Химера Борея. Глава VII

                ПОКИДАЯ ИТАКУ


   Полутемный зал задыхался от сухого, наэлектризованного воздуха. Тусклые звезды лампочек освещали сцену, где в серо-коричневом сумраке сидели трое: Николас Гринвуд, худощавый мужчина пятидесяти лет; его жена Кэро, - задумчивая женщина в строгом платье; и литературный агент Гринвуда, мистер Роберт Рэкхем, не слишком полный и не слишком худой, с лицом честного клерка-конформиста.
     Гринвуд был похож на высохшего средневекового фанатика. Его бледные руки теребили наручные часы, чье мерцание напоминало поблескивающие бусины четок. Писатель заметно нервничал перед предстоящим выступлением и то и дело отпивал из своего стакана.
    Кэро держалась отрешенно. Игра света тому виной или скорая гибель, но лицо словно светилось изнутри призрачным светом. Казалось, она не из плоти и крови, а всего лишь порождение фантазии тысячеликой аудитории, собравшейся в зале ради Гринвуда. Камера приблизила ее лицо – и Чезаре смог разглядеть ее глаза, в точности повторяющие его собственные.
   Роберт Рэкхем насквозь провонял повседневностью и посредственностью и не привлекал особенного внимания.
      Наконец, откашлявшись, Гринвуд нарушил молчание:
- Мы привыкли приписывать магические свойства Слову. Чушь. Силу имеет не само слово, а иллюзия, создаваемая им. Так вот мечта – тоже иллюзия. Писатель создает тончающую ткань мечты. Он – иллюзионист, а не ремесленник. Он дарит вам мечту о несбыточном. Мечтая о несбыточном, вы обретаете потрясающую силу. Такая мечта поистине прекрасна. Она дает силы, огонь, жизнь, она переполняет вас желаниями и способностями. Мы – это не наши друзья, не наши дети и даже не наш особняк в Лондоне. Мы – это наши мечты.
    Послышались нетерпеливые выкрики «Ближе к делу!», «Давай по существу!»  Гринвуд еще раз отпил воды, и несколько капель, сверкнув, скользнули по его точеному подбородку.  Руки его дрожали, когда он продолжил:
- Я хочу сказать, что если решу писать продолжение романа, то совершу большее преступление, чем сделка с собственной совестью. Я разрушу иллюзию. Иллюзию, ради которой затевалось все дело. Почему?.. Я написал этот роман, веря, что он поможет другим моим вещам – моим детям, - быть изданными. Я ошибся. И я разочаровался в написанном. Скажу по совести, я и не думал… - у Гринвуда очевидно пересохло горло, и голос его сорвался на хрип. Он закашлялся. Чезаре не мог представить ничего более одинокого, чем этот гулкий кашель в абсолютной тишине зала. Откашлявшись, Гринвуд долго и жадно пил воду, пока не осушил  стакан до конца. 
   Толпа замерла, как хищник перед прыжком. Гринвуд помолчал и добавил одну-единственную фразу:
- Продолжения романа «Бессмертие грез» не будет.
    И тут толпа заголосила, заревела, закричала, взорвалась грязным, суетливым шумом. Говорят, когда Конан Дойль избавился от Шерлока Холмса, ему начали приходить письма с угрозами и предостережениями, даже сама королева Виктория написала ему, вежливо осведомляясь, выживет ли мистер Холмс. Финал истории всем известен: Конан Дойль был вынужден вернуться к работе над историями о сыщике.
    Гринвуд был из другого теста. Иногда Чезаре казалось, что даже если бы его пытали каленым железом, он не переменил бы решения.
- Вот он! – шепнула Кэтрин и указала на какого-то человека в толпе, который усиленно работал локтями, пробираясь к сцене.
- Вижу… - так же тихо ответил Чезаре. Он не мог оторваться от этого человека, методично расчищающего себе дорогу - от будущего убийцы Кэро.
   Гринвуд пытался говорить еще и еще, но стоял такой шум и рев, что его слова тонули в криках фанатов. Вдруг человек, пробиравшийся к сцене, выхватил откуда-то из недр необъятной куртки пистолет. Дуло блеснуло холодным пламенем, и раздалось несколько выстрелов.
   Гринвуд рухнул на сцену, как подкошенный, и следом за ним упали его жена и литературный агент. Камера приблизила удивленное лицо Кэро. Даже на плохой записи можно было разглядеть выражение ужаса и неверия, застывшее в ее расширенных глазах. По тончайшему шелку ее блузки расползалось уродливое алое пятно. Пульсируя, оно разрасталось, раздувалось, и, наконец, кровь потекла по полу липкой волной густого темного цвета.
  Роберт Рэкхем лежал ничком в положении эмбриона. Смерть была милосердна к нему и забрала его сразу, без продления агонии в машине скорой и темном отделении реанимации.
   Гринвуд, страшно хрипя, пытался повернуться, чтобы посмотреть, все ли в порядке с женой. На его шее набухли вены, лицо покраснело от напряжения. Из его бедра хлестала черная кровь.
   Толпа выла от ужаса, металась, давила друг друга, пробиваясь к выходу. Наступил полнейший хаос. И только убийца стоял у самой сцены, и, не шевелясь, смотрел на писателя. На его лысине серебрились капельки пота. Он выглядел как человекоподобный робот. С полнейшим хладнокровием убийца попробовал сделать еще несколько выстрелов в Гринвуда, но, видно, обойма была пуста. Отбросив бесполезный пистолет, он медленно покинул зал конференции, сунув руки в карманы.

   Кэтрин выключила запись. В комнате повисло тяжелое молчание. Небо за окном стало темней, и огонь цветных стеклышек померк. Чезаре поймал себя на том, что холод змеиным ядом струился в крови.
- Ну, что вы думаете об этом? - негромко спросила Кэтрин, дрожащими руками пытаясь вернуть диск на место. Чезаре с любопытством оглянулся на Синтию, потрясенно смотрящую на погасший экран ноутбука.
   Синтия Ковински, двадцатилетняя полька с короткими волосами цвета спелой пшеницы, была ложкой дегтя в бочке меда. Когда Чезаре пришел к Кэтрин, его, вопреки всем ожиданиям, встретила Синтия в драных джинсах и мужской рубашке. Она была с ног до головы перемазана красками,- как оказалось, Синтия пишет портрет Кэтрин и по этому случаю днюет и ночует у старшей подруги.
    Ковински обладала мужским складом ума и женской чувствительностью, но явно отдавала предпочтение маскулинности – при встрече она пожала Чезаре руку, как мужчина. 
    Чезаре не считал себя человеком прошлого. Однако как можно восхищаться женщиной, которая ведет себя, как мужчина - и тем самым теряет ореол таинственности? Это была новая загадка новой женщины. И Чезаре терялся в попытках решить ее.
    Между тем Кэтрин взяла себя в руки и, отправив Синтию за чаем и сэндвичами, взяла целую пачку девственно чистой бумаги и маркер.
- Итак, что мы знаем, - начала Кэтрин, - Мы знаем, что Николас Гринвуд ни с кем не общается после этой… - запнувшись, она продолжила как ни в чем не бывало, - Этой конференции. Я выяснила подробнее о его доме – это восстановленная ферма девятнадцатого или восемнадцатого века, стоит  на отшибе в вересковых пустошах. Рядом – ну, относительно рядом, - городок, туристическая Мекка – из-за Гринвуда в том числе.
    Кэтрин говорила и параллельно с этим чертила на бумаге схемы и примитивные рисунки, изображающие писателя и ферму, городок и пустоши – и все, что имело отношение к делу. Чезаре чувствовал себя помощником детектива.
- Что стало с убийцей его жены, Кэт? – хрипло спросил Чезаре.
   Кэтрин отложила маркер. Помолчав, она ответила:
- Пожизненное. Алекс хотел, чтобы мы взяли у него интервью – но адвокат отказал. Слава богу.
      Сумерки поглотили город, и комната была наполнена прозрачным полумраком. Чезаре слышал дыхание Кэтрин, чувствовал тепло ее тела, но лица ее уже не было видно. Тонкий профиль, точно вырезанная из темного дерева камея, резко чернел на фоне светлых стен.
    Чезаре сочувственно пожал руку Кэтрин. И ему вдруг подумалось, что если бы она позволила себе казаться слабее, чем есть на самом деле, они бы не расстались. В ней было столько силы и напора, что мощь ее характера зачастую подавляла того, что был рядом с ней. Но не сейчас. Она благодарно сжала пальцы Чезаре в ответ. Ей было страшно. И в этом страхе было столько непосредственного и женственного, что Чезаре показалось на мгновение, что он вновь влюблен в Кэтрин.
       Она заговорила далеким, чужим голосом – и наваждение прошло.
- С Гринвудом живет его воспитанница, Габриэль – и дворецкий. Тот самый, который обожает отстреливать непрошенных гостей. Думаю, он-то и есть наша самая большая проблема.
- Да, пожалуй… - протянул Чезаре, -  Мне кажется, вся надежда на Габриэль. Она же выезжает в город к подругам или за покупками… Есть шанс с ней подружиться.
- Может быть. Хочешь сделать ее союзницей? – спросила Кэтрин.
- Если удастся – да, - кивнул Чезаре, - Мне кажется, она – ключ к Гринвуду.
- Отлично. Габриэль – твоя задача.   Вернулась Синтия с сэндвичами и кофе. Включив свет, она расположилась рядом с Кэтрин и  заговорщицки прошептала Чезаре:
- А у меня для вас кое-что есть.
- И что же это, добрый эльф-помощник? – скривился Чезаре.
  Синтия улыбнулась и извлекла неизвестно откуда, точно фокусник, миниатюрную книгу. Чезаре не принадлежал к разряду заядлых книголюбов - но эта книга была способна поразить воображение любого, единожды взглянувшего на нее.
   Она была сделана вручную, искусно переплетена и украшена тончайшими миниатюрами. Шрифт, выбранный неизвестным автором, отличался от нейтрально-деловой гельветики, которой писали и пишут все, что угодно – от некрологов  до рекламы молока. Это был настоящий готический шрифт, каждая буква которого тянулась вверх, резала острыми концами желтоватую бумагу, - и стремилась к воздуху и небу.
- Что это? – онемевшими от восторга губами спросил Чезаре.
- Фанатский экземпляр книги вашего Гринвуда. Неплохо, а? – усмехнулась довольная собой Синтия, - Купила на барахолке. Вам должно пригодиться.
    Она откинулась на спинку дивана и начала непринужденно играть с завязками халата. Кэтрин произнесла, глядя на книгу:
- Мы можем подарить ее старику – это добавит нам очков в общении.
- Заодно и самолюбие его насытится. Такие, как он, жутко тщеславны, - сказал Чезаре.
   Все основные вопросы были обговорены, и, поболтав еще немного ни о чем, Чезаре отправился в гостевую спальню. И еще долго ворочался, прежде чем заснуть. Ему снился Гринвуд с набухшими веревками вен и впившимся в шею воротничком, лужа темной крови и расширенные глаза Кэро.
   Утром Кэтрин ворвалась к нему сонная, пахнущая утренним душем и необыкновенно душистым шампунем.
- Встал уже? – осведомилась она, сдернув с него одеяло, - Давай, вставай!      Хватит нежиться! На самолет опоздаем.
  Чезаре протянул в ответ что-то неразборчивое и перевернулся на другой бок. Краем уха он слышал, как зашлепали босые ноги Кэтрин по паркету, и через секунду ее холодная рука коснулась его плеча.
- Вставай! – повелительно сказала она и исчезла в кофейном тепле и уюте кухни.
   Чезаре открыл слезящиеся от недосыпа глаза, накинул халат и покорно поплелся вслед за ней, ведомый запахом свежего кофе и бекона. Их одиссея началась.