Бездна. Глава 4-14. Путь в Закамчатку

     В Петропавловске меня, больного и несчастного, оформляли в скучной конторе с обшарпанными стенами. Сергей бегал по кабинетам. Я бездумно подписывал бумаги и в мыслях благодарил его за то, что он избавил меня от… Сергей, отгадай загадку: что самое тупое может быть в нашей жизни. Если бы я загадал эту загадку вслух, ты бы обиделся… Но Сергей бегал по кабинетам, и я благодарил его за это.

     Наутро, отдохнув за ночь, я уже не был заржавелым механизмом. Но на старое рыболовецкое судно я шёл, как на каторгу — жалея себя, обречённого на тупой рабский труд в течение долгой череды дней.

     Я автоматически делал свою работу, ненавидел рыбу, которую безмерно вываливали из сетей, сетуя при том, что рыбы стало мало. Ждал вечера, чтобы быстрее всё закончилось, а ночью ждал скорейшего прошествия этого плавания.

     Одна радость всё же была: постепенно стихла морская болезнь, то ли качка уменьшилась, или я стал морским волком?

     Но плавание закончилось раньше, чем я ожидал. Из-за кризиса едва заправляли даже пограничные корабли, не говоря о рыболовецких. Неожиданная поломка двигателя и полное отсутствие нужных запчастей привели корабль на верфь, а нас — на огромные склады. Но после нескольких дней чёрной работы в порту нам деликатно намекнули, что нам весьма благодарны за труд. За работу заплатили самый минимум — на обратную дорогу, обещали выплатить остальное, когда вернёмся в университет. Я забрал свою долю и распрощался со спутниками, которые собирались ехать на какую-то стройку на севере Камчатки. Мне заработок тоже нужен, но я желал бы пристроиться туда, где есть корабли и океан.


     Я вышел на берег Авачинской бухты. Здесь было многое знакомо. Я служил в армии на полуострове Рыбачьем. Оттуда я много раз смотрел на Петропавловск, на дымную фигулинку сбоку вулкана, которая в течение часа чуть меняла свою форму. Но чаще этот берег был завуалирован влажным воздухом. Смотришь на берег, точно знаешь, что он есть. Но вместо берега, города и гор видишь прозрачный горизонт.

     Я ещё раз пересчитал деньги. На плавание через океан можно не надеяться. Пока придётся просто помотаться по волнам, уже не как раб-рыбопотрошитель, а как свободный созерцатель: четыре дня пути до Владивостока. А там — куда подует ветер.

     Неплохо бы попасть на тот же корабль… Устроиться на него работать… Встретиться с о-фи-цианткой с фрегата. Теперь я не нищий студент. Я тоже куплю у неё коробку дорогих конфет, бутылку марочного коньяка и поведу её в её же ресторан. Буду из её рук кушать мороженое и идеально-живописные яблоки. Настолько идеальные, что я не решусь даже кожицу надкусить. Насколько хватит денег, подарю дорогое колье, чтобы не на что было ехать домой.


     Но в тот самый день цены на билеты резко подскочили, моих трудовых услуг никто не желал, корабль с моей избранницей только вчера отправился во Владивосток и будет здесь через неделю. Я обиделся на флот и крикнул на весь морской вокзал:

     — Сами виноваты! Я на плоту уплыву! У! У! У-уу!

     Прощай, добрая официантка!

     То, ради чего я согласился на муки, рядом!

     Я хлопнул дверями и, абсолютно свободный, с полупустым рюкзаком за плечами, где дремал-посапывал Мишка, прошёл несколько кварталов по утреннему Петропавловску в сторону Тихого океана и спустился на берег Авачинской бухты.

     Уютно устроился на большом камне, прищурил глаза и вообразил полуостров Рыбачий райским островком. Полуостров, где я страдал почти два года. Но обиды остались в прошлом. Теперь я видел в далёких очертаниях берега остров моей мечты, где я проведу остаток жизни.

     — Своей Камчатки мы достигли… Теперь нам дальше — в мифическую Закамчатку. Предположим, Мишка, это вид самоубийства. Но у тебя есть выбор. Демократия не отменяется. Я твёрдо решил: избавление от политики, мещанства, тупого потребительства и всех остальных прелестей постылой цивилизации — или смерть, которой я, как мне кажется, совершенно не страшусь. А ты? Ты готов разделить мою участь? Решай: детских площадок полно, в любой двор зайду, в ухоженной песочнице оставлю тебя на попечение детей.

     — Шантажируешь? Когда ты маленьким был, это было счастливейшее время в моей жизни! Ты стал философом, но и я стал другим. С детьми я чувствую себя ребёнком. С детьми проще! Почему? — подумай. Но тебя я вырастил…

     — Это ты-то меня вырастил? — я легонько надавил на Мишкин носик.

     — Не перебивай! Тебя вырастил именно я. Не поверишь, ты для меня как был ребёнком, так и остался. А все эти чужие дети… Я — однолюб. Ах да, насчёт кругосветного путешествия… Думаешь, здесь ты один — романтик?

     — Милый Мишка, романтик здесь один — ты.

     — Но романтика не отменяет забот о тепле и удобстве.

     — Насколько помню, кушаешь ты меньше цыплёнка. Но ты прав. Давай составим список, чтобы не спохватиться на середине Тихого океана, что тапочки забыли.

     Мишка начал диктовать, я — записывать на клочок картона:

     — Компас, два десятка зажигалок.

     — Хватит десятка, — перебил я: — зато три линзы, кремень, сухое горючее, несколько ножниц, шило, ножи, в том числе настоящий охотничий. Сигарет: как можно больше. Промокнут? — буду сушить. Дорого? — зато необходимо! — Мишка хотел что-то добавить, знаю, что он хотел сказать, и чтобы он этого не сказал, я затараторил: — Мелочь — три ложки, кружка, две чашки, две кастрюли, — всё это можно найти в брошенных бараках на окраине города, десяток зубных щёток, самая дешёвая паста, закончится — обойдусь морской водой и золой, мыло размокнет, вместо мыла опять же зола, но пачку можно взять — пригодится на первых порах, нет, зачем тратить деньги, обойдусь золой… Ручки, стержни, вместо бумаги будут деревянные отполированные дощечки на берегу, нет, три толстых тетради… сандалии, резиновые шлёпанцы, флейта! губная гармошка? будем музыку сочинять: я на флейте, ты — на губной гармошке… фонарик-жучок, верёвки разные, шнуры, шампуры, зачем деньги тратить, можно стальную проволоку, нитки, иголки, сапёрная лопатка, топор, обязательно хороший охотничий нож. Скобы — скреплять брёвна. Бритву не покупать — отращу здоровенную бородищу. Лезвия пригодятся для других целей. Чуть не забыл! — леска, крючки, вместо грузил соберу гайки. И витамин C, как можно больше: не будем совершать ошибку наших предшественников. Марганцовку, йоды-бинты… Ласты! Маску и дыхательную трубку… Гарпун — нереально. Надо найти кусок стальной проволоки и заострить его, или сделать наконечник из гвоздя.

     Наконец, Мишка смог вставить слово:

     — Я советую сигареты больше не покупать, а те, что уже есть — короче, не брать! Сам подумай: сигареты — концентрированный знак пошлости. Не помнишь, чьи это слова?

     — Ну я так говорил… — и вздохнул, потому что Мишку не переспоришь и не переворчишь.

     — Начинается новая жизнь, — поучал меня Мишка. — Нужно раз — и обрезать всё наносное из прошлого!

     — Мишка, ты позволишь мне взять сигарет на первый… ну хотя бы на три дня? Видишь, сколько я их уже накупил? Жалко выбрасывать, втридорога брал.

     — Чтобы не жалко было, поменяй на то, без чего в море не прожить, — Мишка пытливо смотрел на меня. — Подумай хорошенько.

     И вдруг я понял, что жизненно необходимо. Взять что-нибудь из русской поэзии. Томик Лермонтова или Достоевского в любом доме есть, а в условиях безденежного кризиса, полупустых прилавков и жутких коммерческих цен любой мужик у меня сигареты возьмёт.

     Когда я подошёл к первой пятиэтажке, то несколько мужчин, которым я показал целый пакет сигарет, приняли меня за идиота. Один оказался попроворнее, и через десять минут у меня были книги Тютчева, Фета, Пушкина, Пришвина, Паустовского, несколько школьных хрестоматий и сборники детских сказок. Издания не дорогие и не новые, да перед чайками ли хвастаться… Ещё мне достался школьный атлас географии материков с моим Тихим океаном и течениями, уносящими меня в туманную даль.

     Я знал о существовании опреснителей, поэтому решил, что это — главная вещь в плавании по океану, и без него ни о каком путешествии речи быть не может. Поэтому — все силы на поиски источника воды. Я просмотрел в газетах все объявления; спрашивал у всех, кто более или менее походил на флотского, где найти хоть какой опреснитель воды. Все смотрели на меня, будто я выпрашиваю подводную лодку. Но один человек дал мне адрес. Мастер-самородок! — говорил он. — Слава Богу, есть в России Кулибины и Менделеевы!

     Мужичок-Кулибин оказался неказистым пожилым человеком. С ним я разговаривал, скрывая свои истинные намерения. Я с чистой совестью говорил о плавании на яхте с другом — Мишкой, облекая свои истинные намерения в правдоподобные и безобидные слова.

     Изобретатель недорого продал мне два самодельных опреснителя:

     — Помни: ночью и в пасмурную погоду воды будет самая малость, — предупредил меня изобретатель, — поэтому всегда имей дополнительный запас.

     На инструментах я хорошо сэкономил: купил старые, но крепкие топор, молоток, плоскогубцы и разную мелочь.

     Потом обошёл брошенные бараки на окраине Петропавловска, где посуды оказалось даже больше, чем ожидал. Среди рухляди нашёл пару крепких кроссовок и клетчатую кухонную клеёнку. Не побрезговал бутылкой с непонятной страшно вонючей жидкостью: отпугивать акул — размечтался я.

     Я накупил всё по списку, долго искал лишь простую пластмассовую флейту.


     Я не удержался и зашёл в книжный магазин. Всё было страшно дорого. Но на букинистической полке смиренно стояли недорогие третий и четвёртый тома Хулио Кортасара. Я сразу ухватился за четвёртый том.

     Высунулся Мишка:

     — Да, Кортасар — писатель бесподобный. Но почему бы третий том не купить? Совсем недорого.

     — Первые три тома у меня дома есть. Не хватает только четвёртого.

     — Разве ты собрался возвращаться домой?

     — Нет, но…

     — Я знаю, почему ты никогда не уплывешь. Как бы ни говорил, но ты цепко держишься за дом, за домашний уют…

     Я купил обе книги и, выйдя на улицу, показал Мишке язык.

     Я шёл по тротуару и смотрел под ноги: большая трещина проходила вдоль дорожки. Окурки, мусор всегда раздражали взор. Но сейчас я смотрел на это даже с грустью: последняя примета многострадальной Родины, последний взгляд на родную землю…

     — Эх, да к чему травить воображение… — я с усилием оторвал глаза от земли и начал смотреть на вывески и рекламы. — Вот магазин “Уценённые товары”. Здесь продают за копейки то, что давно вышло из моды. На острове моды не будет. А посему здесь можно поживиться необходимым товаром.

     В магазине я купил сандалии, похожие на башмаки клоуна. Но сделаны-то они из мягкой кожи и прошиты суровыми нитками. На сколько лет хватит? Прочее клоунское обмундирование — клетчатые брюки и цветастые рубашки — тоже обошлось в сущие копейки. Я с трудом удержался от покупки дефицитных когда-то пластинок за смешную цену. Даже побыстрее выскочил из магазина, чтобы не соблазниться на то, что непременно заставит меня отложить отъезд.

     Продуктовые магазины мы теперь игнорировали: всё необходимое уже в рюкзаке, да во всех магазинах те же полупустые полки…

     — Мишка, смотри, какой киоск! Называется “Мишутка”! Давай купим тебе что-нибудь в дорогу.

     — Я-то неприхотлив. Но если не жалко, купи не три, а десять тетрадей.

     — Это чтобы больше писать да меньше тебе надоедать болтовнёй? — но я подивился Мишкиной рассудительности: в таком плавании при любом исходе я захочу излить мысли и чувства на бумаге.

     В вагончике-киоске с табличкой “Мишутка. Детские товары” я обнаружил совсем дешёвый батареечный фонарь с жирной царапиной и немного помятые, но прилично уценённые толстые тетради. Я купил все десять штук и, не желая терять ни минуты, вышел к дороге и быстро поймал попутный грузовик.