Солнечный остров, глава восемнадцатая

Г л а в а   в о с е м н а д ц а т а я

РАБОТА НАД ОШИБКАМИ


– Эй! – шепнул Сережка, провожая взглядом сорвавшийся в пропасть обломок кирпича. – Ты чего?
- А ты чего? – Юрка зачарованно следил за тем же обломком.
Обломок взорвался на тротуаре, взметая тысячу брызг.
- Вот так и мы! – Сережка в ужасе зажмурился.
Оттуда, с земли, школьный сторож Тобой поднял голову.
- Высоко! – признался Юрка. – Черт меня дернул! Давай уже руку!
Прижимаясь к мелованной стене, он двинулся в долгий, полный опасностей путь. Каждый миллиметр этого пути сопровождался опадающей белой пыльцой из-под желтых Юркиных башмаков и старательным сопением героя-спасателя.
- Руку! – сердито прошептал спасатель и потянулся к Сережке.
- Не дам! – воскликнул Сережка. – Не подходи! Я прыгать буду!
- Ты кому кричишь? – удивился Юрка. – Ведь здесь же нет никого! Кто твой подвиг увидит?
Сережка растерянно глянул на него.
- Все равно! – из вредности отозвался Сережка. – На земле найдут!
- Ага! – согласился Юрка. – Мешок с костями.
Сережка неожиданно побледнел. Он по-другому представлял свое распростертое тело. Например, одна рука прижата к израненному сердцу, а другая выставлена вперед, словно в атаке. Так лежали герои в кинофильмах. А  мешками валялись негодяи.
Сережка настырно двинулся дальше по карнизу, решив ненадолго отсрочить прыжок.
- Куда! – разозлился Юрка. – Я и так шатаюсь, еле стою!
- Понятно! – ехидно отозвался Сережка. – Ты же не летчик.
- Не летчик! – признался Юрка.
- Вот и иди отсюда! – затравлено глянул Сережка. – В класс возвращайся. Целуйся с Майкой. Живите все. Я вас приказываю.
- Чего приказываешь? – не понял Юрка.
- Приказываю долго жить. Недотепа – книжек не читаешь? Приказал долго жить, значит умер!
- Так ты что, умираешь?
- Ну да вот. Не видишь – прыгаю!
- А зачем?
- Над тобой бы так посмеялись!
- Ты думаешь, это смеялись над тобой? Это же смеялись над Васькой – что он так глупо пошутил!
- Правильно смеялись! – Сережка приостановил движение по карнизу, чтобы высказать все, что он думает о Ваське. Что если он и видит Ваську в форме, то никаким не летным генералом, а так, пехотным, и то – в сержантских погонах. Что Васька недоумок и вечно попадается на всякие розыгрыши – например, однажды Сережка заставил его летать. Старый трюк – кладут тебе руку на макушку и закрывают покрепче глаза. А ты приседаешь, вот и получается, что недотепа взлетает! Кто только не проделывал с Васькой этот трюк, а он всякий раз на него попадается заново. Так и верит всем, что летает!
Юрка покраснел отчего-то.
- Вовсе не недоумок! – крикнул он упрямо. – Да если хочешь знать, Васька еще нас всех переиграет!
- «Васька, Васька»! – передразнил Сережка. – Ты-то чего полез? Ну и сидел бы там с Васькой!
- Балбес ты! – беззлобно ответил Юрка. – Ты же так старался. Подружиться. Вот считай, что я из дружбы и полез. Если ты, конечно, не врал.
- А если бы и врал! – огрызнулся Сережка. – Что тебе до того? Все! Надоело мне! Прыгаю!
- Стой! – закричал во все горло Юрка. – Погоди! Не прыгай!
- Ну зачем тебе прыгать? – взмолился он. – Что ты докажешь? Кому? Майке? Так она и так в тебя влюблена!
Сережка недоверчиво глянул на приятеля.
- Врешь!
- Я? – возмутился Юрка. – Я врал когда-нибудь? Влюблена, влюблена.
Сережка вынужден согласиться, что Юрка не врал никогда.
- Это мы про Майку говорим? – на всякий случай уточнил он.
- А про кого? Влюблена как кошка! – вдохновенно продолжил Юрка. – Не спит, не ест, все смотрит на твою фотографию!
- Это мы точно про Майку говорим? – осторожно глянул Сережка.
- Тьфу ты!
- А ты откуда знаешь?
- Откуда?
Юрка задумался так глубоко, что забыл, о чем разговор.
Он растерянно глянул на Сережку.
- Откуда знаешь? – напомнил Сережка.
- В книжке своей прочитал! – нашелся Юрка.
- Ну да! Там что, и про меня написано?
- Про всех!  Давай уже руку, надоел!
- А дашь почитать? – Сережка спрятал руку за спиной. – Клянись, что дашь!
Юрка сердито промолчал.
- Соглашайся! – мирно протянул Сережка. -  А  я тебе взамен скажу, чего ты не знаешь. Давай меняться?
- Меняться? Вот еще! Стану я меняться на всякую чепуху! Что ты можешь такого знать? Не стану я меняться, что за ерунда!
Юрка с любопытством уставился на Сережку.
- Конечно! Ерунда! – обиделся Сережка. – Да уж поважней твоей книжки! Хочешь знать?
- Не хочу!
Теперь уже Юрка сверлил Сережку взглядом.
- Ну и ладно! – равнодушно отвернулся Сережка. – Там, в кустах…
- Подумаешь – в кустах! – Юрка презрительно сплюнул с высоты и посмотрел на живую изгородь. – И что?
- Ну, подумай – кто может прятаться в кустах?
- А кто может прятаться в кустах?
- Ха-ха-ха! Твоя смерть!
Юрка не на шутку разозлился. Подвиг  превратился в насмешку. Сережка явно издевался над ним, и смеялся он театрально, как Арлекин из кукольного спектакля.
- Знаешь что, Сережка! Ты веселись здесь, прыгай, а я, наверное, в класс вернусь. Извини, если что! Привет!
- Стой! – возопил Сережка и выставил руки вперед. – Если только стронешься с места, я прыгну! Мамочка! Прощай! Твой верный сын погиб! Кто виноват? Как твоя фамилия, Юрка?
- Скуратов моя фамилия! – Юрка с усмешкой отступил к подоконнику.
- Все! – Сережка зажмуривает глаза и прыгает!
Вернее, прыгает он как-то спиной, потому что в тот  же миг цепляется в ржавую водосточную трубу и с криком повисает над пропастью. Юрка захлебывается от ужаса и прижимается к стенке. Несомненно, Сережка срывается в бездну, потому что прогнившее колено трубы начинает медленно кривиться.
- Юрка! - шепчет Сережка. – Спасай. Спаси меня, пожалуйста, друг!
Юрка видит себя в его огромных глазах, Юрка заслоняет в них даже небо, Юрка в них огромный как бог, выше и сильней всего на свете. Цепляясь за что-то ржавое, трухлявое, сыплющееся между пальцев, он тянет к Сережке руку.
Эти пальцы, кажется, никогда не встретятся ни в пространстве, ни во времени, как сказал бы Петька Головастик. Они трясутся как под электрическим током,  они хватают воздух, воздух, воздух – и неожиданно друг друга.
- Я спасен! – бормочет Сережка. – Теперь тяни!
Юрка пыхтит и в глазах его темнеет, а затем появляются быстрые звездочки. Только бы не упасть! Только бы не сорваться вниз! Ну же, волшебная книжка, спасай! Что у тебя на этой странице? Хорошо, если нечто вроде:
                Когда твой путь незавершен,
                Ты защищен со всех сторон!
Книжка-книжка, ты же сама твердила о пути! Клянусь, я отправлюсь в любую дорогу, только не швыряй меня в пропасть! Ржавчина сыплется из-под Юркиной руки, этот порошок застит глаза Сережке, он пытается утереться свободной рукой.
- Держись двумя! – скрипит зубами Юрка. – Выскальзываешь!
Труба надсадно кряхтит и снова кривится. Сережка болтает ногами, пытаясь втереться в любой случайный выступ стены.
- Мальчики? – раздается над ними голос Софьи Гавриловны. – Мальчики? Мальчики!
Она взмывает на подоконник быстрее птицы. Случайные прохожие, начавшие собираться напротив, видят приплюснутую к стене учительницу Софью Гавриловну и двух мальчишек, нависающих над пропастью. Улица ахнула и замерла картинкой в учебнике. Одиноко свистнул далекий постовой.
- Юра! – шепчет Софья Гавриловна. – Где Шалышкин? Это еще его голова или нет?
- Моя! – отзывается шепотом Шалышкин. – Спасите, Софья Гавриловна, хорошо? Я на одни пятерки учиться буду. Век буду у доски отвечать, спасите!
- Не бойся, Шалышкин! – храбро отвечает Софья Гавриловна. – Сейчас мы тебя спасем. Мне нужно в другое окно, а то здесь Юрка!
Сережка обреченно опускает голову вниз.
- Черт! – ругается Юрка. – Вверх смотри! Скользишь!
Вечность плывет над пропастью. Каждое движение вечности медленно, она никуда не торопится, потому что уже в себе. Может быть, это и есть путь к себе, как писала Юркина книжка, когда ты уже никуда не торопишься, и что бы ты ни делал, всякое твое движение – на пути к себе. Всякий путь, понимаешь над вечностью, это и есть путь к себе, служишь ли ты в театре или гасишь пожары, или ведешь по тайным тропам знания своих таких наивных учеников.
- Шалышкин! – строго произносит Софья Гавриловна. – Вот тебе мой платок. Хватайся второй рукой!
Шалышкин слету хватает женский платок.
- Обматывай его вокруг ладони! – требовательно говорит кто-то снизу. – И держись! Я к тебе поднимаюсь!
Шалышкин обматывает ладонь и оглядывается вниз.
- Шалышкин! – скрипит зубами Юрка. - Вверх смотреть! Выскальзываешь!
Шалышкин послушно смотрит вверх. Он еще болтает ногами над пропастью, но  обе руки его теперь надежно перехвачены.
- Тяните! – бледно просит Шалышкин. – А то у меня кружится все тут.
- Не сметь кружиться! – командует тот же голос, но только уже из окна. Это все капризы вечности – то  остановит время, чтобы насладиться моментом, то щелкнет  невидимым ножницами, вырезав ненужные кадры.
- Софья Гавриловна, отпускайте!
Крепкая рука перехватывает женский платок у Софьи Гавриловны, подтягивает его к подоконнику и вышвыривает Сережку в класс, как рыбу из проруби. В пропасть летит милицейская фуражка.
- Мамочки! – Сережку, лежащего на полу и хватающего воздух полным ртом, обнимает счастливая Майка. – Ты с ума сошел! Неужели ты прыгал из-за меня?
- Безумец! – любовно укоряет Боренька Буржуй. – Вот никогда бы не подумал, что ты такой храбрец! Да-а-а!
- По теории вероятности! – поправляет очки Петька Головастик. – Ты уже мертв. Никто не выжил бы после падения с четвертого этажа. Помню котенка…
Но ему не дает говорить, обнимая Сережку и терзая его в объятиях, невероятно счастливый четвертый «Е». У каждого находится для Сережки теплое слово, каждый спешит признаться ему в любви, как часто мы это запоздало осознаем. У Сережки все еще кружится голова, он сидит с бутербродом в зубах от Бореньки Буржуя, Майка гладит его по голове и называет только Сереженькой, Толька Березкин гипнотизирует его, чтобы перестал стучать зубами и заговорил. Мишка Зеленка предлагает сделать ему искусственное дыхание, коленями в живот как утопленнику. Все предполагают, что теперь Сережке дадут медаль за храбрость или на худой конец выпрут из школы, а может и то и другое вместе, как это часто делают с героями.
Слышится громкий треск, и участковый снова бросается к окну.
 За окном прилипшая к стене Софья Гавриловна. Пальцы ее царапают побелку, губы что-то шепчут, глаза уставлены в пропасть.
- Юрка! – восклицает Майка, едва не вываливаясь в бездну. – Где Юрка?
Юрки нет, и только ржавая пыль оседает облачком на головы перепуганных зевак.
- Юрочка! – Майка выискивает его в траве, среди деревьев, подоконник под ее ногтями скрипит. – Юрочка, где ты?
Софья Гавриловна молча показывает глазами. Она боится вымолвить слово, потому что это может оборвать последнюю нить.
Юрка висит на обломке трубы, ржавая проволока, обвязавшая крюк, и есть эта самая последняя ниточка. Юрка вцепился обеими руками, но с тем же успехом можно оседлать белоснежное облачко, что словно душа, повисло теперь над его головой в бездонном синем небе. Ласточка с белой грудкой, похожая на учительницу Софью Гавриловну в  ее строгом костюме прижавшуюся к стене, пронизывает облачко и срывается вниз, словно ножничками разрезая воздух над Юркиной головой и незримую нить, которой всевышний кукловод иногда заправляет нами. В небе внезапно появляется стайка стремительных истребителей, еле различимых в высоте, но с густыми хвостами дыма.
- Тише! – шепчет Софья Гавриловна истребителям. Ржавая проволока лопается.
Под вселенское «Ах!» Юрка повисает в железной руке своего невидимого спасителя. Словно щенок,  загривок вытащенный из ледяной круговерти, Юрка чувствует, как его возносит за шиворот. Синее облако кувыркается, ласточка прошивает белое небо черным пунктиром, все путается в Юркиной голове и внезапно раздается пожарная сирена.
- Отворите школу! – громогласно требует рупор. – Отворите ворота, не то снесу их к чертовой матери.
Школьный сторож Тобой хватает себя за бурятскую корону, на которую сегодня обрушились  тридцать три несчастья и сорок четыре демона, и, задрав штаны, выметается из толпы зевак за ключами.
Он едва успевает отлететь от ворот, как пожарная машина врывается на площадку под скульптурной композицией, пожарные рассыпаются, как горох и растягивают брезент.
- Внимание! – грохочет рупор. – Вы слышите меня? Софья Гавриловна!
- Слышу, - едва кивает Софья Гавриловна.
- Это я, ваш ученик, Софья Гавриловна. По фамилии Гриша Иванов.
- Узнаю, - еле шепчет Софья Гавриловна.
- Помните,  поставили мне двойку? Тридцать лет назад, Софья Гавриловна?
- Помню, - соглашается Софья Гавриловна. – Ты сделал три ошибки в слове «добро». А если сделать три ошибки в слове «добро», получится «зло». Заслуженная двойка, Иванов.
– Так вот! Я ее исправить приехал! – радостно завершает рупор. – Работа над ошибками, Софья Гавриловна! Тридцать лет в гиене огненной!
Из пожарной кабины появляется гигантский пожарный в золотистом шлеме, и  другие каски поворачиваются к нему как на параде.
- Папка! – счастливо кричит из окна двоечник Гришка Иванов.
- Кому папка! –  громогласно ворчит  пожарный, взбираясь на край выезжающей лестницы с  мостиком и поручнями. – А кому бесстрашный командир пожарного отряда!
По его команде красная машина принимается натужно гудеть и трястись, а лестница медленно выплывает из нее, как метр из рулетки. Пожарный богатырь  стоит  на мостике, выставив бороду и делая руку  над глазами козырьком, как капитан на носу огромного лайнера. Борода его раздувается парусом.
Софья Гавриловна счастливо смеется.
- Гриша Иванов! – качает головой она. – Какой же ты вырос, двоечник Гриша Иванов!
Гриша Иванов подплывает на своем корабле и заключает Софью Гавриловну в богатырские  объятия. Школьный двор взрывается аплодисментами, двоечники обнимаются с отличниками.
- А ты чего? – поворачивается  к Юрке богатырь. – Держу его, товарищ участковый! Можете смело отпускать!
- Юрка! – вопит из окна двоечник Гришка Иванов. – Отпускайся! На высоте покатаешься!
- Нет уж! – отвечает негромкий голос за Юркиной спиной. – Никак не отпущу. Мне, может, тоже не лишне, Софья Гавриловна. Помните двоечника Юру Игнатова?
- Товарищи двоечники! – раздается из пропасти резкий голос директрисы. – Снова за старое? Опять уроки срываете?