Прошлый гусиный бульон Глава 2

"Сандрако знакомится с интернатской жизнью»

***
Шестидесятые года. На севере конец августа еще позволяет утирать пот со лба и с прищуром осматривать окрестности. Солнце умиротворенно смотрит на землю на тундровые просторы с бесчисленными озерами и мелкими речушками, воздух чист — радует вольный ветер, как пустынника из далекой Африки глоток редкой родниковой воды. Вот змеей виляет самая широкая река, огибая холмы, местные величественно называют ее Печорой, на холмах под слабым южным ветерком задорно шуршит листва кустарников. По Печоре, рассекая зеленоватую воду, медленно плывет дора, размеренно плюхаются весла, поднимая тучи брызг, которые в воздухе на секунды переливаются карликовыми радужками, что задорно блещут всеми цветами и веселят в душе гребцов. По холмам из глубины тундры черными каплями движутся оленьи упряжки, собаки на привязи, как электроны, рядом семенят с нартами-ядрами — все держат направление к молодому поселку на высоком холме, на берегу которого собрался почти весь народ.

У берега перед людьми пыхтит теплоход очень похожий на вынырнувшего чёрного кита, блещет боками на солнце, играют солнечные зайчики в иллюминаторах, а народ как будто эскимосы собираются делить на куски добычу и растаскивать по семьям по домам и чумам. Только ни у одного человека не видно в руках гарпуна, топора или ножа; люди цепко сжимают вещевые мешки разных габаритов, да и обликом почти близнецы с эскимосами, как братья. Общий род, одни предки.

Если внимательно присмотреться в толпу на берегу, то он вблизи представляет собой отдельные группки людей:  два десятка семей, у каждого по семь или девять детей, у ног бегают и лежат на песке около пяти собак. От шума вибрирует воздух: звонко смеются дети, громко разговаривают взрослые, лай собак, громогласные окрики мужиков прекращают звериные потасовки, после скулеж, матери что-то говорят дочкам, руки в постоянном движении в разглаживании складок одежды, самые маленькие из детей ревут в голос, тянутся к родителям, а на фоне подает мощные гудки теплоход. На склоне возникают бегущие взрослые с детьми, руки оттягивают мешки, которые на ходу завязывают. Упряжки останавливаются тоже на склоне, к берегу пристала дора — кто как привез детей к теплоходу, а там школа, грамматика, арифметика, алфавит, что на слух сплошная тарабарщина, которая почему то ассоциируется с вертолетом, красным флагом и треском из трубы патефона.

- Сандрако не кидай камушки. Некрасиво, - перехватила на полпути руку девочки мать, взгляд строгий, брови сшиблись на переносице.

- Но мама! Мальчики кидают, - скривив губы, оправдалась Сандрако.

- Им можно потому, что мальчики, - вздохнула мама.

Под ногами тихо хрустит галька, рука маленькой девочки утопает в сухой и шершавой ладони матери, за спиной возвышается отец, под ногами носятся пушистые лайки. Чёрные глазки заинтересовано наблюдают за танцующими в небе чайками над тарахтящим теплоходом, сам теплоход с его железными боками, темные круглые окна - иллюминаторы, большой якорь с оранжевыми полосами и старших ребят, которые уже школьники, чей вид необычен, носят другую одежду, видели людей «Здравствуйтето!».

Сандрако задергала маму за рукав, зазвенел голосок:
- Мама... мама! Смотри какая одежда!

- Да, солнышко? - Снова погладила дочь по голове.

- Почему так одеты? - Сандрако маленьким пальцем указала на женщин и на мужчин в одежде «Здравствуйтето!».

- Это колхозники, люди с Большой земли, - объяснила мама. - Обычно они не носят меховую одежду.

- Почему? - Сандрако почесала кончик носа.

- Потому что они живут в посёлке. Здесь удобно носить такую одежду, - ответила мама, как понимала.

Чужая одежда притягивала взгляд Сандрако магнитом, люди в ней такие тоненькие, как выщипанные гуси. Почти все люди похожи друг на друга со своими кепками, брюками, кирзовыми сапогами, платочками, повязанными под подбородками и длинными ниже колен юбками. Взрослые коротко называют это модой на колхозника и добавляют в руки какие-нибудь инструменты вроде молота, серпа, лопаты или ведра. Сандрако сразу вспоминается плакаты с колхозниками и колхозницами в избе-читальне, что только будоражит воображение о той далекой жизни городов.

У Сандрако всякий раз потеют ладошки, и учащено бьётся сердечко, как думает о другой жизни в далеком и странном городе. Где ей предстоит жить и изучать какую-то там грамматику, азбуку и арифметику, которые наводят липкого страху. Сандрако не имеет представления как себя вести в незнакомой обстановке, как разговаривать на языке «Здравствуйтето!», как жить в чужом доме с кучей людей и не видеть родных просторов, любимую собачку Лапу, маму, папу, старших братьев и сестёр.

Когда то давно к чуму Сандрако пару раз прилетал вертолёт с людьми в фуражках с кокардой и в форме, пуговицы блестели на солнце. Родители встречали пилотов издали, чтобы не сдуло ветром, загодя шикали на детей, чтобы не устраивали постыдную возню перед дорогими гостями, все собаки настороженно крутили ушами и нюхали воздух. Малыши прятались за чумом и как только пилоты приближались, должны были приветствовать непонятным словом «Здравствуйтето!». После чего тундровые дети звали светловолосых высоких людей с Большой земли «Здравствуйтето!».

Мама погладила дочь по голове:
- Когда будешь плыть, заплати за билет и поешь. В мешке морошка, голубика и черника.  Сверху лепешки. Не забудь покушать.

- Что такое школа? - В сотый раз спрашивает Сандрако, слова мамы пролетели мимо ушей.

- Слушай меня! - Резко сказала мама, у самой на сердце не спокойно, что отправляет маленькую дочку куда-то далеко и на воспитание к чужим людям.

Родители школьников стоят в стороне, тихо беседуют, мешки с вещами и едой громоздятся у ног. Ребята гомонят, звонко смеются, галька из ловких рук далеко улетает в прохладные волны Печоры. Пронзительный гудок теплохода сбивает с пути полета чаек, которые на ходу меняют траекторию полета, крича оскорблено. Женщины и старики с непривычки зажали уши, даже на конце посёлка возмущено залаяли собаки. С палубы громко  расхохотался «Здравствуйте!», из уголка рта дымится папироса, а прищуренные глаза цепко оглядывают школьников.

- Здравствуйте! - Окрикнул всех капитан теплохода.

- Здравствуйтето! - Кто поклонился, кто широко заулыбался, дети помахали ручками.

- Слушай дочка старших. Внимательно слушай Александра, - на прощание говорила мать, её голос дрожал, а глаза готовы были выпустить солёные ручьи.

- Буду слушаться, - пока тихо потом громче захныкала маленькая девочка, страдания разрывали крохотное сердечко в груди, уже разрасталась ярким бутоном в душе тоска по родителям и дому.

- Как приедешь в Красный город показывай людям красивую паницу, сапожки из мягкой кожи. Наверное, в городе ни у кого нет такой одежды, - мама мягко гладила по голове, успокаивала расстроенную дочь.

- Залезай детвора! - Скомандовал капитан - «Здравствуйтето!», широко махнув рукой.

Трап добрых сорок минут сотрясался под ногами людей. Несли мешки, паужин, спешили дети, кто на ходу прощался, лились горькие слёзы, визг маленьких детей, с берега добрый десяток собачьих глоток вспарывали воздух звонким лаем - трап выдержал и не переломился. Взревел двигатель теплохода, вода забурлила за бортами. Дети высыпали на борт, детские глазки впились в родителей и родню — запоминали лица близких людей. Сердца детей и родителей магнитом тянулись друг к другу, в мыслях так вообще нерастоются, но водное расстояние все увеличивалось и увеличивалось, пока берег не превратился в тонкую зелёную полоску с еле различимыми людьми. Тогда для Сандрако и для других детей в памяти ясный день заволокло серыми тучами, и подул колючий восточный ветер.