На розовом коне. Киносценарий

                (КОРОТКИЙ МЕТР, 30 МИНУТ)


        Когда минутная стрелка настенных электрических часов отмерила очередное деление, указав двадцать пять минут десятого, в комнате зазвонил невидимый нам телефон. Звонил он долго. Потом хлопнула дверь, простучали женские каблучки, щёлкнула снятая с аппарата трубка.

        - Приёмная завотделением Крылова, - сказал женский голос. - Доброе утро!.. Спасибо, вы очень любезны!.. Не знаю, обождите минуточку, сейчас посмотрю!..

        Девушка рывком сняла светлый плащ, бросила его на стол и поправила причёску.

        - Не утруждайтесь... Я на месте! - громко произнёс Крылов. Он стоял на пороге своего кабинета - лысый, невысокого роста, немолодой мужчина. Походкой, не обещающей ничего хорошего, он приблизился к секретарше и стал наблюдать за выражением её лица. Он переждал - сначала испуг, потом растерянность, досаду, виноватость и, наконец, готовность принять любую кару - и только тогда продолжил:

        - Ваш рабочий день, милая моя Леночка, начинается ровно в девять утра. О чём я вас неоднократно предупреждал.

        - Но...

        - Но вы продолжаете опаздывать. Я вправе уволить вас.

        - Но...

        - Но хуже вам от этого не будет. Хуже будет тому, кто будет вынужден принят вас на работу.

        Крылов, проходя мимо стола секретарши, вернул лежавшую на столе трубку на телефон, потом уселся на массивный кожаный диван и оказался плечом к плечу с молодым человеком в больничной пижаме.

        - Опять вы? - лысый мужчина не то поморщился, не то улыбнулся. - Ну что мне с ней делать?

        - Выпишите меня, - тихо сказал человек в пижаме.

        - И не надейтесь!.. А вы не ревите! - Крылов говорил уже с Леночкой. - Поймите, у нас клиника. Больных лечат не только наши знания, но и наши принципы, - он кивнул на молодого человека. - Больной Топилин отлично знает, что завотделением Крылов с девяти утра находится в своём кабинете. Но он также должен знать, что с девяти утра вы не допустите его на приём. Следовательно, нечего тут сидеть зря!

        Врач поднялся и сделал шаг по направлению к кабинету.

        - Не увольняйте меня, пожалуйста!

        - Не увольнять? - Крылов через плечо посмотрел на Топилина.

        - Выпишите меня!

        - Не сговоришься с сами!

        Дверь его кабинета закрылась. Но через секунду врач вернулся. И встал на пороге, грустно глядя перед собой.

        - Я устал. Очень устал, очень. Вы думаете, вздорный старик? У меня малыши, внучка и внук. Я дедушка, понимаете? Не вздорный старик, а дедушка. который очень устал. Дедушка, который два года в отпуске не был. Дедушка, которому с бабушкой некогда в гости сходить. В кино, в театр... Кстати, Топилин, когда у вас премьера? Через неделю? Сделайте два билетика. Да?

        - Я зайду к вам? - и, не дожидаясь ответа, Топилин прошёл в кабинет. Крылов взглянул на секретаршу - и вновь стал лысым и строгим стариком.

        - Предупреждаю, в последний раз!

        Дверь в кабинет закрылась. Леночка скроила гримаску двери, вздохнула, утёрла слёзки и принялась за дело. Аккуратно повесила плащ на плечики, вынула из шкафа белый халат, переоделась. Села за стол, достала из ящика пухлые картонные папки, раскрыла верхнюю. В эту секунду в кабинете раздался глухой удар, а потом зазвенело разбитое стекло. Леночка выскочила из-за стола и кинулась к двери.

        - Поздравляю! - загремел голос врача, лишь только секретарша распахнула дверь. - Я предупреждал! Вы уволены! Поздравляю!

        Выставив перед собой руки,  словно опасаясь наткнуться на невидимое препятствие, Леночка бросилась вон из приёмной.

                х   х   х

        Крылов - лысый, красный, злой - грудью лежал на столе. Топилин навалился сверху и крепко держал его руку на излом.

        - Выпишите меня отсюда! Не то я вам руку сломаю!

        - Зачем ты разбил графин?

        - Что? А, графин... Я вам сто графинов куплю, ванну хрустальную, только дайте направление на выписку.

        - Графина жалко... Не могу я дать!

        - Можете.

        - Не могу.

        - Почему?

        - Потому что ты мне руку держишь. Это во-первых.
      
        - Допустим, отпущу. А во-вторых?

        - Давай тихо, спокойно. Тебе лет сколько?

        - Двадцать девять.

        - Ну вот, у тебя целая жизнь впереди, Дима. Можешь стать гениальным актёром. Как Качалов. А можешь - инвалидом. В тридцать-то лет!

        - У меня премьера через неделю. Это мой шанс, очнитесь! Я шесть лет в театре без ролей сидел. Знаете, что это? Представьте, что у вас в отделении за шесть лет одни покойники.

        - Не крути руку!.. Нельзя тебе сейчас на сцену. Болен ты, очень плохо болен. Подлечить тебя надо. Ты послушай. Месяц - это восстановление. Потом месяц - уточним диагноз. А там потихонечку-полегонечку лечиться начнём. Думаю, без вмешательства обойдёмся. Только нельзя запускать. Ты что, не слушаешь?

        - Слышу, слышу. Не могу я.

        - Видишь как! Ты не можешь - и я не могу. Я старый, ты молодой, вот и уступи. Эй, Топилин, ты что замолк?

        - Нет у меня времени. Знаете, чем старше актёр, тем больше у него несыгранных ролей.

        - У меня тоже не без греха. И не сыгранные случались. Хирургия - дело такое... Ну, будет, отпусти меня.

        - Выпишите?  Всего на десять дней?

        - Нельзя тебе в театр, родной мой! Гулять можно, спать можно, читать...

        - Читать?

        - Да, читать можно.

        - Читать... Жалко, всего один графин был!

        На этих самых словах дверь кабинета распахнулась, и порог перешагнули два высоких крепких санитара в белых халатах. Из-за могучих спин выглядывало любопытное личико Леночки.

                х   х   х

        На больничной койке лежал Топилин, держа перед ничего не видящими глазами книжку. Рядом с койкой на стуле сидел санитар и тоже читал. Дочитав страницу, он перевернул лист сначала в своей книге, а потом - в книжке Топилина.

               
                х   х   х

        Глубокой ночью из окна третьего этажа больничного корпуса по связке простыней спускался человек. У земли его встретил мужчина в плаще. Вдвоём они перемахнули через высокий забор и сели в ожидавшее их такси. Хлопнули дверцы, заурчал мотор - красные огоньки стоп-сигналов растаяли в темноте.

                х   х   х 

        Погожим сентябрьским утром Дина шла по оживлённой городской улице. Посмотрев на часы, остановилась и вынула из сумочки мобильник.

        - Виктор, здравствуй! У меня к тебе просьба. Ты, пожалуйста, не приходи сегодня на прослушивание... Нет, всё в порядке... Ничего не случилось... Просто лучше, если тебя не будет... Да, я так хочу. Я сама так решила.

        - Почему вдруг? - Виктор Баль - элегантный, чисто выбритый, в галстуке, светлой рубашке и сером костюме (явно приготовился куда-то идти)- сидел на журнальном столике, прижав к уху мобильник, и недоумевал. - Ну хорошо, хорошо. Давай разумно. Я не настаиваю, но я мог бы помочь. При случае, понимаешь? И потом, я обязан там быть как служащий театра. Это же моя работа, в конце концов!

        - Не юли! Ты режиссёр на договоре. Тебя это не касается.

        - Мне лучше знать. Как мне кажется.

        - Тебе кажется.

        - Странно всё-таки.

        - Конечно! Всё обычное странно, когда начинаешь заново.

        - Хорошо, я не приду

        - Спасибо, рыцарь Витя...

        Баль хотел сказать ещё что-то, но не успел. В трубке возникла тишина. Некоторое время он сидел в раздумье, потом убрал мобильник в карман и медленно распустил галстук.

        - Дина?

        Баль хмуро посмотрел на Топилина, лежавшего под клетчатым пледом на неразобранном диване, и сказал, почти не размыкая губ:

        - Спи.

        Он подошёл к балконной двери, распахнул её и долго стоял молча, глядя вниз во двор.

        - И давно вы... - начал было Топилин.

        - Недавно. В пятницу был развод. Всё?.. Ах да, забыл! Живёт у отца, на Якиманке.

        Топилин накрылся пледом с головой. Баль попробовал закурить, но тут же выбросил с балкона сигарету.

        - Чёрт! Не люблю натощак, - он подошёл к дивану. - Ты есть будешь? Есть, спрашиваю, будешь?

        Топилин вынырнул из-под пледа, скорчил отвратительную гримасу и истошно завопил - не то дразнил Баля, не то дурачился.   

                х   х   х

        Они сидели в кухне за столом, напротив друг друга. Топилин ел жадно, быстро. Баль ковырял вилкой нетронутую еду и в упор, не мигая, смотрел на приятеля.

        - Не смотри так, куски в горле застревают.

        Баль не шелохнулся, точно не слышал. Тогда Топилин отодвинул тарелку , откинулся на стуле и сцепил руки на затылке.

        - Ну что, что? Ни при чём я , пойми ты, дурья башка! Да, она приходила ко мне в больницу. Два раза. Сидела, плакала, ничего не говорила. Я тоже молчал. Ясно? Молчал и ждал, когда она уйдёт. Она понимала, чего я жду, и плакала.

        - Ты ни при чём. Ты... ешь.

        Топилин придвинул тарелку, но тут же отшвырнул её прочь, вскочил и стал мерить кухню быстрыми шагами. Баль аккуратно вернул тарелку на середину стола, поднял опрокинутую толчком чашку - и вдруг заговорил:

        - У Дины сегодня последний шанс. Главный сам её прослушивает... Но, кажется, она передумала... не посоветовавшись... Из-за тебя... или из-за меня... Впрочем, не знаю.

        - Богатое у тебя воображение, богатое!

        - Сам знаю.

        - Баль, слушай, может, хватит ваньку валять? - Топилин опёрся руками на столешницу, заглянул другу в лицо. - Какая разница, из-за кого? - взгляд у него стал холодным, колючим. - Баба она, понимаешь? Стопроцентная баба. И это великолепно! Я приветствую. Но ты-то не баба - мужик. А глянешь на тебя - вроде и не мужик. Небось, и по роже никому за всю жизнь не двинул?

        Баль резко встал и неумелым, широким движением, ни секунды не медля, ударил Топилина по лицу. Тот отшатнулся и, оторопев, умолк. Баль сел и поставил на стол вновь упавшую чашку.

        - Ещё могу. Сколько надо.

        - Не надо.

        - Посмотрим.

        - Сказал, не надо... Ну и гад же я! Зачем только ты меня из больницы крал?

        - Надо, раз крал. И не фокусничай тут. Я не погляжу, что ты псих. Запомни - на генеральном прогоне будет главный собственной персоной. Твоё дело - бить наповал. Мой спектакль - это ты, уразумел? Стал бы я тебя через окно вытаскивать. Перебился бы как-нибудь. Но ты мне, сукин сын, вот так нужен! - он провёл рукой по горлу. - А Дину не тронь, она тут ни при чём.

        - Забудь! Не бери греха на душу. Я тебе так сыграю... они подлокотники у кресел искусают!

        Топилин вытер кровь, сочившуюся из разбитой губы, и, выкрикивая несуразный мотив, вприпрыжку выскочил из кухни. Баль поднялся, задев стол - злополучная чашка вновь опрокинулась на скатерть. Он схватил её и в сердцах шарахнул об пол:

        - Что ж ты падаешь, стерва!

                х   х   х


        Главный режиссёр театра в сопровождении членов комиссии: трёх женщин министерского возраста и пары щегольски одетых мужчин - стремительно вошёл в зрительный зал и  по проходу двинулся к Балю, нервно ходившему между кресел.

        - Здравствуй! - главный тиснул протянутую ему руку. - Извини, задержались, - он кивнул в сторону приближавшейся комиссии. - Этикет. Церемониал. Все под Богом ходим.

        Подошли члены комиссии. Все улыбались, с одобрением глядя на бледного от волнения Баля. Кивнули друг другу, расселись. Главный занял кресло рядом с Балем.

        - Начинай.

        - Начинайте! - Баль посмотрел на помощницу режиссёра, та кивнула и исчезла в полумраке зрительного зала.

        Свет медленно погас. Мужчина из комиссии, сидевший сзади режиссёров, наклонился вперёд и громко пожелал:

        - Ни пуха!

        - К чёрту! - они ответили одновременно, главный усмехнулся.

        Заиграла музыка, поехал занавес. Вошёл свет, открывая декорации первого акта "Вишнёвого сада". Луч высветил Дуняшу, стоявшую у окна со свечой в руке. Музыка затихла, и стало слышно, как Дуняша напевает:

        - Что мне до шумного света?
        Что мне друзья и враги?
        Было бы сердце согрето
        Жаром взаимной любви!..

        Актриса пересекла сцену и остановилась перед большим креслом, в котором, как и положено, сидел задремавший Лопахин с книжкой на коленях. Дуняша наклонилась, чтобы взять книжку... и вдруг свеча у неё в руке дрогнула, актриса ойкнула и отскочила от кресла.

        У Баля от волнения заходили желваки на скулах.

        На сцене перепуганная актриса стояла, прикрыв ладошкой рот, словно боялась закричать, и беспомощно озиралась. Было видно, что она совершенно "вывалилась" из роли. В кулисах наблюдалось суетливое движение.

        Члены комиссии переглянулись.

        Главный вытянул шею и всем телом подался вперёд.

        - В чём дело? - зловещим шёпотом спросил он то ли у Баля, то ли у растерявшейся актрисы.

        Из кресла поднялся Топилин в костюме Лопахина, взял из рук актрисы свечу и вышел на авансцену.

        - Какого дьявола он там делает?

        Баль молчал.

        - Что вы там делаете, юноша? Не смейте молчать, когда с вами разговаривают!

        - Я прошу вашего разрешения играть роль Лопахина! - отчеканил Топилин.

        - Что-что?

        - Разрешите играть в спектакле. Всё равно я никуда отсюда не уйду.

        Члены комиссии зашептались.

        Главный откинулся на кресле, потом резко вскочил - и чего уж никто не ожидал - насвистывая, быстро заходил по проходу. Потом он сел, опять откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди и скосил яростный взгляд на Баля. Тот сидел неподвижно, как истукан. Главный посмотрел на сцену, прищурил глаза:

        - Давайте текст!

        Члены комиссии замерли.

        - Вы что там, оглохли? Я сказал, давайте текст. Текст давайте! Язык проглотили? Текст, текст!

                х   х   х
 

        После спектакля Топилин - взмокший и усталый - сидел в гримёрной перед зеркалом. Сидел, даже не сняв лопахинского костюма. Заметив листок бумаги, вставленный в рамку зеркала, он протянул руку, развернул записку, но прочитать не успел - в дверь постучали. Топилин сунул записку в карман пиджака и обернулся. В гримёрную вошёл Баль. Взгляды друзей встретились. Баль замешкался, словно позабыл, зачем пришёл. Потом шагнул к Топилину, вытащил его из кресла и неловко стиснул в объятиях.

        - Димка!.. Зараза!..  Честное слово!.. - Баль волновался, не мог связать двух слов. - Я думал, всё!.. Как он, а? Текст, говорит, давай!..

        - Погоди-ка! - Топилин ладонью вытер ему щёку. - Грим. Вот...

        - Грим?.. Чёрт с ним! - Баль внезапно захохотал. - Получился спектакль, получился, получился, родной! Дима, ты подлец, понимаешь? Кое-что подчистим, подтянем, но это всё ерунда! (Поёт.) Было бы сердце согрето-о жаром взаимной любви-и... - он увидел себя в зеркале и оторопел. - Э!.. Чем это ты меня?

        - Я же говорю, грим.

        Баль попробовал стирать рукой и размазал грим по всей щеке.

        - Дьявол!

        - Да кто ж рукой? Кремом надо.

        - Ага, кремом... - Баль схватил с гримёрного столика какой-то пузырёк.

        - Да не то! - Топилин вырвал у него из рук пузырёк и всунул тюбик. - Вот. И вата.  И оттирай!

        Баль, глядя на себя в зеркало, стал стирать грим. Топилин достал из кармана записку, прочёл. Лицо его помрачнело. Он взглянул на Баля и убрал бумажку в карман.

        - Ну так что, всё-таки, спектакль?

        - Всё!

        - Не понял?

        - Всё! Было бы сердце согрето-о... Слушай, я тебя... того... кремом запачкал.

        - Да скажи ты толком, наконец! - Топилин попробовал отчистить рукав, но только размазал крем. - Что за напасть такая!

        Баль посерьёзнел.

        - Болван! Забыл! Нас главный ждёт!.. Димка, умывайся, и вперёд - поехали, поехали в лес за орехами!

        - Сам умойся.

        Не постучавшись, в гримёрную вошёл главный режиссёр.

        - Ждать себя заставляете, молодые люди!

        Топилин и Баль переглянулись и обратили к вошедшему постные, виноватые физиономии. Главный быстрым движением застегнул пиджак, потом расстегнул и сделал несколько торопливых шагов по гримёрке.

        - Гангстеры! Флибустьеры! Анархисты!  - взорвался он внезапно. - Головы вам поотрывать!.. Сами додумались?

        Друзья молчали. Главный рухнул в кресло и потёр лоб.

        - Вот что, - продолжал он уже спокойнее. - Я сюрпризов не люблю. Я не космонавт и к таким перегрузкам не приучен... Что это у вас? - он указал на выпачканную щёку Баля.

        - Грим, - подсказал Топилин.

        - Грим? Прекрасно!.. - главный задумался. - Времени у меня нет. Ваше счастье. После поговорим.

        Он встал и пожал руку Балю, обращаясь почему-то к Топилину:

        - Спасибо! Честное слово, спасибо!

        Он направился к двери, но вопрос Баля остановил его:

        - Приняли?

        - Знать бы прикуп - жить бы в Сочи и не работать! Через часок вернусь, зайди ко мне. Без него.

        Главный исчез так же стремительно, как появился.

        - Миновало?

        - Кажется, - пробормотал Баль и пожал руку Топилину.

        - Виктор...

        - Что?

        - Мне надо уйти. Одному побыть, опомниться.

        - Валяй, валяй, не держу!

        Баль повернулся и вышел. Топилин опомнился, бросился к двери.

        - Физиономию вытри, чучело! - крикнул он в коридор.

        Оставшись один, Топилин достал из кармана записку и перечитал ещё раз. Глянул на часы, лежащие на столике, заторопился: скинул пиджак, галстук, распахнул жилетку. Бросился к умывальнику и стал отмывать лицо, в спешке разбрызгивая воду.

                х   х   х


        Баль вышел на сцену. Декорация, освещённая дежурными лампами, искажённая мрачными тенями, походила на фантастическую игрушку великанов. Баль постоял несколько секунд, не решаясь переступить границу этого фантастического мира, потом медленно двинулся по сцене. Найдя то, что искал - кресло, в котором сидел Лопахин - он вытащил его на середину сцены, туда, где оно стояло в начале спектакля. Баль сел в него, потом, старательно повторяя движения Топилина, встал и вышел на авансцену, держа в руке воображаемую свечу. Ему не понравилось, он сердито тряхнул головой, вернулся и повторил всё сначала. Но теперь он двигался медленнее, осторожнее, словно хищник, подбирающийся к жертве. Когда он вышел на авансцену, женский голос из зрительного зала спросил:

        - Необходимо ещё что-нибудь, Виктор Алексеевич? А то монтировщики ждут...

        Баль вздрогнул и на мгновение растерялся. Потом различил в полутьме зрительного зала помощницу режиссёра.

        - Если вам нужно поработать, я предупрежу монтировщиков, пусть покурят.   

        - Не надо, - Баль пришёл в себя. - Теперь уже всё. Спасибо. Пусть разбирают.

        Он развернулся и исчез в кулисе.

                х   х   х


        Топилин и Дина не спеша шли по аллее парка мимо пустых скамеек. Было тихо. Слышался шорох шагов по опавшей листве да где-то в глубине парка лаяла собака. Дина шла, опустив голову и опираясь на руку спутника.

        - Я рада, что ты не стал меня отговаривать. Всё решено. Вообще хорошо, что ты молчишь.

        Топилин кивнул и поднял воротник своего плаща.

        - Наверное, я плохая актриса. Не умею стоять на своём. Не получается, как ни стараюсь. И как назло, всё неудачи, неудачи. Какую ночь не сплю, реву, как сумасшедшая, хоть подушку выжимай... Вчера на вокзале в очереди передо мной бабуля, маленькая-премаленькая. Подходит к окошку, а кассирша ей: "Бабушка, были вчера билеты. Сегодня нету. Вам каждый день наведываться надо". А бабуля: "Да куда мне каждый день! Я ж хожу, как ворона". Вот и я - как ворона... Почему, всё-таки, ты молчишь?

        - Я слушаю.

        Среди деревьев, на жёлтом от листвы газоне, женщина в толстом свитере дрессировала овчарку. Кидала собаке палку, и та приносила.

        - Как же ты решилась?

        Дина остановилась и подняла голову.

        - Мне всё равно, где. Только не здесь. Здесь не могу. Виктор мне чужой... давно. И ты чужой.

        Топилин не ответил. Дина отвернулась и пошла по аллее к старой, видавшей виды карусели с деревянными сиденьями на ржавых железных цепях. Девушка остановилась у ограды, Топилин подошёл и встал рядом, положив руки на перекладину. Дина нежно провела пальцем по кисти его руки.

        - У тебя очень красивые руки, Дима. Ты очень талантлив, руки не врут. Ты будешь знаменитым актёром.

         Топилин улыбнулся, потом не удержался и рассмеялся.

         - Перестань, дурачок! Я всё про тебя знаю... Да, совсем забыла, всё о себе, о себе.  Как прогон?

         - В порядке.

         - Значит, всё будет в порядке. Вы сделаете прекрасный спектакль.

        Она подняла глаза, наполненные слезами.

        - Господи боже мой! Зачем всё это... Зачем? - лицо её исказила мука, Дина отвернулась и зарыдала в голос. - Господи, зачем?.. Любовь... Надежды... Отчаянье... За что?

        Топилин мягко взял её за плечи, повернул и прижал к себе. Дина ревела, вцепившись в его плащ.

        - Ты проводишь меня?.. Да?.. Проводишь?

        - Хочешь, я тебя покатаю?

        Топилин открыл калитку в ограде, усадил Дину на карусель, отыскал кнопку пуска на "барабане". Щёлкнул тумблер, загудел мотор, карусель скрипнула, тронулась с места и, позвякивая цепями, поехала - всё быстрее и быстрее. Топилин смотрел на Дину - девушка кружилась, закрыв глаза и подставив летящему навстречу потоку воздуха заплаканное лицо.

        - Ты проводишь меня?

        Топилин отвернулся.

        Женщина в толстом свитере дрессировала своего пса. Она кидала палку подальше в кустарник, овчарка послушно приносила палку в зубах.

        Хозяйка опять кидала - собака приносила.

        Хозяйка кидала - собака приносила.

                х   х   х

        Когда Баль и главный режиссёр вышли из служебного входа театра на улицу, было уже темно. Горели фонари.

        - Им понравилось, печёнкой чувствую, - говорил главный, отпирая дверцу чёрного "Лексуса". - Ты не рад?

        - Не знаю. Мне пока самому кое-что не нравится.

        - Я не слышал, а ты не говорил. Кстати, обедал? Нет? У меня с самого утра хлебной крошки во рту не было... И-эх!

        Главный плюхнулся на сиденье и захлопнул дверцу. Устроившись поудобней, опустил боковое стекло.

        - Между прочим, твой Топилин - хороший парень. Сколько у нас в труппе, года два-три?

        - Больше.

        - Больше?.. Хм... Передай ему привет!

        Автомашина мягко укатила, и Баль остался один. Он уже хотел уйти, как вдруг услышал два коротких автомобильных гудка.

        "Лексус" стоял метрах в десяти - главный поджидал Баля.

        Подойдя к машине, Баль услышал короткое:

        - Садись!

        Не понимая в чём дело, он забрался в машину.

        - Забыл, - сказал главный. - Твоя жена... извини, в прошлом жена... короче, Дина отказалась от показа. Сегодня позвонила и отказалась.

        - То есть как?

        - Ей предложили контракт в рижском ТЮЗе. Не знал? Поезд сегодня. В девять с четвертью, если не путаю.

        Баль молчал. Главный закурил и тяжело вздохнул.

        - Нет никакого рижского ТЮЗа, - сказал Баль. - У неё теперь ничего нет.

        - Ох, артиЗДы!

        Заработал мотор.

        - Куда? - очнулся Баль.

        - На кудыкину гору, воровать помидоры!

                х   х   х


        Баль, не разбирая дороги, натыкаясь то на людей, то на чемоданы, пробежал через вокзальный зал и выскочил на перрон. Он опоздал. Поезд уже набирал ход. Перед Виктором потоком лились огни окон последних вагонов. Он всматривался, щурил глаза, словно ещё надеялся кого-то увидеть в этом светящемся потоке.

                х   х   х

        Сверху, из огромного буфетного окна, был виден опустевший перрон и одинокая фигура Баля на нём. Мимо него прошёл парень в плаще, остановился в нескольких шагах. Некоторое время они стояли спиной друг к другу. Баль развернулся, сделал шаг, другой, третий... Когда он поравнялся с Топилиным, тот развёл руки - мол, я ни при чём - и пошёл прочь. Баль побрёл следом.

        Главреж отошёл от окна и встал у табльдота, на котором стояла чашка с каким-то напитком, источавшим пар. Он понюхал, поморщился, но всё-таки взял чашку и стал пить мелкими глотками, стараясь не обжечься.

                х   х   х


        Проводив врача скорой помощи, Баль погасил в прихожей свет и вернулся в комнату. Топилин, укрытый одеялом, лежал на диване, глядя мутными глазами в потолок. Черты его лица заострились, оно было бледно и неподвижно, точно гипсовая маска. На лбу, на висках и возле губ выступил пот, влажная кожа поблёскивала в луче настольной лампы, стоявшей в изголовье дивана на журнальном столике. Возле лампы лежали коробки с лекарствами и  пара склянок с аптечными этикетками.   

        Баль подсел к больному, потрогал безжизненно лежащие поверх одеяла руки Топилина. Тот скосил взгляд, шевельнул губами - хотел улыбнуться.

        - Испугался? - слабым, хриплым голосом спросил он. Баль не ответил, взял коробку с лекарством, повертел в руках, рассматривая. - Дрянь. Отрава. Была скорая? - Баль кивнул. - Кололи?

        - Отдыхай. Полный порядок!

        - Курить хочу.

        Баль сунул ему в рот зажжённую сигарету. С минуту Топилин молча курил, осторожно затягиваясь, держа сигарету дрожащими, липкими пальцами.

        - Дрянь дело, Витя. Я не мог тебе сказать сразу. Думал, обойдётся... Обидно! В двадцать два года пришёл в театр, год играл, потом - ничего. Тошно! Ходил по театрам, показывался, ругался, клянчил, унижался. Не хотел, конечно... Но надо было делать хоть что-то... Чтоб рук на себя не наложить... Страшно... Шесть лет, как пассажир, который сам не знает, куда едет. Сойдёт на станции - не то. И дальше, без конца... Потом ты пришёл. Я сразу понял, куда еду, где выходить. А мне уже тридцать скоро!.. Не снимай меня с роли! Я через пару дней встану!..

        Топилин повернул голову, растянул губы в улыбке и долго смотрел на Баля виноватыми, беспомощными глазами.

                х   х   х


        - Этого и следовало ожидать! Хорошо ещё, что скорая успела.

        Завотделением Крылов прошёлся по кабинету, взял с подоконника чистый стакан и наполнил его водой из сифона. Пена хлестнула через край и залила лежавшие на столе бумаги. - Пожалуйста! - Крылов сокрушённо вздохнул. - Никак не могу привыкнуть к этому чудовищу! - он залпом выпил воду и откашлялся. - Могло быть гораздо хуже, понимаете? Благодарите судьбу, что у вашего артиста пока ещё достаточно свежий организм. Но его возможности уже ограничены. Если подобная нагрузка повторится - не знаю, во время спектакля или на репетиции - я не поручусь за благополучный исход.

        - Я понимаю, - Баль сидел на стуле и смотрел на лужицу, растекающуюся по столу. - Значит, играть на сцене ему нельзя?


        - Сколько длится спектакль?

        - "Вишнёвый сад"? Три часа с небольшим.

        Крылов уставился на Баля так, словно видел перед собой инопланетянина.

        - Родной мой! Да ему и часа будет достаточно, чтобы... - он вовремя остановился и принялся раздражённо перекладывать на столе бумаги.

        - Достаточно для чего?

        - Для чего угодно! - врач не выдержал и пошлёпал себя по лысине. - Это - голова, поймите вы, а там - мозг, сложнейшая структура, а не швейная машинка. Замене не подлежит. Другого не купите, вам ясно? Или вы думаете, что ваша цель оправдывает подобные средства?

        - Скажите, в конце концов, чем болен Топилин?

        - Обойдётесь.

        - Прошу вас!

        - Название длинное, ничего для вас не прояснит. Мозг и иммунитет в опасности.

        - Что ему грозит?

        - Я уже сказал: что угодно! Кровоизлияние в мозг, частичная парализация, глубокая кома... Да ну вас к дьяволу!

        Баль поднял голову и впервые за всё время разговора посмотрел на Крылова. Взгляды их встретились. От врача не ускользнуло, что в глазах посетителя мелькнула растерянность.

        - Спасибо, доктор! - Баль поднялся. - Извините за беспокойство.

        - Уходите? Ну-ну, идите-идите. Желаю вам много думать в эту ночь.

        Крылов и Баль стояли друг против друга, как боксёры на ринге, оценивающие соперника перед боем.

        - Мне надо решить, - Баль отвернулся и двинулся к двери.

        - Подождите! - врач нажал кнопку на селекторе. - Лена, принесите, пожалуйста, одежду больного Топилина из 310-ой палаты, - он отошёл от стола и уставился в окно. - Решить, решить!.. Какое вы имеете право? Мы решаем, оперировать больного или нет. Но мы всё равно спрашиваем его согласия. Или у родных. Даже когда спасти его от смерти может только операция. Даже тогда, понимаете? Существуют долг, принципы, цель - да, они существуют всегда! Но есть ещё человеческая мораль... - он опять наклонился над селектором. - Вы что, не поняли меня, Лена? Сейчас же принесите одежду больного Дмитрия Топилина! - и опять к Балю. - Решайте, если можете что-то решить. Впрочем. наверное, можете. Кажется, вы все там ненормальные. У нас ещё никто до вас из окон по казённым простыням не лазил!.. -  и в селектор. - Лена!.. - посмотрел на часы. - Опять опаздывает. Сегодня же уволю!

        Словно услышав угрозу, секретарша впорхнула в кабинет, держа в руках свёрток с одеждой.

        - Где вы пропадаете? - воскликнул Крылов. -  Вы врач или... - он махнул рукой. - Отдайте всё это товарищу режиссёру.

        Врач отвернулся, сел за стол и углубился в чтение бумаг. Леночка, не сводя глаз с начальника, передала свёрток Балю, потом вытащила из кармана халата книжечку и сообщила шёпотом:

        - Игорь Артурович чтение рекомендовал.

        Баль забрал свёрток, книжку и взялся за ручку двери.

        - Мой вам совет: уговорите Топилина вернуться в клинику. Или привезите силой.

        - До свиданья, - сухо ответил Баль.

        Леночка постояла в нерешительности на пороге кабинета, потом набралась смелости, кашлянула и сказала:

        - Я не опоздала. В главном корпусе лифт сломался.

        - Смотрите, лично проверю!

                х   х   х


        Автобус катил по улицам города. Баль сидел у окна, держа на коленях свёрток с одеждой. На свёртке лежала книжечка. Баль взял её в руки, открыл на заложенной полоской бумаги странице.
Голос Топилина за кадром:

        - Не жалею, не зову, не плачу,
        Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
        Увяданья золота охваченный,
        Я не буду больше молодым...

        На сцене идёт репетиция спектакля "Вишнёвый сад" .                Среди актёров заметен Топилин.

         ... Ты теперь не так уж будешь биться,
         Сердце, тронутое холодком,
         И страна берёзового ситца
         Не заманит шляться босиком...

         В зрительном зале за режиссёрским столиком с лампой сидит Баль. Он наблюдает за игрой актёров, иногда вмешивается, что-то кричит, активно жестикулируя, но мы слышим только голос Топилина за кадром:

        ...Дух бродяжий! Ты всё реже, реже
        Расшевеливаешь пламень уст.
        О моя утраченная свежесть,
        Буйство глаз и половодье чувств!..

        Топилин стоит на авансцене и, энергичными жестами указывая на площадку, где стоят партнёры, доказывает что-то сидящему в зале Балю. Тот, изредка кивая головой, слушает, потом пожимает плечами и, откинувшись на спинку кресла, хохочет.

        ... Я теперь скупее стал в желаньях,
        Жизнь моя! Иль ты приснилась мне?
        Словно я весенней гулкой ранью
        Проскакал на розовом коне...

        В небольшом кабинете, полном всякой театральной всячины: афиш, макетов спектаклей, мелкого реквизита, каких-то банок, коробок, бумаг - у раскрытого окна стоял Баль. Он стоял, засунув руки в карманы плаща и глядя на высокий клён, раскачивающий ветви с красно-жёлтой листвой прямо перед окном.

        ... Все мы, все мы в этом мире тленны,
        Тихо льётся с клёнов листьев медь...
        Будь же ты вовек благословенно,
        Что пришло процвесть и умереть.

        Перед входом в театр шла обычная предпремьерная зрительская суета. Поэтому снизу до окна долетали возбуждённые голоса:

        - Нет лишнего билетика?.. Гражданка, лишнего нет? Нужно всего два билета!..
        - Оставьте в покое мой рукав! Нет у меня ничего!
        - Два билета!
        - Да нет у меня ничего!
        - Есть лишний?
        - Позвольте пройти!..

                х   х   х

        Баль и помощница режиссёра быстро шли по коридору театра.

        - Немедленно найдите Топилина, - распорядился Баль, - и передайте ему, чтобы он зашёл ко мне в кабинет.

        - Хорошо.

        - И ещё...

        - Виктор!

        Они остановились. Их догнал главный режиссёр, пожал руку Балю, кивнул помощнице, она поздоровалась.

        - Я насчёт твоего приятеля. Роль имеется, замечательная. Погляжу на него сегодня ещё разок - авось, введу в спектакль. А?

        Баль кивнул.

        - Ну, ладно. Ни пуха тебе!.. - главный сделал несколько шагов по коридору, но остановился, обернулся и громко сказал. - Хоть бы к чёрту послал! - он хмыкнул, покачал головой и пошёл прочь.

        Баль шевельнул губами.

        - Вы хотели что-то сказать, - напомнила ему помреж.

        - Да, хотел, - он смотрел мимо помощницы. - Скажите Храмченко, пусть гримируется. А Топилину - ни слова. Просто - ко мне... Что-нибудь не ясно?

                х   х   х

        На полутёмной сцене стояла готовая декорация первого акта. Баль стремительно вышел из кулис и наткнулся на лопахинское кресло - оно стояло не там, где нужно. Он перетащил кресло, сел в него. Потом сильно стукнул кулаком по подлокотнику, вскочил и вернулся в кулисы. Там, теперь уже не раздумывая, снял трубку висящего на стене внутреннего телефона.

                х   х   х

        Топилин, уже в костюме Лопахина и в гриме, сидел на стуле в кабинете Баля. Зазвонил телефон, Топилин схватил трубку.

        - Да? - Топилин подскочил на стуле. - Сколько я могу ждать?.. Ты что, рехнулся?.. Ты знаешь, который час?.. Задержишь начало?.. Какая ещё идея?.. Чокнутый!.. Не придёшь через две минуты - я ухожу готовиться к спектаклю!

        Он швырнул трубку на телефон, сел на стол и закрыл глаза.

                х   х   х

        Баль, стараясь ступать бесшумно, подкрался к двери своего кабинета и прислушался...

                х   х   х

        Топилин сидел на столе. Внезапный щелчок дверного замка и поворот ключа заставили его вздрогнуть. Он взглянул на часы, поморщился, пробормотал какое-то ругательство. Спрыгнув со тола, подошёл к окну.

        Толпа перед театром уже поредела. Опоздавшие спешили ко входу, перехватываемые по дороге ловцами лишних билетиков.

        Топилин ещё раз посмотрел на часы и кинулся к дверям.

        Нажал ручку. Она не поддалась. Дверь была заперта.

        Топилин опешил... Ещё раз подёргал ручку.

        - Что за шутки?- он толкнул дверь. - Эй, кто там?.. Идиоты!.. - он толкнулся в дверь плечом. - Откройте! Слышите? Эй. там! - он приложил ухо к двери. - Баль, это ты?.. Не молчи! Я знаю, что это ты... Не валяй дурака! Выпусти меня сейчас же! 

        Никто не ответил. Топилин разбежался и ударил в дверь ногой. Но дверь не поддалась.

        - Баль! Выпусти! Хуже будет!... - ему не ответили. - Ну, гад!.. - он изо всех сил начал биться в дверь, с отчаянием и злобой.

        Баль, нервничая, ходил взад-вперёд по коридору рядом с сотрясавшейся под ударами дверью. В руке он сжимал небольшой жёлтый ключ. Наконец, не выдержав, бросился к пожарному окну, распахнул его и вышвырнул ключ на улицу.

        Топилин продолжал отчаянно ломиться в дверь. Внезапно заиграла музыка увертюры спектакля. Топилин замер и обвёл взглядом кабинет. На шкафу стоял белый динамик, откуда шла прямая трансляция. Топилин слушал, всё ещё не веря происходящему. Музыка закончилась. Раздался мужской голос, произносивший начальный лопахинский монолог спектакля: "Пришёл поезд, слава богу!.."

        Его монолог!

        Подскочив к шкафу, Топилин дотянулся до радио и швырнул его на пол. Пластмассовая коробка разлетелась на куски. Стало тихо.

       Он опять кинулся к двери и заорал:

       - Убью!.. Слышишь, Баль?.. Убью!..

       Лихорадочным взглядом осмотрел комнату, отыскивая что-нибудь тяжёлое, - и увидел лежавший на стуле плащ Баля. Топилин схватил плащ, швырнул его на пол вслед за приёмником и в исступлении начал топтать ногами:

        - На! На! На! На тебе!

        Опять бросился к двери и стал колотить в неё из последних сил:

        - Гад! Пожалел меня, да? У, гадёныш!.. Сколько же вас, жалостливых!.. Гад!.. Чтоб тебя так пожалели!..

        Наконец, он обессилел, перестал стучать, съехал по двери на пол, сел, прислонившись к ней спиной.

        И застонал - сначала громко, потом всё тише, тише и тише...

                х   х   х

        Баль стоял у двери с другой стороны, прижав ладони к её полированной поверхности. Пальцы его подрагивали.

        - Виктор Алексеевич, уже начали!

        Он посмотрел через плечо на помрежа.

        - Храмченко успел. Даже не удивился.

        - Хорошо... Спасибо...

        Помощница, тревожно оглядываясь на режиссёра, ушла.

        Баль вздохнул, опустился на пол. Сел поудобнее, облокотившись спиной на дверь. Долго сидел, прислушиваясь к тишине в театре.

        Потом сложил руки на коленях, склонил голову на бок и закрыл глаза...               

            



                К О Н Е Ц






                Москва, 2014 (1986) год.
 
              -