Не трахайте мне мозг

      На почти темном, лиловом небосводе искрами разлетались осколки праздничного салюта, сопровождающиеся  не грохотом военных канонад, а пушечными выстрелами в честь знаменательного события, очередной годовщины со дня победы в Великой Отечественной войне.

Но у Юрия Алексеевича не было состояния праздника в душе, а наоборот, тугой ком стоял колом в горле.

Уже давно не Юрка и не Юрочка, а по  имени и отчеству своего отца, высокий статный, не совсем еще седой, в общем-то,  молодой мужчина, он  даже не успел узнать своего деда, погибшего в мясорубке на Курской Дуге, но был хорошо знаком с ним по черно-белой фотографии, уже пожелтевшей и слегка потертой. Но на ней хорошо просматривались  знакомые с детства черты, очень напоминавшие ему себя самого, уже теперь взрослого мужчину. Высокий крутой лоб, нос с легкой горбинкой и точь в точь одинаковые пухлые губы. Дед стоял перед фотокамерой в офицерской форме, через грудь кожаная перевязь, заканчивающаяся кобурой с пистолетом. И твердым немигающим взглядом смотрел  в объектив. Вот и все, что знал об этом  человеке  в военном мундире Юрий Алексеевич. Бабушка не успела рассказать ни историю их любви, ни военных подвигов деда, сказала только коротко: «Погиб, как и многие. Не вернулся» Но всю жизнь хранила память и верность погибшему мужу. И сумела в Юрии воспитать  уважение не только к памяти не вернувшегося с войны деда, но и просто уважение к старшему поколению.



                ***

          Родившийся в советское время Юрий помнил, как раньше проходил не только парад  войск на Красной площади,  но и как люди  отмечали этот день, с песнями военных лет, исполнявшихся на аккордеоне. Как также летел в воздух полыхнувший зарницей салют. Как еще живые ветераны, надевшие свои боевые награды, гордо шли по мостовой и все расступались перед ними, уступая дорогу.

Но время не милосердно ни  к кому, и их, этих боевых товарищей становилось с каждым годом все меньше,  и все меньше выходило на площадь в надетых мундирах, но люди, все же хранившие и чтившие память тех, кто отвоевал для них свободу все так же праздновали победу, великий день в истории всего  человечества.

Только выглядело все это как-то не так, по-другому.


                ***

         Проснувшись в этот день не привычно рано, Юрий Алексеевич глянул в окно и увидел, что предстоящий день обещал жаркое марево, уже  непрозрачной пеленой,  накрывшей небеса, и почти нависнув над балконом. Через какое-то время,  посмотрев на часы, стрелки циферблата приближались к девяти, вспомнил, что уже пора и нажал на кнопку на пульте. Серый, еще спящий экран телевизора, вздрогнул,  белесая точка посередине  мигнула,  и изображение заполонило дисплей.  Сходу выплеснулись громкие звуки, означающие, что парад начался. И все было почти, как тогда, 30 или 40 лет назад, когда он еще был мальчиком. Дневное сияние, прерывающееся гулом летящих самолетов, тарахтение по брусчатке гусениц танков, и знакомая толпа собравшихся.

Ощутив по соседству какую-то необычную тишину, Юрий Алексеевич направился в комнату, где до сих пор нежилась в постели его тридцатилетняя дочь.

     — Вера, с праздником! Не проспи!

И в это небольшое помещение сходу ворвались телевизионные звуки.

Молодая женщина бодро вскочила, натянула шелковый халатик, вставила босые ноги в тапочки и почти бегом направилась в отцовскую комнату.

Сидя вместе напротив  бьющего праздничного представления за чашкой утреннего чая, отец с дочерью обсуждали планы на день. Как отметить столь знаменательное  событие, которые они привыкли всегда праздновать.
 
Еще раз,  сверив время, набрали знакомый номер телефона и услышали в трубке приглушенный голос, почти просрипевший на том конце провода, но сходу помолодевший, на торжественное:

             —  Вадим Петрович, с праздником Победы Вас!

             —   Да, да я получил Вашу открытку, спасибо, что не забываете.

       Это был отголосок их  общего прошлого. Пожилой ветеран, рядом с которым они долгие годы жили по соседству, и вместе с которым сидели за одним столом не только в этот день. Через время нашли его адрес и телефон с помощью консульства, но прежде, уткнулись  в то, что ни один человек, проходящий мимо его подъезда, не поднялся на второй этаж, не узнал, жив ли еще Вадим Петрович, а Юрий Алексеевич и его дочь неоднократно   просили их бывших друзей разузнать для них  эту информацию., ибо давно находились  очень далеко от места их бывшего проживания.

Но в трубке был слышан только голос пожилого человека, все бормотавший слова благодарности, а  за его спиной не было слышно ни звука. Странной казалась эта глухота, несущаяся из той квартиры, ведь были у Вадима Петровича и сын, и внучка. А ведь ветерану уже не много, ни  мало а почти 90  вот-вот будет. Почему же в этот великий день  он тихо и одиноко благодарит на том конце провода…

Еще раз,  пожелав здоровья, пообещав звонить:

               —   Нет,   мы ни в коем случае Вас не забываем, а следом «никто не забыт и ничто не забыто»  отец и дочь еще некоторое время с грустью так же тихо сидели друг напротив друга в полном непонимании.

Но телевизор продолжал изрыгать  торжественный марш,  и надо было вернуться из того, незабытого прошлого  в реальность сегодняшнего дня, хотя старт состоялся какой-то не очень. Решено было поехать на Поклонную гору.


                ***

       Понимая, что народу будет много и все же  в надежде, что к вечеру толпа схлынет, они дождались,  когда солнечные  разогретые обещанные  утренним маревом лучи перестали назойливо светит в окно, и двинулись в путь.

Вроде, вагончик метро не был забит  до отказа, как это бывает в будни, особенно по утрам. Но по мере продвижения к цели все  больше наполнялся  людьми, тоже  как оказалось желающими посетить Поклонную гору.

         Выйдя вместе со всеми,  влившись в многочисленную  толпу, удивительно стройно  почти плывущую  по направлению к выходу, Юрий Алексеевич с дочерью медленно продвигались к выходу метро. Рядом с важным видом  трусила огромных размеров овчарка, на спине у которой висел мешочек с красным крестом. Она выглядела патриотом  у ног человека в  милицейской форме, периодически останавливаясь и оглядываясь на своего командира, что как-то вдохновило отца с дочерью, придало какой-то торжественности на их лицах.

Оказавшись на поверхности, они опешили от  неожиданного количества  приехавших. Все это напоминало массовое гуляние, вдали стояли какие-то разноцветные палатки, в которых продавалось что-то съестное, откуда-то издалека доносилась вроде соответствующая празднику музыка, но ее почти не было слышно, как и  не  звучал  аккордеон, не   пелись песни тех лет.

Глядя на это многочислие  людей, продвигавшихся уже не  стройно, а  хаотично, флаги триколор, которые можно было при желании тоже купить,  на редкие букеты цветов, на душную толпу, почему-то не радующую, а раздражающую взгляд каким-то мельтешением, на надетые ковбойские джинсы и летние майки, хотя и лето то еще не вступило полностью в свои права, не смотря на  пекущее солнце, оно больше  привносило не жара, а удушья, не сговариваясь,  отец и дочь повернули в сторону от этой массы столпотворения.

Пройдя еще чуть-чуть по проспекту, они оказались у небольшого парка, больше напоминающего сквер, в котором была  так желаемая тень  и даже какая-то слегка ощутимая  влажность  и сырость.

На скамейках расположились парочки, молодые люди и девушки, кое-где люди постарше, а на зеленых газонах  проходили какие-то пикники с пластмассовыми стаканчиками и наливаемой жидкостью. Повсюду валялись остатки оберток от съеденного,  из мусорников гроздьями свисало недоеденное и недопитое, рядом  весь асфальт  устлан почти ковром из  окурков.

Вспомнился прошлый день Победы. Когда вот так же,  только вдоль реки сидели и жарили шашлыки жители близлежащих домов, и по всему воздушному пространству разносился запах  готовящегося мяса.

Не то, чтобы не было места на скамьях, просто  не возникало желания присесть и отдохнуть в тени деревьев,  среди этого разнообразия,  напоминающего обыкновенную клоаку, хоть и  почти в самом  центре города.

Походив еще с минуту вдоль  парковых  дорожек,  спросив у милиционера дорогу к ближайшему метро, потому что то, из которого они вынырнули,  закрыли вход, в не лучшем расположении духа Юрий Алексеевич с дочерью  двинулись  в направлении к дому.

Перейдя по подземному переходу и оказавшись на другой стороне улицы, уже в другой парковой зоне, где было гораздо чище и спокойнее, они все же присели на скамейку.

Рядом сидел мужчина в пиджаке с наградами и молоденькой девушкой. Они ели мороженое.

Не то, советское эскимо на палочке, а просто что-то белое, завернутое в бумажный  конвертик.

С мрачным видом Юрий Алексеевич вынул из кармана пачку «Ротменса», медленным движением пальцев достал  сигарету, прикурил от зажигалки, глубоко затянулся и, выпустив первый клубок дыма, еле слышно сглотнул. Тяжелым взглядом сквозь темные  стекла солнечных очков он оглядывал окрестности.

Все казалось до неузнаваемости чужим. Нет, это был его родной город, в котором он родился и вырос, но больше он напоминал реклам -  маркет,  дома   увешены многочисленными красочными плакатами, которые пестрели названиями банков, магазинов, строительных кампаний… они до неузнаваемости исказили вид столицы. А снующие джинсы и майки все больше с Мики-Маусами и усиленно жующие даже те же уже ставшие привычными гамбургеры, очень сильно напоминали нью-йоркские улицы или какой-нибудь Уолл-стрит.

Лишь  темный  гранитный памятник  «Победы  1812 года»  и ветеран  с надетыми орденами и его внучка  говорили о том,  что все же это Москва.

Молча выкурив еще пару сигарет, Юрий Алексеевич с тяжелым сердцем поднялся со скамейки, и они направились дальше. Пейзаж менялся ежесекундно. То  проходящие семейные пары с колясками с младенцами, то солидные люди, то опять  сидящие на камнях с банками с пивом.

Дочь понимала изменившееся удрученное состояние своего отца и старалась как-то успокоить его, рассказывая об организаторе отряда «Альфа», еще о ком-то,  о людях, которым так же больно видеть все эти изменения. Но они все же с оптимизмом смотрят в будущее.

     «Восемь лет, прошедшие в пьяном ельциновском угаре, не принесли ничего хорошего нашей стране, а ведь так важен этот период даже в развитии родившегося ребенка. Но сейчас, когда у нас новый президент, появилась надежда на изменения».

Да, разумеется, и сам  Юрий Алексеевич все это хорошо понимал и видел, весь этот арсенал пятой колонны, заседающей в верхах, который не было возможности вот так,  взять и пнуть. Ведь, исходя из нашего исторического прошлого,  и императора Павла когда-то убили. Это очень тонкий и деликатный вопрос, вопрос времени. И надо набраться терпения, все будет, наше государство, которое всегда являлось великодержавной империей,  возродится, как из пепла возродилась птица Феникс. Но эти наблюдения пока не добавляли оптимизма, хотя Юрий никогда не был нытиком, а наоборот. Да,  и быть патриотом своей страны означает стойкость духа, выдержку, несломляемость, а значит и надежду. Огорчало только, что мало настоящих людей, желающих того же. И радовало одновременно, что среди людей все же  всегда были  и есть люди.



                ***

            Вот так тихо и медленно  беседуя и рассуждая, незаметно для себя отец и дочь дошли до следующей станции метро. Погода почти не изменилась, духота еще ниже спустилась  на головы идущих, поэтому  ветерок, обдувший  их  в дверях на входе, показался какой-то так не хватающей струей свежести. Загрузившись вместе с поредевшей толпой в вагончик, Юрий,  мерно трясясь, покачиваясь в такт быстро движущемуся поезду, сидел на сидении рядом с дочерью. На станциях двери плавно открывались, пропуская внутрь новых пассажиров, которые так же рассаживались по местам и почти сразу засыпали.

Заскрипев колесами, еще чуть дернувшись,   вагончик в очередной раз остановился, Юрий Алексеевич приподнял  вяло смежившиеся веки,   и глянул на окружающих.

То, что он увидел напротив,  мгновенно вывело его из состояния  временного умиротворения  или какой-то  подвижной прострации.

Молодой парень, лет 23-х будто кого-то,  обгоняя, на всех скоростях  залетел в вагон, и, кинувшись наперерез  пожилом человеку,  плюхнулся перед ним на свободное сидение. Юрий только услышал, вернее, просто догадался по губам, как мужчина, годившийся в деды этому непрерывно жующему созданию, тихо наклонившись,  сказал:

               —  Ты,  всегда так делаешь, садишься первым?
 
А дальше все выглядело еще более отвратительно и гнусно, ибо этот молодой парень с каким-то превосходством  покровительственно похлопал пожилого человека  по плечу со словами:


                —   Ну, ты что,  отец,  садись уже…

Этот «отец» очень напомнил Юрию того ветерана, которого он поздравлял по телефону утром, и дом которого  молчал угрожающим одиночеством.

        «К чему мы идем с таким вот наследием ? » -  не с грустью, а с гневом подумал он про себя.

И тут этот «дед» или «отец» уступил место вошедшей женщине с ребенком, и по цепочке дочь Юрия Алексеевича поднялась, чтобы дать возможность вновь сесть пожилому человеку, а поезд покатился вновь, как  и жующий свою американскую  резинку продолжил сидеть и дальше уже в другом месте, там, видимо,  никто не скажет ему «А ты всегда так делаешь»…


                ***

            Теперь уже в полностью упадническом настроении Юрий, по дороге резко ударив по стеклянной двери метро кулаком,  не слыша утешений дочери, доплелся до дома. Сняв свой выходной костюм, с трудом повесил его на вешалку в шкаф и улегся на диван.
 
Тихо что-то вещал включенный телевизор, за окном сгущались сумерки, день близился к завершению. А ком, появившийся  в момент затягивания сигаретного дыма,  так и стоял в том же месте, не давая возможности  проглотить принесенный дочерью ужин.

  Юрий Алексеевич,  уже стоя у окна и слушая  громыхающий салют в честь дня Победы, неожиданно вспомнил о знакомом, коллеге по работе,  тоже журналисте, который, как и он переживал за судьбу своей страны, и набрал номер.

Но странно, рассказав о своих переживаниях, наблюдениях, услышал совсем не то, что ожидал, а узнал, что приятель этого журналиста как-то сказал тому «не давай трахать  никому свой мозг», и потому, такое ему, видно,  не интересно. Он вообще сейчас расслабляется, слушает музыку и готовится к написанию новой статьи или даже двух.

             —   Да, разумеется, отдых нужен. — Сказал Юрий Алексеевич  в ответ коллеге.  —   Музыка и джаз,  это здорово. Отдыхай. Спокойной ночи тебе.

       Повесив трубку, Юрий  приступил к прослушиванию  начатой лекции по экономике, но слова говорящего не шли ему в голову, а тем более не укладывались в какую-то полученную  информацию. Мысли  вообще как-то беспорядочно скользили у него в уме, он не приходил к чему-то определенному. Наконец, решив, что день оказался очень трудным в моральном плане,  и в таком состоянии не легко будет сделать правильные выводы, он выключил компьютер, и почти не раздеваясь, зарылся с головой в подушку, принакрышись пледом, забылся  тяжелым  неспокойным сном.


                ***

Утро принесло новые  мысли, как будто ворвавшийся не жаркий, а  свежий  бодрящий ветер в  дверь балкона, окутал голову и тело Юрия чем-то  будоражеще -  обновленным.

Да, и дочь,  вставшая в этот раз раньше, чем накануне,  уже сидела на кровати и,   держа за руку отца, говорила- говорила, все о том же, о людях, настоящих патриотах, не о  предателях и ассимилянтах в других странах, в общем -  то просто предавших свой народ, забыв,  кто они на самом деле, влившись с легкостью в западную среду и  общество.
 
С каждым ее словом Юрий Алексеевич вспоминал, что действительно все не безнадежно, и потому, когда после очередной попытки услышать себе  поддержку узнал  от одноклассника, что не надо свой  негатив  переносить на других. Что тот вообще не концентрируется на таких проблемах,  с легкостью сделал те самые нужные с вечера выводы.

Разумеется, если под звуки джаза в такой день, а не под «Катюшу» делать свою работу, которая кому-то все же нужна, таким этот труд и окажется, мартышкиным, не концентрироваться на происходящем в окружающем мире, а попросту  залепить свои глаза шорами, отбиваясь руками и ногами от так называемого  негатива, то с таким потенциалом точно мы ни к чему не придем.

 Но есть те самые люди, отважные и героические поступки которых  не дают забыть нам о нашем славном прошлом, и ветераны, и тот бесстрашный  боец  «Альфы» и просто простые граждане, которым не дает покоя состоявшееся и происходящее во всем мире. В конце концов, его собственная дочь,  которая полностью с ним выразила согласие,  взяв по утру за руку. Которые не воспринимают рассказы о бесчинстве,  человеческой бездушности и черствости, как  трахание их мудрого, а на самом деле, бессловесного  мозга, а  этот мозг совсем уже деградировал, а вместе  с ним и совесть, оставленная где-то позади в тех зарождавшихся  зачатках человеческого  сознания.

            Ну, что же, приходится,  видно,  и нам, действительно  людям,  посмотреть сквозь пальцы на таких,  отформатированных сущностей, но сами то они не удивятся,  когда на старости лет получат один в один отношение от поколения,  на которое плюнули и  ничему не  научили. Или просто не захотели, потому что тогда это их не волновало?