Город

 Тогда мы проживали в туннелях под землей, и мне в большинстве запомнились белые стены тех мест, где проходило наше излечение от травм, полученных в этой катастрофе. Пришло время выписки, и каждый сам решал, куда ему дальше, но в основном все оставались, занимая места служащих. Но в голове моей была дыра, и я ничего не помнил, но хотел вспомнить. В этот день товарищ мой, и мой санитар, и врач мой в одном лице снял последний проводок, последнюю иглу с моего тела, что связывала меня с этими местами, ставшими почти  домом за время моего выздоровления.

 В этот же день отправился я скитаться по бесчисленным запутанным коридорам нашего общества. Лифт был устроен очень странным образом. Хотя и память моя нарушилась, но я отчетливо помнил, что лифт ходит либо вниз, либо вверх. Но здесь он ходил и вправо, и влево, и вниз, и вверх, и я не мог понять, что нажать мне, чтобы подняться на поверхность, наружу. Туда, где когда-то был мой дом. Нажав некоторою комбинацию путей я, наконец, оказался в многолюдном помещении, где были окна. То был торговый центр, вернее то, что осталось от когда-то большого и богатого заведения, теперь походило на вымирающий рынок в деревне, где никто ничего не покупает, но приходит посмотреть, либо что-то вспомнить. Буквально рядом с отделами из стекла и красиво обставленными прилавками, цветными манекенами, были полностью разграбленные и разбитые ряды. Вот последние стекла, отделяющие меня от улицы. И вот я посреди обломков этого здания, посреди горы разбросанных и сожженных вещей, столов и всякой прочей ненужной вещи, которая когда-то ценилась дороже, чем стены, которые ее охраняли. Передо мной открылась ужасная картина разрухи, будто бы взрывы прогремели только вчера, что запах еще был вполне ощутим и даже едок.

 Запах гари, запах пыли, запах расплавленного металла и стекла, запах ужаса и гибели, запах разрухи и порчи последнего, что оставалось. Впереди стояло разрушенное сооружение элеваторов, огромные обломки валялись как игрушки большого ребенка перед моими ногами, это были целые этажи. Большой ребенок, словно разозлившись на своего родителя, швырял вокруг себя дома, которые сам же и построил. Все это не только дотлевало на черной земле, но и горело еще, запуская в небо клубы серого дыма.

 Вокруг уже не было людей, а лишившийся своих этажей высотный торговый дом остался позади меня, покрытый, словно толстой шубой, пеплом и кучей поднятой вверх землей и пылью. Я обошел это здание, повернув в лесную зону. В надежде прикоснуться взглядом к нетронутой природе, там, где казалось, нечему взрываться и рушиться. Но как напрасны были мои надежды! В ряду стройных, но почти лишенных листвы деревьев на меня, покачиваясь, обрушилась тень огромной кирпичной трубы. О нет, она была не просто огромна, то была труба, которую вы обычно видите из окна, из которой вырывается либо огонь, либо привычный всем дым. Да, эта огромная труба  самой широкой своей стороной была обращена ко мне. Она немного покачивалась от легкого ветра и под ней трещали ветки, камни и земля. Вот-вот и она сорвется со своего прежнего места и покатится куда-нибудь в путь, разрушая на своем пути деревья, кусты и все, что меньше и легче ее. Я обошел это чудовище, и передо мной предстала широкая и длинная заводь.

 Это то, что осталось от реки, пусть и небольшой, но сейчас вода была совсем стоячей, и над ней густыми облаками плыл туман. Плыл теперь вместо реки, расправляя свои серые рукава по мутной черной воде. Камней почти не было видно, все поросло густым кустарником, а деревья, изогнувшись, склонялись к самой воде, но рядом, тут же, к небу возвышались несоизмеримо высокие деревья, обращая свои ветви в серый смог. Дальше в зарослях ничего не было видно из-за этого глубокого смога, дыма или тумана. Вдоль одного берега, не столь поросшим, тянулись рельсы и пара столбов с оборванными проводами.

 Вокруг не было ни души, ни крика птиц, только глухой шум не то ветра, не то тишины, настолько опустошающей, что в ней пропадал какой-либо звук. Я продолжил свой путь по этим рельсам, которые уже запорошил свежий пепел и пыль, и откуда-то взявшаяся мокрая земля. Вдруг из этой мертвой тишины, из волока серого тумана, навстречу мне вырвался белый свет фар. Был виден только этот свет, и не ясно было, что это за машина. Она, кажется, двигалась по этим рельсам и двигалась так тихо, что если бы не этот яркий свет, то при полнейшей тишине она бы проехалась по мне. И даже мой крик, моя боль и моя смерть не нарушили бы этой зловещей оглушающей тишины и спокойствия разрушения.