La petite mort

Тысячи раз я представлял себе этот момент, но всё оказалось не так и не то. Некоторым, акт собственной смерти представляется не чем-то пугающим, но, напротив, обладает тайной силой притяжения, словно в ней, в смерти, они найдут доказательство жизни. Или, быть может, доказательство её смысла?

С рождения нас придерживают ремнями и облаживают подушками безопасности, — оберегая, учат правилам жизни, чтобы не совершать глупости. И мы научаемся жить правильно и делаем всё, чтобы окружить себя комфортной безопасностью и зацементировать её. Но когда наша жизнь, наконец, застывает в цементе, — становится трудно понять: живёшь ли ещё?

Пленённый уютом социального гнёздышка, ты окружён вещами и людьми, которые никогда тебе не принадлежат, но теперь владеют твоей жизнью и тобой. И лишь при ощущении смерти, потери, когда тебе будет с чем сравнивать, ты понимаешь, что ещё жив, что ещё есть.

Полуоткрытыми глазами, налитыми жидкостью слёзных желез с подмешанной кровью, еле различаю её лицо надо мной: она что-то говорит — я вижу по губам, но не слышу — высокий тон пульсирующего звона разрывает барабанные перепонки. Кажется, ещё чуть-чуть и мозг всеми своими нейронами шмякнется о стенки черепа, словно переполненный водой презерватив об асфальт с высоты башни Федерации. И разлетится разноцветным бисером мгновений и моментов, невесомо зависшими россыпью перед внутренним взором. Шепотом — фраза — без грусти, без упрека, без надежды — констатация необратимости: «Вот и всё».

И вдруг — тишина, вернее — абсолютная, безмысленная и бесчувственная глухота. А перед глазами бесконечно глубокое голубое небо, и в нём парит небывалый орёл белого оперенья. Парит безучастно ко всему, что под его крылом. И, почему-то, понимаешь, как-то безусловно покорно, что он — его безучастное парение, его белые крылья и это глубокое голубое небо — вся мудрость, всё знание и мера всему. Начало и конец.

Ни трепыхания, ни протеста, ни страха — только смиренность ясного знания: вот-вот и станет пустота, ничто накроет с головой, со всеми в ней мыслями и памятью, образами и пониманиями, беспокойствами и страхами. И ты станешь частью его — орла — безучастности ко всему. И ты начинаешь видеть себя, всю свою жизнь, с высоты бесконечно глубокого голубого неба.