Химера Борея. Глава II

 
                БЛЕСК И НИЩЕТА ЧЕЗАРЕ МАРЧЕЛЛИ

 Впервые за долгое время Чезаре задумался о своем будущем. Ведь в последние полгода зыбкая паутина прошлых мечтаний, надежд и опасений составляла его настоящее. Он мог часами перебирать давно прошедшие события, приобретя стариковскую привычку без конца вспоминать.
    Раньше все было не так. Прошлое интересовало Чезаре только в момент заполнения анкет или бланка на получение нового паспорта. Он считал себя человеком настоящего и будущего. Он и был таковым, пока не утратил ощущение реальности и не потерялся в воспоминаниях, откуда теперь не мог вырваться, как из болота.
    В кристально ясной жизненной перспективе Чезаре от специального репортера становился главным редактором, а потом – и вовсе Издателем, держащим руку на пульсе газеты.
    Издатель – это бог над богами. Он контролирует все, знает все, определяет основные направления и темы, он следит из-за кулис за происходящим и дергает за нужные ниточки. Он, главный редактор и финансовый директор – вот Святая Троица журналистики.
    До двадцати пяти Чезаре был репортером, специализирующимся на журналистских расследованиях. Редактора хвалили его за дерзость и изобретательность. Однажды он разоблачил коррупционера - сенатора, проработав несколько недель садовником в его загородном доме. Но самым известным было другое дело – «По следам Макмерфи». Чезаре удалось устроиться санитаром в психиатрическую больницу и узнать изнутри ее быт и нравы, чтобы потом живописать их в целой серии нашумевших статей в «Лос-Анджелес Монд». Его доставал оттуда сам Издатель – и по совместительству его отчим, Алекс Вудлен.
    Алекс был удивительно похож на знаменитого актера Кларка Гейбла. Будучи человеком предприимчивым, Алекс превратил себя в настоящего двойника «Короля Голливуда», переняв интонации, манеры и знаменитую улыбку последнего, и заказывая одежду исключительно фасонов 30-х годов прошлого столетия. Это сделало Алекса заметным. Сын богатых родителей, он потратил состояние на покупку «Лос-Анджелес Монд». Издание имело почтенный возраст – больше ста лет, и с самого своего рождения было вечным соперником «Лос-Анджелес Таймс». Алекс стал ее владельцем, когда «Лос-Анджелес Монд» переживала сложные времена. Говорили, что газета на последнем издыхании. Алекс сделал ее одной из самых читаемых в Америке. Теперь «Лос-Анджелес Монд» стояла на четвертом месте по популярности, обладала собственной радиостанцией и новейшим зданием редакции на Первой Западной улице Города ангелов.
     Журналистика была единственной страстью Алекса Вудлена. Он был младшим современником легендарного Трумена Капоте и Хантера Стоктона Томсона; «Хладнокровное убийство» и «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» всегда казались ему недосягаемыми шедеврами. Он знал их наизусть. Но главным кумиром Алекса был всемогущий Уильям Херст, создавший настоящую медиа-империю и прославившимся умением создать сенсацию из ничего.
     Алекс не гнушался любых способов добычи сенсационного материала. Элегантный, подтянутый и безупречно вежливый, он мастерски умел извлекать на свет божий ужасающие подробности жизни Голливуда  - и Америки. Его считали другом актер Нильсон, режиссер Брайян-о-Коннери, и даже драматург Риплинг, известный мизантроп и насмешник. Алекс никогда не уходил со светских раутов, не получив от них пару-тройку историй, отдающих душком скандала.
    Написать исповедальное письмо в «Лос-Анджелес Монд» превратилось в хобби для некоторых чудаков вроде Френсиса Уайльда, меланхолика-миллионера, совратившего собственную приемную дочь Джейн. Алекс даже завел специальную колонку для публикации таких писем.
     Однажды тот же Френсис Уайльд в порыве вдохновения прислал в «Лос-Анджелес Монд» настоящее обличительное письмо, где «срывал маски с лиц журналистов», похожих, по мнению чудака-миллионера, на стервятников, кружащихся «над дымящимися ранами жертв грязных историй». Не зря Френсис носил фамилию Уайльд – в бойкости пера ему не было равных. Отчасти то, что он написал, было правдой – кстати, не менее сенсационной, чем история о развратных политиках или взяточниках. Алекс неплохо заработал на публикации письма Френсиса.
     И все же фундаментом популярности газеты были не письма и сплетни, а журналистские расследования. Чезаре был далеко не единственным среди своры гончих Алекса. Десятки журналистов «Лос-Анджелес Монд» рыскали по Соединенным Штатам в поисках материала и исправно поставляли статьи и репортажи для очередного выпуска.
     Поистине золотое время журналистики настало в сентябре 2001 года, когда страну сотрясала лихорадка ужаса после теракта, уничтожившего Башни-Близнецы, сверкающие символы американской мечты. Журналисты грызлись за командировку в Нью-Йорк. Катастрофа сулила массу материала. Интервью с безутешными родителями, мужьями, женами и детьми – с детьми лучше всего. Банально, конечно, помещать на первую полосу сморщенное от слез личико маленького ангела, потерявшего дорогую мамочку – зато читатели (и, особенно, читательницы) будут рыдать навзрыд. Людей легко разжалобить.
       Чезаре был единственным, кто не боролся за право слетать в Нью-Йорк. Он и не сомневался, что поедет туда. Вместо бесконечных хождений по кабинетам редакторов, он ходил по кабинетам конкурентов, тонко улыбался им и вечерами неспешно попивал кофе, смакуя новые подробности из новостей и лениво прикидывая тему будущего материала. Его карьера шла как никогда успешно. У самого Алекса Вудлена не было такой громкой известности в двадцать пять лет.
     Каково же было изумление Чезаре, когда он узнал, кого Алекс вздумал послать в Нью-Йорк вместо него. Кэтрин Адамс! Умницу Кэтрин, Снежную Королеву редакции, блестящую выпускницу Йеля. И любовницу Чезаре, ко всему прочему.
      Такого грандиозного скандала, устроенного Чезаре Алексу, «Лос-Анджелес Монд» не видела за всю свою вековую историю. Алекс долго и терпеливо выслушивал яростные обвинения Чезаре, его угрозы уйти к конкурентам или вовсе переехать в другую страну. А потом мягко обронил одно-единственное слово: «Вон». И Чезаре выставили вон, не слушая ни вопросов, ни увещеваний.
   Мало того. Ни одно издательство его не приняло. Ни одно. Даже самое мелкое. Он попал в привилегированный разряд личных врагов Алекса Вудлена. Ему пришлось оставить таунхаус на Манхэттене и переехать к миссис Торес, чтобы шить никому не нужные галстуки – кроме маразматика Джо Тернера, разумеется. Другого дохода у Чезаре не было. У него оставались еще сбережения, но их львиную долю Чезаре просадил в казино в первые месяцы после увольнения. Идиот, он ведь и вправду был уверен, что его скоро позовут обратно!
     Первое время его не отпускала мысль о самоубийстве. Образ смерти казался все соблазнительнее и соблазнительнее, пока однажды один из жильцов миссис Торес не решил покончить с собой выстрелом в голову. Чезаре пригласили быть свидетелем на опознании, как ближайшего соседа самоубийцы. Тот жил в квартире, которую теперь снимали италоамериканцы – и враги номер один для выжившего из ума Джо Тернера.
    Чезаре с содроганием смотрел на труп погибшего соседа. Половина головы у него была снесена выстрелом, и розовая ягода головного мозга переливалась перламутровым блеском. Кровь пропитала ковер и залила лицо самоубийцы, чей искалеченный рот кривился в безумной усмешке. Чезаре тогда вырвало на лестничной клетке. И с тех пор он перестал носить с собой пистолет. Один вид огнестрельного оружия вызывал в нем панический ужас. Как и шальные мысли о самоубийстве.
     Поднявшись, Чезаре убрал остатки сыра в холодильник. Пустая бутылка из-под вина заняла единственный клочок свободного места на кухонном столе, пополнив собой коллекцию грязных кофейных чашек  и  целой армии кружек в ржавых разводах чая.
     Кроме маленькой кухни, Чезаре был счастливым обладателем комнаты, выполнявшей сразу несколько функций: спальни, гостиной и кладовки. Шкаф в ней отсутствовал, и ничто не скрывало стен, обклеенных старыми обоями желтого цвета. Смятая кровать с несвежим бельем одновременно служила  стулом для грузного письменного стола, на котором в беспорядке валялись черновики, блокноты и старые ежедневники. Мусорную корзину переполняла смятая бумага. Книг в квартире не было, кроме дешевых изданий Стивена Кинга в мягкой обложке.
      Большую часть комнаты занимал старый рояль Франчески. Она везде возила его с собой. По легенде, на нем играл сам Рудольф Валентино. Каждый день, несмотря ни на что, Франческа упражнялась, разучивая сонаты Шопена и вальсы Шуберта. У нее был великолепный голос, и иногда она пела забавные итальянские песенки, подбирая к ним музыку на ходу. Чезаре научился у нее нескольким простым мотивчикам – и на этом его обучение музыке завершилось.
     Кроме мебели, Чезаре мог похвастаться жалюзи, обросшими дрожащей пыльной бахромой. Половина ламелей на них отсутствовала, поэтому квартиру озаряла ядовитая яркость уличных огней.
    Чезаре, наконец, собрался с духом, и хотел было приступить к мытью посуды, как вдруг раздался стук в дверь. Без мук совести бросив полотенце, Чезаре крикнул:
- Уже иду! – и отправился к двери. Посуда всегда могла подождать.