Жить, чтобы рассказать о жизни

(Из сборника эссе «Мой календарь знаменательных дат»)



«Скоро рассвет, – заметил я. – Последний раз я просыпался в два часа, и с тех пор прошло много времени». Я подошел к двери и взялся за ручку. «Осторожнее, – предупредила она. – За дверью живут тяжелые сны».

                Г. Маркес «Глаза голубой собаки»



«18 апреля 2014 года от пневмонии в больнице города Мехико умер Габриель Гарсиа Маркес – один из последних литературных классиков XX века…» – буднично (а вернее, 02ч. 09 мин.) в разделе «Общество» сообщила новостная лента «Коммерсантъ-Online».

Умер? Маркес?! Но почему это стало одной из первой новостей «коммерсантов», и какое она имеет отношение к нашему «обществу» в целом? Или, имеется в виду «общество» в мировом масштабе? Что, мол, всё человечество (или озабоченное коммерцией сообщество?) переживает утрату и скорбит….
Однако быть рупором-выразителем собственных мыслей в эдакой разноголосице мне точно не по плечу. Я могу (всего лишь) припомнить какой-нибудь эпизод, который связывает с Маркесом лично меня.
 
Только так, на мой взгляд,  можно искренне воздать память великому писателю, представителю близкого мне магического реализма, пусть и жившего от нас  на другом конце Земного шара. А на деле – в самой сердцевине практически любого, читающего его книги, СОобщества. Ибо, благодаря самоотверженному труду «невидимых» переводчиков, он был незаметно внедрён (как иностранный агент таинственного) через все мыслимые и немыслимые границы в нашу, обыденную жизнь. (После чего, разумеется, та навсегда меняла свою прежнюю структуру…).

Я не литературовед и не представитель «общественности», поэтому скажу пару слов от себя. И вот с чего бы я хотела начать. Маркес – он наш. В том смысле, что у родителей были старик Хэм, Ремарк, Селинджер, Бредбери, братья Стругацкие, Лем, Пикуль и др.…, а нам они все (как «мельница, осёл и кот») достались по наследству. Это было чУдное, ценимое наследство (которое, кстати, ничуть не потеряло своей ценности и наследуется уже следующим поколением). Но Маркес был одним из тех, кто стал НАШЕЙ терра-инкогнита: тайной и открытием.  Конечно, кто-то протискивался «в небесные врата» (водруженные на земле) через ритуалы Кастанеды, бизнес-проекты Ричарда Баха и т.д. и т.п.… Но ведь я – о личных «маршрутах»…

Верно сообщает бесстрастная новостная лента: после написанных «Полковнику никто не пишет» и «Ста лет одиночества»  аргентинский писатель  мог бы и не притрагиваться к перу – место на литературном Олимпе было ему гарантированно. Более того: он продолжал творить, да не всё переводилось на русский язык или доходило, но отрывочно, до «инфицированного» магическими текстами русскоязычного читателя Маркеса. (Короче, всё равно, как если бы он, и в самом деле, не написал больше ничего).

Для того чтобы «завербовать» аудиторию своих постоянных поклонников Кастанеде потребовалось десять томов «шаманских откровений», множество «тренинговых» центров (для промывки мозгов) и целиком и полностью выдуманная биография (при том, постоянно изменяемая им). Маркесу же хватило и двух книг – очень существенного для нас, тогдашних, «пазла» в формировавшейся (у нас в головах) картине мира: «Жизнь – вот самая непостижимая и достойная благоговейного внимания, тайна» (с). В сущности, об этом и до него, и после него, конечно говорили многие «продвинутые» философы, эзотерики и Художники (художники, музыканты, поэты…). Однако секрет истинно талантливого человека (гения)  заключается в том, чтобы СУМЕТЬ  ДОНЕСТИ ЭТУ «БАНАЛЬНУЮ» (в своей очевидности и неприкрытости!) МЫСЛЬ до других. И тут, мне кажется, всё дело в «языке»: ведь каждый будет проповедовать эту истину – на СВОЁМ: будь то «психоделики», музыка, поэтические строки, картины, видео-ряд или трансово-медитативный опыт…

Очень хорошо помню тот день, когда впервые читала «Сто лет одиночества». Я сидела на плохо отапливаемой кухне, поджав под себя ноги на стуле, в свитере, легинсах, шерстяных носках, с тюрбаном из махрового полотенца на голове  и читала,  отрешившись ото всего, словно проходила некое посвящение. Неожиданно  в дверь позвонили. Будний день, предобеденное время. Кто бы это мог быть? Выждав минуту, в дверь снова настойчиво позвонили. Я нехотя сползла со стула и с трудом встала на затекшие ноги, как, наверное, амстердамская русалочка… Шаркая тапками, вышла в прихожую, открыла дверь. За дверью – с велосипедом, весь в снегу, стоял мой друг-художник. «Виктория, у тебя нет гаечного ключа?..», - и он назвал, какой «номер» ему нужен…

(Что же тут  удивительного? Проехать пол-Москвы именно ко мне за гаечным ключом, которого у меня, разумеется, нет, дело, можно сказать, обычное). Я недоуменно пожала плечами. Но не приехать он, почему-то, не мог. Он смотрел на мой съехавший на бок тюрбан и выбившиеся мокрые пряди волос, а я – как облепивший снег начинал отваливаться и падать ему на лицо и на резиновый коврик. Так мы и стояли – секунду или Вечность – кто скажет?

«Я вчера сломал ребро», - сказал он, указав на область грудной клетки, когда мы уже пили чай со смородиновой наливкой, а я размотала голову и была похожа на Медузу-гаргону, но – безопасную, добрую Медузу, с рыжими сонными прядями, разметавшимися  по плечам. «На улице совсем нечем дышать, я чуть не задохнулся, пока ехал к тебе». Мы хотели встретиться завтра, но у него что-то переигралось, и вот он решил не огорчать меня, приехал сегодня. Это было странно.  Зачем так мучиться? Мог бы, кажется, и по телефону предупредить. «Ты застал меня случайно, я собираюсь на день рождения к бабушке». Он не ответил. Вообще всё было так, словно, о чём бы мы в этот момент не говорили, было… ни о чем. Мы оба чувствовали это и чувствовали, что не удается этого друг от друга скрыть, и ещё больше смущались.  Наконец, он спросил о главном: «Ты смотрела в окно?»   Я читала и поэтому, действительно, ничего не видела. Я подошла к подоконнику. Было 22 апреля: черемуха и березы под окном стояли зелеными, а их нарядные, блестящие молодой листвой ветки, прогибались под тяжестью налипшего, будто улетевшее с балкона мокрое бельё, но только пушистого,  снега.
«Сто лет одиночества»? – прочел он на обложке. –- Так, значит, это ты… колдуешь».

Ребро у него было сломано, никакого розыгрыша, серьёзно.  А то и два. Но вчера он посмотрел «потрясающий французский фильм» и понял: о том, что он чувствует, кроме меня поделиться ему не с кем, никто не поймёт.  И уж, конечно, по телефону такие вещи не говорятся, нужен контакт: глаза, голос, мимика, закипающий на плите чайник, потирание горбинки носа, переплетение холодных пальцев на теплой керамической кружке… А Маркес? Маркес, он же свой, при нём – можно…

И вот он рассказывает, а я с восхищением слушаю. Потом, понятное дело, мы спорим и снова счастливо улыбаемся от полного взаимопонимания… «Почему мы не можем жить так?» – спрашивает мой друг (имея в виду сюжет фильма). «Наверное, потому что мы только имитируем свободу, но по-настоящему не знаем, что это такое», – говорю я. «Похоже, ты права», – вздыхает он и невольно морщится от боли: «Ребро…». Нам тепло, уютно и спокойно в присутствии друг друга. И тысячелетнее, такое знакомое людям  одиночество – отступает, как стремительно тает за окном, не весть откуда внезапно выпавший, обильный снег…

Пора. Меня ждут. …И вот я уже с букетом тюльпанов еду в гости, а мой друг мчит по весенним лужам на велосипеде  в другую сторону. Но это только КАЖИМОСТЬ: есть люди, с которыми, куда бы ты не шел и не ехал – движешься в одну сторону, а есть те, с которыми, даже крепко взявшись за руки или обнявшись, бодро шагаешь – в разные…


ПС: Смерть уже приходила за аргентинским писателем. И хотя, как было  сказано, двух книг, которые он к тому времени успел написать, для литературного сообщества хватило бы с лихвой, однако такого результата явно было не достаточно для самой Жизни. Да и уважавшая творчество Г. Маркеса Смерть (к описанию сути которой он подошел достаточно близко – не заигрывая, не фиглярствуя и не пугая читателей, таких же смертных, как и он сам), похоже, согласилась с Жизнью, дав писателю долгую отсрочку. Думаю, ни Жизнь, ни Смерть не разочаровались в своём решении: до последней писательской капли Г. Маркес использовал, отпущенное ему (перетекающее через него?!) время, чтобы передать его в магическо-реалистичном слове.




-----------------

*) В заголовке использовано название  автобиографической трилогии Г. Маркеса «Жить, чтобы рассказать о жизни»