Скажите, почему?

   Среди приземленных строений частного жилого сектора выросли два многоквартирных пятиэтажных дома. Они были рядом, разделяло их совсем небольшое пространство в двадцать шагов. Тот дом, который раньше построили, давно обжит новоселами и мной в том числе; другой же только что принял своих жильцов. Он был свежим и каким-то голым. Когда солнце клонилось к закату, дом откидывал свою тень  на узкий без зелени двор, где еще не было палисадников, клумб и просто кустарников. С наступлением темноты в пустых, без штор и занавесок, окнах зажигались огни. Тогда жизнь совсем незнакомых людей была видна, как на ладони. Только подай наблюдателя. Сам не знаю, как я оказался в этой роли. За весь дом не скажу, а вот освещенные окна в квартире напротив моего жилья стали для меня киноэкраном. Действующих лиц здесь было трое: ОН, ОНА и их СЫНОК лет пяти.
     Поразил первый «сеанс»: ОНА танцевала в пустой квартире, нежная, изящная, пластичная. Движения были легкими, ритмичными, придумывались экспромтом; выражали восторг, радость, удовлетворенность. Где-то рядом была музыка, казалось, я слышал ее. Быстро включил телевизор и канал «Культура»… и уже безнадежно – радио. Есть! Это «Венгерский танец»  Брамса! Незаметно для себя я стал пританцовывать. Какой-то вихрь веселья закружил и меня.
      Вскоре (через окно) я узнал, когда после сна встает моя незнакомка, когда ложится спать. ОНА утром отводит своего малыша в детский сад и бежит на работу. Вечером ребенка за ручку приводит  домой отец. А ОНА возвращается последней.  Сразу же на кухне зажигается свет. Из конфорок газовой плиты появляется голубое пламя. Мелькают в окне  кастрюли, тарелки, ложки. Через некоторое время ужин готов, и вся семья собирается за столом. Завтрак и обед готовятся дома только в выходные дни.
     Кто ОН и ОНА по профессии, где они служат? – оставалось догадываться. Если судить по одежде, эта пара относилась к людям среднего достатка с большой натяжкой. В квартире не густо с обстановкой, много пустых углов. В большой комнате, где ОНА делает утреннюю гимнастику и изредка танцует от радости, долго не было никакой мебели и штор…
      Подсознательно, незаметно для самого себя, я шел на сближение с этой семьей. Увидел малыша во дворе – обрадовался. Он играл в песочнице, а отец  сидел поодаль  на лавочке и читал развернутую газету, которой был закрыт с головы до ног. Из-под газеты торчали ноги в грязных и стоптанных ботинках. Я подошел к мальчику, присел на корточки и спросил:
- Скажи, деточка, что ты строишь из песка, и как тебя зовут?
- Я – Митя,- сказал он и внимательно на меня посмотрел. Хочу перекрыть дорогу ручью.
- Плотину, значит, строишь?
         Он кивнул головой.
- А как зовут твою маму?
- Матина.
- А папу?
- Вова.
   Тут он посмотрел на отца, бросил ведерко с песком, побежал к нему и прыгнул на газету, а я пошел себе дальше. Конечно, я мог подойти к отцу Вове, попросить, например, закурить, заглянуть ему в глаза…Но врываться в чужой мир и при этом спешить мне не хотелось, воображение было более интересным занятием.
    Я шел и думал: расспросит ли Вова своего ребенка об эмоциях, которые он испытал при встрече со мной? Почему мальчик побежал к нему? Возможно, он вспомнил наказ родителей не разговаривать с чужими людьми и, испугавшись, бросился к отцу. Или он просто не знал, как вести себя дальше в данной ситуации? А может, он радовался, что ответил правильно, по- взрослому, на все мои вопросы?
     Вова, Володя, Владимир – понятно. Сына Митей назвали, его полное имя Дмитрий. А как зовут маму мальчика, я не понял. Матина – не слышал  такого имени. В середине есть глухая согласная «т», звонкую букву я бы услышал. Поэтому «т» из слова я не стал выбрасывать и начал пристраивать к этой букве
то одну, то другую звонкую согласную из алфавита. Остановился на букве «р» - Мартина. Часто детвора не выговаривает эту букву или «проглатывает» ее. Получилось очень красивое имя Мартина, в нем появился смысл от корня «март» - месяц весны в природе, в душе – любви и счастья. Но это мое толкование имени. Я заблуждался, потому что раньше такого нигде не встречал. Есть похожее женское имя: Марта. По мнению лингвистов, оно из древнеарамейского языка  -  владычица, наставница; в русском языке – это Марфа. В римском (латинском)  языке есть имя Мартин -  принадлежащий, посвященный богу войны Марсу (в русском произношении Мартын). Производным от мужского имени Мартин могло быть женское имя – Мартина. Когда я рассказал ей об этом, а такой случай представился, она уточнила: не Мартина, а Мартиана. Тут я совсем запутался со значением имени, а Мартина сказала: «Твой вариант, на который ты вышел, проще, я давно к нему привыкла, а Мартиана значится только в паспорте».
                ХХХ

     Через окно я видел, как Мартина развешивает и сушит на балконе выстиранное белье, затем гладит его. Заметил, что она часто что-то шьет на швейной машинке. По выходным дням эта женщина раскатывает тесто на кухонном столе, прижатом к окну, формует пироги с начинкой и на противне ставит их в духовку газовой плиты…
       В будние дни она часто сидит допоздна на кухне с газетными листами, заглядывая  в толстые книги, по-моему, словари. Это натолкнуло меня на мысль, что Мартина работает корректором в газете.
       Вова далеко за полночь сидит за компьютером и телевизором – они в маленькой комнате. Именно здесь на окне я увидел первые занавески.
       Когда Митя пошел в школу, в большой пустующей комнате, гостиной, появился диван, а у окна - письменный стол для школьника и стул…
        Каждый раз, уходя из дома или возвращаясь, я уже по привычке смотрел на потухшие или освещенные окна квартиры напротив. Все стало там обыденным и уже не привлекало. Интерес мой совсем ослабевал, пока я не увидел родителей Мити в троллейбусе. Тут уж я разглядел их вблизи. Владимир росточком мал. Он зацепился за поручень над головой и стоял, покачиваясь в подвешенном состоянии. Другой рукой доставал семечки подсолнуха из кармана и забрасывал их в рот. Карманы его куртки лоснились от семечек, шелухи и рук, которые там паслись. Лицо его выражало безразличие, бледные серые глаза ни на кого не смотрели.
       ОНА стояла чуть поодаль и делала вид, что не знает этого человека. Казалось, его манера поведения на людях угнетала ее. Смотреть на Вову мне не хотелось, а вот его женой, зажатой, поникшей, я любовался, хотя и сочувствовал ей. Тоненькая, в легком пальто с пояском, в белой шапочке, из-под которой выбивались светло-русые кудряшки, она, на первый взгляд, походила на куклу, только что вынутую из коробки. Но это только на первый взгляд. Лицо  ее было одухотворенным, открытым, в глазах притушенный свет, а по форме они красивые, с голубоватыми  склерами и темной роговицей. Надо же, думал я, такая красота досталась этакому грызуну!
      Ну и гусь этот Вова. Знал бы он, что она сейчас стыдится его, а завтра вместе с ним уже никуда не пойдет. Кожей должен был чувствовать этот жмых, на какую ступень отторжения он забрался.
     «А может, я преувеличиваю, и у этой пары все в порядке? – спрашивал я себя, -  может, Вова хочет показать, как он независим от попутчиков и что ему начхать на них?»  Его внешний вид, равнодушие к людям и ко всему, что вне его самого – мелочь по сравнению с его внутренним  содержанием, о чем он-то знает точно. Так казалось со стороны. Мне предстояло раскрыть этого человека, понять его сущность, причину безразличия к окружающему.
     Только я «раскатал губу» на изучение индивидуума, как на всех окнах знакомой мне квартиры появились непроницаемые шторы. Возможным осталось только наблюдение извне да надежда на случайные встречи.

                ХХХ
   Температурные плюсы и минусы погода меняла до середины января. Выпадал редкий снежок и днем таял на неостывшей земле. А потом январь всполошился, что опаздывает, и густо насыпал  снегу. Выглянуло яркое, ослепляющее солнце. В чистом и голубом небе оно медленно двигалось на Запад. А морозец крепчал, красной краской перемазал лица детворы, которая с азартом каталась с ледяной горки. Я шел мимо и видел, как на вершине горки, на этом контрольном посту, под натиском мороза пританцовывали родители, опекавшие малолетних чад. Дети, сидя на картонках, фанерках, а белее старшие на ногах  -  один за другим летели с крутой горки вниз. Кто-то падал, поднимался и, пока его не сбили, спешно покидал ледяную полосу. Какого-то мальчишку все же подмяли, навалились кучей, разбежались. А тот, слабак еще, остался один, сел и закрыл лицо руками, встать не торопился. Почуяв что-то недоброе, я в два прыжка оказался рядом. Когда снял с его лица руки в мокрых со снегом варежках, увидел Митьку с  разбитым, окровавленным лицом. Я  схватил его, отнес в безопасное место и спросил:
     -  Папа твой где?
     -   Дома.
     -   Он отпустил тебя одного кататься?
     -    Да.
     -    А мама где?
     -    На работе.
     -    Ты, дружище, расквасил себе нос. Зажми его рукой, дыши ртом.
  Мальчика я отнес домой, к двери, которая оказалась запертой, и на звонки нам никто не ответил.   
  -   Митя, пойдем ко мне. Я живу в доме напротив, помогу тебе справиться с твоей бедой.
      Ребенок, ему было примерно  десять лет, не возражал. У меня дома мы вымыли его лицо. Я приготовил  холодный компресс для носа из кусочков льда, что были в морозилке. Убрал кровяные пятна с его болоньевой куртки и развесил ее на теплой батарее. Кровь мы остановили. Повеселевший мальчик с удовольствием пил слегка теплый чай с медом.
     - Митя, тебе пора домой, - сказал я,- куртка твоя подсохла и нагрелась, дома положи ее опять на батарею. Твой отец, наверное, уже пришел и беспокоится. Если его по-прежнему нет, возвращайся ко мне, квартира 70, меня зовут дядя Леша.  Вот я записал тебе мой телефон, если потребуюсь  -  звони.

                ХХХ

   Я уже забыл про разбитый  Митькин нос и про него самого, как вдруг услышал телефонный звонок и в трубке его детский голосок:
 -  Дядя Леша, ты задачки умеешь решать? 
  - Что, нужна помощь?
  - Да.
  - Обратись к отцу.
  - Папа давно ушел куда-то.
  - Тогда жди, когда мама придет с работы.
  -  Мама уехала.
  Вот что, друг, бери тетрадь, математику и бегом ко мне. Закрой на ключ входную дверь!
  Митя прискакал, и по его лицу я заметил, что он был каким-то безрадостным.
  - Скажи мне, дружище, кем работает твоя мама?
  - Она ищет ошибки в газете, которая будет завтра.
  -  А где работает папа?
  -  Он работает на компьютере.
  -  А ты, в каком классе учишься?
  -  В третьем.
  -  Мама куда уехала?
  -  Не знаю. Надежда Сергеевна, наша учительница в школе, сказала мне, что мама уехала совсем, потому что папа ее обижал. Через месяц у нас закончится учебный год, и мама заберет меня к себе. Она оставила номер своего сотового телефона только для меня, а не для папы. Я смогу ей позвонить, когда заскучаю сильно.
  -  Понятно. А  теперь давай, малыш, к делу,- сказал я,- думаю, что задачу для третьеклассника мы вдвоем сможем решить. Садись-ка за стол, раскрывай учебник...
    Митя зачастил ко мне с уроками, говорил:
-  Хочу маму порадовать хорошими отметками.
  Это его стремление и признание сделали мое сердце очень мягким, потому отказать мальчику я не мог.
  Настал момент, когда Митя сказал:
 - Дядя Леша, отвези меня к маме, только чтобы папа ничего не знал.
  Не могу сказать, что эти слова, как обухом, ударили меня по голове, но что-то тяжелое явно свалилось мне на темечко.
 - Пойми, друг,- начал я,- эта задача не из твоего учебника. Она для взрослых людей, где союз двоих, а третьего им не надо. И решить ее я, пожалуй, не смогу.
- А если мама разрешит тебе приехать? Давай позвоним ей? - спешно, с мольбой в голосе говорил ребенок.
  Мы позвонили.
- Мартина,- я тот дядя Леша, о котором говорил вам сын. Скажите ему, что для вас обоих я – чужой дядька, и вы не можете доверить мне вашего мальчика.
 - Вы правы, здесь что-то не так, я сама приеду за ним, жаль заболела, а подождать хотя бы чуть-чуть  он не хочет.
  Она приехала. То-то сын был рад! А Володи не было дома и кстати: увидеть мужа ей совсем не хотелось. Мартина оставила ему записку о том, что забрала сына: на что согласие супруга у нее было давно. Чтобы избежать нежеланной встречи с ним, она наспех собрала детские вещи, положила их в сумку и взяла сына за руку. Он и привел ее ко мне.
  Я открыл им дверь. Беглянка, слегка опираясь на дверной косяк, переступила  порог моего дома. Видно было, что она больна:  чрезмерно яркий румянец на щеках, затрудненное дыхание, заложенность носа… Она нуждалась в помощи. И мы с Митькой очень старались, чтобы ей было здесь тепло, уютно, сытно. Нашли для нее безвредные противопростудные лекарства. Поздно вечером, когда сумерки загустели, я вызвал такси, и мы втроем поехали на вокзал к поезду.

                ХХХ

   Пока мы ехали в поезде, я кое-что я узнал о Мартине, вернее то, что она позволила узнать. Рассказ этой женщины я записал с ее слов. Родилась она и выросла в городе. Представления о деревне у нее сложились по картинкам из книг и средств массовой информации. Они были красивыми и романтическими. Ей давно хотелось пожить в деревне, мечталось. И тут подвернулся нужный случай. Майским днем она встретила свою знакомую, с которой еще совсем недавно работали вместе.
 -  Через неделю уезжаю в деревню на весь летний период,- сказала знакомая, которую звали Валентиной.
 - К родственникам?- спросила Мартина.
 - Зачем к родственникам? У меня свой дом в деревне Запрудново…
Тут ее осенила  идея, и Валентина сказала:
- Давай поедем вместе? Будем ягоды лесные собирать, грибы. Что-то вырастим на грядках. Природа там чудная, воздух чист и проникает в каждую клетку организма, чистая вода… Постоянных жителей мало, на лето приезжают дачники. В деревне много брошенных домов, можешь купить себе пригодное жилье задешево, если хочешь. Да и зачем тебе покупать, живи со мной. Дом у меня большой. Продукты торговцы привозят на спецмашине два раза в неделю, и нет никаких проблем.
 - А что?- сказала Мартина,- поехали!
  Когда день отъезда приближался, Валентина говорила ей по телефону:
 - Никаких нарядов не бери, только халат и ночнушку, все остальное у меня есть, на десятерых хватит.
   Недавно к лету Мартина купила яркой расцветки сарафан: на ткани красная клубника в белых цветочках. На грядке с клубникой в таком сарафане будет самое оно, думала она, только одежка слишком красива, чтобы понравиться хозяйке. Нет, не возьму. У Валентины всегда была масса кавалеров, может, кто-то есть и сейчас и, не дай Бог, он станет перебежчиком! Такое случалось. Тогда загородная жизнь закончится сразу. Шорты, бриджи тоже не взяла, чтобы ничем не омрачить хозяйку. Положила нательное белье и одну наволочку на всякий случай: если не будет подушки, наволочку можно наполнить сухой травой. Набрала еды всякой, купила подарок на майский день рождения Валентины и надумала прожить в деревне все лето.
  Ехали поездом, потом долго шли пешком через лес и поле. Рюкзак за спиной Мартины и сумки в обеих руках своей тяжестью так омрачали и угнетали, что хотелось их бросить где-нибудь под елкой, взмахнуть свободными «крыльями», подняться над землей, чтобы увидеть просторы края и красоту объять.
  Дом Валентины и в самом деле был большим, внутри  не зарос паутиной. После первого порога был коридор, после второго – холодная комната, после третьего – прихожая, она же и кухня, в ней шкаф с посудой и русская печь. Маленькая комната, что рядом с кухней, была отведена Мартине, в большой - поселилась хозяйка. Возле дома пятнадцать соток когда-то окультуренной земли, теперь же большая часть этого надела заросла бурьяном. На грядках процветали мокрица, пырей и прочие сорняки.
  Утром босиком по росе Мартина побежала к пруду. Было тепло, ясное солнце отражалось в воде пруда, хотелось искупаться. Вдруг у самых ног, в густой траве, спешно проползла, извиваясь, гадюка. Мартина прыжками, едва земли касаясь, мигом влетела в дом к Валентине.
  - Что случилось? – спросила та, - на тебе нет лица, чего ты испугалась?
  - Там змея, у самых ног проползла, я могла стать на нее!
  - Да это уж, их тут много, они не кусаются. Есть и гадюки, но они ни на кого еще не нападали. Ужи как бы в желтых «очках» возле глаз, ты не заметила такой «оправы»?
  - Смеешься  надо мной? Можно ли заметить «очки», когда ты ужасом охвачена?
  - У нас под домом живет уж,- сообщила Валентина,- многодетный он или нет, не знаю. Он сам нас боится, редко когда промелькнет и спрячется…
  Позже Мартина увидела, что вода в пруду зеленоватая, и плавать ей вместе с ужами напрочь расхотелось. Когда полоскала бельишко, от страха замирало сердце. Если бы даже очкастая голова пресмыкающегося высунулась перед ней в этот момент, она упала бы в воду вместе с тазиком.
  Когда Мартина «остыла» от испуга, Валентина  предложила:
  - Пойдем покопаемся в огороде, надо подготовить грядки для моркови, лука, помидоров, огурцов. Копались каждый погожий день: Мартина - с лопатой, Валентина – с граблями – ей тяжелый физический труд противопоказан: случается высокое артериальное давление. В работе она поучала горожанку, как делать грядки, куда выносить собранные сорняки, как правильно сажать лук и рассаду томатов, где брать воду для полива… В доме тоже всему учила: в этом ведре вода для приготовления пищи, в другом - для умывания. За каждым ведром закреплен ковш. Не путай! Капающая вода из рукомойника собиралась в большую кружку, затем опять выливалась в рукомойник. Помыла руки, не забудь снова подставить кружку под капель! Получалось, что отодвигаешь кружку грязными руками, ставишь на место – чистыми.
  - Принесу я воды, сколько хочешь, зачем ее так экономить? – спрашивала Мартина. А в ответ:
  - Я так привыкла.
   Она делала Мартине массу разного рода замечаний: не тем полотенцем вытерла руки, не в том тазу помыла посуду, обертку от шоколада выбросила в выгребную яму и т.д.
  - Ты, Валентина, - настоящая помещица-крепостница, чище Кабанихи!- сказала как-то Мартина.  И та не обиделась. Нравилось этой даме хозяйничать. Она все сокрушалась, что большая часть ее земли пустует, силы не те. А раньше, еще совсем недавно, вся была под посевом и посадками.
                ХХХ
   Лес был рядом, как-то утром, до наступления жары, Валентина предложила туда прогулку. Бродили по заросшим просекам, на полянах нарвали щавеля для щей, а в букет – ромашек, колокольчиков. К вечеру у Мартины что-то болезненное появилось в мочке уха и на коже предплечья. Что такое клещ, она знала и, закатав рукав блузки, увидела этого  самого паразита, слегка впившегося в кожу. Его можно было еще захватить пальцами с отросшими ногтями, что она и сделала. Вытащила, не оборвав головы, положила на угол полированного стола, и клещ, на удивление женщин, проворно пополз прятаться. После ужа это было второе чудо. Распухшую и покрасневшую мочку уха осмотрела Валентина и нашла возле сережки хорошо «засевшего» клеща, доставала его по частям иголкой. Потом неделю «саднило» ухо. И это не последнее приключение!
  За водой из колодца ходила только Мартина. Опустила она в очередной раз ведро на цепи в колодец с вращающегося вала, услышала, как тяжелая посудина    шлепнулась о воду, подождала чуть, пока она наполнилась водой, и стала накручивать цепь на вал с помощью железной рукояти. Потом взглянула на поднятое ведро и обомлела: змеюка в ведре!! Ладно, не выпустила рукоять, то получила бы по голове этой железякой!  Страх - плохой  советчик. Плавно отправила она ведро обратно и побежала к Валентине.
  - Ну, зря ты так,- сказала та,- надо было вылить воду из ведра  вместе со змеей за колодцем и набрать воды снова. А ты желтые «очки» не видела? Может, это не змея, а снова уж?
   И это не последнее диво. Задурил старый сосед Рудольф. Он иногда помогал  хозяйке проложить шланги к пруду и накачать воды для полива в пустую тару. При этом Рудя, в широких штанищах со  свисающими до колен помочами, со знанием дела неспешно передвигался по густой траве. А тут, в один из погожих дней, снял свои штаны, обнажился до трусов и выставился на берегу пруда загорать. Как на ладони, он был виден женщинам из окна.
  - Валентина, смотри! – сказала Мартина,- какой-то новый дачник вырвался сюда из города, берет загар с водным отражением.
  - То ж Рудя-сосед,- успела произнести Валентина и покатилась со смеху. Потом добавила: - Каждое лето живу я в этом доме возле пруда, и не видела ни разу, чтобы он когда-нибудь принимал здесь солнечные ванны.
     Смеялись женщины до слез над его неуклюжей старческой фигурой, выставленной напоказ,  и долгим, терпеливым стоянием под солнцем.
                ХХХ
    Но чудом из всех чудес, пожалуй, была печка. Для обогрева большой комнаты зимой, прежние хозяева сложили здесь групку – такая печка столбиком с дымоотводом в трубу русской печи. Со временем опора под групкой сгнила, и она стала наклоняться. Год за годом наклон увеличивался. На месте ее соединения с русской печью образовалась трещина. Скорой развязки никто не ожидал: стоит эта печка и стоит. Зимой ее не топили: дом пустовал, а летом тепла хватало и без нее.
    Ночью, когда обе дамы сладко спали, раздался страшный треск, ровно Зевс-громовержец проехал на своей колеснице или началось землетрясение.  До сознания дошло не сразу, что рухнула печка. Она развалилась на куски, засыпала кирпичами и обломками дверной проем в комнату хозяйки, напугала дачниц до смертельной безысходности. Первой опомнилась великая помещица, она вылезла на улицу через окно, пришла в дом с другого входа и наметила план работы на предстоящий день. Они не стали выкидывать кирпич в окно – это был самый легкий способ для очистки помещения. Самодержица велела выносить кирпич на крыльцо через кухню, холодную комнату, коридор. Возле крыльца его складывали на тележку, и Мартина отвозила этот груз в огород, на участок, указанный хозяйкой. Работали дотемна с небольшими перерывами. Некоторые соседи, узнав о произошедшем погроме в доме, приходили посмотреть на это чудо и на трудовой энтузиазм дам. Когда завал разобрали, Валентина сказала:
   -  Завтра мы с тобой, Мартина, вытрясем все напольные покрытия в доме и тогда передохнем. Пылью дамы надышались вдоволь. Она была везде: в ушах, в носу, в больных глазах Мартины с обостряющимся воспалением роговицы, в волосах и на теле, а помыться было негде. Может от печки не такая уж вредная пыль, но от ковровых изделий, привезенный из города и не подвергавшихся чистке «сто» лет, глаза точно не выдержат, думала Мартина, потому сказала:
  - Завтра, я уезжаю домой.
  -  Но ты вернешься?
  -  Нет.
  Наконец-то она сказала «нет». Говорить это слово, по-видимому, моя незнакомка еще не умела. Может во второй или в третий раз произнесла его, важно, что она начала осваивать отказ. По-моему, первое «нет» она сказала мужу за какие-то грехи, и было это слово категоричным, потому что потом ушла, уехала из дома. Я не спрашивал о причинах ее бегства, захочет, сама расскажет. Очевидно, она попала когда-то под влияние Владимира, теперь под влияние Валентины. Это главная ловушка для вежливых и мягких людей, которые боятся обидеть своим отказом окружающих и становятся послушными марионетками в чужих руках.
   Вернувшись из деревни, Мартина десять дней стационарно лечила кератит в глазном отделении больницы, восстанавливала работу распухших суставов правой руки и ноги.
                ХХХ

    Когда мы сошли с поезда и сели в автобус, я с некоторой опаской спросил ее:
  -  Мы не в Запрудново едем?
  -  Мы едем до конечной остановки в поселок Егоршино. Там я купила дом всего за восемь тысяч рублей, с мебелью и другой внутренней «начинкой». Будем жить в этом поселке. Школа там есть. Змей, ужей  и другой нечисти нет.
      В автобусе Мартине совсем стало плохо. Лицо покрылось капельками пота, на какое-то время она забывалась, потом открывала глаза и повторяла: «Дом восемь по улице Школьной. Ключи в сумке». На автобусной станции в Егоршино я вызвал скорую помощь, и отвез бедняжку в больницу. В приемном покое дежурный врач осмотрел ее, вышел к нам с Митькой в коридор и сказал: «Похоже на воспаление легких, будем разбираться. Приходите завтра».

                ХХХ

   Ночь уже давно раскинула на земле свое черное одеяло, когда мы с Митькой оказались на улице, не зная в какую сторону сделать первые шаги. Прохожих не было, в редком окне горел свет.
   - А давай наугад двинемся,- сказал мой малолетний спутник.
   - Согласен,- сказал я,- хотя в нашей ситуации какое-то направление все же выбрать можно. Ты слышал такое выражение «ветром занесло»?
   - Да.
   - Так вот, нас с тобой тоже ветром занесло сюда. Дуновение ветра в поезде, в автобусе мы не ощущали. А здесь, на свободе, легко определить, куда дует ветер, пусть он здесь нам поможет, станет нашим направляющим вектором. Мальчик согласился, и я скомандовал в шутливом тоне:
   - Затылком к ветру повернись! Шагом марш!
   Сначала мы шли по какой-то темной улице до фонаря с абажуром в виде тарелки. Ветер раскачивал эту «тарелку», и она бренчала. Возле фонаря мы увидели приличный кирпичный двухэтажный дом, на котором прочитали название улицы: Советская. Пожалуй, мы в середине поселка, подумал я. В небольших селениях почти всегда улица Советская бывает в центре. Здесь нас застал  грохот приближавшегося мотоцикла, и скоро мы увидели «седока», он несся на всех парусах за своим фонарем, что у него на руле. Я вышел ему наперерез и дал знак остановиться.  «Наездник» приглушил своего «коня», поднял стеклянное забрало шлема и спросил:
   - Чего тебе?
   - Скажи, друг, где здесь улица Школьная? – спросил я.
   - Идите дальше до перекрестка и сверните налево.
   - А школа на этой улице?
   - Да,- сказал парень и нажал на педаль. Зафыркал, загромыхал его конь и улетел.
   Минут через пять мы нашли нужный дом, открыли навесной замок, вошли, зажгли свет. Из всех благ цивилизации в доме был еще газ. На улице, когда шли, я заприметил колонку вместо колодца. Жить можно, подумал я, нашел ведро и вышел на улицу. Когда я вернулся с водой, Митька спал. Сон свалил его «на корню». Он сидел комочком на полу около кровати, прислонившись к ней. Я поднял его с полу, положил этот комочек на кровать, снял с него пыльные башмаки, укрыл пледом. В своем сердце я услышал отзвук жалости к этому ребенку. Сам рос без отца, знаю, что это такое.

                ХХХ

    Утро. Ранний рассвет лета, яркое солнце в окне. Из открытой форточки проник густой запах сирени. Я выскочил на улицу. От чистоты и прозрачности воздуха раздувались легкие во всю ширь. Хотелось жить, дышать, лететь в поднебесье. Крыльев не было, а воображаемые я давно не расправлял. Босиком, по мокрой траве от росы, я пробежал несколько раз вокруг дома. Наломал пушистых веток сирени на букет. Сунул в середину этой прохлады и запаха, нет не нос, а все лицо и замер. Вот они, доступные прелести жизни! Осмотрел дом снаружи – ничего, хорош. Мастеровые руки строили его со смыслом, с надеждой на счастье.
    К моменту, когда проснулся мой «пасынок», я побывал в двух магазинах: они рядом, наготовил еды на два-три присеста…
    Митя проснулся, открыл глаза, долго смотрел в потолок, затем спросил:
   - А где мама?
   - Мы сейчас пойдем к ней в больницу, надеюсь, ты не забыл, что мы вчера отвезли ее туда? Вставай, я покажу тебе туалет, умывальник, скажу, как ими пользоваться. Потом будем завтракать и -  к  маме.
    Туалет был в коридоре за перегородкой, там стоял обыкновенный унитаз, вмонтированный в пол и висящий над выгребной ямой. Умывальник - на кухне, и Мите он очень понравился, только воду, набранную в ладошки, донести до лица он не успевал.

    Увидев нас в палате, Мартина вскочила, притянула к себе сына и заплакала. Соседка по кровати остановила ее:
   - Тебе что врач сказал? Лежать и не расстраиваться. Ну-ка в кровать!
Мартина послушалась, залезла под одеяло и заговорила:
   - Температура, рентген, нашли воспаление в легких. А вы как? – обратилась она ко мне. – Нашли дом? Леша, тебе надо ехать домой и выполнять свою работу. Вот я навязалась. Прости. Не знаю, как быть.
   - Не волнуйся, я могу здесь найти себе работу: мне, собкору центральной газеты, которая  выпускается в столице, материал найти  можно везде. Только, как переправить его отсюда, пока не знаю: нужен компьютер и выход в интернет. Хорошо бы съездить домой за компьютером, а подключение к интернету, наверное, есть у вас на почте или в школе.
   За сына не беспокойся, он везде будет со мной. Твой лечащий врач сказал, что при соблюдении больничного режима, ты через неделю «пойдешь» на выписку, на домашнее выздоровление.
   Мартина повеселела, высохли ее слезы. Мы оставили ей сок, фрукты, букет сирени и, тоже повеселевшие, пошли домой.

                ДРУГАЯ  СРЕДА  ОБИТАНИЯ

    За обедом я изложил Мите план нашей физиологической адаптации (приспособления)  к местным условиям существования. Первым пунктом я поставил краеведение. Далее в план будут включаться все открытые нами возможности края, которые повысят качество нашей жизни. Каждый раз, намечая какое-либо мероприятие, я советовался с мальчиком примерно так:
    - Митя, если мы вечером польем  мамины грядки, где могут засохнуть семена и рассада, мы улучшим качество нашей жизни?
   Он по- взрослому чесал за ухом и отвечал:
   - Только ждать надо долго.
   На все мои предложения Дмитрий отвечал согласием. Скоро нам обоим стало интересно находить неизвестное. По краеведению мы все «открытия» наносили на карту. Сначала нарисовали улицы, затем пометили на них учреждения, школу, церковь, магазины, почту, автобусную и лодочную станции. В первый день краеведения  и по другому поводу мы посетили школу, школьный музей, встретились с руководителем четвертого класса Риммой Александровной. Она предварительно записала Митьку в свой класс, дала нам список книг, рекомендуемых для чтения во время каникул. Здесь, в школе, мы нашли директора, занятого ремонтом, и решили мой вопрос с компьютером: на временное пользование, к моей великой радости, мне дали портативный старенький ноутбук. Теперь, изучая поселок, я уже присматривался к объектам и субъектам для подготовки материала в центральную газету. То-то Мартина обрадуется и перестанет чувствовать себя виноватой в моей вынужденной безработице.
      Вскоре мы отметили на нашей карте библиотеку, административные структуры, клуб,  баню, детсад, столовую. В столовой и магазинах побывали не раз, в бане тоже.
     К озеру мы вышли не сразу. Великолепное, чистое, окаймленное деревьями и кустарниками, озеро занимало площадь около десяти гектаров. Здесь мы увидели лодочную станцию. Взяли лодку на полтора часа. Я сел на весла, Митя – на корму...С этого дня, в жару, мы катались на лодке, купались у берега и нам больше всего нравилось бывать здесь. Я учил мальчика плавать, держаться на воде, когда устанет. Мы купили удочки и крючки и по вечерам приходили сюда на рыбалку. Выбирали тихое и укромное местечко, закидывали удочки и замирали в ожидании. Однажды какой-то глупый, маленький ерш заглотнул крючок с Митькиной удочки и потянул леску в сторону, парнишка заволновался: радость, удача рыбака и жалость к рыбешке смешались в маленьком сердце. Я осторожно снял с крючка трепещущую рыбку, вложил ее в ладошку мальчика, и уже он сам отпустил ее на волю, в водную стихию. Нам не нужна была рыба, интересовал процесс, рождающий азарт.
    В больницу мы ходили каждый день. Мартина пошла на поправку. Дмитрий рассказывал ей о школе, об озере и рыбалке. Глаза его были горящими, щеки покрывались румянцем. Нашу «топографическую» карту мы перенесли из альбома на большой лист ватмана и повесили на стене. Поверхность местности поселка Егоршино на нашей карте в какой-то мере сочеталась с расположением ее пунктов и частей. По этой карте Митяй легко ориентировался в поселке, и я стал давать ему простые поручения: сходить за хлебом, записаться  в библиотеке и взять книжки для чтения по рекомендуемому списку, полить грядки теплой водой из бочки через небольшую пластмассовую лейку и т.д. При этом я просил его как можно чаще говорить себе: «Я – сам!» и находить дело для этой самостоятельности. Я сам схожу в магазин, сам подмету во дворе, уберу свою постель, постираю носки и т.д.
     Когда ребенок был занят, я шел в школу. Здесь был отличный музей Отечественной войны, созданный педагогами и учащимися, и доброжелательный директор, который всячески способствовал рождению первой  моей публикации из этого поселка.
                ХХХ
   Наконец-то Мартину отпустили домой из больницы. Мы с Митей накануне прибрали каждый уголок нашей жилплощади и прилегающей территории. На холодильнике и на столе красовались букеты свежих тюльпанов и нарциссов. Купили торт и много других сладостей. Нашу женщину, бледную и похудевшую, мы привели домой на дальнейшее выздоровление. Все бы хорошо, только почему-то я не видел ни капельки радости в ее глазах. Наверное, потому, что она не совсем поправилась, думал я, или за время, проведенное в больнице, много думала о своей жизни и пришла к неутешительным выводам. И первое, и второе могло ее беспокоить, но главным, как я узнал позже, было третье: она подготовилась к серьезному, жесткому разговору со мной, но не была уверена, что он будет правильным, своевременным, терзалась и сдерживала нервное напряжение. Начала она так:
   - Алексей, спасибо тебе за помощь, которую ты оказал нам с сыном, за заботу и старание. Не знаю, как бы я одна выкарабкалась из этой круговерти. Наверное, пришлось бы возвращаться к Владимиру, что означает для меня шаг назад. Теперь ты свободен, поезжай домой, восстанавливай свою запущенную работу и привычную жизнь.
     Тут откуда-то из тени вышел Митя и сказал:
   - Мама, не прогоняй моего папу, он хороший!
   - Вот как? Папа?– изумилась Мартина. – Вы уже так близки? Я вижу, Алексей, ты время даром не терял, успел приручить моего мальчика. Если ты думаешь поступить со мной так же, то это у тебя не получится. Я уже не смогу быть ручной: на обожженных крыльях остались черные подпалины от былых разочарований.
   - Послушай, Мартина, - сказал я, - никаких видов на тебя и твоего сына у меня нет. Его кровного отца затмить я не стремился, даже в голову такое не приходило. Я давал мальчику то, чего не хотел или не умел делать его папа. Да и уметь тут нечего: надо просто любить ребенка. Мы подружились с Митей. Вспомни, что говорил Лис маленькому принцу из книги Антуана де Сент - Экзюпери: «Если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится». От общения с твоим сыном моя жизнь тоже озарилась теплыми лучами света. Нам хорошо вдвоем. Если ты не хочешь дружить с нами обоими - твоя воля. Завтра же я уеду, а с утра отнесу в школу компьютер.
    - Завтра мы вместе сходим в школу,- уже спокойно и примирительно говорила Мартина, видно, она уже «выпустила пары» и что-то улеглось у нее в душе.- Мне директор Сергей Николаевич,- продолжала она, - обещал с нового учебного года дать ставку учителя русского языка и литературы.
    Утром следующего дня она не пошла со мной в школу, передумала: во-первых, до первого сентября было достаточно времени, чтобы не загружать сейчас директора, занятого ремонтом; во-вторых, ей хотелось сначала привести себя в порядок, избавиться окончательно от своего нездоровья.
     Я отнес директору компьютер, показал ему материал, который я собрал о школе и подготовил к печати. Сергей Николаевич одобрил текст и заметил, что мог бы найти мне работу в своей школе. Мы расстались друзьями. Я уехал.

                ХХХ

    Когда вернулся домой, наметил себе командировки в соседние области, которые закреплены за мной. По уши влез в работу: поездки, возвращения, обработка  собранных материалов на компьютере, пересылка и снова вокзалы, люди, беседы. Между тем, уже сентябрь уходил из-под ног. А в голове частенько возникал вопрос: как там Мартина и названный сын? Неужели не нуждаются во мне? Не скрою, хотелось, чтобы позвонили, позвали. Но было тихо и глухо.
    Позвонил сам, директору школы Сергею Николаевичу.
    - А собкор Алексей?! – обрадовался он. – Читали, читали вашу публикацию, всем коллективом. Вы вытащили нашу школу из провинции на поверхность, благодарствуем.
    - Сергей Николаевич, я звоню по другому поводу. Хочу спросить, как идут дела у Мартины Степановны и у ее сына? Не знаю о них ничего. Мите я давал свой номер телефона, да, видно, он потерял его. Хочу еще раз оставить номер телефона.
     - Минутку,- сказал мне директор, а потом секретарю:
     - Лариса, в четвертом классе, у Риммы Александровны, учится Дмитрий – сын Мартины Степановны, быстренько приведи его сюда. Да не говори, что к директору, не напугать бы! Скажи - к телефону.  И снова мне:
   -  У Мартины Степановны все хорошо в школе, справляется, а вот сынок буйствует, не слушается. После небольшой паузы телефонная трубка была в руках Мити. Я услышал в ней жаркое, частое дыхание мальчика.
   - Митя, это я. Ты еще не забыл меня? Прости, друг, было много работы, но теперь я собрался к вам.
   - Я хотел быть тебе сыном, а ты бросил меня! – сказал он с горьким укором.
   - Ты и есть мне сын. Я не собираюсь тебя бросать. Скоро приеду, ты меня обязательно жди. Я купил тебе сотовый телефон, научу им пользоваться, тогда у нас с тобой не будет недомолвок. Скажи, мой мальчик, как ты учишься, хорошо ли себя ведешь? Если здесь что-то поменять надо, приступи немедленно, буду гордиться тем, что ты не испугался трудностей и что растет из тебя  хороший человек.
   - В класс Митя прилетел на крыльях, положил руки на стол, на них – голову и расплакался. Причину его слез узнать было невозможно, как и его самого с этого момента.
    Мне жаль, что, порой дяди и тети, делая поворот в своей судьбе, бесцеремонно перекраивают судьбы своих детей, на то их не спросив. Мнением мальчика Мити никто не интересовался, когда его увозили от родного отца. Тогда оно совпадало с  мнением матери, и он не протестовал. Когда он привык ко мне, подружился, мы, взрослые, опять не спросили его согласия, разъехались в разные места. А расставаться ребенку совсем не хотелось. Я помню, как мой маленький друг встал на мою защиту.

                ХХХ

      В Егоршино я приехал ночью, как и в первый раз. Шел мелкий дождь. На улице Советской все так же бренчала конструкция фонаря, он остался у меня сзади. На Школьной не было уличных фонарей и света в домах. Ветер раскачивал  тот единственный фонарь, на миг выглядывала электролампа, осветив мне путь. И все снова погружалось в темноту.
    Нужный мне дом я нашел и некоторое время стоял перед ним в нерешительности: не знал, как разбудить Мартину и не потревожить сон Митьки. А еще, где-то глубоко в душе, я боялся услышать вопрос хозяйки дома: «Зачем приехал?» Она могла сказать такое. Поскольку я не из робких, стучу тихонько в окно, чтоб только она услышала. Так и получилось. Зажегся свет в окне, выглянула Мартина. Меня, выхваченного из темноты полоской света, она узнала. Первое, что я ей сказал, когда открылась дверь:
    - Пустите на ночлег, промокшего до костей странника, согрейте ему чай, и он будет молиться Богу за вас. – И более серьезно добавил: -  Прости, что разбудил.
    - Я только легла, тетради проверяла, можно бы завтра, но в воскресенье отдохнуть хочется.
    Чаем она меня напоила, отвела в другую комнату и выложила на кровать стопку свежего белья.
     - Постели себе сам,- попросила она,- я валюсь с ног от усталости.
     - Мартина, разбери, пожалуйста, рюкзак: там есть продукты, которые срочно надо положить в холодильник. Если будешь тщательно разбирать, найдешь для себя подарок. Мобильный телефон я привез для Мити.
     Утром, когда заспанный сын пришел на кухню, мама шепнула ему:
   - Ночью пришел какой-то странник, попросился на ночлег. Тихонько пойди и посмотри, спит он или нет? Митька прибежал, накинулся на меня: трепал за уши, стаскивал с кровати – раньше он себе такого не позволял. Некоторое время я терпел, понимал, что мальчик так выражал свою радость, потом поднялся, закинул его себе на закорки, вынес на улицу, поставил на мокрую траву и сказал: «За мной!»
    Сначала мы бегали вокруг дома, потом направились по пешеходной тропинке вдоль улицы.
   - Свят-свят,- сказала увидевшая нас старушка, стоявшая возле своей калитки, потом она перекрестилась и добавила: - Знать умом повредились.
     За завтраком мама вручила мальчику телефон, а он  обнял меня за шею и чмокнул где-то за ухом.
   Мартина выставила на стол свои подарочные духи, но даже за ухом или в темечко меня не чмокнула. Было только «спасибо».
  - У меня две свободных недели,- объявил я. - Какой будет план на сегодняшнее воскресенье? Предлагаю пойти в лес за грибами, в резиновых сапогах будет нормально, а дождик закончился. Попутно научу вас ориентироваться в лесу с помощью компаса, его я привез. Митя, будешь учиться?
   - Буду.
  - А когда будем уроки делать?
  - Вчера сделал.
  - Вечером будешь изучать со мной мобильный телефон? Согласен?
  - Да.
  - А что мама скажет?
  - Хочу в лес за грибами.
               
                ХХХ

  Вопрос от  Мартины, которого я чуточку побаивался, все же прозвучал, когда мы остались с глазу на глаз:
    - Леша, а ты зачем снова приехал? Молодой, статный, красивый парень и не можешь найти себе подругу в городе?
     Пришлось для этой, запавшей мне в душу женщины, давать  объяснение:
   - Находил и даже женился – детей у нас не было. А подруга хотела освоить материнство, нашла репродуктивного жениха, счастлива. Я же, после многочисленных медицинских обследований, смирился с тем, что не быть мне отцом.  Вот на этом перепутье ты мне и встретилась, с готовым сыном. Видишь, какой я расчетливый?

    Заканчивались две недели, которые наметил провести в деревне, а я к сердцу Мартины не приблизился ни на один шаг: избегала, а если останавливал – вырывалась.
     Однажды спросил ее:
  - Скажи мне, родная, почему ты не пускаешь меня в свою жизнь? Боишься быть прирученной, чтобы потом не пришлось плакать? Понимаю: у тебя есть горький опыт.
  - Ответ на твой вопрос есть в книжке писателя Экзюпери, которую ты как-то цитировал. Там Лис учит маленького принца, как можно его, Лиса, приручить.
   И стало мне все яснее ясного, потому что еще оставались в памяти мудрые слова Лиса. Я нашел эти строчки в книжке и привожу их только для читателей.
  « …- Надо запастись терпением. – Сперва сядь  вон там, поодаль, на траву – вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе…»  Так наивно, но так мило и очень правильно сказано.
    Я все же дождался, когда откроется дверь в мою комнату и войдет она, застенчивая и недоступная женщина.
   - Леша, - сказала моя царевна Мартиана,- съездишь в командировку и возвращайся к нам с сыном. Мы будем тебя ждать, за тебя беспокоиться и радоваться новой встрече с тобой.
   Эти слова вывели меня из глубокой безнадежности. Гонимый каким-то ураганным ветром, я слетел с места, кинулся к Мартине, схватил ее, обнял -  и нас обоих долго штормило в маленькой комнате, покинуть которую она не пыталась до утра.
    - Мартианочка, а может, ты бросишь свою работу в школе, и мы поедем жить в мою городскую квартиру? – спросил я. – Зимой здесь каждый день надо топить печь, будешь вставать  очень рано. Борьба с холодом тебе вредна после болезни. Побереги свое здоровье и красоту.
    - А как ты, Леша, представляешь вполне возможные встречи с Владимиром? Как будет рвать свое сердце Митя между двумя отцами? Увидев нас счастливыми, Владимир может запросить сына обратно. Он сделает мне очень плохо, но это будет его радовать и вдохновлять на новые гадости. Надо просить развод.
     Работать здесь учителем легче, потому как нет наполняемости классов учениками. Я в городской школе буду плохим учителем: опыта у меня мало, не знаю компьютер. А быть плохим учителем не хочу.
                ХХХ
  После командировки меня нещадно тянуло в Егоршино. Я позвонил Дмитрию и спросил:
  - Митя, можно я приеду к вам жить насовсем?
  - Папочка! – кричал он в трубку, - приезжай скорей! Мне и маме без тебя плохо. У меня нет такого большого и умного друга, как ты.
    Зима шла полным ходом, когда я со своим компьютером переехал жить к Мартине с Митькой. На оконных стеклах деревенского дома мороз нарисовал хрустальный лапник елей и сосен, холодный ветер выл в печной трубе, снаружи строение утопало в снегу, ослепительно белом с едва заметной голубизной. Чуть ли не каждый день приходилось откапывать от снега тропинку к дому или от него.
  Во мне нуждались дорогие мне женщина и сын, и я совсем не был уверен, что они без меня благополучно переживут зиму в непривычных и суровых климатических условиях. Я не знал, хватит ли у Мартины сил удерживать тепло в доме, боялся, что будет мало дров, запасенных на зиму, чтобы чаще топить печь, и что они могут легко отравиться угарным газом.
    Мой переезд в Егоршино был еще связан с обменом моей городской квартиры,    который я недавно затеял. Нанятый специалист по таким делам подбирал мне однотипную квартиру в другом районе города, он включился в работу, которая успешно продвигалась в этом направлении. Мартина пока ничего не знала, я же был уверен, что для моей семьи другой зимы в деревне не будет. Только лето.

    С первых дней переезда Дмитрий «одолел» меня своим вниманием. Он все пытался уложить меня «на лопатки» на специальном коврике. Долго «хлопотал» вокруг, пока его челка не промокала на лбу от пота. Тогда я сдавался. Митя надевал мне на шею поводок, каким мог быть любой галстук, ставил на четвереньки и водил по всему дому, ездил на мне верхом и был неописуемо счастливым.  Чтобы прекратить игру, я неожиданно вспоминал, что в доме нет свежей воды на чай и пора «поставить» самовар, потому что от нашей борьбы мне очень пить захотелось, так ты, мол, «уделал» меня, друг. Митя тепло одевался, брал небольшое пластмассовое ведро и бежал на колонку. Потом он заливал воду в пустой, блестящий самовар в образе петуха с красным гребешком на кране, включал в электросеть, и мы ждали, когда «запоет» наш петух. Одновременно Митя выставлял на стол сладости, бутерброды. Делал это он всегда сам, ответственно и с большим удовольствием. Мартина прерывала свою подготовку к завтрашним урокам  или другие дела, и чаепитие начиналось. Борьба со мной и другие игры не разрешались, если у сына не были сделаны уроки. Домашние задания учителей он выполнял самостоятельно и в редких случаях обращался за помощью. Он сам заправлял утром кровать, приносил в дом на ночь дрова из сарая, держал в чистоте обеденный стол, на котором делал уроки.
    Первым из школы приходил Митя, затем Мартина. Мы доставали из печи чугунок наваристых щей с мясом и обедали все вместе. По выходным дням моя леди Мартиана баловала нас пирогами, голубцами, заливным из курицы и другими яствами. Я помогал ей во всем. Но были у меня командировки, которые никто не отменял.

    К лету мой квартирный вопрос в городе был решен. Я сказал об этом Мартине и уехал посмотреть предложенный вариант другого жилья, подписать документы, нанять рабочих для ремонта. Все сложилось хорошо, и я довольный вернулся к жене и сыну. Но в глазах моей леди я не заметил радости, не было и словесного одобрения моих действий. Что-то ее тревожило, не отпускало, хотя уже можно было расслабиться: закончился учебный год в школе, она – в отпуске, Митя перешел в пятый класс с похвальной грамотой, почти в готовности была зимняя квартира…
   - Что с тобой, моя родная, расскажи?
   - Потерпи,- отвечала она.
  Грустнее прежнего стали ее глаза и лицо, когда я собрался в очередную командировку в соседнюю область. Хотелось мне набрать побольше хорошего, интересного материала для газеты, чтобы можно было отвлечься от работы на жизненное благоустройство семьи. Как обычно, с Мартиной и Митей я простился дома: обнял их, расцеловал. Выкатив свой чемодан на колесиках за порог, направился к автобусной станции. Недосказанность жены и тревога за нее наполняли мое сердце.
    Я уже видел толпу пассажиров около автостанции, когда услышал голос Мартины:
    -  Лешенька!!!  Лешенька! Подожди!
   Она бежала ко мне, махала руками, звала. Я повернул обратно, быстро пошел ей навстречу, вот уже мы рядом, лицом к лицу.
    -  Мартиночка, что случилось? Почему ты такая испуганная и в отчаянии?
   Она прижалась к моей груди и содрогалась от рыданий. Я слышал, как суматошно билось ее сердце, готовое выскочить наружу.
   -  Лешенька, я беременна. Если ты нас бросишь, мне двоих детей не вырастить.
   От этих слов я ошалел. Не подозревал, что есть такое помешательство чувств: хотелось смеяться, куда-то бежать, кричать от радости, петь, в небо взлететь…
  -  Родная моя, любимая, что за мысли держала ты в своей головке? Только ты смогла своей любовью и нежностью сделать меня счастливейшим человеком на свете. Я свое, наше счастье, никому не отдам, а добровольно отказаться от него, тем более бросить, – выше моих сил.
  Я целовал ее мокрые от слез и соленые глаза, щеки, губы и готов был сам расплакаться.
   - Пойдем домой, никуда я не поеду!
  Возле дома нас встречал Митя. Видя заплаканное лицо матери, он строго и сурово спросил меня:
   - Папа, ты обидел маму?
  - Нет, сынок, ну что ты? Я твою маму и тебя очень люблю. Просто одно событие очень взволновало нас обоих. Пойдем в дом. Ты мне поможешь успокоить маму, а я тебе расскажу, что случилось с нами.
    Легкую, дорогую мне женщину я взял на руки, отнес в дом, усадил на кресло, сел на полу рядом, склонив голову к ее коленям. И такой покой, и уют проникали ко мне в душу, что хотелось всю жизнь оставаться в этом положении.
   - Митя, принеси, пожалуйста, из аптечки  пузырек с валерианой, чайную ложку и воды из самовара, чтобы запить лекарство.
    Митя все принес и сел возле нас. Мартина выпила чайную ложку микстуры и молчала.  А я сказал мальчику:
   - Сынок, ты же знаешь, что мы все, нас трое, - одна семья. Так вот скоро нас будет четверо. Твоя мама, а моя жена родит нам ребенка, мальчика или девочку. Минут двадцать назад я узнал об этом. Вот что случилось с нами. Скажи, друг, как ты к этому относишься?
   - Папа, если вы с мамой счастливы от этого, то я тоже счастлив. Я буду помогать вам.
    - Ты – умничка, мой мальчик. А теперь давай мы с тобой сделаем окрошку, которую мама любит, с кефиром вместо кваса. Ты сходи, пожалуйста, поищи на грядке штучки три огурчика, я видел, там уже есть «подростки», аккуратно сделай,   ветки не поломай. Принеси небольшой пучок укропа и луковых перьев. А я подготовлю для окрошки другие составляющие.
               
                ХХХ

      Дети рождаются в муках. Это – аксиома. За сладость любви и секса  женщины довольно часто расплачиваются жуткими болями во время родов. Природа не мудра? Она в этом процессе не отступает, не милостива, не совершенствует женский организм. Почему? Может, потому, что люди не знали бы меры, они стали бы плодиться, как насекомые? А боль, часто сопутствующая патология  -  жестокие ограничители  размножения. Медики скажут, что научились обезболивать роды. Мартина прошла этот курс обезболивания при рождении Мити. Когда уже глаза вылезали из орбит от боли, был наркоз и сон на полчаса. А проснулась и очень пожалела об этом: жить не хотелось. Боль подчинила все человеческие чувства. Распятая на родовом столе с разведенными ногами на железных подколенниках, бедная женщина стыдилась врачебного осмотра и присутствия студентов-практикантов только до появления разламывающих болей. Потом ей было все равно: и второй наркоз, и  швы, и кровь.
    Теперь Мартина, догоняя меня, собравшегося уехать, безосновательно опасалась, что я не вернусь. Но больше всего на свете она боялась повторных родов. Именно это и было настоящей причиной ее страха и отчаяния, о которой я узнал не сразу. Она тщательно скрывала правду до тех пор, пока ее признание не потеряло силу что-либо изменить. После тех «догонялок»  я понял главное: жене нельзя волноваться в этот трудный для нее период жизни, а, значит, я должен быть все время рядом. Истинная причина страха указывала на жертвенность  Мартины собой и наводила на меня ужас. С другой стороны, уж очень заманчивой, долгожданной   была неосуществленная мечта стать не только названным, но и биологическим отцом. Эти два чувства так сцепились во мне, что, казалось, земля уходила из-под моих ног.
    Прежде всего, мне надо было решить, как материально обеспечить семью, где найти работу без командировок? Теперь я боялся оставить Мартину одну даже на день.  Моя дорогая женщина разбудила во мне инстинкт отца, наполнила нашу жизнь любовью, возвышающим, поющим и звенящим счастьем: разве можно не дорожить этим или отложить восторг нашей жизни на потом?   
     Мне слабо верилось в удачу, она обычно приходит, когда все хорошо, а если ты в ней нуждаешься, - не дозовешься. Знал, что удача выбирает подготовленных, тех, кто сможет ею воспользоваться, но чтобы мне такая милость выпала, не надеялся. Неожиданный звонок из приемной главы городской администрации привел меня в экстаз. Мэр города назначил мне встречу, на которой предложил сектор печати в администрации. Домой я летел на крыльях, схватил, обнял Мартину до хруста костей: только с ней я остывал от крайней степени восторга или печали, приводя свою душу в равновесие.
    В конце августа мы переехали в город на зимнюю квартиру. Школа для Мити была рядом с домом. Мартина вернулась в свой коллектив к работе корректора: ее место почему-то оставалось свободным. Занятая делом  по службе, она, казалось, совсем избавилась от тревоги и дум о предстоящих родах. Врачебный контроль в женской консультации вселял в нее уверенность. Моя работа в администрации города, по сравнению с прежней, изобиловала сухостью, документальностью, но зато я каждый день был дома. Вечерами, когда Митя заканчивал свой трудовой день и ложился спать, мы с Мартиной выходили на улицу подышать свежим воздухом. Я предупреждал все ее желания, угадывал каждый шаг и смысл каждого вздоха. Моя дорогая женщина прибавляла в весе,
на лице был румянец, свет и ласку излучали любимые глаза. Перед Новым годом нам стало известно, что в мамином животике растет мальчик. Он уже шевелился и толкался, что хорошо ощущалось под рукой. Мы с нетерпением ждали нашего четвертого члена семьи на исходе февраля. Наконец настал этот час. Дежурный врач, а им оказался главврач, мне обещал, что лично сам будет вести роды и обезболивание состоится своевременно и по передовой методике. Как я узнал потом, «изгнание» плода (есть такой термин в акушерстве!)  прошло нормально. Мартина выполняла правильно все команды врача, а когда малыш возвестил миру криком о том, что он появился на свет, она потеряла сознание: остановилось сердце, спасти ее не смогли. Я был в приемном покое, видел беготню, суету персонала, приезд городских специалистов и был в состоянии аффекта. Ярость, ужас, отчаяние охватили меня: я метался, кричал, плакал. Мне что-то вкололи через шприц, чтобы я не бесился, и оставили в ночной темноте на диване. Когда я очухался, вероятно, чтобы хоть как-то уменьшить мою боль, главврач, вопреки всем нормам, сам принес и положил мне на руки «конверт» с плачущим младенцем. Я прижал сына к себе, и он почему-то перестал плакать, открыл глаза и посмотрел на меня вполне осмысленным взглядом, словно в почерневшую душу мне заглянул. Этот взгляд я помню до сих пор. Потом ребенка у меня отняли, позже говорили, что я отдавать его не хотел. Меня же заботливо выставили за двери и сказали, когда прийти.
       На улице холодный ветер ударил мне в лицо, залепил снегом мокрые от слез глаза. Я шел домой до рассвета по незнакомым улицам. В моем мозгу стержнем образовался болезненный вопрос: как сказать о случившемся Мите? Я не знал, как уберечь ребенка от страшной психологической травмы?
                ХХХ
    Я пропускаю рассказ о том, как я вскармливал новорожденного, как нашел кормилицу, которая жила почти по соседству с нами и согласилась два раза в день прикладывать к груди нашего с Митей мальчика. Вдобавок, она первые полгода оставляла нам только что сцеженное молочко. Потом нас выручала детская молочная кухня. На все хлопоты по вскармливанию ребенка я взял  отпуск на целый год. В этот период времени на жизнь подрабатывал дворником. Благоустраивал территорию возле нашего дома. Затем вернулся к своей работе, а мальчика определил в ясельки.
    Малыш рос крепеньким, был как подосиновик, с каштановыми кудряшками на головке. Мальчика мы назвали Данилкой.
    Митя помогал мне во всем. Случалось, когда малыш плакал, а я тут же не мог подойти к нему, просил старшего сына:
    - Митя, займи его чем-нибудь, поиграй с ним.
    - Папа, а я не знаю как?
    - Ну придумай что-нибудь.
 И Митя, вспоминая свои детские игры, изображал лошадку. Теперь он возил дитя на спине, ходил на поводке за ним по квартире. Теперь он открывал кукольный театр, опустив на столе скатерть до пола. Сам прятался за «сценой», над которой появлялись пластмассовые головки зверюшек, надетые на пальчик, и сказка начиналась, набирая ход.
   Митя умело одевал братика для прогулки, выполнял его капризы и вообще относился к нему бережно и с любовью.
   Прошло длинных пять лет, прежде чем я выбрался с детьми в Егоршино. Наш дом был цел и в нетронутом виде, вокруг оброс бурьяном, а под окнами по-прежнему цвела сирень. Когда мы вошли внутрь, я увидел знакомые предметы быта, прежнюю обстановку, комнаты, где мы были счастливы с Мартиной. Теперь же я ощутил такой приступ тоски, что голова пошла кругом и тошнота подступила к горлу. Если бы не присутствие детей, наверное, я бы завыл, как брошенная и голодная собака. Все в доме напоминало мне о моей любушке. И даже соответствующая песня Оскара Строка пришла на ум в этот момент:
              «Скажите, почему нас с вами разлучили?
               Зачем навек ушли вы от меня?
               Ведь знаю я, что вы меня любили,
               Но вы ушли, скажите, почему?»
   Мы прожили с детьми в Егоршино три недели моего отпуска, взяли с собой несколько дорогих нам книг и мелких предметов. В ящике письменного стола я нашел дневники Мартины – забрал их. После возвращения домой стал читать рукописи и подолгу не мог оторваться от них. Как много я не знал о Мартине: о ее браке с Владимиром, о таланте в написании коротких рассказов, зарисовок; о ее утонченной душевной организации, менталитете и толерантности. Кое-что из дневников я открою читателям.

                ДНЕВНИКОВЫЙ ВОЛОДЯ

   Я познал, что такое счастливая любовь, она кипела и бурлила во мне почти два года, потом ушла в своей полноте и неизмеримости, но что-то осталось и это что-то – мои сыновья. Они помогли мне пережить горе и сейчас наполняют мою жизнь тихой радостью за то, что они у меня есть. Это тоже любовь, другая по содержанию, но очень важная. Без сыновей я был бы репейником, трын-травой, пустоцветом - лишним в этом мире.
   Мне и Мартине счастье свалилось с небес, и сейчас я радуюсь тому, что эта божья благодать не обошла нас. Со мной Мартиночка не вспоминала свое прошлое, жила настоящим и мечтала о будущем. Так случилось, что в будущее она отправила двух сыновей и меня, горемычного, а сама участницей не стала. Теперь особенно мне дорого все, что связано с родной женщиной. С болью в сердце я читаю ее дневник периода замужества за Владимиром. В общей тетрадочке с черным переплетом очень мало радостных строчек. На каждой странице огорчения автора, неуверенность в избраннике, обиды, обиды… Думаю, она их записывала потому, что рассказать и пожаловаться на мужа было некому. А этот Владимир – экземпляр еще тот, не зря она сбежала от него в никуда. Имел он от первого брака сына. Все еще любил первую жену и одновременно ненавидел. Лучшему своему другу рассказывал:
  - Женился впервые по любви или мне показалось, что я влюбился. Я принял  за любовь, очевидно, тоску одиночества. А потом наступило похмелье. Больше всего я не мог простить Наде то, что она до меня принадлежала другому, а точнее, наверное, другим. В душе я понимал, что это мещанство и пошлость, но моя гордость была задета. Временами я ненавидел жену, временами любил. А еще мне не нравилась в ней страшная похотливость, ненормальная для девушки. Ее опытность наводила меня на грустные размышления, что отравляло мне жизнь и не укрепляло наш брак. Я тоже не безгрешен. Загубил золотую молодость в разврате, в размене на случайные встречи. Это мне в наказание досталась жена такого же типа. А ведь мечтал выбрать для жизни девушку первозданной чистоты! Не по душе мне скучное существование в семейном кругу, веет отрешенностью, теряю личные интересы. Мало зарабатываю, из долгов не вылезаем.
     От первого брака у Володи остался сын Миша. Когда мальчику исполнилось два года, отец ушел из семьи и сказал себе: « Я снова один, но нет худа без добра, мещанское болото позади». Выбрался он из одного семейного болота, а попал в другое, где опять же стремился жить своими интересами. Здесь его любили, ухаживали за ним, хотя на две семьи сразу молодца недоставало.
   Владимир -  человек неограниченной свободы в любых ее проявлениях. Это я сделал такой вывод, начитавшись дневниковых записей. Прошу читателей со мной не соглашаться, поскольку мое мнение может быть субъективным. Опирайтесь на факты, я их приведу из дневника Мартины без выбора негатива.
  « Мы, наконец-то оформили наш брак, хотя особой радости уже не было. Для Володи – это пройденный этап, пустая формальность; для меня – жгущая щеки необходимость, потому что мое повседневное платье стало спереди намного короче, и талия уже никак не обозначалась. По случаю женитьбы не было свадебного платья, обручальных колец и даже цветов. Не пришли подруги, друзья, потому что праздновать оказалось нечего. Владимир мне признался, что в его тридцать лет он не способен на пылкую любовь, а не пылкую и свое уважение он мне гарантировал. В чем здесь разница, я узнала потом». Здесь я закрыл дневник - это целая книга, изученная мною. Хочу сказать короче. Володя не ладил с Надей, первой женой, доходило до драки. Ревновал, выслеживал и даже застал как-то. Их сыну Мише шел  всего второй год, а его папа уже чувствовал себя свободным. Согласился с женой на размен квартиры и уехал отдыхать к морю, «смылся», так сказать, от проблемы. Надя в его отсутствие оформила размен квартиры на две небольшие коммуналки, они были почти рядом. Одну из них выбрала себе и переехала, в другую для бывшего супруга перевезла старый диван. Надо отдать ей должное: решительная женщина и сразу поняла, что жизни с таким мужем не будет. А Мартина десяток лет не могла разобраться, что к чему, терпела. С первых дней их совместной жизни Владимир все бегал к сыну Мише по поводу и без него. Не запрещала: сын все-таки. Просила навещать ребенка в детском садике, так ей было бы спокойнее, - промолчал, а брошенную семью стал навещать тайно.
    После развода первая жена сменила тактику отношений с Владимиром. Если раньше она его прогоняла, теперь стала зазывать в гости, возможно, решила помешать новому браку. Но он состоялся. Володя и Мартина успели зарегистрировать брак до рождения ребенка. Родился Митя поздним вечером, в муках, а его папа узнал об этом только утром. В его жизни мало что изменилось. К ребенку он не вставал. По-прежнему, до полуночи грохотал его радиоприемник, а потом он шел гулять. Жаловался, что у него болит живот, не спится, что не пишутся курсовые работы (учился заочно в вузе и зарабатывал кое-какие деньги в семейный бюджет на компьютере у предпринимателя).
        Беспокойство по ночам, плач ребенка, нездоровье после патологических родов, постоянное недосыпание – валили Мартину с ног от бессилия. Вдобавок, ручная стирка белья и пеленок, нехватка денег на еду, грудное вскармливание ребенка. В этот труднейший период своей жизни она стала замечать, что ночные прогулки мужа постоянны. Однажды решила проверить, как и где он бродит. Вышла вслед за ним. Ночной гуляка вывел ее к дому первой жены и вплотную прилип к ее окошку. Увидев вторую жену, растерялся, просил прощение и заверял, что это последний раз, что Мартина для него – самый дорогой человек, и он ее ни на кого не променяет. Однако ночные и тайные гуляния продолжались, и попадался он возле заветных окон не раз. Иногда делал убийственные признания: та женщина приглашала его остаться на ночь, просила полежать с ней на диване; или он сбегал посмотреть дома ли она, потому что завтра собирался навестить сына; или было интересно застать у нее любовника.
    В день рождения Миши, которому исполнилось пять лет, Мартина отпустила Владимира «к ним» и наказала: не угощайся, не целуйся! А потом сокрушалась:  «О, Господи, до чего я дожила! Где моя гордость?»
  Заботливый папаша долго не возвращался, и она со спящим в коляске Митей пошла за ним до их подъезда. Володя с Надей стояли у лестницы, обнявшись, и она шептала: - «Поцелуй меня» и что-то еще.  Дорогой домой он рассказал, что у них были гости, пришлось выпить с ними. Они интересовались, в какой семье ему лучше, какой сын лучше? В коридоре Надя прижалась к нему, и он не мог ее оттолкнуть, не драться же с ней! Просила поцеловать.
    - Ты целовал?- спросила Мартина.
    - Честное партийное слово, нет.    - Она хочет, чтобы ты вернулся к ней?
    - Да, пожалуй, только я не вернусь.
   В очередной раз, когда Владимир ушел «к ним», Мартина собрала десятимесячного ребенка и ушла из дома. На клочке бумаги просила мужа не искать ее. А идти было некуда. Знакомые люди приютили только до утра. Были полная неизвестность и страх, что же делать дальше? Но Володя нашел их в два часа ночи и привел домой. Не сделай он этого, точно бы не вернулась!
      После некоторого затишья Володя снова метался между двумя женщинами, и длилось это до тех пор, пока ему с Мартиной не дали квартиру в пятиэтажке напротив моего дома. Бегать к Наде по ночам стало далеко, а сын Миша был совсем забыт. Институт Вова забросил, осталась подработка на компьютере по заданию прежнего предпринимателя.

                ХХХ
               
                Тефи: «Дураки читают мало, но есть дураки, которые
                всю жизнь учатся – это набитые дураки».                                                
        Наша страна была самой читающей в мире. Мы гордились, считали это большим достоинством людей, населяющих территорию под названием СССР. Союз распался, есть суверенная Россия. Желанные книги, которые раньше можно было купить за сданную макулатуру, теперь есть всюду и без всяких ограничений: в магазинах, на уличных книжных прилавках. А читать мы стали меньше. Что это? Сейчас русскую, советскую и зарубежную классику из домашних библиотек продают на рынках за бесценок и даже выносят на помойку. Новые книги выросли в цене. В читальных залах библиотек за услуги стали брать деньги, на абонементе – тоже. Библиотеки посещает, в основном, учащаяся молодежь. Одно объяснение снижению читаемости книг лежит на поверхности: компьютеризация. В интернетовской паутине – масса книг классиков и современных авторов. Но компьютер есть далеко не в каждой семье! И объяснить снижение интереса к книге ее дороговизной и компьютеризацией не получается. Можно еще добавить смещение у людей жизненных приоритетов…
        И все же в наших семьях еще есть Пети или Васи, которые очень много читают дома, на работе, если такая позволяет. Кажется, что все собранные ими книги, они перечитали сначала обычным путем, затем справа налево, снизу вверх и по диагонали. Взяли они в свой интеллектуальный «багаж» не все, но достаточно много для того, чтобы в их начитанности и образованности никто не сомневался. Отдавать другим накопленные знания они не умеют и не хотят, потому что их надо осмысливать, систематизировать, а это немалый труд. Листает такой умник все, что попадет в руки, как, например, ест варенье, без разбору, все равно, какое: черпает из банки сладость, пока не доберется до донышка. Спроси, какое ел варенье, - не ответит!  Компьютерщик Володя считает себя большим эрудитом. С утра до вечера он погружен в себя: перед глазами держит книги, газеты, кроссворды; а еще телевизор и компьютер. С работающим телевизором даже спать ложится: не пропустить бы что-нибудь важное! Когда бодрствует, все программы смотрит разом: чирк – первая программа, чирк -  пятая, восьмая… Мелькают детективы, боевики, вести – поглощается все подряд. То на экране кого-то размазывают по стенке, другого убивают иным путем со страшными воплями жертвы, а на какой-то еще программе из ниши выезжает труп с топором во лбу…
     Есть зависимость у людей от алкоголя и игровых автоматов, от табака и наркотиков – все это бичуется, осуждается, а вот о зависимости от книги, постоянного разгадывания кроссвордов, от телевизора и компьютера в СМИ мало что говорится. Эрудит Петя или Вася, можно к ним и Володю приплюсовать, выбирают и работу такую, где можно за мизерную плату читать что-нибудь. Иногда кажется, что такие люди не видят солнца, неба, зелени на земле или снежного покрова. В упор не видят жену, детей. Не любят, когда их вытаскивают «из себя». Для них труд – наказание. Паразитируют Петя, Вася да и Володя  - тоже. Питаются чужой энергией, а свою берегут. Не знают они, где школа, в которой учатся их дети; где домоуправление на случай неисправности сантехники; как приготовить себе еду и отремонтировать квартиру. Умные они или дураки? Кто заставит их работать? Любой призыв к труду расценивают как принуждение, как ограничение свободы. Создавая семью, каждый добровольно  выбирает один из видов своей несвободы. Если ты перекати-поле, -  не женись!
        Известный литературный критик Лев Аннинский говорит, что дома и на работе каждый должен делать то, что от него требуется и что он умеет. Без принуждения и самоограничения жизни не бывает. Много лет наша литература говорила нашему народу: ты великий, творческий, весь мир насилья ты разрушишь! Теперь надо говорить, считает критик: будь обывателем, будь тихим работником, будь и мещанином, если это в твоей природе, -  но делай что-нибудь! С Петей и Васей пусть разбираются их близкие люди, а как быть с Володей?
Он и ему подобные особи превратились в апатичные и инертные существа, чья жизнь ограничивается квартирой, пижамой, шлепанцами и лежанием на диване перед телевизором.  Это современные Обломовы с гнусной привычкой получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других. Обломовы Ивана Александровича Гончарова жили во второй половине 19 века. Их потребности удовлетворялись трудом крепостных. У главного персонажа Ильи Обломова  было триста Захаров. Крепостной Захар ухаживал за Ильей, прислуживал барину и убирал за ним. То было барство дикое, вызывавшее паразитическое отношение к жизни и отвращение к труду. В образе их жизни важнейшей заботой была еда, сон, стремление к покою, душевная и физическая лень, бездеятельность.
      Со времен Обломовых Гончарова прошло немало времени. Одна экономическая формация менялась на другую, а Обломовы не исчезали, живут и поныне в нашем обществе. Володя не барских и не княжеских кровей, тогда откуда у него патологическая лень и бездеятельность? Удручает его  пренебрежение к своему внешнему виду, к предметам, которые окружают. В одежде грязь, в комнате все покрыто пылью. У него нет Захара и иных слуг, но есть сознание превосходства над другими людьми. Он держится так, ровно в этот мир пришел в гости.               
 
           Как-то Митя, уже будучи студентом, спросил меня:
 - Папа, помнишь, ты мне однажды сказал, что у меня есть другой отец, кровный?
 - Помню, сынок.
 - Тогда я не проявил интереса к этому факту. Подумал, зачем мне два отца? Ты мой добрый, заботливый папа, и я тебя люблю. Ведь от добра добра не ищут, правильно?
 - А сейчас в тебе взыграло любопытство? – угадывал я. – Какой он тот, второй, какие его черты характера ты узнаешь в себе? Так, Митя? Сходи к нему, пообщайся, я знаю, где он живет. Твое любопытство вполне оправдано.
 - Папулечка, в твоей догадке есть рациональное зерно, но ты не учел того, что я кое-что помню из детства: мне было уже десять лет, когда мы с мамой ушли из дома. Недавно этот второй отец нашел меня в Интернете. «Здравствуй, сын Дмитрий, -  написал он.– Прости меня за то, что я тебя не разыскал до сих пор: боялся, что ты на меня в большой обиде и не захочешь со мной общаться. Теперь лед между нами сломался, и я надеюсь, что наши отношения наладятся. Если что тебя интересует из моей жизни, пиши.
  - Не предложил увидеться с тобой?
 -  Нет.
 -  Что ты ему ответил?
 -  Я написал ему: «Кто я такой, чтобы быть на тебя в обиде?» А еще я пожелал ему здоровья.
  Увидев грусть на моем лице, Митя, напустив на себя ложную суровость, позвал младшего сына:
 - Даник, иди скорее сюда!
 - Чиво? Я уроки делаю!
 - Иди скорее, школяр!
 Когда в дверном проеме появился Данька, Митя сказал:
 - Мы тут с папой решили, что он будет только моим отцом, а тебе мы подберем другого.
 - Нет!!- закричал испуганный Данилка. Потом его глаза  озорно блеснули. Он вспомнил: что-то подобное с ним уже проделывали, когда надо было папе поднять настроение. «Мой папа, мой папа!» - кричал он пуще прежнего и с этими словами кинулся ко мне, обнял за шею, гладил ладошками мое лицо и целовал. А Митя шутливо оттаскивал его от меня и повторял: « Папулечка, ты наш один единственный, дороже тебя у нас никого нет». Мальчики ласкались ко мне, и мое сердце постепенно наполняла тихая радость.



               
               


                Р А С С К А З Ы



                МАЛЬЧИК  «НУ»

     Глебчик – сообразительный мальчик. Он успешно прошел тестирование в школе, после чего его записали в первый класс. К тому времени у него было нормальное психомоторное и физическое развитие. Он знал алфавит, сливал буквы в слоги, писал печатными буквами на пластиковом столе у бабушки Анфисы Марковны, но читал плохо. В детском садике подготовка к школе не проводилась, как это было раньше, в советское время. А родители надеялись, что читать, писать и многому другому его научат в школе.
    Учительница в первом классе, Лариса Львовна, больше работала с теми детьми, которые были лучше подготовлены к школе. Родителям Глеба и некоторым другим она предложила дополнительные платные занятия, а летом, после первого класса, -  репетиторство. На уроках Глеба и нескольких таких же отстающих в учебе детей она не спрашивала, к доске не вызывала. Им было понятно, что они хуже других. Зато в перемену от этого натиска и давления на психику Глеб  «отрывался по полной»: бегал по классу, вылетал в коридор, затевая с ребятами игру в пятнашки (догонялки). А бегать по школе не разрешалось. Лариса Львовна хватала его за руку, как зачинщика, и ставила у доски на всю перемену. Тогда он приближался к ней, прислонялся головой к ее предплечью и говорил: « Ну, простите меня, пожалуйста, я больше не буду бегать». Извинялся он часто, вероятно, поэтому Лариса Львовна «забыла»  имя неугомонного первоклассника и стала называть его Мальчик «Ну». И это перед всеми детьми!
    Дополнительные платные занятия она проводила три раза в неделю, но они ситуацию не изменили. Тогда родители Глеба основу учебного процесса перенесли домой, к бабушке Анфисе Марковне, которая раньше много лет работала в школе с детьми всех возрастов. Она была специалистом по русскому языку и литературе. Теперь мальчик  ходил в школу вроде вольного слушателя, но к каждому уроку и по всем предметам был дома подготовлен бабушкой. С уверенностью он просился отвечать на вопросы учителя, высоко тянул руку вверх с мольбой в глазах: «Ну, спросите меня, пожалуйста!»
     Когда Глеб попал в школе в «загон» отстающих, помогать ему в учебе стали все родные и близкие. Вернее, учили не его, а бабушку, всячески корректировали ее работу: не забирай мальчика из школы после уроков, пусть домой приходит сам (это три остановки транспорта), дай ему самостоятельность; не заставляй пересказывать прочитанный текст  –  пусть он чтение не воспринимает в качестве урока, а получает от него удовольствие; пускай читает про себя, а не вслух! После подобных деловых советов и наказов все ждали быстрого результата, а его пока не было. Периодически итог домашней учебы подводил «очень» умный, но бездеятельный в семье дед, обращаясь к Анфисе Марковне, он говорил: «Не умеешь – так не берись!» Скажет, как отрежет, и к нему прислушивались.
      Бабушка стояла перед близкими людьми маленькая, согбенная и униженная. Трудно было представить ее молодой, уверенной и даже властной, подчинявшей своей воле учебный класс любого возраста.
       Время изменилось, думала она, может, я что не усвоила в современности? В школу пришла учительница-предпринимательница – чего не было раньше. Вся настоящая жизнь теперь с коммерческим уклоном. Капитализация, рыночные отношения, - это как? Когда страна  – сплошной рынок? На каждом шагу обычные магазины, рядом маркеты и торговые центры, похожие на ангары; и всюду аптеки, аптеки – знать, их рентабельность высокая. Может, теперь надо лечить предпринимателей этой сферы от алчности и быстрой наживы?
      В СМИ сплошь и рядом врачебные советы по преодолению болезней, реклама медикаментов и домашних средств лечения, что доступно каждому, чего нельзя сказать о врачебных приемах в поликлиниках.
      По радио и телевидению идет постоянная учеба кулинарного свойства, о том, как приготовить еду и как вкусно поесть. А выйдешь на улицу, видишь каждую вторую женщину с излишним весом, а на таких мужчин даже глядеть не хочется.
               
        Преодолеть отчуждение Ларисы Львовны Глеб не мог, переживал до слез. Трудно сказать, чем бы это все кончилось, если бы не заболела учительница. Ей потребовались помощь невролога и долгое стационарное лечение. Только тут многие родители поняли, что она занимала не свое место: ей самой было очень трудно и ее сил не хватило, чтобы закончить  учебный год. Поочередно уроки вели в этом классе разные учителя. Преуспевающие и неуспевающие ученики сравнялись в своей массе, стали дружить. И Глеба Мальчиком «Ну» уже никто не называл. Во втором и в третьем классе  работала другая учительница: Тамара Викторовна. Все ребятишки старались учиться, изгоев не было, репетиторство никому не предлагалось. Второй и третий класс Глеб окончил на «4» и «5».  Анфиса Марковна выровняла мальчика в учебе, и он поверил в свои силы  и возможности, повысил самооценку. Бабушка провожала ребенка в школу и встречала, следила, чтобы он был сыт и в хорошем расположении духа. После появления устойчивых результатов дед не «выступал» и «деловых» советов от родных и близких не поступало. Только один Глеб смог оценить старания бабушки. Уходя, домой после занятий с ней, он просил: «Встретишь меня у окна?!»  «Встречу», - отвечала Анфиса Марковна и через окно смотрела ему вслед и махала рукой. Они всегда так прощались. Часто внучок добавлял: «Бабушка, я люблю тебя!» И это была самая высокая для нее награда.

               ВАДИНА ЗВЕЗДОЧКА

   Прошло две недели сентября, а Вадик совсем не умел писать буквы. Самым трудным предметом для него в первом классе стали ПРОПИСИ. Буквы в этой тетради плясали и так и этак, вылезали за строчку, ширились до больших размеров или сужались очень. И это была беда. Мама с тревожным лицом о чем-то говорила с учительницей в школе, а дома, вернувшись с работы, заставляла мальчика писать подолгу и сидела рядом, наблюдая за его робкой и неумелой рукой. И озабоченность с ее лица не проходила. А его, Вадика, от  этих прописей клонило ко сну. Уже не думая о других домашних уроках, мама укладывала мальчика в постель, а утром снова за руку вела в школу. Несмело учительнице Надежде Семеновне говорила, чтобы она не ругала сына за невыполненные полностью домашние задания. В свою очередь Надежда Семеновна сообщала, что мальчик до школы не дорос: нет усидчивости, трудно ему сидеть ровно – все склоняется набок, не успевает за всеми. Еще больше грустнело лицо у мамы, вера в возможности сына заколебалась. Но не свою веру в ребенка она страшилась потерять, больше всего боялась, чтобы у учительницы не
сложилось неправильное отношение к Вадику.   Не давала покоя фраза: «не дорос до школы». Сыну семь лет – в конце сентября. Правда, другим детям много больше семи и ростом они выше…
   Пока мама думала, как помочь своему первокласснику, Вадик жадными глазами смотрел, как Надежда Семеновна раздавала другим детям красные звездочки из картона за успехи в учебе.
   Пропала у сына обычная веселость, как-то больше он стал смотреть вниз, под ноги. Подойдет в перемену к фонтанчику напиться, а фонтанчик выше его макушки со светлыми, как рожь, волосами. Увидит, что не достать, - молча отойдет. А как-то утром, проснувшись пораньше, сказал маме: «Давай я почитаю букварь, ведь мы вчера не успели!» Это у маленького человечка появилась забота об уроках.
   Потом мама взяла отпуск на работе, и они стали делать уроки днем. За каждую удачную букву в прописях мама гладила мальчика по головке и приговаривала:
«Уже хорошо, молодец, еще напиши такую же». И уж конечно Вадик старался изо всех сил. Ему очень хотелось, чтобы у мамы радостью заблестели глаза, и чтобы она его похвалила.
    Слушает малыш сказку перед сном и вдруг вспоминает:
   -  Мама, мы же не разрезали в кассе букв точки и запятые!
   - Утром разрежешь,- скажет она,- здесь немного работы. Дослушай сказку, сынок, и спи спокойно.
   А самой жалко сына и радостно оттого, что мальчик не хочет отстать от других в учебе и становится заботливым не по годам.
   А однажды мама сказала:
   -  Сегодня, сынок, ты очень хорошо написал все буквы.
   -  А мне дадут звездочку?! – живо спросил Вадик.
   -  Будешь и дальше стараться – дадут, - сказала она. А сама подумала: как бы кстати теперь была им обоим эта звездочка. Учительница ровно подслушала мамины мысли, угадала большое желание Вадика и положила в его тетрадь прописей красную звездочку. Мальчик домой летел на крыльях радости. Переступив порог, он сразу же показал маме, где у него лежит эта пятиконечная штучка. Как-то в доме стало светлее: то ли ярче стали блестеть глаза матери и сына, то ли звездочка начала излучать волшебное сияние.
   - А вдруг всем, кто старается, не хватит звездочек? – спросил Вадик. И мама ответила:
   - Ты найдешь, мой мальчик, по жизни свою звезду и те ребята, которые стараются, тоже найдут.
    На следующий день Вадик был в школе радостным и оживленным. В перемену гонялся за мальчишками по коридору, потом подошел к фонтанчику, веселым  цыпленком подпрыгнул, повис на раковине и … напился. И было неясно: сильно ли он захотел пить или просто взял свою высоту?