Первый день из 1418

               

 
…На окне с ситцевыми занавесками стоял  горшок с цветущей красной геранью. Если девочка закрывала правый глаз, горшок с цветком прыгал влево, если левый – вправо. Это было интересно и  немного отвлекало от неприятного процесса – заплетания косичек. Тем более мать не очень церемонилась с густыми светло-русыми  волосами дочери, и той приходилось часто морщить свой курносый носик. Наконец вторая косичка была туго заплетена и завязана цветным бантиком. Мать легонько оттолкнула от себя девочку и улыбнулась:
- Возьми на столе кулек с клюквой и отнеси тете Гале. Да поищи Лялю, что-то я давно не вижу ее во дворе… Скажи, пусть идет домой! - Крикнула женщина уже вослед выбегающей из комнаты девочке.

….Они жили в одноэтажном, длинном доме, вероятно, солдатской казарме переоборудованной под комнаты офицерского состава. Дом был такой длинный, что его перегородили на две части. Чтобы попасть в другую часть, надо было пройти по улице и обогнуть дом.
     Девочка прошла по  коридору, бережно прижимая к груди кулечек с клюквой, спустилась с трех ступенек и очутилась на залитом солнцем чистеньком дворике военного городка. В голубом небе легкий ветер шевелил зеленые вершины тополей.
      Девочка покрутила русой головенкой. «Ну,  где искать эту непоседу?» - подумала она о младшей сестренке, - «Всегда Лялька что-то натворит». Рине шел восьмой год, осенью она должна будет пойти в школу. В первый класс. А  ее сестренке только что исполнилось пять лет. Она маленькая и худенькая, но такая же, как и старшая –  светло-русая и голубоглазая.
      «Маленькая, а столько от нее неприятностей…» -  вздохнула  Рина. Вот совсем недавно подговорила соседского мальчишку и ушла вместе с ним незаметно  из военного городка. Нагулялись в городском парке и вернулись к вечеру. А военный городок взбудоражили. Как же так – двое малолетних детей пропали!? Солдаты каждый уголок облазали, каждый кустик осмотрели. Папа говорил, часового трясли, как  грушу, а тот клялся и божился, что не видел на проходной детей. Да как же он их увидел бы?! Он же в будочке сидит, а они маленькие, да нагнулись еще. Прошмыгнули незаметно и -  в открытые ворота. Ух,  за это Ляльке досталось! Мать ее  так отлупила. Потом, правда, плакала вместе с ней.   Рина  тоже плакала, ей всегда жалко младшую сестренку. И  маму жалко.
      Девочка снова осмотрелась по сторонам.  Часовой в будке, ворота заперты. Воробьи громко чирикают и дерутся на заасфальтированной дорожке. Там вот, за казармами, солдаты маршируют. Сегодня воскресение, а они все равно маршируют. Солдаты!..
      А из-за высокого забора военного городка доносится мирное  дыхание большого города. Города Минска.
      «А может она на конюшне? Лошадей смотрит»… - продолжала размышлять девочка, -  «Или с Дружком играет. Говорят, невеста Дружка принесла четырех щенят. И откуда она их принесла? Интересно!»

….Когда поспешные шаги ребенка стихли в гулком коридоре, Мария, а для подруг и знакомых -  Маруся, тяжело вздохнула.  «Как там Ваня?» - с грустью подумала она,  - « Столько лет даже дня  выходного не давали, а тут, на  тебе – и отпуск сразу, и путевку в Ялту!». Женщина поджала красивые губы, поднялась с табурета, подошла к зеркалу, висящему над комодом. Расческой провела по крупным, стриженным «под польку», волнистым волосам, одернула платье. «Пусть отдохнет, как следует. Служба у него тяжелая», - продолжала Мария  думать о муже, - «Сколько по гарнизонам с ним мотаемся, по казенным квартирам?! Да и часто ли я вижу его дома-то?.. Все сама уже привыкла делать». Женщина приблизила лицо к зеркальной поверхности, растянула пальцами морщинки у краешков губ. Для 35 лет она выглядела  очень даже хорошо. Мария  выпрямила стройную спину, повернулась на каблуках в одну сторону, в другую. И вдруг заметила через окно стоящую посреди залитого солнцем дворика свою старшенькую.
     Женщина быстро подошла к окну, распахнула створки. Девочка, услышав звук, повернула голову. Мать выглянула на улицу:
      - Что встала столбом!? Неси клюкву-то. Потом Ляльку поищешь.
      Девочка испуганно кивнула и, прижимая кулек к груди, побежала за дом.
      «День-то, какой! Надо бы белье вывесить» -  подумала Мария  и опять вздохнула, - «А Ванька, небось, сейчас…». И сразу припомнились слова, сказанные ей недавно цыганкой: «Шапку свою пять лет видеть не будешь». «Шапка» - по ихнему значит глава семьи, муж.  К чему бы это? Сердце женщины защемило от непонятной тоски, душу заполнил черный страх. Как будто прячась от него, Мария  закрыла лицо руками и тут же отбросила их. «Да что за ерунда в голову лезет?! Дела надо делать». И она порывисто направилась к выходу, подхватив по пути целый таз наполосканного белья.

… Солнце слепило глаза, когда расправленную бельину приходилось забрасывать на веревку и развешивать. Мария  наклонилась над тазом, чтобы взять следующую вещь, но тут ее ноги  сзади обхватили ручонки младшей дочери.
      - Мама, ты меня искала? Вот я!
      Мария  выпрямилась, оглянулась: снизу вверх на неё смотрело улыбающееся детское личико с такими же голубыми, как сегодняшнее небо, глазами.
      -  Тебя Рина нашла?
Девчушка кивнула  головой.
- А где ты была?
- Там, - ребенок махнул рукой в сторону, - с Катькой  играла.
- Сейчас повешу белье, и пойдем домой. Попою тебя кокавкой.
      Ребенок бросился к тазу, схватил тоненькими ручонками первую попавшуюся бельину и потянул вверх, стараясь подать матери.
- Не трогай! – воскликнула женщина и засмеялась.- Ты сейчас мне все в песке изваляешь. Помощница.
      Посмеиваясь, Мария  отобрала у младшенькой мокрую вещь, стала расправлять на веревке. Внезапно ее остановил встревоженный голос соседки:
- Маруся, гляди!  Что это?
      Мария   оглянулась на голос. Соседка стояла поодаль и смотрела в небо, прикрыв глаза от солнца ладонью. Мария  тоже посмотрела вверх.
    Высоко-высоко в чистом небе ровными рядами, похожие на черные крестики, летели самолеты. Их было много, очень много.
- Учение, наверное. – Спокойно произнесла Мария  и машинально начала считать, -  Один, два, три…
К ней присоединилась соседка:
-  Двадцать два, двадцать три… Ой, как много!..
-  Тридцать три…  Сорок пять… Семьдесят два…
      И вдруг первый ряд самолетов резко пошел вниз. От оглушительного воя заложило уши. Земля содрогнулась от взрывов. Бомбы падали прямо в цель: склады боеприпасов, гаражи, казармы, конюшни… Небо мгновенно заволокло дымом, клубами поднятой  взрывами пыли.
     Мария  рванулась к дочери, схватила на руки, прижала к себе, заметалась по дворику:
-  Рина! Где  Рина!? – и бросилась в ту сторону, куда еще совсем недавно отослала девочку. Боковым зрением заметила, как подлетела в воздух, развалившись на доски, будка  часового, а сам молодой солдат куда-то отползал на четвереньках.

….Когда на территории военного городка разорвалась первая бомба,  Рина уже заходила на крыльцо с другой стороны длинного дома, где жила подруга мамы – тетя Галя. Руки девочки от испуга  разжались, кулек с клюквой выпал, ягоды раскатились по ступенькам, по пыльной дорожке. Ребенок инстинктивно заскочил в дом, в укрытие. Навстречу ему по длинному  коридору из распахнутых слева и справа дверей бежали солдаты, офицеры. Казалось, или это действительно было так, вся постройка ходил ходуном. Девочку затолкали, закрутили взрослые человеческие тела, она в растерянности металась между ними, перепуганная и оглохшая от грохота, доносившегося с улицы, от грохота дверей и топота ног. В голове ребенка мелькнула спасительная мысль: «Назад! К маме».   Рина стала пробираться к выходу.

….Сквозь кромешный ад взрывов, вой сирен, крики людей, грохот обрушающихся построек, столбы поднятой пыли и щебня, клубы едкого дыма  девочка бежала домой. А навстречу ей уже летел пронзительный крик матери «Рина!». Подбежала, обняла, крепко прижала к себе дочь одной рукой. На другой держала Лялечку, та ручонками уцепилась за шею матери. Мария  почти прокричала в ухо старшенькой: «Скорей, скорей. В бомбоубежище». И повлекла ее за собой к развороченным воротам военного  городка.

….В бомбоубежище было душно и жарко. Со сводчатого потолка свисали на шнурах тусклые лампочки. В их жидком желтом свете лица людей проступали из сумрака помещения серыми пятнами. Народу было много. Плакал ребенок, тоскливо и нудно причитала какая-то женщина, остальные переговаривались в полголоса. То там, то здесь слышалось одно и тоже пугающее слово: «Война».
      Гул взрывов доносился в бомбоубежище глухо, но лампочки под потолком иногда начинали испуганно мигать в такт ударам.
      Ляля зашевелилась, прижатая к груди матери, расцепила влажные ручонки  вокруг ее шеи. Тихонько  захныкала, попросила пить. Мария  махнула рукой женщине с холщевой сумкой через плечо,  та стала пробираться к ним между лежащими и сидящими людьми. В руках женщина держала железную кружку и алюминиевый бидон. Добравшись, протянула кружку, налила туда немного воды. Мария  напоила младшенькую, потом дала попить Рине. Та сделала пару глотков,   вытерла рот тыльной стороной ладошки и  вернула кружку женщине. Вода была неприятно теплой и припахивала железкой.
      Звук бомбежки постепенно стихал. Затем наступила тишина.
      Люди в бомбоубежище задвигались: начали подниматься, собирать какие-то свои вещи, приводить одежду в порядок. Громко заплакал ребенок.
      Тяжелые двери бомбоубежища открылись, на пороге появился офицер:
- Граждане, между авианалётами возможен перерыв в полчаса. Выходите и, как можно быстрей, идите в конец улицы. Там вас  ждут машины.
      Мария, крепко взяв Рину за руку и прижав к себе Лялю, стала пробираться к выходу.

      На улице было уже совсем темно. Больше половины ночного неба заливало  зарево пожара. Минск полыхал. 
      Бомбоубежище находилось в метрах ста от ворот военного городка. Мария  с детьми почти бежала к намеченной  цели. Из темноты, наперерез им бросился  офицер:
- Куда!?  Бегите по улице, там, в конце стоит грузовик. Людей увозят за город, километров на сорок.
- Мы тут рядом. Из военного городка. Мне бы документы взять да для детей что-нибудь из одежды.
- Какая одежда!? – Заорал офицер. -  Между авианалётами всего полчаса! Бегите к машине!
- Мне документы взять! – не слушая его и избегая расставленных рук военного, закричала женщина и нырнула в развороченный провал ворот военного городка.

…..Даже в темноте то, что увидела Мария, ошеломило ее. Все лежало в руинах. Только дом, в котором они жили, стоял не тронутый. Женщина с детьми поспешно добрались до своей комнаты. Первый раз за все время Мария  спустила с рук младшенькую. Сдернула с вешалки два детских пальтишка, подала девочкам:
- Одевайте, быстро!.. – а сама заметалась по комнате.  Сорвала со стены  портрет мужа, разбила стекло, вынула фотографию. Бросилась к комоду, вытащила из ящика нужные документы, рассовала их по карманам своего пальто, надела его. Хотела было уже выходить из комнаты, но метнулась к шкафу, достала железную флягу, перелила туда из кастрюльки какао. Туго завинтила крышку, сунула флягу в карман. Секунду помедлила и тут же, подхватив младшую дочь на руки, а старшую подтолкнув  к выходу, поспешила прочь.

….. На выходе из военного городка их  дожидался уже знакомый офицер:
-  По улице! По улице! – махал он рукой в нужном направление.
      Мария  с детьми побежала по улице. Вскоре она увидела стоящий грузовик, в который солдаты помогали забираться людям. Около машины метался офицер с красной повязкой на рукаве:
-  Скорей, скорей! – подгонял он то ли солдат, то ли забирающихся людей.
      Сильные руки подхватили Марию  с обеих сторон и легко вместе с Лялей подсадили в кузов грузовика. Машина тронулась. А Рина осталась стоять на дороге.
      Девочка закричала. В этом крики было все: весь ужас пережитого, беспредельное детское отчаянье и леденящий страх одиночества.
       Грузовик тормознул. Появившийся из сумрака солдат, подхватил перепуганного ребенка на руки и забросил в кузов.  Рина изо всех сил прижалась к матери. Та гладила ее рукой по вздрагивающим плечикам.
       Грузовик рванулся с места.

….Военный городок располагался чуть в стороне от центра Минска. И хотя грузовик с людьми мчался по узким улочкам окраины города, где разрушений было значительно, воздух тяжелел от едкого запаха гари. То сильней, то слабей темное небо озарялось всполохами пожаров.
    Вскоре воздух стал чище, прохладнее. Зарево горящего Минска стало менее ужасающим. Вдоль дороги потянулись заросли кустов, высокие деревья. Наконец грузовик остановился. Из кабины   выскочил все тот же офицер с повязкой на рукаве, снова стал подгонять вылезающих из кузова людей:
- Скорей, граждане, скорей! Мне еще в город за новой партией возвращаться. Двигайтесь в восточном направлении. Поняли? В восточном. – Он запрыгнул в кабину, грузовик развернулся и скрылся в сумраке июньской ночи.
      Молчаливые люди разошлись по дороге, кто свернул в сторону, кто почему-то пошел назад. Вскоре Мария  с детьми одиноко шла в указанном офицером направлении. За ее спиной все еще было видно на небе  зарево полыхающего Минска.

….Становилось все темнее. Рине казалось, что они идут по пустынной дороге давно-давно. Глаза девочки начали слипаться, и она сама уже несколько раз сильно спотыкалась сандаликами о землю,   едва не падая. При этом мать резко дергала руку ребенка вверх и продолжала тянуть за собой.
      Наконец Мария  свернула с дороги. В 5-6 метрах от нее нашла пологую ямку, заросшую травой, расстелила свое пальто, усадила на него детей. Достала флягу с какао, дала девочкам, затем сама допила последнюю пару глотков, не почувствовав ни вкуса, ни запаха напитка. Поудобнее положив дочек рядом с собой, как смогла,  накрыла их полами своего пальто,  и тут же провалилась в тяжелый, черный сон.

…. Рина проснулась от неприятной прохлады. Открыла глаза и увидала, что небо в просветах между вершинами деревьев светлое, чистое и высокое. Но солнце еще не поднялось над лесом. Где-то рядом, в придорожных  кустах, пела птичка. А вокруг: на траве, на примятых полевых цветах, на полах маминого пальто блестели капельки росы.
      Страшный день закончился. Первый день из 1418 канул в вечность. Над землей  разгорался новый день. Второй день Великой Отечественной войны для моей бабушки, мамы и тети.