В МОПе

НА СНИМКЕ:


Когда я в 1967 году вошёл в бюро пропусков, располагавшееся в той части здания, которое выходило на площадь, я даже несколько удивился: не предполагал, что именно в этом здании расположено такое секретное министерство. Ни ограды, ни наружной охраны. Правда, и вывески не было.

Мы зашли в комнату, где сидели  четыре человека, каждый за отдельным столом. Это была комната кураторов научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, выполняемых в институтах и Конструкторских бюро 6-го Главного управления министерства.

Карамзин, Абрамов, Быков, - представились они мне, пожимая руку и вглядываясь в меня. Четвёртого я не запомнил. Потом мы подсели к столу Абрамова, поскольку только он и был нашим куратором.

Марк Николаевич Абрамов был немногим старше меня. Плотный, невысокого роста, спокойный и рассудительный. Он всегда был вежлив и внимателен. Но высказывался прямо, говорил, что думает, ничего не утаивая. Он сразу мне показался очень надёжным человеком. И, действительно, с ним приятно было работать. Если он что-нибудь обещал, выполнял непременно, ничего не забывая. Умел вычленить в каждом вопросе главное, докладывал начальству любой вопрос коротко и толково. Составлял документы быстро и грамотно. Руководители главка его высоко ценили. И был всегда доброжелателен, даже когда выговаривал, а это бывало.

Из беседы с ним я понял, что Минин ему обо мне уже рассказывал, поскольку многие факты моей биографии он знал. Но я чувствовал, что он меня изучает, хотя и делал это ненавязчиво.

Потом Минин с ним говорил о делах. Не о науке и научных результатах, а о чисто формальных моментах: документах, сроках, контрагентов (соисполнителях наших работ), об отношении к нам руководителей главка и министерства и ещё о многом, что имело смысл нам знать или обсуждать это для того, чтобы принять какое-либо решение.

На столе у Абрамова лежал внутренний телефонный справочник, и я с его разрешения начал его листать. Он имел гриф «Для служебного пользования», и я спросил, можно ли нам получить его. Марк Николаевич кому-то позвонил, а потом сказал, в какую комнату я должен зайти, чтобы взять его.

Вечером в гостинице Академии наук, которую все называли «Якорь» по имени рыбного ресторана, занимавшего часть первого этажа, находившейся на углу ул. Горького (теперь снова Тверской) и Большой Грузинской ул., где мы устроились, я просмотрел справочник более внимательно. Так я узнал структуру министерства и главного управления, а также необходимые мне телефоны. Понял куда следует заходить, чтобы решить вопросы снабжения, строительства, финансирования, планирования и многое другое.

На следующий день я уже не сидел рядом с Абрамовым, а навещал один кабинет за другим, представлялся и интересовался, какие нам выделены фонды на оборудование, автомобили, комплектующие, материалы (большинство их тоже было фондируемым), записывал имена людей, которые этими вопросами занимались. Приглядывался к порядкам, которые здесь были установлены. На фондах «сидели» молодые женщины и мужчины, и у них всё было записано в толстых альбомах большого размера: на каждое наименование одна, а то и несколько страниц, где было указано, кому этот продукт выделен, в каком количестве и на какой квартал.

Я быстро понял, что нам ничего не выделено.

– Потому что Вы не подавали заявок, – говорили мне всюду.

– Мы и не могли их подавать, потому что были созданы только в декабре, – отвечал я. – А можно нам на что-нибудь рассчитывать из Вашего резерва, если мы подадим заявку сейчас. У нас аппетиты небольшие.

Некоторые говорили сразу, что можно, другие ссылались на то, что решают их начальники, но я понял, что кое-что в заначке у них есть.

Зашёл я и в планово-экономическое управление и поговорил с работником, который отвечал за выделение бюджетных средств и фонда заработной платы. Я понимал, что надо изучить систему выделения средств для того, чтобы грамотно подавать заявки. Грамотно – означало составить такую заявку, чтобы после её рассмотрения в министерстве нам выделили достаточно средств на жизнь.

Впоследствии, составляя заявку, я всегда включал в неё излишний запрос, причём так, чтобы его распознали в министерстве. Это означало «бросить кость». Эту «кость» в министерстве обнаруживали, квалифицировали, как излишество, выбрасывали и были очень довольны тем, что сэкономили на этом. Зато полностью оставались средства, необходимые нам для работы. Если бы мы этого не сделали, то обязательно бы урезали что-нибудь из того, что нам было необходимо. Урезание любых заявок было неотъемлемой частью работы министерства.

Вечером мы уже летели обратно.

Продолжение следует: ь