Я снова проснулся, а она ещё спит

Я, было, заснул, но дрожь её тела, шевеление пяток и эта дурацкая грелка в ногах — разбудили, и не могу уснуть. Дышу. В её спину, в затылок. Застрявший в её волосах свежий запах шампуня. Не могу заснуть. Повернулся на спину. Королевская поза. Какой же я король?! Смешно. Тут же вспомнились те пчёлы Лоры Белоиван, которые "так часто мрут. Хули, они же маленькие". При чем здесь пчелы? А люди? Они маленькие. Все такие смешные, такие маленькие и так часто мрут.

Я слышу хлюпанье под её веками. Быстрая фаза сна. Засыпает. Видит что-то, поэтому глаза смешно бегают под веками, которые там, с оборотной стороны, что-то показывают ей, как на проекторном экране.

Засыпаю. Вхожу в тенистый дворик маленького, чуточку смешного — не могу понять, чем — белого домика. Запах вечно недозревшего винограда. Тяжелый, тёмный, длинный стол, пропитанный пивом и арбузным соком. За столом - две мои женщины. Мои? Две? Обе? Боже, какие они маленькие: одна — беленькая, другая — темненькая. Трепетной ловкостью нежных рук, что-то перебирают, о чем-то смеются. Замолкают. Увидели меня и замолкли. О чем они смеялись?

Смотрят на меня. Обе. Две маленькие. Совсем не смешные теперь. Два взгляда. То ли помешал, то ли они всё уже знают.

Два женских взгляда на меня, но вместо чуть уловимого возбуждения — от того, что две, обе, мои, женщины, одна — беленькая, другая — черненькая — пронзающий холод под тенью и голодным волчарой терзающая сердце — ещё горячее, ещё живое — тоска. Что-то в глазах, до рези, словно песком с их обеих ладоней, совсем теперь не маленьких и совсем не смешных — это желание, резкое пожелание ясности: чтобы всё было одно — одна женщина, одна правда, одна жизнь.

И вдруг под ногами, будто босыми — пупырчатая кожа её любимой, этим холодным и жарким летом, жабы. Чёрт, это же грелка!
Я снова проснулся, а она ещё спит.