Голова 51. Кавычки Айсберга

Не оставалось никаких сомнений, что в каюте № 210 состоялась смерть, о чем весьма живо свидетельствовали и увядшие, склонившие головы розы крупным планом, и собравшиеся вдоль борта сердобольные тетушки и отважно помалкивающие джентльмены, так и норовящие заглянуть внутрь вышеупомянутой каюты, и, разумеется, тревожная музыка, разлившаяся в дрожащем эфире. Происходящее, чего греха таить, представляло определенный интерес и для меня, еще бы – убит был я.

А ведь всего пару часов тому назад, беззаботно отправившись в обеденный салон, намереваясь утолить голод, я будто бы и не догадывался, чем обернется эта безобидная, вошедшая в привычку затея. В коридоре меня остановила одна из картин, вывешенная среди прочих реквизитом на обозрение благодарной публики по всему пассажирскому пространству лайнера, который переправлял нас океаном, пожалуй, в красивейший из городов-великанов. Картина крайне заинтересовала меня именно что оригинальной и достоверной, как хотелось бы верить, передачей атмосферы этого города, в котором мне всегда мечталось побывать, да уж сколько лет как-то откладывалось и не складывалось. Замечу, что в действительности я никогда не был сколько-нибудь привязан к живописи, не смысля в ней ни черта, но в данном случае, по сценарию, мне надлежало отдать должное кисти неизвестного мастера взволнованным, влажным от восхищения взглядом.

То, что покой мне только снится и без приключений опять не обойдется, стало ясно, когда официант вперед заказанных блюд вручил мне золоченую визитку, а я, нацепив очки, считал с нее имя владельца и счел его опасным. Пробежавшись глазами по залу в поисках отправителя, довольно скоро я нашел, что искал: разве можно было не узнать эти пронзительные черные глаза, знаменитые усы и блестящую лысину? Компанию тому господину, как водится, составлял его компаньон-англичанин, наигранным жестом приглашавший разделить с ними трапезу.

– Что же, как ваши успехи на литературном поприще, друг мой, что-то давненько от вас ничего новенького не слышно, – порасспросив про иные дела, любезно полюбопытствовал собеседник.
– Эх, месье Пуаро, сколько же мы с вами уже не виделись!? Увы, увы, это дело мне пришлось оставить. Не пошло. Теперь я тоже в коммерции, тоска.
– Не отчаивайтесь, старина, все мы в каком-то смысле в коммерции. Продаем, что умеем, а то и вовсе продаемся заживо – выбор не велик! – задорно расхохотался на мою реплику Гастингс.

В таком ключе и протекала эта малоинтересная светская беседа, с шуточками и подначками, в обсуждении общих старых знакомых и давно минувших дней. Тему будущего мы старательно избегали, словно предчувствуя, что никакого будущего у нас нет. Хотя… вовсе не по этой причине во внутреннем кармане моего пиджака покоился фальшивый паспорт, и вовсе не потому я вызывающе не поинтересовался целью пребывания знаменитых сыщиков на лайнере, цель и без того была известна мне слишком хорошо, и они это знали. Знала и съемочная группа, снимавшая на камеру наш разученный диалог, пока что-то не вышло из-под контроля. Я догадался об этом, когда режиссер детективной ленты с рабочим названием «Айсберг» выкрикнул: «Стоп! Снято!», и все немедля занялись своими техническими и организационными моментами. И лишь на считанные секунды отвлекшись на миловидную ассистентку режиссера, я успел все же боковым зрением заметить, как коварный Гастингс своей длинной рукой всыпал в мой бокал вина какой-то порошок. Вероятно, стрихнин.

Удивительное дело, как часто все-таки общество бывает слеповато и глуповато в вопросах понимания простейших вещей, упрямо считая последних подонков своими кумирами и примерами для подражания; и сколько затем случается продолжительных пауз и неловких сцен, когда мифы сенсационно развенчиваются, и имена тех, о ком еще вчера судачили взахлеб, уже назавтра становится неудобно упоминать в приличном обществе даже шепотом. Так и в нашем случае: где бы ни оказались мои друзья Пуаро и Гастингс, всюду в самом скором времени неизбежно разгорались невиданные страсти – всевозможные изощренные убийства, пропажи фамильных реликвий или даже непредусмотренные расписанием остановки поездов в безлюдных местах. Однако никто и никогда не смел заподозрить их, обласканных прессой и критикой киногероев, исполняющих роли Пуаро и Гастингса. И каждый раз каким-то непостижимым образом тем удавалось филигранно свалить всю вину на какого-нибудь несчастного светопостановщика, иногда даже и продюсера; а тот или та, на кого пал их злосчастный выбор, как известно, практически обречены, впадая в ступор от такого потока правдоподобной лжи, что остается только диву даваться и невольно начинать подозревать в злодеянии самого себя, причем по заранее срежиссированному наглому плану.

Не стану грешить против истины: в глубине души я всегда восхищался выдающимся талантом моих старых знакомых, их умением перевернуть все с ног на голову и элегантно выйти сухими из воды. И все же, памятуя об обстоятельствах последней нашей с ними встречи, когда они узнали, что я знаю, я прекрасно понимал, кто станет следующей их жертвой. Конечно, я был лишь побочной жертвой, случайным свидетелем, которого желательно устранить, истинная же их цель находилась где-то поблизости. По всей видимости, это была дуреха-служанка Бетси, на которую внезапно обрушилось огромное наследство от усопшего заокеанского дядюшки, и та бесхитростно перевозила львиную долю несметных сокровищ в саквояже, небрежно спрятанном в ее же каюте, распихав остальные богатства по карманам фартука. Как бы то ни было, имея в виду остроту коллективного их разума и необычайную проницательность, мне стоило немалых усилий сделать вид, что я простодушно осушил бокальчик отравленного вина, чтобы наспех откланяться и удалиться в свою каюту, притворяясь, что мне внезапно поплохело.

Таким образом, и смерть моя была не более чем небольшим театральным представлением, рассчитанным на невзыскательную публику, падкую до подобных убийственных историй. Также это послужило предметом отвлечения от подлинного преступления, которое вскоре должно было произойти в совсем другой каюте.
Вынужден признать, что на съемках детектива «Айсберг» я оказался отнюдь не случайно, а после продолжительных переговоров с одним настоящим детективом, убедившим меня совместить небольшую работу с отпуском в городе мечты, поскольку и съемки, ради достоверности картинки, осуществлялись в открытом море и на действующем судне. Да и возможность поквитаться с парочкой прославленных супергероев, а на деле, уже известно, жуликов и воров, представлялась на редкость уникальной. Сам мой друг-детектив предусмотрительно остался на берегу, дабы не спугнуть крупную рыбу своим присутствием, а его помощники в эти минуты сидели в засаде в каюте служанки Бетси, которая, разумеется, была всего лишь подставной актрисой, недурно игравшей наживку. Мне же не оставалось ничего иного, кроме как, изображая жертву, мертвецки отдыхать с застывшей пеной у рта, вслушиваясь в крики чаек и ожидая, когда же все это закончится. К слову, по-своему данная ситуация представлялась мне даже занятной, потому как прежде подобных ролей мне исполнять еще не приходилось.

Наконец-то, ура, раздался долгожданный топот многочисленных ног, звуки отчаянной борьбы и изрыгаемых проклятий на французском и английском наречиях, против моей каюты уводили со скрученными руками детективов наоборот. Пуаро, а как иначе, успел даже бросить на меня свой фирменный гневный взгляд, в последнюю лишь секунду догадываясь, что я его все же перехитрил.
«Стоп! Снято!»

Стоило этой заветной фразе отзвучать, как мы бросились обниматься с «Пуаро». Съемки кинокартины о том, как одна съемочная группа снимает кинокартину про другую съемочную группу, которая, в свою очередь, снимает фильм про разоблачение Пуаро и Гастингса через участие моего персонажа и детектива, оставшегося на берегу, благополучно завершились. Это означало, что теперь мы можем преспокойно наслаждаться путешествием на яхте, исполнявшей роль лайнера, вместе с актерами, воплощавшими образы плохих Пуаро и Гастингса, а также прочей массовкой, попивая бренди и перекидываясь в карты, чтобы ближайшим утром оказаться в знаменитом городе №.

И тем удивительнее было наблюдать, как спустя буквально пару минут после триумфального окончания съемок, на «Айсберге» случилась натуральная уже паника: и среди настоящей съемочной группы, и среди актеров, изображавших съемочную группу, и среди вальяжных жирных пассажиров, купивших дорогущие билеты, чтобы понаблюдать за процессом кинопроизводства изнутри.

«Титаник, там Титаник, что же это делается?», – на все лады визжали, содрогались и горлопанили люди. И на сей раз, увы, надвигающаяся стихия реальности не являлась уже частью чьего-то художественного замысла.