Люблю

Где дом сердца моего?
Первый дом был на высокой горе. Он звался – светёлка. Я жила в нём одна, по ночам писала тебе, а утром делала из писем больших пёстрых птиц и выпускала их в небо.

Второй дом был на высокой горе. На окнах не было штор, и по утрам радость звонко била в ладоши, поднимая пыль. И она стояла – в золотом солнечном луче…
Там пахло подгоревшей гречневой кашей, на столе – куча конспектов, и почти никогда – не заправлялась кровать. Под крышей  ворковали голуби, а ночью рядом с подоконником застывала мохнатая звезда.
Потом, спустя время, всё больше пыли из чужих домов ты приносил на своих ботинках, и бесполезно было каждый день – мыть пол. Печаль пела нежным голосом, пряча по углам женские волосы, которые всё-таки иногда прилипали к твоей одежде, как тщательно ты ни старался их стряхнуть.

Третий дом был на высокой горе. В нём было два этажа, и он насквозь продувался свежим ветром. Он приносил надежду, всем было весело, и многие завидовали лёгкой жизни в нём. Но однажды ты уколол палец ржавой иглой, что лежала возле порога. И в дверь тихо просочилась ревность.  Ты превращался в зверя, а в доме запахло тленом. Старая гадалка заглянула в мои глаза и тихо сказала: «Убьёт. Дети сиротами останутся».

Последний  мой  дом – на высокой горе….

***
Тридцать лет. Почему не прошло, не исчезло?
И становится все пронзительнее. И от нежности хочется плакать.
Ты спишь, а я рисую на твоём лице знаки любви и печали.

Указательным – по сомкнутым губам. Такой чёткий контур. Упрямая верхняя, беззащитная и детская нижняя. Да, ты можешь быть и тем, и другим.
Даже во сне не разглаживается морщинка между бровей.

Мизинцем – по векам. Лёгкий прищур навсегда оставил эти тонкие нити – к виску. Пульсирует жилка. Я прижму её пальцем и посчитаю пульс. Раз, два…

Ненаглядный мой. Год за годом я не могу на тебя наглядеться.
Тыльной стороной ладони я касаюсь лба.
Тихо, тихо, спи мой родной. Я подарю тебе легкие сны.

Я нашепчу тебе слова, живущие ночью. Ты говоришь – «три слова». Это наш вечный код.
Тонкий виток ракушки я обведу большим пальцем и погружу ладонь в тепло твоих волос.
Три слова, три слова, три слова….


***

Если бы можно было провести в сердце генеральную уборку, выбросив весь мусор, накопившийся за годы. Стоит только нечаянно коснуться этого - вполне спокойного с виду необъятного моря, как поднимается буря, всё приходит в движение. Как обломки старых кораблей на дне – обрывки воспоминаний. А на поверхности – волны, водовороты из чувств, несостоявшихся разговоров и решений – по поводу. По любому поводу.

Как, ну как сгрести в кучу старые листья давно отжившего, а главное – пережитого, перемолотого, которое всё равно болтается где-то на задворках памяти, цепляет и скрежещет, то царапая, а то пропарывая неожиданно и глубоко.

Всё это – только фундамент, подготовка к главному, которое приходит чаще всего – на закате дня. Печаль вечерних сумерек, когда все на грани: палящее солнце прошлого, сожженные мосты, пепел прежних чувств и отношений переходит в настоящее – с глубиной и осознанием новых мгновений – любви последней, самой сильной и безнадежной.

Долгий путь – к тебе. Когда понимаешь, что судьбу не обманешь, она подстережёт тебя на повороте, сомнет и уничтожит весь нажитый опыт, заставит сердце обмирать при звуке голоса, когда день полнится мгновениями: взглядом, в котором читаешь придуманную нежность, фразой – в которой тысячу раз найдешь потаённый смысл.

Зачем это сейчас – когда Бог должен быть милостив, даруя покой и волю. Как права Марина, написав лучшие строки: «мне нравится, что Вы больны не мной». Тяжелый морок, под названием любовь. Обостряется всё – до боли – и запахи, и звуки…. И день – без тебя – теряет смысл и наполненность, и всё соразмеряется по незначимым и чаще всего – придуманным линиям желаемого.

Меняются все ориентиры, значимое становится мелким, детали вырастают до символов. И отдала бы многое – за избавление. Но ведь и путь в никуда – это тоже путь. И нужно его пройти. Только теперь, когда знаешь, что цель – иллюзорна, её просто нет, наконец, понимаешь ценность дороги: рассвета и жажды, перелива родника и палевого цвета тёплой пыли. Когда исчезает цель, наступает осознание дара – самой возможности пережить на вершине – и день, и час, и минуту.

 Я благодарю Бога, что дал мне возможность встретить тебя.
 
***
Когда-нибудь….

Когда-нибудь мы купим билет на поезд, который идёт в одну сторону. Билет в один вагон и  одно купе….

Я заберусь с ногами на сиденье, положу голову на твоё плечо, и под стук колёс мы будем смотреть в окно….

Мы выйдем на той станции, что приглянется сердцу: белая церквушка на пригорке, кривоватые улицы, заросшие акацией, запах мягкой пыли, прибитой дождём….

Поселимся в крошечной провинциальной гостинице из десятка номеров, с палисадником под окнами, где всю ночь стрекочут кузнечики.

Мы будем есть тёмный сотовый мёд и запивать его молоком из запотевшей кринки.

Пойдём купаться на старый пруд, и ты сорвёшь мне кувшинку на длинном упругом стебле…..

Когда-нибудь…..

***
Ты – мой утренний свет.
Капли дождя стучат, выбивая дробь твоего имени. Три слога.
Я слушаю музыку дня…

Ты – мой полуденный свет.
Сквозь белые капли бересклета, рдяную ткань рябинок – лучами осеннего мягкого солнца…

Ты – вечерний мой свет.
Сполохами – на низком небе… Малиновым, нежнейшим полем  иван-чая,  долгой тропинкой песка золотого…

Ты –  свет ночной...

Вечный – свет…