Бужика!

Это сленговое обозначение зажигалок существует в некоторых обособленных дальневосточных сообществах и сейчас. Но допущу одну поправку: тогда, в 1980-х и 1990-х годах, бужиками - помимо зажигалок - на Дальнем Востоке назывались и бытовые ядохимикаты на основе натриево-калиевых солей, и живые божьи коровки, и совковые железные заводные игрушки, среди которых, кстати, довольно-таки широко распространилась божья коровка размерами с детскую кепочку. О последних речь и пойдёт.

Заводная железная божья коровка была страшной силой: её неистово тарахтящий механизм работал наподобие газонокосилок или парикмахерских машинок для стрижки. Такой коровкой - если прижимать её к полу как можно сильнее - можно было поуродовать в хлам, к примеру, дорогущий персидский ковёр из Ирака, перекупленный на барахолке за восемь профессорских зарплат у бывших инженеров, строящих в Багдаде электроподстанции с 1985-го по 1987-й год...

Именно такое произошло в семье профессоров Вербецких из четырнадцатиэтажки в соседнем квартале: их дочка Лотта - по совместительству одноклассница двух моих друзей детства - испортила ковёр, родители за это измутузили её ремнём так, что пряжкой от ремня рассекли ей в кровь затылок и сломали пару пальцев на руке (после этого Лотта Вербецкая в школу целых три или четыре дня не ходила), а заводную бужику выбросили в окно, я даже помню, как на следующий день в школу шёл мимо четырнадцатиэтажки и около её подъезда на асфальте раздолбанная заводная железная божья коровка валялась.

Были и другие бужики. В кирпичном двухэтажном доме послевоенной сталинской постройки, через стену от другого моего корефана - Сани Кочана - жила очень жадная и злая девочка Маша Маркова, наша ровесница. Однажды Маша вынесла в подъезд железную заводную лягушку, завела её, с умилением глядела на то, как лягушка по дощатому полу подъезда скачет, волком глядела на жителей остальных семи квартир, то и дело проходящих мимо, а едва ли не по-волчьи рычала на детей, что хотели повнимательнее разглядеть и - того хуже - потрогать руками драгоценную бужику. В числе тех детей были и мы с Саней... Саня, недолго думая, поступил чисто в своём духе: топнул ногой посильнее, причём его нога опустилась не абы куда, а прямо на заводную лягушку.

Так, как тогда завизжала Машка Маркова, мало кто ещё визжал на моей памяти! Сплющенная саниным кроссовком в железную лепёшку бужика-лягушка, выпущенная, по-видимому, не на игрушечной фабрике, а на загашниках какого-то военного завода, продолжала еле слышно тарахтеть, скрипеть, скрежетать и даже медленно ползти по полу! Ну а мы вслед за Саней поспешили ретироваться: с вероятностью пятьдесят на пятьдесят машкин папа пьяным ползал по совмещённому санузлу и блевал в ванну красновато-бело-жёлтой жижей "Трёх Семёрок", заеденных овощами с дачи и пирожками с картофелем, но с такой же вероятностью Марков-старший был трезвым, озлобленным, как обычно, на весь мир (а в особенности на многочисленных обидчиков своей дочки Машеньки), высоким, поджарым, мускулистым и, к слову, очень быстро бегающим.

Также Марков-старший был очень злопамятным: за ещё одним моим другом, Максом, он однажды погнался спустя пол-года(!) после того, как Макс кинул в Машку камень. Предыстория была такова: Машка подошла к "тарзанке", на которой мы тогда катались, начала канючить, чтобы мы ей "тарзанку" хотя бы на "пять минуточек" в пользование выделили, "пять минуточек" в её понимании были как минимум половиной часа, естественно, довыпендривалась Машка тогда до того, что мы подняли с земли по камню, и особенно достала Макса, бросившего-таки свой камень. Камень угодил Машке прямо в глаз, ей даже в травмпункте роговицу промывали чем-то...

А ещё машкин батя был мастером на все руки, да, именно хозяева реанимированных Марковым телевизоров не придумали ничего лучше, как в качестве благодарности спаивать самоделкина "Тремя Семёрками"... Из квартиры Марковых никогда не выбрасывалась сломанная бытовая техника, мало того - с помойки в их квартиру то и дело приносились какие-то утюги с радиолами, которым чуть позже, с помощью мата, паяльника и лейкопластыря, давали вторую или вообще третью жизнь. Из магнитофона "Sharp" египетской сборки, сгоревшего у одних соседей, и китайского чуда техники "Powasonic" с разноцветной светомузыкой, развалившегося на части в руках у санькиного отца, Марков-старший собрал один работающий бумбокс, на котором после слушал на полной громкости всякую дрянь типа "...Жил да был на свете дядя Вася, дядю Васю знала вся округа, и и до недавних пор мог он пить любую дрянь - политуру, лак, одеколон!", "...Стой, кто плывёт, не притворяйтесь рыбой, здесь даже рыбам плыть запрещено, ай-ай-ай, туда нельзя, ай-ай-ай, сюда нельзя!", "...Атас! Эй веселей рабочий класс, атас!", "...Спит, спит Оля с кем попало, а про СПИД, СПИД Оля не слыхала!", в лучшем случае - "...Он возле дома под руку берёт тебя решительно, а я плетусь тихонько позади, ты замуж за него не выходи, не выходи, не выходи!" Под эти песни, вероятно, пытались восстановить и заводную лягушку.

Много лет спустя я поинтересовался у друзей - у кого дома такие железные заводные игрушки были?