New York, NY или наша общая Победа

Я хоть и завалил не так давно полиграф, но что-то такое неявное все равно продолжается, поэтому меня видимо позовут в НЙ откатать пальчики. В Бостоне нельзя, потому что спецподразделение одной неприметной конторы находится именно в НЙ, а летать туда-сюда со всей аппаратурой, чтоб откатать пальчики одному человеку нерентабельно. В неприметных конторах тоже умеют считать бабки, это только в кино по-другому. Так что пока по моим неподтвержденным данным, возможно придется мне навестить финансовую столицу мира. Ну вот, в связи с этим зашел у меня вчера разговор про НЙ с моим напарником по бензоколонке. Напарник у меня уже пенсионного возраста - лет в районе семидесяти, такой добротный ирландец, крепкий, как дуб, охренело образованный - PhD по какой-то нехилой фигне типа генной инженерии, сам всего достиг, родителей перевезли в Штаты в начале века детьми, они выросли неучами, но работягами, почти всю жизнь в НЙ, видели и тяжелые времена депрессии, и восхождение мафии, и рецессии, и кучу президентов, женились, пошли дети - вот Эрин один из них.

Эрин часто рассказывает мне про НЙ. Не про тот, который все знают, не про сегодняшний мидтаун с широченными авеню и новыми зданиями, не про даунтаун с его Wall street с тучками туристов, глазеющих на место, где стояли "близнецы" и фотографирующихся на фоне Нью-Йоркской фондовой биржи, ограждений и полицейских в бронежилетах и матовых стальных касках, не про Wall street с толпами финансовых муравьев, кишащих на улице, сжатой небоскребами, муравьев, плюющихся ядом в туристов и просто прохожих, которые "понаехали тут". Во времена Эрина НЙ был другим.

Одно только было точно таким же в НЙ - почти никто никого не знал за пределами одного квартала. Эрин мне многократно рассказывал как все ребята его блока и соседнего тоже ходили в одну школу, расположенную как раз в их квартале, а уже начиная с через блок, - в другую. И почти никто никого из других школ не знал, ну разве что только визуально, изредка встречаясь на улице. И даже зная визуально, они понятия не имели, из какой школы этот народ. Мне при этих его рассказах все время сразу вспоминаются два американских фильма - Вестсайдская история и второй (не помню названия), в котором кучи подростков, сбитые в стаи, ездили по НЙ в метро и отбивались друг от друга на станциях, в парках, на берегу Гудзона... Большой город, многим такое просто не понять.

А вчера, пока мы заправляли соседние машины, Эрин успел рассказать мне еще одну историю про старый НЙ. Он когда совсем еще пацаном был (7 лет, как уже позднее из рассказа стало понятно), у него дружок был, который для него был бог и царь - 16 лет обалдую. А пацана держал за раба при себе, на побегушках, а тому и это было за счастье. И было у того обалдуя по имени Ральф четыре герлфренд одномоментно. Да-да! Четыре штуки в разных блоках - каждая в паре кварталов друг от друга. Он ими жонглировал как мог, когда, если случалось, к себе приглашал, все фотографии убирал, все подготавливал, чтоб комар носа не подточил. И проходил у него этот номер почти с год - такой вот город этот Нью-Йорк, никто дальше пары кварталов ничего и никого не знает! Все бы славно, пока одна из девок в какой-то приход не обнаружила какой-то там конверт с посланием любовным от другой, тихонько его прикарманила, потом прочла, сходила по адресу, ну а дальше пошло-поехало!

Ральфу тогда крепко досталось, - ухмыляясь в усы, улыбается Эрин. - В пяти экземплярах. К четырем девицам еще и добавка вышла. Моя матушка когда узнала про эту историю, она ему почти как вторая мама была, как и Кэтрин - Ральфа мамаша мне - чуть Ральфа на части не порвала; наши с ним отцы вместе были тогда в северном конвое, который вез грузы в СССР в Мурманск по лендлизу. Все "конвойные" женщины, мамы наши, безумно нервничали, каждый день куда-то звонили, узнавали нет ли плохих вестей, сидели все вечера напролет у радиоприемников, безостановочно куря и ожидая очередной выпуск новостей. Мамы взрывались по любому поводу (вот Ральф тогда и попал под горячую руку), это сейчас я уже представляю каково им тогда было - следить за караванами, вокруг которых шастали немецкие лодки и эсминцы, топившие суда налево и направо. А мне было всего 7, брату 4, а сестра и вовсе только родилась. И матери наши, если вдуматься, девчонки ведь вовсе тогда были, тридцати некоторым из них даже не было еще, а такая на их плечи судьба выпала. Представь, мне уже за 70, а я все иногда себя молодым чувствую, ну в душе, конечно, а что говорить про "до тридцати"...

Мой отец был в караване PQ-13. Транспорт назывался "Элдена". Шел в 13-ой позиции - в первом ряду в левой колонне. - Эрин закуривает, прикрывшись воротником от злого бостонского ночного ветра. - "Элдена" была загружена под завязку Аэрокобрами, танками, Виллисами, а в основном алюминием. Я, кстати, потом уже где-то читал, что именно на одной из Аэрокобр с "Элдены" русский летчик насбивал целую авоську немцев. У него еще какая-то смешная фамилия была... - Кожедуб? - Нет, как-то не так... - Ну тогда знаю еще только Покрышкина. - Во!!! Точно! Покрыскина! - радостно кивает Эрин. - А, да - и еда. Много еды - отец уже потом рассказывал, - для окруженного города. - Для Ленинграда, - вставляю я. - Точно! Для Ленинграда, - соглашается Эрин и на это. Он смешно произносит это название. - 10-го марта 42-го они вышли из Шотландии, зашли в Рейкьявик, 18-го вышли в Мурманск. Караван прикрывали английский крейсер "Тринидад", пара английских эсминцев и условно где-то неподалеку болтались еще два крейсера "Эдинбург" и "Кент". 25-го марта караван разметало штормом, и на транспортные корабли поступила команда - никого не ждать, идти в Мурманск. Караван уже обратно не собрать, стало быть прикрытия не будет. Так что добираться кто как может.

А 27-го их поджидали.

Эрин крепко затягивается сигаретой так, что его усы золотятся в свете горящего табака и долго молчит. Очень долго молчит. Я стою рядом и тоже молчу.

Немецкая авиация бороздила небо над океаном, сама безнаказанно атаковала конвои и наводила свои эсминцы на разрозненные транспорты, шедшие малым ходом уже без всякого сопровождения. Два первых бомбардировщики Люфтваффэ разбомбили 28-го числа, как на учениях. Потом еще один 29-го числа потопили немецкие эсминцы. В тот же день они кодлой навалились на "Тринидад" и вывели его из строя. Англичанам стало не до защиты транспортных судов, они сами в итоге насилу доползли до Мурманска. - Никак не могу привыкнуть к правилу английского языка, что все суда - женского рода. Вот и Эрин сейчас про крейсер - "she". Все время странно моему уху. Крейсер с сотнями пушек и торпед и "she" - не укладывается в голове. А Эрин продолжает. - После этого следующие два транспорта потопили немецкие подлодки 30-го числа. Хорошо, что в этот момент появился английский и два совершенно бешеных русских эсминца, которые разогнали немцев по всему Баренцеву морю. Иначе и остальным транспортам был бы полный ****ец. А так всего-то только два судна еще затонуло. Одно - от самолетной атаки и последнее - от торпеды с подлодки возле самого Мурманска. 7 судов из 19 со всеми грузами погибло в караване PQ-13. Да еще два погибло на обратном пути. И "Элдена" шла в строю под 13-ой позицией. Счастливое число оказалось - 13. Самое счастливое в нашей семье теперь. PQ-17 повезло гораздо меньше. Там из 36 судов уцелело всего 11. Многое мне отец рассказал, что-то я сам уже по архивам и библиотекам накопал. А мальцом запомнил только одно - отец тогда вернулся полностью белый. Уходил из дома в феврале молодой с копной черных волос, а в апреле домой вошел старый седой человек. Я его даже не узнал. Мне ж семь всего было - что я понимал тогда!

Мы снова долго молчим. Подъезжает Секвойя и сразу следом Авэланж. Заправляем их, опять подходим друг к другу.

Мой дядя пережил всю блокаду в Ленинграде, - вдруг говорю я, совершенно неожиданно даже для себя. - Я слышал его рассказы. Он тогда подростком был, не знаю точно, лет 12 что ли или что-то в этом роде. Помню как он рассказывал про воду и холод. Зима зверская тогда случилась, город в блокаде, еды не было, хлеба давали по 125 грамм на человека в день. И все. Кто работал на заводах, тому побольше давали, остальным только 125 грамм - четверть фунта, - перевожу в американский вес для Эрина. - Можно было еду на рынке купить в обмен на золото, драгоценности, одежду. Но золото и одежда оканчивались. Отопления не было, антикварной мебелью топили печки, редчайшие книги шли на растопку. Водопровод не работал, ничего не работало, улицы никто не убирал, тротуары от снега не чистили. За водой ходили к проруби на реку. Дядя рассказывал про эти походы. На тротуаре в высоком снегу протоптана людьми дорожка шириной в человека, двоим не разминуться практически. А когда за водой - так у каждого санки с бидонами. Люди слабели на глазах. Он шел один раз, перед ним двое друг навстречу друг другу с санками, один с полными бидонами, второй - за водой на реку. Один в сугроб шагнул, чтоб второго пропустить, упал - и все. И никто не помогал уже, бесполезно, только сам рядом свалишься с концами. Дядя когда к упавшему подошел, тот еще жив был, обратно с реки шел - уже пара у того изо рта не было. Несколько раз при нем было - от слабости даже не на улице падали и умирали, а в подъезде. С такими еще хуже получалось - они же долго теплые оставались. Выходишь из квартиры - лежит как живой, только глаза поволокой затуманены. Возвращаешься - а щек уже нет. Вырезаны.

Мы снова долго молчим. Скрипим зубами, катаем желваки на скулах.

Fuck, - говорит Эрин и отворачивается, чтобы вытереть глаза, - fuck all these wars man. Let's go get ourselves a good drink. Мы закрываем заправку, садимся в старый - 86 года - черный, как тропическая ночь, ГрандМарки Эрина и катим в хорошо знакомый нам круглосуточный бар в Кэмбридже, чтобы продолжить говорить про войны, про НЙ, про генную инженерию и еще много чего.