдика. Вот уже второй день холодно, а то было тепло, как весной. Здоровье моё – так себе, очень мучают зубы, а лечить негде. Шура, прошу тебя и всех остальных писать мне, не забывать, хоть письма будут радовать, а то здесь и поговорить не с кем. Вот пишу, а глаза застилают слёзы. Сейчас опять, как лягу спать, так плакать… Я, наверное, так и зрение потеряю, глаза проплачу. Особенно вечером так скучно, так всё противно, так бы и убежала пешком в Москву. Скорей бы домой! Ну, ладно, до свидания. Шура, обязательно пиши. Маруся. 23 февраля 1942 года.

8а
     Здравствуйте, дорогие папа, мама и Галя! Шлю сердечный привет и крепко целую. Привет ото всех остальных. Мама, вчера получила твою открытку от 16 марта. Когда же, наконец, у вас будет теплее?! Ведь уже кончился март, уже весна! Скоро ли, наконец, я вернусь к вам?! Письмо Гали от 6 марта мы получили. Она пишет, что все дни похожи один на другой, как две капли воды. Но и у нас дни не очень-то один от другого отличаются. Да и с каждым днём становится всё хуже. Продукты все кончились, а лошадей не дают, заняты все. Берём в столовой первое, а если достанется, то и второе. На базаре – капусту, делаем солянку. Позавчера, правда, на работе смилостивились: выдали 10 килограмм картошки, да полтора литра подсолнечного масла. Коку (тётю Пану) перевели сейчас на другую шахту. Квартиры там сейчас нет, и ей приходится далеко ездить. Сначала надо на поезд вовремя поспеть, да там ещё пешком минут десять. Что до меня, так я сейчас ничего не хочу, как только быть в Москве. Хорошо ли там, плохо – всё равно. Неужели никак нельзя оформить выезд? Может быть, можно как-то похлопотать? Ведь есть же те, которые возвращаются. Говорят, нужно обращаться в экопункт того города, откуда выехал. Если получить оттуда разрешение, можно вернуться. Что мне здесь делать? Люди хоть знают, для чего уезжали, а я полетела, сама не знаю зачем. Не нужно мне ничего, только бы вернуться, пусть будет плохо, пусть будет хуже мне, всё равно… Я хочу быть с вами, уже скоро год, как я уехала. Я вам послала 10 марта заказное письмо, в нём фотокарточка. Получили ли вы её? Мама, вы тоже сфотографируйтесь все и пришлите мне фотокарточку. У Славика был грипп, но сейчас он поправился, опять смеётся, весёленький стал, минуты по три стоит один. Мы все поём: «Ай, дыбок, дыбок, дыбок, скоро Славику годок!» А ведь правда, уже три месяца до года осталось. Как время летит! Лето пронеслось, зима пролетела, скоро опять лето… Мама, хотела уже закончить письмо, а наши говорят, что хлопотать надо не только за меня, а и за всех. Ведь Наркомат в Москве. Нюра написала Мише, чтоб прислал вызов, а он пишет: «Сиди там!» А она не хочет сидеть здесь, а хочет сидеть там, где вы сидите, сейчас везде одинаково тяжело. Поговори с Глазуновой.  Ну, пока до свидания. Крепко целую много-много раз. Остаюсь ваша Шура. 4 апреля 1942 года.

8б
     Галюша! Твоё письмо от 6-ого марта мы получили. Да, в ночь под шестое вы, наверное, здорово перепугались! Или вы уже привыкли? Мы, конечно, этого здесь не видим, но с питанием становится всё хуже. И скучаю я по всем вам и по родному городу! Я сейчас только кончила стирать, белья было много, устала. Уже 11 часов ночи, но я решила всё-таки написать. Думаю завтра сходить в Старый город, оттуда, с главного почтамта, немного быстрее отправляются письма. Видела фильмы «Свинарка и пастух», «Трактористы», «Армейский концерт» (?). Сейчас почаще можно ходить в кино, а скоро можно будет и в театр ходить, стало теплее и темнеет не рано. Мы встаём часов в семь. Кроме Коки, с тех пор, как её перевели, ей приходится вставать раньше. Нюра в полвосьмого уходит на работу. Нина тоже скоро уходит. Я убираюсь в комнате, затапливаю печь, набираю воды, ставлю чайник кипятить. Потом приходит Нина, пьёт чай. Потом я варю Славику кашу. Себе варить не из чего. Убираем посуду и идём с Ниной в столовую, где иногда приходится сидеть часа полтора, ждать, пока сварится. Дают обычно только первое, лапшу, или щи-водичку, заправленные капусткой и огурцами, иногда только второе тоже достаётся. Приходим, обедаем, у Нюры перерыв с часу до двух. Потом я мою посуду. А дальше – когда в город сходишь, когда в гости к знакомым девочкам, когда читаешь. Пока есть что почитать, тётя Клава прислала Нине книги, а вчера ещё дядя Миша прислал. Желаю тебе, Галюша, успехов в сдаче экзаменов, а если ты уже сдашь их, когда получишь письмо, то поздравляю с их окончанием, надеюсь, успешным. Не будь вялой. Хоть ты и пишешь, что стала вялой, а мне кажется, ты всегда плохо раскачивалась, не очень-то бодрой была. Так ведь? Ну, до свидания. Хорошо бы – до скорого. Целую крепко-крепко без конца. Ещё раз желаю успеха. Любящая тебя Шура. 4 апреля 1942 года.

9
     Здравствуй, моя милая Мурочка! Шлю горячий привет и крепко-крепко целую тебя, Юрочку, Аличку и Эдика. Привет вам от всех остальных. Большое спасибо, что ты пишешь мне. Ведь у тебя так мало свободного времени, а ты всё-таки выкраиваешь минутки, чтобы написать. Ты всё скучаешь? Конечно, я понимаю – как тебе тяжело. Но что же сделаешь? Мы тоже очень хотим уехать, но – как? У тебя есть надежда: скоро станет тепло и Сеня, наверное, сумеет тебя выписать. Скорее бы уж это тепло наступало! Теперь уж недолго, месяц-полтора осталось потерпеть. Что это с Костей стало? Одумался, видно. У нас новости в худшую сторону. Коку перевели на другую шахту. Квартиры сейчас там нет. Ей приходится каждый день ездить на поезде, да ещё минут 40 ходьбы. С питанием стало плохо. Первое берём в столовой. Обычно дают щи, если их можно назвать щами. На второе, если достанем на базаре капусту, делаем солянку. Славику молока пока достаём, носит уборщица общежития по пол-литра за 3рубля 50 копеек. Литр – 7 рублей. А больше ничего нет. Хлеба мало. Погода у нас переменная, то холодно, то тепло, но всё-таки уже чувствуется весна, лужи кругом. Я сейчас закончила стирать, устала. 11 часов уже, но решила написать сегодня потому, что завтра думаю сходить в Старый город, посмотреть – может, на базаре чего найду. Там и письма опущу, с почтамта письма быстрее доходят. В Москве у нас всё по-прежнему. Галя написала письмо от 6 марта. Пишет, что возле Колизея упала фугаска. Наш дом здорово качнуло. А папа в это время проезжал мимо на трамвае, видал, как во всех домах вокруг стёкла повылетали. Но больше повреждений не было. Фугаска попала в мостовую. И даже рельсы не повредила. Получила от мамы бандероль. И Нинушка получила бандеролью книги от тёти Клавы и от дяди Миши. Он был в Москве. Славик уже стоять начал, ему уже 9 месяцев. Недавно дня четыре болел, но сейчас опять весёленький. Пиши, Марусенька о себе, о ребятах. Здоровы ли вы, как с питанием? Всё-всё пиши. Ах, если бы можно было не писать, а разговаривать! Ну, ладно, зима прошла, скоро лето! Посылаю тебе свою фотокарточку, напиши, как получишь. Пока до свидания. Целую и обнимаю всех миллион раз. Шура. 4 апреля 1942 года.

10
     Здравствуй, дорогая Шура! Шлём тебе и всем остальным свой горячий привет с наилучшими пожеланиями в вашей жизни и крепко целуем. Шура, вчера получила твоё письмо с карточкой, за что тебе, милая, большое спасибо. Получила письмо как раз, когда у нас было собрание. Всем очень понравилась твоя карточка. Мы пока живём ничего, хотя бывают моменты, что и плохо. Но главное, меня совсем закружили ребята. Бывает, что так с ними расстроишься, что себе не рада. Вот сейчас пишу, а Эдик ревёт: лезет везде, где не надо, вот ему и попало. А старшие стали такие неслушники! Вчера ходила за продуктами. Яиц десяток – 40 рублей, сметана – 20 рублей стакан, картошка – 60 рублей пуд, молоко – 5 рублей, да все хотят на что-нибудь поменять, а у меня ничего нет на мену, а на деньги трудно достать. Пришла домой – о, ужас! Ребята достали все карточки, где были и новые карточки отца. Два вида, вышло замечательно, недавно снялся и прислал нам. Так вот они все карточки зачиркали карандашами! Хорошо хоть, карандаши простые, карточки не испортились, я всё стёрла, а их отлупила. Когда надо уйти, их приходиться оставлять одних, так они обязательно чего-нибудь набедокурят. А не ходить – так сиди голодный. И с собой не возьмешь, они устанут, много надо ходить: то нету, то откажут продать на деньги, то пошлют к кому-нибудь, кто продаст, а далеко. Костя стал часто нам писать и просит, чтобы и я ему почаще писала. Пишет, что любит нас, как и брата, что не оставит, если с Сеней что случится. Будем надеется, что ничего с Сеней не случится. К маю обещали прислать нам посылки. Сеня написал, что кое-что уже приготовил, будем ждать. Шура, передай Нине: совсем она меня и ребят забыла, ничего не пишет, скажи, что я обижаюсь. Эдик много говорит, уже даже фразами, и очень понятно. «Мама, открой двей (дверь)! Мама, Эдя съел! Мама, бобо!» А как всё понимает! Если я чуть расплачусь, он подходит ко мне, протягивает ручонки, выпячивает губки, за шею обнимет, и давай целовать. Курице кричит: «кура!», петуху – «петя!», и знает, как петух поёт. А за ребят я переживаю, они до сип пор не говорят, как следует. И к врачам некуда сходить. За 20 километров есть больница, да нужного врача там, говорят, тоже нет. Сеня прислал нам бандеролью книжки, и Рая присылает то книжки, то цветные карточки ребятам, но они как-то без особого интереса к ним. Рая мне не пишет ничего. Вот гордая! А я тоже ей ничего не пишу. Вот Эдик подошёл с игрушкой, говорит: «Мама, коза-а-а, бе-бе!» Погода у нас плохая, до сих пор идёт снег, да не тает. У нас прохладно, печка плохо топится, дымит, а печника нигде нет, здесь мужчин всех забрали. Прямо беда! Скорей бы тепло! Нам сказали, что дадут землю, чтоб мы посадили себе овощи, а как я буду этим заниматься, сама не знаю. С кем оставить ребят, чтобы работать в огороде? Прямо голову потеряла. Шура, пишет ли вам тётя Наташа? Я что-то давно от неё ничего не получала. Ну, пока всё. Передавай всем привет и скажи, чтобы писали мне. Буду ждать писем. Всех целую. Маруся. 18 апреля 1942 года.

11
     Дорогие папа, мама и Галя! Поздравляю вас с праздником 1-ого мая, крепко целую и желаю всего наилучшего. Как ни велико было моё, ваше и всех наших родных желание встретить праздник всем вместе, всё же его не удалось осуществить. Что же делать? Приходится надеяться на скорую кончину несчастий и мириться с невзгодами. Живём всё так же. 1 мая ждём с нетерпением потому, что с ним придёт тепло и будет сухо. А сейчас, вот уже больше месяца стоит грязь. День-два постоит хорошая погода, а потом опять ветер, дождь, опять всё развезёт. С питанием так же плохо, но ведь и везде не лучше. Получили письмо от Маруси, ей нечем кормить ребят, хлеба выдают шесть килограмм на человека в месяц, только картошка есть. Ну вот, одну зиму здесь прожили, но и вторую чтоб здесь прожить… я и в мыслях не держу! Скорей бы вернуться! Видела «Разгром немецких войск под Москвой». Хоть в кино Москву посмотрела! Ну, всего хорошего! Целую без конца. Ваша Аля. 20 апреля 1942 года.

12
     Здравствуйте, дорогие Мурочка, Аличка, Юрочка и Эдик! Мы все шлём вам привет и крепко всех целуем. Поздравляем вас с наступающим праздником 1-ого мая. Как ни велико было наше желание встретить праздник всем вместе, всё же его не удалось осуществить. Не весело нам встречать праздник в этой засранной Караганде, извини за грубость. Но ведь действительно, Караганда такая грязная! На каждом шагу навозные кучи. А сейчас особенно, всё тает, грязищи по колено. Дня два постоит хорошая погода, подсохнет, а потом опять дожди, снова всё развезёт. С питанием плохо, на рынке купить нечего. Если чего появляется – с боем ухватишь чего попало. Свёкла – 3 рубля штука, капуста – 5 рублей несколько листочков, хлеба не хватает. Я тебе писала, что Коку перевели на другую шахту, ей приходится далеко ездить, а в связи с переводом ей теперь выдают хлеба 400 грамм, вместо 800 грамм. Славику молока теперь доставать негде, манка кончается. Получаем на него 200 грамм манной каши и 200 грамм компоту. Ты, Марусенька, прислала нам очень хороший рецепт нового блюда, большое спасибо за него. Но, к сожалению, мы можем только мечтать приготовить блюдо по этому рецепту. Если бы у нас было хоть немного картошки, мы с удовольствием поели бы её просто в мундире. Вот уже с января месяца мы картошки не видали. На рынке картошка иногда бывает, но за деньги её не продают. Спрашиваешь – почём? Отвечают: махорка, табак, мыло! У нас, конечно, ничего этого нет. Видишь, милая Марусенька, как мы живём!? Теперь я ещё хочу посоветоваться с тобой вот о чём. У нас в общежитии к одному жильцу приехала жена из колхоза, и говорит, что в колхозах с питанием дело обстоит гораздо лучше. Вот мы решили разузнать, как обстоит дело в вашем колхозе. Что можно купить, какие цены на продукты, как с жильём, нужно ли разрешение на въезд. В общем, если можно у вас прилично устроиться, с наступлением тепла мы, бабушка, Нинушка, Славик и я, могли бы приехать в ваш колхоз. Как ты думаешь? Ведь и тебе легче было бы, и нам не хуже. Если, конечно, это можно было бы устроить. Мы все пытались попасть в Москву, писали нашим, чтоб вызвали, но туда, ты сама знаешь, попасть почти невозможно. Да притом, Миша всё время пишет Нюре, что ей там делать нечего, сам он дома не живёт, всё время на службе. Тут даже телеграмму прислал: «Домой не приезжай». Я писала своим, чтоб меня вызвали, но на это письмо ответа ещё не получила. А раньше получила письмо от мамы, что в Москве очень плохо с питанием, всё очень дорого, холодно, топить нечем и до сих пор стоят морозы. Ничего нельзя делать, руки и ноги зябнут, сидят одетые. Две недели у них в доме совсем не было света. Она ездила в Раменки, привезла 30 килограмм картошки на обмен, шла пешком двенадцать километров. Как потеплеет, хочет поехать в Гришино, но не знаю, удастся ли ей, так как проехать без пропуска трудно. Алексей и Лёля дома не живут потому, что у них совсем не топят. Их пустила к себе Лёлина подруга. Сеня прислал нам письмо, пишет, что живёт хорошо, но не дома, а на работе. Вчера получили письмо из Иркутской области от тёти Лиды, там тоже плохо. Когда она туда приехала, было хорошо, а теперь там тоже ничего нет. Она жалеет, что уехала, и очень хотела бы вернуться во Владимир. Она уехала, надеясь на лучшие условия, а вышло наоборот. Шура работает учительницей в школе, Маня в Черемхове пионервожатой, Валя учится в 10-ом классе. У Миши ещё сын народился. При первой возможности хотят уехать. Когда же будет эта первая возможность для них и для всех?! Ну, пока до свидания. Крепко целую и желаю всего наилучшего. Шура. 20 апреля 1942 года.

13
     Здравствуй, дорогая дочка Шурочка! Папа, Галя и я шлём тебе свой привет и крепко целуем. Передавай привет всем: маме, Пане, Нине, Нюре и Славику. Шура, прости, что долго не писала. У нас всё ещё холодно. Сегодня 7 мая, а ночью был мороз, утром лужи были замёрзшие, вчера был дождь со снегом, а вечером даже снег не таял. Правда, с неделю было тепло, мы, было, обрадовались, а теперь опять надели зимние пальто. Может, разогреется, сейчас солнышко сияет, хорошо. Твоё письмо от 17 апреля, телеграмму и открытку от 20 апреля, Панину открытку, всё получили. Ты пишешь, что с питанием плохо. У нас тоже. На карточки всего очень мало, а на рынке ни к чему не подступишься, стало ещё дороже. Молоко – 50 рублей литр, десяток яиц – 150 рублей, морковь – 70 рублей килограмм, кислая капуста – 80 рублей, картофель – 60-70, редька – 50, мясо – 220. Можно было бы съездить в Гришино, чего-нибудь привезти, но проезда нет, только по специальным пропускам. А у меня всё вышло, что было, и теперь не знаю – из чего варить. Варю пока с грибами. Получила килограмм лапши, да осталось раза на три риса, а потом – не знаю, что будем делать. Ты пишешь, что соскучилась. Мы тоже, конечно, но как тебя вызвать, не знаю. К коменданту едва ли дадут пропуск. Вызывают только с работы. А у тебя даже справки эвакуационной не было. Шура, что ты не напишешь никогда – как чувствует себя бабушка. Передай ей, что у меня недавно была тётя Саша. В прошлом году, 10 июня, они схоронили дядю Федю. Она сейчас живёт у Зины, здесь, в Москве. От Лиды получила письмо. Там тоже плохо стало, она жалеет, что поехала. Вчера послала тебе 200 рублей, сообщи, когда получишь. Ну, пока до свидания. Целую. Мама. 7 мая 1942 года.

14а
     Дорогие папа и мама! Ваша дочка Аля шлёт вам сердечный привет и крепко, крепко целует. Получила, мама, твоё письмо и спешу ответить. Прежде всего – деньги, 300 рублей, я уже получила. Большое спасибо! Целую тысячу раз тебя и папу. Ты спрашиваешь, как я себя чувствую, как настроение, здоровье. Чувствую – ничего, здоровье – тоже ничего, можно даже сказать, хорошее. А настроение… очень хочется домой. Очень беспокоюсь за папу и за всех вас. Я-то всё-таки здоровая, а ведь папа болен, потому, думаю, у вас жизнь тяжелей нашей. Если б можно было, я бы прямо полетела к вам на крыльях. Пусть было бы потяжелей, но зато я была бы в родной Москве, мы были бы все вместе. Здесь всё так надоело. Всем хороша не будешь, всё делаешь, а всё равно то одному, то другому не потрафишь. Получили ли вы мои письма от 23-его и от 25-ого июня? С нетерпением жду ответа на них, и вообще, хотелось бы почаще получать от вас письма. Напишите, как там Алексей с Лёлей. Ну, пока до свидания. Горячо целую. Ваша дочка Аля. 25 июля 1942 года.

14б
     Привет, Галюша! Желаю много-много хорошего и крепко-крепко целую. Что же ты мне ничего не пишешь? Неужели так много дел, что и маленькую записочку некогда написать? Или ты совсем писать разучилась? Ты даже не написала, как у тебя прошли экзамены, а мне, конечно, очень это интересно. А я, ты, наверное, уже читала в моих письмах, подала заявление в Горный Институт на инженерно-экономический факультет. Жду, что скажут папа и мама, как они решат… Настроение у меня такое, как и всё время: очень хочется домой. Но время провожу не так уж плохо. Вчера была в драмтеатре на концерте испанского певца Фернандо Кардане, в концерте принимала участие Эльга Каминская (чтец) и пианистка Ямпольская. Они все из московской филармонии. Концерт понравился. Да, забыла написать, драмтеатр теперь ведь рядом с нами, через два дома, с тех пор, как мы переехали на новую квартиру. И притом, я могу ходить в театр бесплатно, как участница хорового кружка. Правда, кружок на лето закрыли, но мы всё равно считаемся хористами. На новой квартире лучше, чем на старой. Плохо только что Нине в школу далеко ходить. Та школа, про которую я писала, что она рядом, оказалась казахской. В столовую, в консультацию, в магазин – далековато, но уже привыкли. Теперь от нас недалеко парк, а там кинотеатр. Недавно мы с Ниной смотрели новую картину «Машенька», но мне больше понравился «Морской ястреб». Дни проходят в беготне: то на базар, то в столовую, то по дому, не заметишь, как уже вечер. Вот уже и год прошёл – не заметила как… Сейчас уже 2 часа ночи. Хоть и хочется спать, а всё-таки напишу тебе – что у нас с чтением. С чтением дело обстоит неважно. Те книги, которые Нине прислала мама, мы уже прочитали, а теперь стреляем у знакомых – у кого чего есть, но и они в основном страдают из-за «нечегочитать». Недавно прочитала книгу Панфёрова «Бруски». Замечательная книга! Теперь пока есть журнал института литературы, а дальше нет ничего. Зевнула так, что рот стал до ушей. Кажется, порядочно написала, во всяком случае, больше, чем ты мне, так что пойду ложиться спать. Крепко тебя целую. Твоя сестричка Аля. 25 июля 1942 года.

15
     Здравствуй, дорогая Шура! Я жива, здорова, и очень давно не получала от тебя письма. То письмо, что ты писала мне в Кратово, мне переслали. Я давно уже не в Кратове, а очень далеко от Москвы. В том письме я подробно писала обо всём, но вот не знаю – получила ли ты это моё письмо. Особенно о моей жизни писать нечего. Живу и работаю в гарнизоне. У нас есть армейский ДК. Каждый вечер – кино, раз в неделю – танцы. Плохо только, что мне никто не нравится, ни один парень. Ухаживают многие, но всё не то, чего хотелось бы. Я тебе в том письме писала, что есть один капитан, его Олегом зовут, после него, всё кажется не то. Я от него получила только одно письмо из Воронежа, а больше пока ничего нет. Леонид пишет часто, и от мамы получила одну открытку. От Василия Ивановича тоже пока ничего нет. Я ему посылала письмо в Актюбинск. Шура, милая, как хочется, чтобы вернулась мирная жизнь! Если бы мы сейчас были в Москве, вот крутанули бы! Правда? Обязательно напиши мне – как жива, здорова, есть ли парень, если есть, что из себя представляет, вообще пиши подробно обо всём. Мой адрес: Действующая армия, Полевая почтовая станция № 1505, почтовый ящик № 18, А.С.Н. Дудкиной З.П. Ну, пока всё. С приветом! Крепко-крепко тебя целую. Зина. 5 августа 1942 года.

16
     Дорогая мамочка! Получила твоё письмо от 8 августа, которое просто-напросто ошеломило меня. Зачем ты меня стыдишь? Не знаю, за что мне это? Мне так тяжело, я просто сама не своя. Не знаю, как допишу тебе письмо. Милая мама, я вам ничего до сих пор не писала, только просила, чтобы вы постарались меня вызвать. Я не хотела, чтобы вы всё знали. Зачем расстраивать? Ты, наверное помнишь, что и раньше, где бы я ни была, в лагере, в санатории, никогда не писала вам, что живу плохо, или неважно. Всегда писала «хорошо», или «ничего», чтобы вы были спокойны за меня. А теперь, в такое время, разве я могла заикнуться о каких-нибудь моих неприятностях, когда у вас и своих много. Но теперь, раз уж на то пошло, я решилась написать обо всём, как есть. Не легко всё это описывать, но вижу, что без этого не обойтись. Прежде всего опишу, как было дело с маркизетом. Может, это и мелочь, но покажет многое. Как-то пошли мы на базар. Нам встретилась женщина, которая меняла один килограмм масла на материал. Нюре вздумалось взять это масло, у неё был с собой отрез цветастого сатина. Она стала доставать отрез из чемодана. Мы с Ниной спросили – что она хочет делать. Она грубо бросила: «На масло менять! Как вы, что ли!» Нина возразила: «Почему – «как вы, что ли», у меня нечего менять». Нюра опять с досадой бросает: «Я не на себя, а на всех меняю!» Я говорю: «Деньги же у нас есть, на базаре можно за деньги масло купить, нет нужды менять на материал. Если тебе нужно, меняй для себя. А я сейчас не намерена ничего менять». Мы каждый день покупаем молоко, мука ещё осталась, вообще, есть чего покушать, и материал можно пока не трогать. В ответ Нюра раскричалась: «Я для вас стараюсь, отдаю свой материал, а вы ещё так говорите! Тебе, значит, масло не нужно?! Мне оно тоже не нужно!» Я говорю: «Для кого же ты меняешь?» Она стала плакать и кричать, что они со Славиком, видно, всех извели, всем мешают, лучше бы не ездили с нами… Бабушка, как водится, стала заступаться за неё. Она всегда заступается за неё – права она, или двадцать раз не права. Когда мы с Ниной спрашиваем её, почему она так делает, она отвечает: «Потому что она моя родная дочь! Кто же за неё ещё заступится? А за вас ваши мамы заступятся». Она не стесняется об этом заявлять, хотя её заступничество бывает очень несправедливым. А когда ей с сердцем ответишь, как ей не стыдно иметь такое предвзятое мнение, это называется уже грубостью. Когда бабушка стала за Нюру заступаться, Кока тоже принялась мне выговаривать, что мать писала сменять материал, и если надо будет, то и сменяем. Я стала объяснять: «Если надо будет, конечно, я буду менять, а сейчас это совершенно не нужно. Мама писала сменять, но она не знает – как мы здесь живём, не знает, что можно купить продукты за деньги, вот и писала». В общем, поспорили мы ещё немного и закончили. Я сказала, что спрошу в письме, а Кока сказала, что нечего спрашивать, уже всё написано, а нам здесь виднее, и нечего вас расстраивать. Не могу понять – как они мне всё это могли говорить?! На Нюре было надето моё лиловое маркизетовое платье, на Нине – синее. Я им их отдала и никогда не заикалась об этом. А если возьмёшь что-нибудь у Нюры, она уж готова съесть тебя. Она всё время завидует мне и злится. О чём завидовать? И чего она злится? Она ни с кем не считается. Хлеба отрезает – сколько захочет. А если мы с Ниной отщипнём кусочек, то тут же оговаривает: «Чего хлеб щипаете?!» Бабушка, конечно, горой за неё: почему мы Славика не нянчаем. А когда его нянчить? Целый день в делах, только вечером свободное время есть. Так что же: мы будем нянчить, а мать будет так сидеть? Она и так приходит на всё готовое, сама чаю себе не нальёт – подайте ей, да примите – стакан за собой не вымоет. Ни разу ничего не помыла, не постирала. А ещё хватает нахальства говорить, что она всё за всех делает. Мы с Ниной – как прислуги – крутимся целый день, чтоб всем угодить, да всё равно никто нам «спасибо» не скажет. Так что не за что тебе меня корить, напрасно ты меня упрекаешь. Ну, ладно. Даже не знаю, надо ли было всё это тебе писать. Но и ты меня пойми: все меня могут обидеть, а заступиться за меня здесь некому. До свидания. Крепко-крепко целую. Любящая тебя дочь Аля. 17 августа 1942 года.

17
     Дорогие Мурочка, Эдик, Юрик и Аличка! Шлю вам сердечный привет и желаю всего наилучшего. Простите меня, что долго не писала, как-то всё на завтра откладывалось и вот так затянулось. Не сердитесь, обещаю чаще писать в дальнейшем, несмотря на то, что времени сейчас имею меньше, чем раньше. Я работаю в мастерской военно-наглядных пособий. Работа сдельная, так что я стараюсь работать побольше, чтоб побольше подзаработать. В день я зарабатываю рублей по двадцать. Обедаю в столовой. Дают первое и второе, в основном, щи и кашу. Только ездить приходится из Старого города в Новый. Чтоб успеть на поезд, надо вставать в 6 часов. Сейчас это ещё ничего, а вот настанут холода, тогда туго придётся. Правда, мне обещали комнату достать, надеюсь, что не обманут. Вообще-то всё ничего, но очень хочется домой, в особенности, когда узнаёшь, что многие возвращаются. Мама писала, что всё время кто-то приезжает, кто как сумеет. Как же мне хотелось бы вернуться! Живём мы по-прежнему. На базаре можно купить хлеб – 2,25 руб. за килограмм, молоко – 15 рублей литр, овощи совсем недорого. Вчера на шахте Нюра купила огурцов по 1 рублю за килограмм. На огороде картошка поспевает, семечки созрели, грызём. А как ваш огород? Что поспело? Какие из вас получились огородники? Как чувствуют себя «мужчины»? Наш «мужчина» всё время болеет, так сильно похудел, совсем не узнать, а лекарств, которых нужно, нет. Жду от вас вестей. До свидания. Крепко всех целую. Шура. 19 августа 1942 года.

18
      Добрый день, милая дочка Аля! Шлю привет и крепко тебя целую. Шлёт привет и целует тебя мама. А от Гали пока привета нет потому, что её самой нет, работает в колхозе Зарайского района Рязанской области. Это недалеко от тёти Насти. Мы теперь с мамой одни, и очень о вас скучаем. Галя скоро уже вернётся, в конце сентября, не позже 28-ого. А вот ты, моя милая, так скоро не сможешь вернуться. А как бы мне хотелось, чтобы вы поскорей вернулись! Но, что делать! Не одна ты далеко от дома. Миллионы теперь в разлуке с родными. Ты там не скучай. Кто знает, где было бы тебе лучше? Здесь, в Москве, очень много девушек мобилизовано в армию, и очень многих отправили на лесозаготовки. И тебе этого не избежать было. А там всё же ты вместе со своими родными. Ты писала, что там есть возможность продолжать учиться в институте. Я был бы этому очень рад. Если тебя примут, обязательно учись, это будет лучше всего. Я буду высылать тебе рублей по 300 ежемесячно, а на учёбу вышлю особо, сколько будет нужно. Аля, тётя Пана пишет, что ты хочешь уходить жить в общежитие. Я бы был против этого. Ты этим, скорее всего, обидишь и тётю Пану, и всех. Алюша, ты нам редко пишешь и скупо описываешь свою жизнь. Пиши почаще и поподробнее обо всём. Мы пока все живы, здоровы. Я работаю на старом месте, в августе был в отпуске, ездил в деревню к тёте Насте. Пробыл там 20 дней, немного отдохнул и поправился на 4 килограмма, а сейчас снова работаю. Но вот пугает зима. Не знаю, будет ли отапливаться наш дом. Уже сентябрь на исходе, а топлива ещё не завозили. Из деревни я привёз ржаной муки, масла, яиц, пока с этим потянем, а что будет дальше – не знаю. Аля, если тебе надо будет что-нибудь купить, напиши, я постараюсь выслать на особые нужды отдельную сумму. Не обижай бабушку и тётю Пану. Тёте Пане и так трудно обо всех вас заботиться. Ну, пока до свидания. Ещё раз крепко тебя целую. Твой папа. Точной даты нет. Сентябрь 1942 года.

19
      Добрый день, дорогая Пана! Шлём вам всем привет, желаем быть вам всем здоровыми и крепко вас всех целуем. Дорогая Пана! Наконец-то, я собрался вам написать, а за то, что так долго не писал, прошу меня простить. Каждый день работаю, очень устаю, прихожу домой часов в восемь-девять вечера, пообедаю и скорее в постель. В августе был 20 дней в отпуске, ездил в деревню, по болезни, дали мне туда пропуск. Немного отдохнул, поправился на 4 кило, отпивался там молоком. Привёз оттуда муки, масла, яичек, так что теперь немного попируем. Я всё переживаю и не могу себе простить, что плохо вас уговаривал не уезжать из Москвы. Были бы здесь все вместе, и легче было бы переживать эту тяжёлую жизнь. Что делать! Знал бы где упасть, соломки подстелил бы… Пана, был я у вас в Наркомате, видел Модестову, она теперь работает в другом отделе. Она посоветовала мне обратиться к товарищу Горлину, как к наиболее чуткому человеку. Он теперь заместитель начальника  Первухина. Ходил я к нему раза четыре, и всё никак не мог застать. А сегодня пошёл получить пропуск к Первухину, позвонил ему, сказал, что я брат Куликовой. Он сказал, что получил твоё письмо, где ты просишь, чтобы он отозвал тебя и Нюру. Он сказал, что сделать этого не сможет. Я стал объяснять, что их там целая семья, маленький ребёнок, престарелая мать, он мне ответил, что если можно будет отозвать, то только одну тебя, да и то надо будет подумать. Он сказал, что отправил тебе письмо, но оно пришло обратно. Я ещё раз поговорил с Модестовой, она тоже сказала, что отозвать можно будет только тебя одну потому, что от вашего Наркомата уехал только один сотрудник. Был случай, что кто-то приехал в Москву из эвакуации в командировку, да и остался здесь. Но с семьёй всё равно сделать ничего не удастся. Вот такое положение на сегодняшний день. Мне кажется, вам надо будет ещё написать: тебе – в свой отдел, Нюре – в свой, описать ваше положение поподробнее. Отозвать вас может только то учреждение, которое отправляло. Мы за вас очень беспокоимся и переживаем. Хотя и здесь мы впереди ничего хорошего не видим. Будет ли возможность запастись продуктами? Вот как, дорогая Пана, жизнь становится всё тяжелее, но что уж делать? Терпи, казак, атаманом будешь. Как-нибудь переживём мы с вами и эту тяжёлую жизнь. Теперь об Але. Ты спрашиваешь, разрешать ли ей уехать в общежитие? Мне кажется, тебе там виднее, на твоё усмотрение, надеюсь на правильность твоего решения. Она нам писала, что подала заявление в институт. Если её примут, мне хотелось бы, чтобы она училась, это главное. Исходя из этого, лучше решать и вопрос с общежитием. Лёша работает на старом месте. Сынок у него подрастает. Сеня здесь, в Москве. Нюрин Миша тоже здесь. Миша Куликов был на днях в Москве, заходил ко мне на работу. Ну, пока до свидания, желаю всем вам быть здоровыми, крепко всех вас целую. Матвей. Точной даты нет. Сентябрь 1942 года.

20
     Здравствуйте, мои дорогие Марусенька, Юрочка, Аличка и Эдик! Крепко-крепко вас всех целую и желаю всего наилучшего. Пишу письмо из больницы, лежу с дизентерией вот уже десять дней. Сейчас чувствую себя уже лучше, может быть, скоро выпишут. Больница за семь километров от города, наши могут приехать только в выходные, и то не всегда. А Нюра со Славиком тоже в больнице, в детской, так что с ними я уже давно не виделась. Не знаю, что нового дома. Кока с Нинушкой были у меня в прошлые выходные, тогда всё было благополучно. Нина учится. На две недели их посылали в колхоз рыть картошку. Кока работает на прежнем месте. Славик ещё слабенький, но ему немного лучше. Завтра жду, может, кто приедет. Вот уже третий месяц я работаю в мастерской наглядных пособий  художником-шрифтовиком. Работы много, можно брать на дом и не ездить в мастерскую каждый день. Папа пишет, что в Москве спокойно, но вернуться обратно пока не получается. Он написал, что Сеня скоро за тобой поедет. Ты, наверное, очень рада. И я за тебя рада. Папа был в Гришине, поправился на 4 килограмма, отдохнул, привёз масла, яичек, муки, так что теперь им хоть немножко полегче будет. Галина заработала в колхозе тринадцать килограммов муки и тринадцать килограммов картошки, теперь уже дома. Получили письмо от тёти Наташи. Она пишет, что Миша её погиб от тяжёлой раны в грудь. Клавдия с Тоней в Калинине, у Тони опять открылся туберкулёз, она лежит в больнице. Марусенька, напиши – как ты и твои ребятки, как здоровье, как и где живёте. Жду с нетерпением твоих писем. До свидания. Крепко ещё раз всех вас целую. Шура. 17 октября 1942 года.

21
     Здравствуй, дорогая наша дочка Аля! Я, папа, Галя шлём тебе свой привет, горячо целуем и желаем всего хорошего, а главное – здоровья. Шлём привет и целуем маму, Пану, Нину, Нюру и Славика. Передай поздравление Пане с днём её Ангела. Я послала ей телеграмму, да не пропала бы. Аля, я вчера послала тебе 500 рублей и телеграмму о том, что послала деньги. Недавно получила письмо, где ты описываешь свою работу. Ну, что ж, мне кажется, работа подходящая для тебя. А Галя была месяц в колхозе, теперь уже приехала. Не повезло нам. Некоторые попали в хорошие колхозы: и кормили хорошо, и продукты привезли. А их группа была на самообслуживании, было голодновато, Галя похудела. Работали они там много, а за работу получили немного: 13 килограмм картошки и 13 килограмм ржи. Обещали ещё дать столько же в январе, надо будет опять ехать. Она устроилась учиться в архитектурный техникум, но на днях съездила с двумя девочками в Орехово-Зуево за картошкой, привезла полтора пуда и заболела ангиной. Дорогой промочила ноги, а было холодно, ветер и дождь. Вот теперь лежит. Надеюсь, скоро поправится. Так что сейчас у меня двое больных: папа тоже болеет, простыл и очень мучает его кашель. И вообще, чувствует он себя неважно. Надо бы тебе домой. И ты всё просишься домой, и мы хотели бы, чтоб ты приехала, да как это сделать? Да и здесь ещё могут быть всякие перемены к худшему с питанием, уж я не говорю о холоде. Папа говорил с директором диспансера, чтобы заверил телеграмму. Он обещал, но сказал, что едва ли что из этого выйдет, надо, чтобы ещё кто-то заверил, а там-то и тормозят. Будем пытаться. Вот и Сеня хотел ехать за Марусей, ему первый раз отказали, на второй – подписали, но всё равно надо ждать разрешения. Он надеется, что к ноябрьским праздникам сможет её привезти. Уже начались холода, ветер сильный, дожди. На кухне и в прихожей течёт, так что весь потолок мокрый. Потому в квартире сыро и холодно. Сижу и пишу, одетая в жакет, платок и валенки. Дома даже холодней, чем на улице, топить ещё не начали, когда начнут – не известно. На свет нам дали лимит. Два раза ездила я за капустой в Подольск, ещё собираюсь ехать за капустным листом, капусту можно будет поберечь, а лист пока использовать. Недавно была у меня Зина Дудкина, она находится в Мичуринске, приехала на шесть дней в отпуск. Женю давно не видела. Вложила в письмо открытку, а то у вас, наверное, нет бумаги. Ну, пока всего наилучшего. Пиши чаще. До свидания. Целую. Твоя мама. 22 октября 1942 года.

22
     Дорогие Мурочка, Эдик, Юрочка и Аличка! Поздравляю вас с праздником и шлю наилучшие пожелания. Крепко всех вас обнимаю и целую. Получили ли вы моё письмо от 17-ого октября? Я писала, что лежу в больнице с дизентерией. Теперь я уже дома, чему очень рада. Выписали из больницы вчера. Чувствую себя ничего, но слабость ещё большая. Врач дал отдых до 9-ого числа. Славик ещё болен, Нюру выписали, а его оставили одного. Тогда она взяла отпуск за свой счёт на две недели и сейчас опять с ним в больнице. Дома пока ничего, тепло, уголь есть, свет тоже. На базаре цены повышаются с каждым днём, но у нас ещё немного картошки есть. Обещали дать капусты. Это всё от военного магазина, куда прикрепили бабушку и Нину по справке, высланной дядей Мишей. Из Москвы писем не получали с 11-ого. Правда, мама прислала Коке телеграмму, где поздравила её с днём ангела, но писем не было. Дорогая Марусенька, пиши о себе и о своих ребятах, главное, как вы себя чувствуете, как здоровье. Это всё-таки основное. Пиши, как живёте. Как Юрик и Алик? Хорошо ли стали говорить? Хорошо ли говорит Эдик? Наверное, такие большие стали, так изменились, что и не узнать. Как хочется повидать всех! Я так соскучилась в последнее время. Меня особенно тянет домой. Наверное, в связи с болезнью. И так скучно, прямо, хоть плачь. Ну, Мурочка, до свидания. Жду твоих писем. Крепко-крепко целую вас всех без конца. Любящая вас Шура. 3 ноября 1942 года.

23
     Здравствуй, дорогая дочка Шура! Шлю свой привет и крепко тебя целую. Передай привет бабушке, Пане, Нине, Нюре и Славику. Прости, что долго не писала. Дело в том, что я уезжала в деревню с Шурой Закурдаевой. Ездили по Казанской дороге до Зарайска с пересадками, а там от Зарайска ещё 40 километров. Но туда нам повезло: попутчица подвезла нас на лошади почти до самого дома. А обратно пришлось идти пешком. В десять утра вышли, а в десять вечера пришли в Зарайск, отдыхали только раз, с полчаса. Хорошо ещё, что вещи наши ехали на лошади. Очень устали, измучались, да я ещё и простыла немного. Приехала, три дня болела, но сейчас ничего. Пробыла я там две недели. Привезла мешок муки, полпуда пшеницы да полтора пуда картошки. Письмо и телеграмму от тебя получила, спасибо. Ты пишешь, что очень хочешь домой. Я тоже очень соскучилась, когда только увидимся? Боже мой! Вот и Маруся приехала, тоже не очень-то рада, что уезжала. Говорит, и там плохо, и здесь не лучше. Видно, война – везде война, на всём отражается. От ангины Галя выздоровела, но сейчас у неё опять пошли чирьи. Она прошлый год от них мучилась, и теперь опять начинаются. А у меня сейчас палец нарывает, но это всё пройдёт. А вот папа снова в больнице, но не слишком долго его там подержат, говорят, скоро уже выпишут. У него был плеврит. Шура, ты всё пишешь на счёт вызова, но не так-то легко его добиться. Может быть, у папы получится, он будет просить справку в больнице, а потом с этой справкой пойдёт куда-то хлопотать. Но это только часть дела. Самое главное – дорога. Маруся рассказывала, что если бы она ехала одна, то могла бы просидеть на вокзалах, да не известно – доехала ли. Сеня прислал за ней бойца, он доставал где-то билеты. Говорят, можно доставать у носильщиков билеты за водку и за хлеб, и ехать даже без пропусков, но водки и хлеба надо иметь в запасе не мало. Шура, передай Пане, что мы её открытку получили. На квартиру её я пока не ходила, на днях схожу. Ну, вы там не отчаивайтесь, как-нибудь бодритесь. Что же теперь делать? Терпите. Всем ведь приходится терпеть. Ну, пока всего наилучшего. Целую всех. Любящая тебя мама. 25 ноября 1942 года.

24
      Добрый день, милая дочка Аля! Шлю привет и крепко тебя целую. Мама и Галя тоже шлют привет и крепко тебя целуют. Милая дочка Алюша, очень печально, что ты лежала в больнице с дизентерией. Мы получили твоё письмо и телеграмму, где ты сообщаешь, что всё обошлось благополучно, и из больницы ты уже выписалась. А я вот тоже нахожусь в больнице. Было неважное состояние, очень ослаб. Но сейчас стало получше, 27 ноября выписывают. Пролежал в больнице целый месяц. Мама ездила в Зарайск. Привезла мешок муки, полпуда пшеницы, полтора пуда картошки. Тебе мама, наверное, уже писала, что Галя поступила в архитектурный техникум. А писала она, что Маруся с ребятами на днях приехала в Москву? Как бы и вас вытащить, наконец, из Караганды! Как раз сегодня передали хорошие известия по радио: наши войска начали громить неприятеля под Сталинградом. Будем надеяться на разгром вражеских полчищ, и на ваше скорое возвращение в Москву. За меня не беспокойся, мне сейчас стало лучше, 1-ого декабря думаю выйти на работу. Передавай от нас привет и поцелуи бабушке, тёте Пане, Нине, Нюре и Славику. До свидания. Целую. Папа. Точной даты нет. Ноябрь 1942 года.

25
      Здравствуй, дорогая мама! Шлю тебе свой привет и крепко целую. Поздравляю с днём твоего Ангела и желаю доброго здоровья. Тебя поздравляют также Мотя и Галя, тоже желают всего наилучшего, а самое главное, скорейшего возвращения домой. Хоть здесь тоже не сладко, но всё-таки – дома. Ваш дом не отапливают. У нас сначала – день топили, два – нет, но сейчас наладили топить каждый день помаленьку. Всё равно холодно. Пишу письмо – руки зябнут. А на кухне совсем холодно. Зима у нас встала 15 ноября, как раз, как я приехала из деревни. Внучек твой растёт, смеяться стал, ему уже три месяца. Пока меня не было, Лёша и Лёля с ним к нам заходили. Ну, пока, мама, не скучай, бодрись. Всё-таки ты там не одна, авось, недолго ещё ждать. На фронте дела стали лучше. Целую тебя. Твоя дочь Шура.
     *Это письмо от Александры Петровны (моей бабушки) её маме Екатерине Алексеевне (моей прабабушке). На обратной стороне листа следующее письмо:
 
     Шура! Я послала Нюре на днях 230 рублей от Миши, он просил меня, ему было некогда. Так вы мне сообщите, когда получите. Шура, почему Нюра не просит, чтобы её послали в Москву лечить Славика? Многие приезжают по лечебной справке, тем более, что отец здесь. Он мог бы дать кровь, если нужно. Может ему тамошний климат не подходит? Поговорила бы она с врачом, может, чего и выйдет на этой почве… Хотя бы она оттуда выбралась бы, да могла бы ещё кого взять, как сопровождающую, тебя, или Нину… Ну, пока. Всего наилучшего. Целую всех, а в особенности – тебя. Твоя мама. Точной даты нет. Конец ноября – начало декабря 1942 года.

26
     Здравствуй, дорогая дочка Шура! Шлю привет и крепко тебя целую. Шлют тебе привет также папа и Галя. Передавай от нас привет маме, Пане, Нюре и Нине. Когда дойдёт это письмо, наверное будет уже Новый год. Так что поздравляем вас с Новым годом и желаем терпения, доброго здоровья и поскорей вернуться домой. Сегодня получила твою открытку от 1-ого числа. А дня четыре назад – телеграмму о смерти Славика. Напиши поподробнее – как вы, как бабушка, как Нюра – держится? Я, конечно, очень переживала и беспокоилась последние дни. Жалко Славика. И Нюру жалко. А как твоё здоровье? Ты хорошо сделала, что купила сапоги. А голодать – очень-то не голодуй, сменяй что-нибудь из одежды, а то истощаешь, тогда плохо будет. Как обстоит дело на счёт вызова? Справка от врача есть. Надо идти куда-то дальше, а куда и что из этого выйдет – я не знаю. Маруся приехала. Она живёт хорошо, у неё тепло. А у нас холодно очень, вот уже неделю совсем не топят, и будут ли топить – неизвестно. Руки у меня мёрзнут невозможно. Варить не на чем, дров нет, на электричество – лимит, только на свет. У Алексея тоже не топят, они переехали к Лёлиной подруге, у неё тепло, пока будут там жить. Картошку, что я привезла из деревни, всю уже поели, за месяц. Шура, передай Пане, что я ходила к Жернову, он выписал ещё две жировки за октябрь и ноябрь, я их оплатила из её денег с текущего, 100 рублей. На днях схожу к Анне Семёновне. Я, как приехала из деревни, ходила к Нюре Морозовой и передала ей, чтобы она отвезла Анне Петровне 200 рублей, кусок мыла, 2 коробки спичек, пузырёк гарного масла и письмо. Но мне до сих пор ничего не известно – получила она всё это, или нет? Не знаю, неужели не передала? Шура, передай маме, что Вера Алексеевна уезжала в Новосибирск, а дней десять назад вернулась. Я зашла узнать, как она. У неё как раз была сестра Маня. Они сказали, что тётка Авдотья летом умерла, в июне её похоронили. Они хлопотали о возвращении, писали оттуда заявление в Наркомат, где работала дочь, и в Здравотдел, что девочке не подходит климат, она там болела дизентерией и скарлатиной, ну вот и приехали. Теперь дочь её назначили на лесозаготовку. Не знаю, как дальше. Ей тоже наверняка придётся работать, так как ей самой нет ещё пятидесяти лет. Недавно приезжала Аня Малова. Получила извещение об Иване Ивановиче, что он пропал без вести. То ли попал в плен, то ли убит неизвестно где. От Закурдаевых давно ничего нет. Тётя Лида недавно прислала письмо, пишет, что у её Нины умерла девочка 2 года 1 месяц, подавилась семечком и в пять дней умерла. И у Миши её тоже умер мальчик. Маша и Валя учатся в Горном Институте за сто километров от неё. Шура, я послала тебе 14 декабря 550 рублей. Напиши, как получишь. А раньше было послано 500 рублей. Ты в телеграмме написала, что получила деньги, но не указала сумму. Ну, пока. Всего хорошего. Целую и обнимаю вас. Любящая тебя мама. 21 декабря 1942 года.

27
     Дорогие Сеня, Марусенька, Эдик, Юрочка и Аличка! Поздравляю всех вас с Новым годом и желаю в новом году всего самого наилучшего. Милая Мурочка, почему ты молчишь? Почему не пишешь, как ты сейчас живёшь, как доехала, как себя чувствуешь, не больна ли, не больны ли ребятки? Вообще, мы все ничего о тебе не знаем. Из писем папы и мамы знаем только, что ты в Москве, и больше ничего. С тех пор, как ты возвратилась в Москву, мы ни одного письма от тебя не получили. Дорогая Мурочка! Я так завидую тебе, что ты снова в Москве после всех тех долгих месяцев, что провела вдали от неё. Конечно, наверное, и теперь не сладко, но всё-таки в родных местах, дома, а это так много значит! Моё последнее письмо, которое я послала тебе в Долматов, ты, может быть, и не получила. 2-ого ноября я выписалась из больницы, сейчас чувствую себя хорошо, работаю на прежнем месте, в мастерской военно-наглядных пособий, но работу беру на дом, что очень удобно. Не знаю только – надолго ли эта работа, она уже подходит к концу, так как мастерская с заданным объёмом почти уже справилась. Маруся, ты, наверное, уже слышала о смерти Славика. Как его жалко! И Нюру жалко. Вообще, все очень переживают. Что дальше будет? Как будем жить? Сейчас стоят сильные морозы, 35 градусов было. Уголь для топки возим с шахты на санках сами, так как нет лошадей. Питаемся с базара – что сумеем купить. Недавно купили пуд пшеницы, литр масла, 9 килограммов муки. Варим кулеш и печём лепёшки. Ну, пока до свидания. Пиши побольше и почаще о себе, о ребятах. Как там Сеня? Крепко вас всех целую. Шура. 21 декабря 1942 года.

28
      Дорогой друг! Поздравляю тебя с наступающим Новым годом, желаю успехов во всём и много-много хорошего! Твой привет мне передали, благодарю. Вместе с приветом передали некоторые сведения о тебе, я узнала немного подробнее, где ты. До этого я знала только, что тебя «взяли», а теперь, как видишь, я уже могу написать письмо. Как жаль, что перед моим отъездом нам не пришлось увидеться, о многом хотелось бы серьёзно поговорить. Я, конечно, не знаю твоего настроения, может быть, ты и не хотел меня видеть, но мне очень хотелось бы повидаться. Если ты интересовался, то, конечно, знаешь – где я была в то время, а если не интересовался… ну, тогда и говорить не о чем. Но, раз я пишу это письмо, то расскажу о себе, хотя и рассказывать особенно нечего. А если и ты мне о себе напишешь, буду очень рада. До сих пор живу, как и раньше. Караганда мне противна! Тоска и скука – ужасные! Каждый день похож на другой до тошноты. Одни и те же лица, одни и те же разговоры, одна и та же «музыка». Ты, вероятно, знаешь о Киевском театре имени Леси Украинки? Он здесь, но гастроли ещё не начались. Первый спектакль «Кремлёвские куранты» будет 20 января. Будем надеяться на что-нибудь хорошее, может быть, будет повеселее. Пиши о себе, мой дорогой, пиши подробнее обо всём, я с нетерпением буду ждать твоих писем. Целую. Шура. Точной даты нет. Вероятно, декабрь 1942 года.

29
     Здравствуйте, дорогие родные, мама, сестра Паня, сестра Нюра, племянница Нина и дочка Шура! Если вы так и не выехали, может, это и лучше. Здесь всё ещё тяжело. Ну, уж теперь – как будет. Шлём вам привет и желаем всего наилучшего. Вчера получили от Паны открытку, а недавно – письма, Шурино и Нюрино. Простите, что долго не писала, было холодно, не топили. И настроение было паршивое, много неразрешённых вопросов и забот. Мотино здоровье всё хуже, еле ходит, очень кашель мучает. Пана, на счет квартплаты не беспокойся: за октябрь, ноябрь я заплатила, Жирнов выписал мне жировки. А те сто рублей ещё целы. Из Хатуни на днях получила письмо, пересылаю его тебе в этом письме. У Маруси, Слава Богу, пока всё хорошо. У неё тепло, дрова есть, немного поболели ребята, но теперь уже поправились. Я к ней езжу печь лепёшки и собираюсь у неё постирать. А у нас холодно, и греть воду не на чем. Вы пишете, что уголь на себе таскаете, а мы и потаскали бы, да нету. Для домоуправления  и то приходится ездить и грузить дрова на машину, а потом, у нас во дворе разгружать и убирать. Я раза три уже ездила, и ещё, наверное, придётся. В общем, жизнь невесёлая. Хорошо, что эта зима тёплая, сильных морозов пока нет. Был ветер холодный, с лёгким морозцем, но не долго. На улице теплей, чем дома, когда не топят. Алексей очень устаёт на работе. А пожрать нечего. Ну, пока до свидания. Целуем всех. Шура и Матвей Ерастовы. 11 января 1943 года.

30
     Здравствуй, дорогая дочка Шура! Шлю привет и крепко тебя целую. Ещё целую маму, Пану, Нину и Нюру, желаю сил, терпения и бодрости. Дорогая Шура, прости, что долго не писала. Было холодно, и как-то не хотелось руки морозить. Да ещё ездила к Настиной Нюре в Летники. Привезла пуд муки, 12 килограмм пшеницы, 2 литра масла и немного чёрных сухарей.  Я ругала папу и Галю, что они не написали, не послали тебе поздравление с днём рождения. Я очень беспокоюсь, почему от вас давно ничего нет, никакого известия. Перед отъездом в деревню я послала тебе 500 рублей, получила ли ты их? Как у тебя дела с работой? Я пока не работаю, но вот буду теперь искать работу. А как вы там? Что с питанием? На счёт вызова пока ничего не получается. Надо снова брать справку от врача, а он без затребования не даёт. Папа будет проситься лечь в больницу, плохо он себя чувствует. Если положат, будет снова просить справку. Я давно ни у кого не была. Алексей без меня был у нас с Лёлей и с сыном. Папа говорит, стал большой, хороший. Шура, скажи Пане, чтобы она написала письмо Сене и попросила его сходить в Наркомат. Он, как более влиятельное лицо, лучше сумеет похлопотать о вашем приезде. Я ему говорила, но он отвечал: «Мне некогда». Если захочет, так найдёт час-другой для такого дела. Пусть Пана в письме опишет все ваши трудности, что все пообносились, всё попродали, может на него письмо подействует, и он что-нибудь сделает. Ответь мне скорей и опиши – как у вас. Если успею сегодня, в крайнем случае – завтра, пошлю тебе ещё денег. Почему вы не напишите ваш адрес, чтобы можно было посылать деньги на квартиру, с доставкой? Это же вам удобнее было бы? У нас теперь в квартире только мы, да Жарковы. Жарков недавно прислал письмо. Закурдаевы тоже написали, тоже хотят домой. Ольга Семёновна болела паратифом. Тётя Настя по-прежнему живёт в деревне. По нынешним временам – ничего. Картошка и хлеб есть, едят до сыта. Варю послали учиться на тракториста, а Шура у Нюры в Летниках работает в школе уборщицей. А Катя у себя, председателем колхоза, но не повезло им: летом двенадцать кур утащили и троих гусей, да ярку волк загрыз. Вот как – волки у них появились. Ну, пока всего хорошего. Когда же я тебя, дорогушечка, увижу? Когда же всему этому горю конец? Целую тебя. Ещё вас всех целуют и шлют привет папа и Галя. До свидания, будем надеяться, что до скорого. А пока остаюсь любящая тебя мама. 24 февраля 1943 года.

* * *

     Теперь, в 2014 году, из всех, кто упоминается в этих письмах, живы Нина (ей 86 лет) и Маша (дочь тёти Лиды, та, что училась в Горном институте, ей 94 года). Сыновья Маруси умерли, и сын Алексея и Лёли умер. По возрасту могли бы ещё пожить, в шестьдесят с небольшим оставляли они этот не слишком приветливый для них мир.
     Тётя Шура после войны работала корректором, вышла замуж, родила сына (он уже умер). Нина стала учительницей русского языка, много лет работала завучем, детей у неё нет. Маша, которой теперь 94 года, получила профессию гидролога, много лет работала в Бурятии, и теперь живёт в Улан-Удэ. У неё трое детей, четверо внуков, четверо правнуков. Иногда приезжает в Москву. Мы с ней переписываемся и перезваниваемся. У Анны были ещё двое детей, пятеро внуков, правнуков уже не застала. До самой пенсии работала в экономическом отделе какого-то крупного учреждения. Параскева ещё перед войной овдовела, замуж больше не выходила, детей у неё не было. После войны продолжала работать инженером в Министерстве Угольной Промышленности, даже стала то ли начальником отдела, то ли группы. Обо всех этих названиях точных сведений я не имею. Министерство раньше называлось Народным Комиссариатом, а когда переименовалось, не знаю. Если кому интересно, посмотрите в Википедии. 

     Что ещё можно добавить? Прежде всего то, что война коснулась всех жителей нашей огромной страны. А значит – и всех потомков той страны. Тех потомков, которые живут теперь «совсем-совсем в других странах, не имеющих к той стране никакого отношения». Не укладывается в моей голове то, как легко и скоро забывается совсем недавнее прошлое. Что такое в масштабах человеческой истории семьдесят, двадцать лет, даже и сто? В начале века родился дедушка, в конце века здравствует внук и рождается правнук. Не надо ничего забывать. Может, ещё и пригодится – память-то…