Остров мертвых

Мне нет нужды представлять этот остров. Он всегда со мной. Черно-белый. В том мире нет цвета. Нет книг. Нет музыки. Нет бумаги и ручки, чтобы выразить самого себя в паутине перечеркнутых строк. Мысли там - ничто. К чему они? Украшать щербатые стены черенком ложки? Зачем?
Иногда мне кажется, что я уже на этом острове, а иногда - что до него безмерно далеко. Если проваливаясь в сон, я вижу свой город, но город в сумеречной краске либо залитый бледным болезненным солнцем, город длинных безмолвных улиц, поворотов, переулков, тупиков с обвалившейся кирпичной кладкой, безжизненных дворов с одинокими лавочками, торчащими крестами на погосте, - то этот остров во мне. Но чаще, поддаваясь усталости, я вижу себя узником темницы, спрашивая, что я смог бы сделать там... Сошел бы с ума? Под рокот черных волн отправился бы навстречу собственному безумию? Плакал бы, не в силах сдержать жалость к самому себе, оправдывая свои слезы безумством вокруг?
Или умереть во сне? Встать на узенькую дощечку, перекинутую через пропасть между страхом смерти и страхом сумасшествия. И не достаться ни тому, ни другому. Так просто: всего лишь спать. Недостаток еды породит слабость, слабость - забытье, забытье - мятущийся сон, сон - смерть. Легкая и прочная веревочная лестница на свободу.
Или... Бог? Безвременье - время молитвы. Заплетающимся от слабости языком творить молитву, еще более слабея и укрепляясь одновременно, раз за разом, творить единственно возможным творчеством, творить в надежде увидеть свет Фаворский. Так, кажется, у богомилов? Или я ошибаюсь? Но не все ли равно, в любой ереси есть это зерно, этот радикальный путь к неизъяснимому, всеобъемлющему, вселенскому. В подчинении всех своих духовных сил. Когда смерть потеряет свое значение, став всего лишь шагом навстречу Ему. Шагом в ослепляющий свет.
Над острыми клыками острова, над холодом камня, над плотной, крутящейся воронками, плотью воды, - туда, в безбрежное небо, над сырым туманом и водной пылью, над тяжелыми одеялами туч... в вечность.
Умереть, обняв бога.
Мечта, достойная сильной личности. Умеющей плакать и умеющей быть крепче стали, умеющей нести в себе весь мир и умеющей раствориться в нем, не коснувшись ни единой струны мировой гармонии.
Впрочем, нет, я хотел бы порвать эти струны. Нарушить равновесие. Сломать гармонию пищевой цепи бесчисленных поколений, чтобы смерть не приходила ни в образе...... прекрасной девушки с ярко-алыми губами цвета артериальной крови, провалами черных глаз бездонного зова и выбившимися из-под капюшона прядями змей-волос...... ни в образе дрожащей старухи с пустым оскалом беззубой челюсти, с запахом болезни и ржавой артритной косой........ и не в виде душного сырого тумана с голосами всех тех, кого когда-то любил........ и даже не небом князя Болконского, неба пустого и равнодушного.
Обняв бога, я хотел бы стать равным ему. В необъятной, беспредельной, вселенской любви.
Я тоскую по этому острову. Я пытаюсь обмануть себя и говорю о дурачестве своего воображения, но в тяжелых, беспокойных видениях они приходят. Волны, закручивающиеся водоворотами, темнеющее небо и ледяной ветер. Черно-белый мир. И одиночество, в котором нет другого творчества, кроме творчества творимой молитвы. И не важно, как зовется эта вера, и как зовется свет, и какие слова подчиняют себе язык и разум.
Остров мертвых. Далекая мечта о любви. Любви, позволившей стать больше, чем неуверенный в себе узник, заложник привычных стен и узких дорожек мысли.
Я хочу попасть туда, но даже мои кипарисовые четки уже давно не пахнут домом Господним, согреваясь от прикосновений рук, и молитва моя холодна, не способная преодолеть разорванность моих дел и поступков. Мои слова холодны и темны, и нет в них силы нежностью обрести свое воплощение.