Солнечный остров, глава двадцатая

Г л а в а   д в а д ц а т а я

ДУБЛЬ ДВА




А вы чего уставились! – яростно обернулась директриса к школьному сторожу Тобою. – Разве не пора давать звонок? Или у вас тоже большое «Я»?
Сторож посмотрел на женские часики, схватился за голову и убежал.
- Нуте-с! – директриса уставила руки в боки. – Вы добились своего – я вышла из себя! А вы – выходите из класса! Четвертый «Е»!
- Калерия Федоровна! – ангельским голосом напомнила Майка Савицкая. – Так ведь звонка еще не было?
- Дзынь! – свирепо сказала директриса. – Вот вам персональный звонок! Савицкая, на выход!
Директриса знала, что первыми надо выгонять непокорных, она полагала, что все остальные послушны как стадо барашков.
Майка беспомощно огляделась, поправила бант, оттягивая время, но поднялась под обжигающим взглядом директрисы и нехотя тронулась к выходу.
- Ты! – директриса уткнула в Юрку палец. – Выходи!
- Так ведь мне звонка еще не было! – невинно глянул Юрка. – Персонального.
- Дзынь! – рявкнула директриса и по классу пронесся смешок.
- Дзынь! – повторил кто-то с самой Камчатки. – Дзынь-дзынь!
- Дзынь-дзынь-дзынь! – понеслось от парты к парте и через секунду четвертый «Е» уже звенел на все голоса. – Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь!
В эти голоса вплелся электрический звонок, поданный школьным сторожем Тобоем, однако четвертый «Е» прирос к своим партам, впервые в его истории  никто не бежал на переменку!
- Софья Гавриловна! – прокричала Савицкая от двери. – К вам корреспондент Эдгар Штурм! Пускать?
- Как это – не пускать? – опешила директриса. – Ты что там, на вахте?
- На вахте не на вахте, - буркнула Майка. – А вот вас же пустили. И что?
- Все! – объявила она. – Я дежурная по классу. Скуратов, будешь со мной?
Юрка пожал плечами.
- Да меня из школы выгоняют…
- Вот именно! – кивнула директриса.
- А так я согласен! – закончил Юрка и поднялся с портфелем в руках.
Он собрал подмышку учебники, нахлобучил шлем и тронулся к двери. В двери уже просовывались истертые цинковые колпачки на лакированных ножках штатива, а следом явилась долговязая фигура Сени Семочкина при исполнении газетных обязанностей.
- Юрка! – обрадовался он. – Ты жив? А мне сказали, двое школьников упали!
Сережка Шалышкин подпрыгнул, как будто бы его ударило электрическим током, и закричал:
- Это я!
Директриса посмотрела в объектив фотоаппарата «ФЭД», висящего на груди репортера, и поправила прическу со всех сторон.
- Это я! Это я! – кричал Шалышкин и в доказательство подбежал к окну и поставил на подоконник ногу. – Вот так залез! – он обезьянкой взлетел на подоконник, но подниматься в полный рост не стал. – И прыгнул!
Корреспондент Эдгар Штурм внимательно посмотрел на него сквозь рамочку из собственных пальцев, подвигал ей перед глазами, то приближая, то отдаляя и остался недоволен природным фоном. Солнце слепило глаза, а значит кадр обещал быть засвеченным, облачко, так прекрасно прикрывавшее светило еще минуту назад, подевалось неизвестно куда и одна только одинокая ласточка с белой грудкой растерянная, как Софья Гавриловна, кружила по небу.
- Так! – объявил корреспондент Эдгар Штурм. – Ты падал не с этого окна!
Он вихрем пронесся по классу и выглянул в соседнее окно. Здесь с природой было получше.
- С этого! – указал он Сережке Шалышкину. – Падай с этого подоконника!
- Пожалуй, я пошел! – объявил пожарный Гриша Иванов. – Больше мне здесь делать нечего.
- Стойте! – велел корреспондент. – Как это пошел? А ребенка спасать?
- Да никого я не спасал! – раздраженно отвечал пожарный, снимая парту с себя. – Я здесь вообще случайно. Зашел отметку исправить.
- Сеня Семочкин, корреспондент! – строго сказала Софья Гавриловна. – Дайте детям отдохнуть после стресса!
- Ах, Софья Гавриловна! – обрадовался корреспондент, будто только что заметивший учительницу. – Ах, что же вы молчите!
- Вы знакомы? – растерянно посмотрела директриса. – Откуда они вас все знают?
- Не знаем, а любим! – ответил пожарный двоечник Гриша Иванов. – И помним! А вот вас мы с удовольствием забыли бы, да только не получается. Говорили, что школа от вас избавилась – к сожалению, это уже после нас! Жаль, что вы вернулись, если честно! Подозреваю, что вас просто выгнали!
- Да! Поработала в высшей инстанции! – директриса горделиво оправила форменный костюм. – И горжусь этим. А вы – несчастные двоечники. Портили показатели нашего района, а значит, и мои! Такие как вы сделали все, чтобы я вернулась! Товарищ корреспондент! Вы будете фотографировать? И, пожалуйста, напишите, что трагедию удалось предотвратить благодаря… запишите мою фамилию…
- На окно! – завопил корреспондент Эдгар Штурм. – Кадр уходит!
Вообще-то он кричал Сережке, и только потому, что расставил штатив и прицелился, а в объектив уже ударил первый луч слепящего солнца, но директриса смущенно полезла на окно, подставив стул и покраснев от неудобства позы. Она появилась в окошке фотоаппарата и Эдгар Штурм поначалу опешил. Опешили все, пожарный двоечник Гриша Иванов  даже перестал раздеваться от парты. Софья Гавриловна беззвучно смеялась, прикрываясь ладошками, а Майка Савицкая за всякую конфетную мелочь пускала поглазеть одним глазком соседние классы. У кого не хватало конфет, клялись и божились завтра принести килограмм, а Боренька Буржуй собирал расписки, ибо конфеты в дороге пригодятся.
- Мне вставать? – обиделся Сережка в позе бегуна перед стартом на подоконнике.
- Юрка! – деловито буркнул Буржуй. – Хватай расписки! По пути магазин откроем. Деньги будут.
Юрка запихнул расписки в портфель и оглянулся на окно, в котором позировала директриса.
- Как думаешь? – тихо спросил он Буржуя. – Она успокоится?
- Только за окном! – жестко ответила Майка, собирая конфеты. – Борька, мандаринами брать?
- Значит, меня выгонят! – Юрка безнадежно вздохнул. – Куда я пойду?
- Во дает! – восхитился Буржуй. – Ему на Солнечный остров идти, а он за школу переживает! Не горюй! Загадаешь там, чтобы дали аттестат и шесть лет ходи в кино как будто в школу, и в ус не дуй! Хочешь – с одними пятерками, и золотую медаль в придачу!
- А мне? – потянулась чья-то рука с надкушенным яблоком. – Мне можно аттестат?
- За надкусанное не даем! – категорично отмел предложение Боренька Буржуй. – Мотай отсюда со своим огрызком. Да!
Весть о том, что четвертый «Е» в полном составе отправляется на сказочный остров, где всем выдают аттестаты взамен на целые яблоки, облетела начальную школу со скоростью звонка. В дверях четвертого класса «Е» началось столпотворение, перерастающее в легкую потасовку и слоновье сопение пытавшихся выдавить друг друга учеников.
- Смотрите! – показывали новеньким крепко обосновавшиеся зеваки. – Уже директриса в окне фотографируется. Вот что происходит!
Директриса на подоконнике убедительнее всего свидетельствовала о грядущем массовом исходе четвертого «Е» на землю обетованную – с  чего бы корреспондент фотографировал ее в разных позах и отталкивал пытавшегося пролезть Шалышкина.
Начальная школа с завистью обсуждала новость. Некоторые поклялись, что отправятся следом, потому что массовый исход произойдет непременно после школьной столовой, ибо какой герой отправится в путь голодным! Кто-то попросил свои конфеты обратно, чтобы продержаться во время пути, однако Майка отказалась возвращать уплату за зрелище, требуя, чтобы тогда вернули увиденное. Никто еще не сумел этого сделать, разве что принялись выворачивать веки, чтобы Майка убедилась, что уходят с пустыми глазами и возвратила конфеты. Чепуха, ответила Майка. Следующие! Последняя гастроль! Директриса на подоконнике! Шалышкин кладет голову в ее пасть!
Эдгар Штурм и вправду создавал композиции с директрисой. Она обнимала Шалышкина, будто бы только вынутого из пропасти, затем Шалышкин  ложился на подоконник и осторожно опускал свои ноги за окно, причем пожарный двоечник Гриша Иванов привставал, бормоча проклятия, а директриса как бы тащила Шалышкина за руки, на что Шалышкин был обязан благодарно смотреть ей в глаза. Это плохо получалось у Шалышкина, потому что он без конца опасливо оглядывался на пропасть, а затвор корреспондента как назло щелкал именно в это время.
- Актер! – восхищенно шепнули зрители.
- Клоун! – презрительно откликнулась Майка.
Софья Гавриловна поднялась, чтобы не мешать фото-сессии и направилась к контрольно-пропускному пункту в дверях.
- Куда собрался? – она положила руку на Юркино плечо.
- Выгоняют, - грустно признался Юрка.
- Глупыш! – усмехнулась Софья Гавриловна. – Кто же тебя отпустит?
- Стойте! – осенило Эдгара Штурма. – Мне сказали, что какой-то педагог вылез за окно и стоял на простенке. Он-то и спас малышей!
- Педагог? – директриса поискала глазами Софью Гавриловну, однако любимица четвертого «Е» успела укрыться за распахнутой дверью. – И чем же вам директор не педагог? Да у меня, если хотите знать, два высших педагогических образования!
- Простите! – выставил ладошки Эдгар Штурм. – Так это были вы? Вот это здорово! Вот это получится кадр!
- Какой еще кадр? – заволновалась директриса. – Уж не хотите ли вы сказать…
Четвертый «Е» восторженно зааплодировал.
- Браво! Браво! – закричали Эдгару Штурму, потому что  Софья Гавриловна этим летом трижды водила четвертый «Е» в театр. – Браво! Бис! Повторить!
- Только я ни за что не отвечаю! – громогласно провозгласил пожарный двоечник Гриша Иванов. – Лестницу уже собрали, а машину по вашему требованию уже убирают со двора. Я сам им помахал, когда вы ругались!
- Ничего! – успокоил Эдгар Штурм. – Она уже стояла без страховки. А теперь немножко повторит.
- Как это – немножко! – возмутилась директриса. – Подгоняйте пожарную машину. Я готова позировать в люльке. Только мальчик сначала пусть вылезет в окно, чтобы я лишнее время не качалась. У меня, понимаете, головокружение от огромной высоты. И еще, понимаете ли, комиссия. Судя по всему, они подгадают вовремя. Софья Гавриловна, пускай школьный сторож меня предупредит звонком на урок! Софья Гавриловна?
Учительница Софья Гавриловна пряталась за дверью как напроказившая ученица. Майка Савицкая прижимала дверь всем телом, чтобы никто не вздумал ее случайно открыть. Но никто из соседних классов вовсе не собирался выдавать учительницу Софью Гавриловну. Потому что все мечтали перейти к ней в четвертый «Е», а так как места отличников были заняты, многие отличники стремились стать отпетыми двоечниками. Наилучшие перспективы, казалось бы, были у троечников. Но нет же! Отличники все умели делать отлично – и даже делаться круглыми двоечниками. Они обошли несчастных троечников на крутом повороте экзаменов и так снизили успеваемость в школе, что должна была приехать городская инспекция.
Конечно же, всему виной была та самая Софья Гавриловна, мир ее тени из-под двери!
- Вообще-то! – признался участковый, глядя на тень Софьи Гавриловны. – Мне казалось, что отважно спасал своих учеников совсем другой педагог. И я даже знаю имя этого педагога.
Он встал, одергивая перепачканную мелом форму, и надел милицейскую фуражку с трещиной.
- Двоечник! – крикнула директриса с подоконника. – Кто бы говорил! Что вы его слушаете, товарищ корреспондент.
- Сеня Семочкин! – сказала Майка. – Вам передают, чтобы вы снимали директрису. Догадываетесь, кто передает?
Корреспондент Эдгар  Штурм непонимающе обернулся, а Майка подмигивала ему обоими глазами, делала нелепые рожицы и показывала языком на дверь. Корреспондент Эдгар Штурм был смекалистым корреспондентом, он просто не вовремя щелкал затвором – или вовремя, смотря с какой стороны посмотреть. Перепуганный Сережка Шалышкин гораздо большая правда чем, то, что он старался показать для утреннего выпуска газет.
- Подгоняйте машину! – решилась директриса. – Давайте люльку! На что не пойдешь ради улучшения показателей! Эх, была не была!
- А я? – пролепетал Шалышкин. – Мне тоже в люльку?
Никакая сила на свете не заставила бы его снова качаться на высоте.
- Тебе? На стенку! – сурово глянула директриса. – Только держись покрепче – у нас комиссия! Сорвешься – испортишь показатели!
- Сорвусь… - пролепетал Шалышкин.
Он поднял полные слез глаза на четвертый «Е», но почему-то четвертый «Е» неумолимо кивнул. Сережка рухнул бы на колени, чтобы они передумали, никто ведь не был с ним там, на гудящей вышине, чтоб хотя бы краешком мозга понять, насколько это ужасно! Никто? Да где же он? Сережкин затравленный взгляд вперился в Юрку и лицо его озарено вспыхнуло.
- Он! –  Сережка снова протянул обличающую длань. – Он тоже! Школьников же было двое! Вот он на стенке и стоял.
- А ты? – удивился Эдгар Штурм. – Где же ты был? Разве не на стенке?
- Понимаете, я его спасал! – устало отмахнулся Сережка. – Я уже свое настоялся. И на стенке и на простенке. Я у вас уже два часа по подоконникам прыгаю. Вот теперь пускай и он постоит! А то что же?
Он потряс перед лицом ладошками.
- Одним все – другим ничего? Нет, пускай уж все будет по справедливости! Скуратов! Лезь за окно!
- Ну и свинья же ты, Шалышкин! – отчетливо произнесла Савицкая. – Даже стыдно, что я тебя когда-то знала!
- Стыдно? – вскрикнул Шалышкин. – Стыдно? А это тебе не стыдно?
В порыве гнева, помноженного на испуг, он метнулся к Майкиному портфелю и одним рывком вытряс оттуда все учебники. На пол упала и покатилась крохотная куколка в ажурном одеянии и с фатой на голове. Только когда все принялись разглядывать, стало видно, что куколка эта самодельная и выточена неловкими руками.
- Ребро! – ахнул Петька Головастик. – Ребро Адама! Так вот куда оно делось!
- Да! – Шалышкин торжествующе вознес куколку над головой. – Это Ева! Смотрите все! Больше! Ее! Не будет!
Он широко размахнулся и куколка, трепеща одеянием и фатой, полетела в окно, где одиноко парила черная ласточка с белой грудкой. Ласточка изменила полет, словно старалась подхватить игрушечного младенца, а может быть, она приняла ее за бабочку, она нырнула и пронеслась над куколкой дважды на бреющем, как сказал бы Петька Головастик, полете. Зрители ахнули – а под окном еще были зрители – и только школьный сторож Тобой хоть и был шаманом-неудачником, но умудрился понять, что негоже бросаться игрушечными детьми из окна, потому подошел к недавнему месту камлания и кошачьей исповеди, поднял куколку и положил к себе в карман.
Майка только стиснула зубы  и вцепилась в Юрку свободной рукой. В другой руке она сжимала конфеты, только что вырученные за невиданное зрелище. Предчувствуя последующий жест горячей воительницы, Боренька Буржуй попытался разжать ее пальцы и выудить конфеты с целью последующей продажи в пути, но поздно! Майка едва не заехала ему по лицу, размахнувшись так широко, как только могут девчонки, и залепила конфетами в окно! Цветастый фейерверк с восторгом приняли зрители, многие бросились ловить конфеты как манну небесную, сыплющую из ставшего знаменитым окна.
- Чудо! Чудо! – крестилась какая-то старушка. – За что нам такое чудо?
- Стойте! – возопил какой-то мальчишка, вырвавшийся из кустов. – Я тот, кто все видел! Своими зенками! Спервоначала они на карнизе болтались!  Шалый  чуток не грохнулся! За ним шлемоносец – вырви зуб! – потряс костями! Потом  Тобоя снесло с кочерыжек,  думал – все, копыта отбросит! Слушайте меня, кто все видел своими зенками!
Кто не знал атамана Дыдыкало, сочувственно кивал – воистину в школе сегодня творилось невероятное! Школьники висели на карнизе! Их ловила учительница Софья Гавриловна, прилепившаяся к стене над бездной! С воем врывалась во двор красная пожарная машина, и рыжебородый пожарный в золотистой каске подплывал к окну, словно капитан на мостике корабля. Участковый милиционер выуживал школьников за шиворот, а пожарный обнимал любимую учительницу, прижавшуюся к простенку за окном! После на окне танцевала директриса, и время от времени совсем немножечко свисали ноги спасенного школьника, вылетела кукла, а теперь фонтаном брызнули разноцветные конфеты, как конфетти из новогодней хлопушки!
Первое сентября, объясняли друг другу зрители, с новым учебным годом!
Мишка Зеленка мрачно констатировал:
 – Любовь прошла!
- Да здравствует любовь! – патетически воскликнул Петька Головастик.
- А, по-моему, все это морока! – зевнул генерал Василий. – Юрка, подожди меня в коридоре! Софья Гавриловна, а если Юрку выгонят, я в свой класс обратно вернусь!
- Юрка! – повернулся к дверям корреспондент Эдгар Штурм. – Значит, ты тоже стоял за окном?
Зазвенел звонок пятнадцать раз. Это школьный сторож Тобой предупреждал о появлении инспекции. Он уже делал так не впервые, и если гуси спасали Рим, то школьный сторож не раз спасал Калерию Федоровну.
- Свистать  всех наверх! – почему-то закричала Калерия Федоровна и как пират хватает саблю и лезет на абордаж, схватила указку Софьи Гавриловны. – Подать машину!
Пожарный высунулся из окна и увидел группку людей в строгих костюмах, важно вышагивающих из-за поворота к школе.
- Эх! – сказал пожарный двоечник Гриша Иванов. – И не хочется вас спасать, да школа родная!
Он подал знак, и красная пожарная машина немедленно подъехала к окну, как будто бы водитель за рулем только и ждал сигнала от начальства.
- Вира! – шепотом крикнул пожарный и сделал новый знак, по которому машина натужно загудела и из нее поплыла серебристая лестница.
- Кто будет за окном? – рывком обернулся пожарный. Взгляд его уткнулся в Шалышкина, но оттого, что Шалышкин уже указывал на Юрку, переправился к стоящему в дверях изгнаннику в красной каске.
- Если сорвешься! – свирепо сказал пожарный. – Уши надеру!
- Не пущу! – отпахнулась дверь, за которой стояла гневная Софья Гавриловна. – Лезьте сами за своими показателями, не пущу!
- Софья Гавриловна! - возмутилась директриса. – Что это вы все время прячетесь? Мне ваша рекомендация срочно нужна – видите комиссию за углом?
Софья Гавриловна неохотно подступила к окну.
- Вижу!
В это время люлька негромко толкнулась в карниз.
- Я в люльку! – скомандовала директриса. – А вы придерживайте падающего  ребенка! – она показала на Сережку Шалышкина. – И громко кричите «Помогите!».
- Падающего? – проблеял Шалышкин.
- Репетировать не будем! – успокоила его директриса. – Все делаем с первого раза.
- Пошли! – она ступила за окно и обернулась к Шалышкину. – Как бы падай! Где мальчик?
На месте Шалышкина стоял упирающийся Юрка.
- Негодяй! – закричала Майка. – Привык за спинами прятаться! Держите его, он за спиной, Калерия Федоровна!
Шалышкин зайцем метнулся за парты и затих.
- Времени нет! – заскрипела зубами директриса и как отъявленный пират, подоткнула юбку. – Был за окном?
- Ну, был! – буркнул Юрка.
- Софья Гавриловна, страхуйте его! – скомандовала директриса. – И громко взывайте о помощи! Так, чтобы комиссия услышала!
- Ну и спектакль! – покачал головой участковый. – Такого в мои времена вы не откалывали, Кавалерия Федоровна!
- Кавалерия Петровна! – поправил Юрка и послушно положил портфель на подоконник. – Была не была!
- Не передразнивать! – топнула ногой директриса. – Это я говорю «была не была», а ты спокойно лезешь за окно и все время кричишь «Спасите!».
- Не буду я «спасите» кричать! – обиделся Юрка. - Пусть вам Шалышкин кричит «спасите»!
- Спасите! – громко крикнул Шалышкин из-за парт. – Спасите, помогите!
Сторож звонил не переставая. Это значило, что комиссия на подступах к школе и сторож держится из последних сил. Директриса прыгнула в люльку, Юрка нехотя ступил на карниз, а пожарный с участковым схватили его за штаны так резво, что едва не сбросили в класс.
- Спасите! – возопил Шалышкин, и комиссия медленно подняла головы.
- Мальчик! – окликнула комиссия. – Ты что там делаешь?
- Падает! – ответила директриса, перевешиваясь через поручни. – А вы к нам? Очень вовремя. Минуточку, только спасу ребенка.
- Спасите! – снова крикнул Шалышкин и даже подполз поближе к окну.
- Софья Гавриловна! – попросил четвертый «Е». – А можно мы хором покричим «спасите»? Нам лишь бы покричать, Софья Гавриловна.
Софья Гавриловна обреченно махнула рукой и четвертый «Е» рявкнул дьявольским хором:
- Спасите!
- Вот это да! – потрясенно отметила комиссия. – У нас даже шляпы смело. Спасайте уже скорее!
- Хороший мальчик! – пропела директриса как воришка, приманивающий курицу. Она улыбалась сквозь стиснутые зубы. – Как тебя – Юрочка? Обними меня и жди. Пока они все в школу зайдут.
- Юрка! – топнула Майка Савицкая. – Только попробуй с кем-нибудь обняться!
- Что я, больной? – огрызнулся Юрка. – Я с женщинами не обнимаюсь!