Люди-чётки

Всем нашим бабушкам посвящается


Будучи маленькой – года четыре, может, лет пять мне тогда было, когда уже могла понимать и осознавать разговоры взрослых, я часто слушала разговоры бабушки и приходящих к ней в гости потолковать «за жизнь» подруг. Их разговор тёк неспешным ручейком, причудливо, но плавно меняя направление, изворотливо обходя подводные камушки бытовой тематики в связи с присутствием третьего слушателя – меня. Они обсуждали погоду, цены, сделанное вчера и планы на завтра, здоровье, как следствие, врачей и лекарства, людей и их взаимоотношения, своих знакомых, соседей, родственников дальних и близких, крайне редко – политику.
В силу малости возраста цена и погода меня почти не интересовали, первое тогда меня касалось – о святое время!.. – очень мало, второе же никогда не служило помехой для прогулок или хорошего самочувствия. Особенный интерес представлял их разговор в той части, где бабушки начинали обсуждать людские судьбы и поступки. О, как интересно их было слушать! Таинственно и непонятно. Мелькали знакомые имена, родственные отношения и узы, звучали таинственные для детского уха и сознания истории. Многое было непонятно, иногда, в особенно интересных случаях, я, будучи не в силах сдержаться, встревала в разговор, пытаясь уточнить детали, чем, полагаю, немало веселила бабулю. И так ладно они беседовали, так слаженно, словно в четыре руки и два голоса плели искусной вязью невидимую картину, почти прочно осязаемую, в причудливости своих узоров не уступавшую никакому гобелену. И рядом с ними было очень тепло, уютно, спокойно и беззаботно, как может быть только в детстве …
Почти четыре десятка лет отделяют меня от тех дней. Нет в живых моих бабушек и их подруг, нет на этом свете и большинства людей, о которых шёл их диалог. Но явственно помнится атмосфера тех дней и часов, помню их позы, как сидели они около стола, а гостья непременно держала на коленях свою сумочку с замком-защёлкой наверху, их негромкие голоса, интонации и мимику. Картина эта стоит перед глазами, не собираясь меркнуть или предаваться забытью. Но неизменным осталось тепло, которое дарит сердце от этих милых воспоминаний. Гуляя вчера в парке, проходя мимо лавочки, на которой сидели, судя по объединяющему их общему незримому пространству, пожилые супруги, услышала кусочек их разговора о каких-то людях и их родственниках, из серии «а у Клавы есть три сестры, и вот младшая из них вышла замуж, уехала жить к мужу, она от него родила двоих детей, и старший сын работает теперь в …». И всколыхнулось во мне воспоминание о бабушкиных посиделках, и немедленно пришло понимание всего того, что происходило тогда. И встал перед глазами образа пожилого, долго пожившего человека, который сидит, чуть подавшись вперёд, перебирая пальцами бусины чёток. Плели разговорами бабушки картину жизни, ткали её из ниток-событий, разрисовывали узорами из человеческих будней, из слов и дней. Перебирая словно чётки людей, вспоминая о тех, о тех, и о тех; обсуждая без злословия, охая, восклицая, кивая головами, молчаливо одобряя сказанное другой. Нет бабушек и нет ни тех, и ни тех, но где-то в пространстве, куда уходят все слова и даже мысли, всё также, в полной сохранности висит сотканный ими ковёр, та самая картина жизни, беглой зарисовкой взятой из некоторых их дней и так и оставшаяся в калейдоскопе вечности маленькой разноцветной песчинкой.