С Днем Победы, папа!

(этот текст написан в 2010 году, и я иногда его здесь повторяю)

Каждый год девятого мая я сажусь на велосипед и еду к папе.
По дороге покупаю маленькую бутылку водки. Папа у меня любит выпить.
Он инвалид войны. Служил связистом, а заканчивал пулеметное училище.
В сорок первом ему было всего шестнадцать. На фронт попал в сорок третьем.
Через несколько месяцев – тяжелое ранение, госпиталь. К тому времени три его старших брата уже погибли.
– Привет, папа, – говорю я. – Это я.
Достаю из рюкзака перчатки, веник и начинаю наводить порядок.
– С праздником тебя, – говорю я. – С Днем Победы!
Наливаю каплю водки себе в пластиковый стакан. Ему, в граненый – все остальное.
– За победу!
Морщусь – водку я никогда не понимал. Ставлю стакан на гранитную плиту. Накрываю куском черного хлеба.
Кто меня научил так делать? Кажется, папа.
Он всегда выпивал здесь. Молча, отвернувшись, утирая быструю слезу.
Вот бабушка, вот дедушка – его родители. Вот фотографии трех братьев. У них нет своей персональной могилы. Она у них общая, где-то далеко, в области.
А вот и он здесь теперь, папа. Сбоку, на мраморном прямоугольнике. В орденах и медалях.
– Кому же я отдал твои медали, па? – в который раз мучительно вспоминаю я. – Сыну? Внучке?
В девяностых, когда его не стало, я мог продать медали и пару раз сходить на рынок, закупить продуктов, не сидеть на одной овсянке. Но сберег. А теперь не помню.
Помню, как он прослезился, провожая меня в армию. Почему – не понимал. Теперь понимаю.
По своей привычке все описывать в деталях я писал маме из армии подробные письма. И вдруг получаю письмо от скупого на слова папы: не надо, говорит, так подробно. Мама плачет.
Этот урок я запомнил навсегда.
Он получал инвалидскую пенсию и паек: гречка, консервы. Он мог раз в год лечь в госпиталь. Для инвалидов был отдельный магазин одежды, где закупались все родственники. Кроме него.
Каждый год девятого мая государство грохотало парадом. Главпочтамт, где папа был дежурным электриком, нависал над Крещатиком. В комнату заходил комитетчик и требовал закрыть окна, не подходить и не смотреть вниз, на колонны танков и ракет.
– А не пошел бы ты, – говорил негромко мой папа.
Парень, взглянув на папу, уходил и тщательно прикрывал за собой дверь.
А мы смотрели, сколько хотели.
Парады грохотали, сверкали салюты. По телевизору шли концерты. Отовсюду звучало «Дорогие ветераны! Наша победа...»
Папа пил водку и год за годом умирал. Иногда бормотал:
– Это не ваша победа. Это наша Победа.
И вот теперь он здесь, и я приезжаю к нему не в день смерти – ненавижу отмечать такие даты. И не в день рождения двадцать третьего февраля.
Я приезжаю к нему именно в День Победы, потому что знаю: так он хочет.
И разговариваю с ним так дружелюбно, как не разговаривал никогда.


С ДНЕМ ПОБЕДЫ ВСЕХ, ДЛЯ КОГО ЭТО ПРАЗДНИК!