Зачем

От центральной асфальтовой дороги, пришлось идти пешком минут сорок, по развороченной в жёлтых подтёках глины. Катя потихоньку жалела свои новенькие чёрные кеды и шла вслед за мамой и тётей Верой. Наконец, показались первые светлые кресты, давно вылезшие за ограду основного кладбища.
-Ты не помнишь, Анют, с какой стороны Егорка?  - тётя Вера, женщина дородная, тяжело дышала, но выглядела довольной.
- Вер, там пройти немного от входа и вправо, прямо у забора.
Забора на месте не оказалось, только бетонное основание. Буйно разросшиеся деревья, пение птиц…. словно в парк зашли.
-Ой, как изменилось, - Мать Кати растерянно огляделась, – всё по-другому было.
Она пошла вправо, вдоль черты забора, осматривая стёртые, изломанные надгробия. То тут, то там валялись  на земле антенны временных памятников. Катя раздражённо фыркнула, только тихо. Дядю Егора она воспринимала, как старый портретный снимок, бережно хранимый матерью. Он погиб ещё школьником, а Катя родилась через много лет после его смерти. Но с мамой и тётей ехать пришлось. Они приехали издалека, гостили у родственников. Кате вся эта поездка в горле костью стояла. Она училась в десятом классе. В этом году они с подругами планировали самостоятельную поездку на море. И вдруг, маме позвонила тётя Вера и, проговорив чуть не плача часик, они решили ехать в город молодости, чтобы навестить родных и могилку давно умершего брата. Столько лет не навещали, могли бы ещё годик потерпеть, пока Катя к морю съездит. Однако сон тёте приснился именно в этот год. В итоге Катя, без истерик, зная твёрдый материнский характер, плелась за женщинами, покусывая губы. Зачем она им? Могла бы оставить её дома.
-Вер, ты не помнишь, у Егора оградка была?
-Не помню, вроде не было. Почти сорок лет прошло. Ты с мамой последняя здесь была.
-Ну, тогда ищем фамилию и имя. Вроде не было оградки. А фото какое было?
-Да не помню я….
Катя пожала плечами и стала обходить могилки. Даты стояли старые, 40-летней давности. Видимо, здесь была детская часть кладбища, потому как никого старше 10-ти лет, она не видела. Она шла и удивлялась, как мало прожили люди. Кто-то даже в школу не успел пойти. Сейчас они были бы взрослыми людьми, имели бы своих детей, а может, внуков. Наверно, давно уже никто сюда не приходит. Ведь их родители тоже могли умереть, или уехать. И только старые выцветшие фото, давно не доставаемые на свет, напоминают о краткой жизни этих детей, никогда не ставших взрослыми. Катя подумала, что ей повезло, ведь она почти взрослая.
-Да что же это такое, не могу найти, - горестно вздохнула мама, – около забора почти все надписи стёрты. Фото нет. Как же мы его найдём, Вера. Куда ты пошла, он ближе был.
-Ищем, ищем, - успокаивающе произнесла та. – Зря, что ли в такую даль ехали. Мы его найдём. Говорю же, так ясно видела его. Вот эту чёлочку короткую, бровки…. Как на фото.
Катя знала это фото. Размером с две ладони, вроде цветное, и в то же время краски размыты настолько, что остался только коричневый и зелёный. Она стала сосредоточеннее смотреть на памятники. Час прошёл, сколько можно ходить между могилок.
-Оградки точно не было – воскликнула мама. – Дерево мы тогда посадили в последний раз. Я помню, что оградки не было. Только памятник железный, голубым окрашен.
Катя покачала головой. Искать дерево, не пойми какое. Она пошла снова вдоль забора. Потом как-то оглянулась и за наполовину ржавой, белой оградкой, вдруг увидела чёлку и бровки. Как на той фотографии. Катя моргнула и стала подходить к оградке. Памятник стоял белый, тоже проржавевший с козырьком, под которым бледно проступал верхний, оборванный клочок фото, прикреплённый металлической каёмкой лишь сверху. Того самого, портретного, с завитушками по уголкам. Правда, без красок, но изображение было ясным.
-Мама! – крикнула, не оглядываясь – Вот дядя Егор.
Женщины подбежали, засуетились обрадовано. Рассматривая то ближе, то дальше. Словно в этом узком клочке могли прочитать чью-то судьбу. Они и могли, потому что прошлое читать всегда легче. Дерево кто-то пилил и не раз, поэтому оно было корявым, за пределами оградки. Это оказалась яблоня.
-Мама этот портрет всегда в целлофан оборачивала, чтобы дождями не мочило, - тётя Вера провела по тусклым бумажным бровкам.
-Оградки не было, - уверенно сказала мама.
-Памятник был голубого цвета, - тётя Вера нашла кусочек с облупившейся белой краской вокруг выступающего голубого. Такие же следы были на памятнике. Выходит, когда-то всё было другого цвета.
-Мы не красили, - ответила мама.
-А кто тогда поставил оградку и перекрашивал? – какая-то боль промелькнула на дне синих глаз тёти, - Папа?
Они обе как-то сникли. Потому что это была давняя некрасивая история. Бабушка с дочерьми уехала после развода с дедушкой, снова вышла замуж. И всегда говорила, что дедушке на детей плевать. Как на живых, так и на умершего сына. Теперь всё представало в ином свете. Оградку поставил, памятник красил. Ходил. Ни разу не упомянув об этом редко звонящим дочерям. Ходил. Поздно сказать ему, что они узнали.
Катя же ощущала тепло в душе. Она подумала, что на следующий год эту фотографическую полоску бы совсем размыло дождями и унесло ветрами. Больше никто бы не узнал, что здесь дядя Егор. А она узнала.