Померанец - часть III

III

Устрашающего вида кипарисовская электричка мчалась в пригороды к северу от города.
- Пирожки-и-и!.. Беляши-и-и!.. Газеты-ы-ы, газеты-ы-ы!.. - завывало в вагоне.
За разбитым окном пролетали окраинные многоэтажки вперемешку с частными домами и осыпающимися косогорами. Макс подозревал, что именно в одной из многоэтажек - и скорее всего, вон в той блочной двенадцатиэтажной «свечке» - было сочинено стихотворение о городе:

По улицам града Пропащего
Движут землю пингвиньи стаи,
Суматоха происходящего
Мнит в себе тошнотворность хентая...*

За потрескавшимися, расколотыми, серыми от пыли и забрызганными краской из баллончика стёклами вагонных окон возникла белая громада научно-исследовательского института, где дядя по отцовской линии зарабатывал девять тысяч рублей в месяц младшим научным сотрудником, где пришедшие на практику студенты потрошили скальпелями лягушек и швыряли всё, что оставалось от земноводных, в замызганное жёлтое пластмассовое ведро, где на симпозиумах распивали слегка разбавленный медицинским спиртом чай из эмалированных кружек под песню «Дым сигарет с ментолом» на ноутбуке и где по пьяни был разбит стеклянный стенд с коллекцией бабочек.
- ...Беляши-и-и!... Пирожки-и-и!.. Сосиски в те-е-е...
- ...А Надька из восьмой беременна, бу-бу-бу-бу-бу, от Зелимхана, который в сапожной масте-е-е...
- ...И тут я такой: «А дай айфон погонять, не ссы, не ки-и-и...»...
Трещины стёкол слегка искажали вид из окна, а суть НИИ, ничего не давшего науке, да и всего остального, что оставалось за окнами среди голых деревьев и гор строительного мусора, даже безо всякого битого стекла была искажена до предела.

...Белый лист ничего не хранящий
Почернел под огнём зажигалки,
Этот город живородящий -
Порождает помойки и свалки!*

В тормозную систему пригородных электропоездов добавлена смесь блевотины с мёдом, в тамбурах клубится сизый дым неясного происхождения, двери закрываются и открываются со змеиным шипением, а громкоговоритель, окончательно воцаряя в вагоне атмосферу экзистенционализма цвета гноя, пыли и сажи, гнусавит:
- Остановка «Ча-а-а-а-а...»...
НИИ белел вдалеке: где-то в одном из его аудиторий маялся дядя, скрупулёзно заспиртовывая в склянку раздобытого у рыбаков цератиевого «южного глубоководного удильщика» и печатая на видавшем виды ноутбуке «Aser» с операционной системой «Windows XP Home Edition» мутные трактаты с предположениями о том, как в акватории города могут оказываться рыбы, обитающие исключительно в тропиках.
Макс иногда тоже думал об этом. Действительно, как? Ещё можно понять, как нечаянно заплывают субтропические виды - то акулы, нападающие на дайверов, то  рыбы фугу, ухой из которых периодически травятся насмерть то бомжи, то туристы. Но зачем поплыл столь далеко на север тропический вид?
- ...Остановка «Сидо-о-о-о-о...»... - вновь прогнусавило из громкоговорителя.
- ...У неё зарплата двенадцать тысяч рублей в месяц, как жить да-а-а...
- ...Отравили друга, а в ветеринарке пьяный врач говорят: «Изониази-и-и...»...
- ...Песня «Я буду для тебя твоей малышкой» с Одноклассников не кача-а-а...
Макс поймал себя на мысли, что смерть померанского шпица сделала его чем-то похожим на дядиного «южного удильщика»: из того, что Максом воспринималось так же, как тропическое море «удильщиом», того, где бурлил кипяток в стеклянной трёхлитровой банке, где ухмылялся Мэрилин Мэнсон с постера не стене и где на жидкокристаллическом дисплее «Самсунга» размахивал мечами анти-маг с малиновым ирокезом и вытатуированными на лице малиновыми полосами, того, что было так мило и так естественно в качестве среды обитания, вдруг захотелось убежать в неведомом доселе направлении и на непривычно дальнее расстояние, альтер-эго трансцендентными пинками сгоняло с места жительства и рефлексивно вывернуло наизнанку образ жизни, душно и невыносимо становилось от мыслей, что померанец умер с выпученными глазами и запрокинутой набок головой, но ему, Максу, ещё предстоит жить в том же городе.
- ...Газеты-ы-ы! Газе-е-еты-ы-ы! Газе-е-е...
- ...Если б тот смартфон без батареи, экономично, надёжно, его это, как зажигалку газом запра-а-а...
- ...Я такая вышла, покури-и-и...
- ...Остановка «Соно-о-о-о-о...»...
Адская мельница города гудела кирпичными крыльями, а в железобетонных жерновах мостов, набережных, университетских кампусов и жилых многоэтажек перемалывала в евразийскую лиловую муку аморфное, уставшее и немногословное человеческое мясо - и с душой, и с судьбой, и с мечтой, и с любовью, и с системами ценностей. Историческая область Померания, откуда происходили миниатюрные рыжие шпицы, далеко не Азия и даже Европы самая окраина.
- ...Моральные уроды, не заняли полтос на сигаре-е-е...
Из-подо льда замёрзшего моря предательски торчал почерневший от времени железный остов сожжённого и разрушенного ресторана «Поплавок». Макс слышал, что некогда это пафосное место было: в перестроечные горбачёвские годы, сидя за столиками «Поплавка» и уплетая варёную креветку, посетители с придыханием говорили друг другу о том, как ненавидят и презирают зарабатывающих менее пятисот рублей в месяц, с соседями, не имеющими никакого отношения к партийной номенклатуре, хотя бы однажды пообедавший в «Поплавке» человек уже разговаривал сквозь губу, одно лишь выражение «Я собираюсь в «Поплавок»» намекало о бескрайней пропасти между элитой и быдлом. По дороге, не отмеченной ни на одной карте города, к соединяющему ресторан с берегом и ныне обвалившемуся асфальтированному пирсу подъезжали первые появившиеся в городе престижные иномарки.
«Жаль, не с посетителями «Поплавок» в середине 1990-х жгли!» - произнёс про себя Макс и прямо в вагоне сплюнул.
- ...Остановка «Оки-и-и-и-и...»...
- ...Я не знаю, где взять денег и как жить да-а-а...
- ...Беляши-и-и! Покупаем беляши-и-и! Пиро-о-о...
О пафосе «Поплавка» напомнили мысли о любви к девушке. Любовь к тем, кто надеется, что парень заплатит за них в кафе, кто оценивает внешность парня по объёму мускулатуры, кто не способен поддержать морально, слыша жалобу на низкую зарплату и начальников, кто не даст поносить ни одной своей вещи, кто, в отличии от шпица, справляет нужду лишь за плотно закрытыми дверьми и кто всего лишь «устраивает личную жизнь», из принципа не влюбляясь без памяти во влюбившегося, точно так же пафосна, точно так же зла, точно так же достойна сожжения дотла вандалами и точно так же должна вмёрзнуть в тёмный от нефтепродуктов лёд. И точно так же, как в разрушаемом «Поплавке» под чьими-то ногами хрустнул стенд «Работает прокат рыболовных снастей, помните, что пойманная вами рыбка будет приготовлена опытными поварами!», под ударами судьбы с ног должны захрустеть и попереломаться все женские чувства, нагло выдаваемые за «прекрасные».
- ...А я такая ему не зво-о-о...
- ...Гамбургеры в «Мэджик бургере» подорожа-а-а...
- ...За гостинку в месяц тринадцать ты-ы-ы... 
- ...Остановка «Спо-о-о-о-о...»...
Замёрзло болото, разлившееся между железнодорожной насыпью и автострадой. Вереница машин двигалась в сторону городской границы - но далеко ли от города они уедут? Дальше ли, чем собрался убежать Максим?
«Убегу отсюда!»
Жизнь хозяев Баксика поделилась надвое: но если первую часть, в которой их собака бегала по двору, звонко тяфкала, без колебаний позволяла надеть на себя шлейку, практически не заметную под пышной рыжей шёрсткой, и с любопытством задирала кверху крохотную мордочку с торчащими ушками и короткими усиками, хотелось прожить в какой-то степени сообща, держась и к померанскому шпицу, и к его хозяевам поближе, то вторая часть отпугивала и гнала прочь. В этой новой жизни, которую язык Макса и жизнью-то назвать не поворачивался, в то время, как Макс сквозь пыльное и треснутое стекло вагонного окна смотрел на автостраду, ледовую арену и замёрзшее болото, где бы мог быть померанец?! Наверное, его остывший трупик уже заворачивали в поганое сине-красное клетчатое полотенце, много лет провалявшееся под ванной, и засовывали в полиэтиленовый пакет с логотипом супермаркета «Кошёлка», чтобы отнести на откос к кочегарке и закопать там... Или вообще в мусорный контейнер на пол-пути от дома до кочегарки выкинуть?! А если... если на железную дорогу отнесли и за пару-тройку бутылок водки уговорили железнодорожников сжечь пакет с мёртвой собачкой в печи, где гудрон варится?!
Это не жизнь. И её надо оставить позади, убегая отсюда.
...Остановка «Сотко-о-о-о-о...»...
- ...Ваши биле-е-е?..
...Быдло колхозное не слушает драм-энд-бэ-э-э...
О жизни, ставшей хуже смерти, Максу пели Кататония, Соната Арктика, Озеро Слёз, 30 Секунд до Марса, Театр Трагедии, Димму Борджир и Тарья Турунен. Во время размышлений об избавлении от такой жизни в первую очередь в голову приходило убийство - если не всего себя, то хотя бы часть. Например, можно было бы убить ту часть себя, которой нравилось фигурное катание, и, став совершенно иным человеком, возненавидеть и коньки, и катки, и фигуристов, и синий ледовый дворец, оставшийся где-то там, напротив остановки за замёрзшим болотом и автострадой. В прошлом, которого не стало жаль тогда, когда с визгом упал на асфальт и перестал двигаться померанец.
- ...Из деревень понаехали, хардбасс не це-е-е...
- ...Лошара нищая, говняный телефон на «Андроиде», ну а я такая гово-о-о...
...В «Пусть говорят» Малахову вчера тако-о-о...
...Я помидоры на даче пасынкова-а-а...
- ...А я огурцы на даче гуму-у-у...
- ...Остановка «Висе-е-е-е-е...»...
Позади остался и летний лагерь, где не так давно отдыхала младшая сестра Лёни. А десять лет назад, когда лагерь располагался чуть южнее, там и сам Макс отдыхал. Ребята постарше тайком брали подушки, вымачивали в умывальниках, морозили в холодильниках и так же тайком возвращали на место, однажды Макс, наигравшись в футбол и изрядно изнеможённым вернувшись в палату, с разбегу плюхнулся на кровать и разбил себе об окаменевшую подушку лицо. А в столовую того лагеря, старого, Макс немного побаивался ходить: она была выстроена в совершенно безумном архитектурном стиле и представляла из себя приплюснутую пирамиду с крыльцом в виде буквы «А».
И лагерь, и тёплые воспоминания о нём тоже полетели в трэш прошлого - вслед за интересом, с которым Макс смотрел фигурное катание по телевизору, и за холодным равнодушием хозяев Баксика, с лёгкой руки выбрасывающих своего умершего питомца из дома.
В будущем же Макс выбирал ненависть к летним лагерям вместе с морскими купаниями, экскурсиями в крепость и вожатыми, занимающимися с детьми английским в смене «Инглиш кэмп», а мокрые подушки в морозилках он решил полюбить. В мире более высоких материй, чем мечты о сексе, власти и богатстве, неизбежна и неоспорима мысль, что губы даны человеку для того и только для того, чтобы целовать померанского шпица или разбиваться в кровь об подушку, вымоченную и вымороженную до состояния льдины. Что пальцы, которые не прикоснутся к шёрстке шпица, не мешало бы изрезать льдом того же холодильника. Поломать в руках стекло, как шоколад. Окончательно поправить себя острой бритвой. Резать кожаные ремни, стянувшие грудь. Видеть своё лицо в зеркале и не прощать себе того, что померанца нет, но жить можешь.
- ...Остановка «Ого-о-о-о-о...»
...Бывший официально в безработных числится, алименты не плаа-а-а...
- ...Мамка нормальная, с понятиями, ну ты понима-а-а...
- ...Тараканы, тараканы, сырость, грибок, одеяла - как половики, пододеяльники тоже, везде тараканы, тараканы, простыни хэбэшные от сырости сгни-и-и...
Город закончился, пошли раскинувшиеся за ним посёлки городского типа, их вид нагонял ещё больше тоски. Речушки с разноцветной водой, то и дело протекающие под железнодорожным полотном и не замерзающие на зиму, могли бы стать Рубиконами, перейдёнными навсегда изменившимся и сбежавшим Максимом, но не становились ими: что-то ещё надо было в прошлом оставить.
- ...На работе «Вконтакт» заблоки-и-и...
- ...На Олимпиаде мы должны все золотые меда-а-а...
- ...Остановка «Омо-о-о-о-о...»
За станцией заканчивался залив, растянувшийся вдоль всего города, причём последние пол-километра он был пресным, в тёплое время года он цвёл и вонял чем-то тухлым, а сейчас, по зиме он был подо льдом. Макс сравнил его с девушкой: она так же холодна - особенно к простому смертному без миллионных банковских счетов и внедорожника премиум-класса, но стоит ледяному сердцу подтаять - и поднимется вонь.
Дальше, к северу от города, никакого моря не будет. Но чувства полного перерождения не было - значит, не только море надо было оставить.
- ...Остановка «Совхо-о-о-о-о...»...
...Твоя флешка полная троянов и черве-е-е...
...Мужа заставлю от пьянства закоди-и-и...
- ...А у нас в подъезде прямо над нами варят «крокоди-и-и...»...
А может, надо было сбежать раньше?! Ведь сколько уже предпосылок в той жизни было!
Где ещё, кроме той жизни, в коробке из-под видеорегистратора «Хуай Цзонг» за гаражами хоронили котёнка британской вислоухой породы, умаявшегося от неудачной попытки вывести у него блох дихлофосом и дриставшего перед смертью три дня? «Погиб смертью храбрых!» - мрачно пошутил Андрюха. А кто ещё, кроме родителей одноклассника, спускал в унитаз отравившегося то ли диффенбахией, то ли молочаем волнистого попугайчика? Когда ещё загромыхает в мусоропроводе девятиэтажного моряцкого общежития дохлая черепаха по имени Василиса, завёрнутая в газету? Как ещё может расплющиться на асфальте придомовой парковки под колёсами микрогрузовика чей-то ёж, привезённый с охоты и сбежавший во дворе от ребёнка - дошкольника? Может, надо ещё в прошлом году было украсть Баксика у хозяев и сбежать с ним?
Где вы и с кем?!
- ...Ваши биле-е-е?..
- ...Па-па-пахмелился медным купоро-о-о...
...Остановка «Ноди-и-и-и-и...»...
Протиснувшись сквозь столпившуюся в тамбуре толпу, Макс вышел на перрон: дальше электричка не шла - будь оно неладно, зимнее расписание. Где-то дальше был километровый железнодорожный тоннель: свет в его конце мог бы стать и светом в конце максимкиного отчаяния. Ни любви, ни тоски, ни жалости за тем тоннелем бы точно не осталось...
Но Макс сел на скамейку, обхватил голову руками и задумался о том, покинула ли душа Баксика свою физическую оболочку до того, как хозяева понесли её по подъезду в пакете?
Через три часа должна была подъехать электричка, идущая в противоположном направлении - обратно в город.

* * *

Можно было бы подождать не три часа, а четыре с половиной часа, сесть на экспресс, идущий из города, и на следующей остановке сойти.
Но убежишь ли от себя, сойдя на том глухом полустанке, и убежишь ли от своей любви, узнаешь ли, что на раскисшей грунтовой дороге вдоль сгоревших дач она за тобой не угонится, забудешь ли, что у неё, как было сказано Стивеном Кингом, есть зубы и когти, и не почувствуешь ли её зловонное дыхание за спиной?
Ни от себя, ни из города не убежать по той дороге: там, где за деревьями уже не видно солнца, на дорогу выскочит бурундук, сипло зарычит, подпрыгнет и вцепится в горло.

_____
* - автор стихотворения - Василий Мрачный