149. В. Агошков. Ефратово-Тросна тожь. НС. Лесков4

149. В.Агошков. Ефратово-Тросна тожь. Н.С. Лесков, часть 4

Николай Семёнович ЛЕСКОВ.
ПРЕСЫЩЕНИЕ ЗНАТНОСТЬЮ

…Замечают тоже, что имя при настоящей заслуженной известности человека приобретало у нас такую известность, что самые фамилии делались ненужными для более точного обозначения лица. В Орле один купец, тяжко оскорблённый в сороковых годах не-истовством губернатора Трубецкого, выйдя из терпения, сказал ему.

— Тиран! я больше не боюсь, что ты князь, я Николаю Семёновичу пожалуюсь.
— Какому Николаю Семеновичу! — закричал Трубецкой.
— Тому, который стоит за правду.

И замечательно, что Трубецкой, человек невежественный и, по выражению еп<ископа> Смарагда, — «умоокраденный», узнал, однако, кого ему называют, и с злорад-ством воскликнул: — Мордвинова больше нет!

…Никакой курьер из самых зычных, прокричав: «генерал идет», — не может вну-шить того впечатления, которое ощущалось, когда, бывало, кто-нибудь шепнет на москов-ском бульваре: — Вон Алексей Петрович топочется.

Мало ли в Москве было разных Алексеев Петровичей, но все знали, что так на-зывают Ермолова и что перед этим тучным, тяжело передвигавшим свои ноги стариком надо встать и обнажить головы. И все почтительно поднимались и кланялись ему иногда в пояс. Это делалось с удовольствием, не за страх, а за совесть.

Тут была, впрочем, немножко и манифестация: кланяясь старику, как бы заступа-лись за него и сожалели, что его «Ерихонский забил». ...Самого Ермолова, разумеется, не принято было титуловать «превосходительством», а его просто звали Алексеем Петрови-чем или «батюшкою Алексеем Петровичем», но едва ли не он первый ввёл у нас вышучи-ванье чиновных титулов. Алексей Петрович звал своих лакеев «надворными советника-ми», а ему любили подражать и другие, и с него пошла по Москве мода звать «надворных советников» как птиц на свист или «на ладошку». …Таких услужающих «серый гость» и те-перь зовет на клик; «надворный советник». — Советник, подай пару чаю!

…С титулом «превосходительства», впрочем, произошло ещё несколько других случайностей... По части надписаний замечательно другое: почтовые письменосцы рас-сказывают, что наверно треть адресов нынче надписывается с титулованием адресатов «превосходительствами». Это опять, без сомнения, свидетельствует не то, что «русская нацыя» возлюбила «превосходительство», а то, что она изволит им со скуки забавляться.
Я ещё недавно видел проштемпелёванный письменный конверт, на котором была над-пись:

«Его превосходительству Александру Семёнычу Бакину в своём заведении». Бакин же этот оказался трактирщик, и тот, кто адресовал письмо «его превосходительству в его заведение», конечно знал, что он пишет не генералу, а что он просто балуется — смеётся над генеральством. Почтальон кидает письмо на стойку, крикнет на смех: «Генерал, полу-чи!» — и бежит далее. Публика «грохочет». Шустрый парень похваляется: — Дай срок, и я дяде Миките адрист с генеральством надпишу. Ребята смеяться будут.

…Позволю себе ввести здесь маленький рассказ из собственных личных воспоми-наний. В Кромском уезде Орловской губернии, в селе Зиновьеве, жила помещица Наста-сья Сергеевна, рождённая кн. Масальская. Она в юности получила блестящее образо-вание в Париже и пользовалась общим уважением за свой ум и благородный, независи-мый характер. Состояние у неё было среднее (пятьсот душ), но хорошо поставленный дом её был открыт для званых и незваных. Её очень почитали и ездили к ней издалека, не ра-ди пышности и угощений, а «на поклон» — из уважения.

В зиновьевском доме было хле-босольно, но просто, приютно и часто очень весело. Кроме того, зиновьевский дом был также в некотором роде источником света для округа. Большинство соседей брали здесь книги из библиотеки, унаследованной хозяйкою от Масальского, и это поддерживало в ок-ружном обществе изрядную начитанность.

Когда меня мальчиком возили в Зиновьево, Настасья Сергеевна была уже ста-рушка, но я отлично её помню и с неё намечал некоторые черты в изображениях «боярыни Плодомасовой» (в «Соборянах») и «княгини Протозановой» (в «Захудалом роде»). О ней говорили, что «она всем даёт тон», и вот что я раз видел насчёт этого тона.
В губернаторство кн. Петра Ив<ановича> Трубецкого (которого Настасья Сергеев-на «не желала видеть за грубость») прибыл из Петербурга в Орёл сановник или важный чиновник Телепнёв.

Не могу вспомнить, какая у него была должность, но только он прие-хал по высочайшему повелению для каких-то расследований по делу о поджогах и о ере-тиках двух сёл — Большой и Малой Колчёвы, выселенных впоследствии на Кавказ или в Сибирь. По моему тогдашнему ребячеству я в точности этих дел не разумел и теперь под-робно сказать о них не могу, но только касалось это именно того, о чём я упоминаю. Те-лепнёв сам происходил, кажется, из орловских дворян, но возвысился по служебной карь-ере в Петербурге.

В Орле он был встречен отменно и с «притрепетом»: к нему не знали как подойти, но очень радовались, что он «губернатору нагнал холоду». Все около Телеп-нёва вертелись, искали чести ему представиться, и кто этого достигал, те ему льстили и лебезили, друг на друга ябедничали, — доносили на губернатора, на опеку и на предводи-теля Глебова, которого сами опять бессменно много лет кряду выбирали в ту же долж-ность. Телепнёв был, кажется, «прозорлив», он держал себя гордо и свысока «всматри-вался в губернатора», деяния которого, впрочем, слишком ярко горели у всех на виду.
 
С Телепнёвым были два «привозные чиновники» с приснопамятными именами: Иван Иваныч и Иван Никифорыч. Эти посещали избранные дома в обществе и рассказы-вали, как много значит их принципал и какие он перед своим отъездом получил от госуда-ря Николая Павловича словесные полномочия. Помню, что все повторяли, будто государь, кроме данных Телепнёву инструкций — ещё особо в продолжительной аудиенции, «про-водил его до дверей кабинета и все ещё растолковывал». Что тут было правда, что не-правда, ничего не знаю, но только перед Телепнёвым, как говорится, все в лоск клались и находили удовольствие поползать.

О святках, именно на второй день рождества, к Наста-сье Сергеевне в Зиновьево съехались гости — «поздравлять старушку с праздником». Со-брались, по обыкновению, к обеду, с тем чтобы проводить вместе весь день и разъехаться вечером после ужина. Собрание было пёстрое: соседи дворяне, достаточные и бедные, приживалки и приживальщицы, уездный казначей из Кром, который «получал к празднику живностию за то, что не притеснял крестьян по квитанциям»; уездный доктор, дьяконица Марья Николаевна (которая была, собственно, дьяконская дочь, — робкая пожилая де-вушка, особенно уважаемая Настасьей Сергеевной «за добродетель и скромность»), «анг-лофасонистый» кромской предводитель князь Александр Алексеевич Трубецкой («оратор, агроном и мот»), пышная красавица Шубина и испитой, сухой дворянин Казюлькин, по про-званию «Нетленное Фигаро».

см. далее.

(С) В.И. Агошков.