Фляга с океаном. Из цикла Камчатские зарисовки

ФЛЯГА С ОКЕАНОМ



     Уже третью неделю я на Камчатке, послезавтра улетать, а Тихого Океана толком не видел. Ведь нельзя же назвать Авачинскую бухту, на которой город стоит Петропавловск-Камчатский, Океаном! С голубой чистой водой, окруженная со всех сторон кольцом живописных сопок, зеленых и снежных с вулканически отсеченными вершинами, она напоминает больше высокогорное озеро. Пусть вода и океанская, но из бухты не увидеть, как ни старайся ни кусочка океанского горизонта – настолько длинный и узкий ведет в нее пролив. А что это за океан без линии горизонта? Правда нас свозили на прогулочном теплоходике к горловине этого узкого, как бутылочное горлышко, пролива. День был невзрачный, пасмурный, со всех сторон пролива крутые голые скалы… Миновали драгу, три скалы ножами торчащие из воды – «Три брата». По ительменской легенде шаман предсказал племени опасность гибели от огромной волны, а три брата не послушались шамана и погибли, превратившись в эти скалы. Мы даже из пролива не вышли – увидели только в его конце на вид совсем безобидную серенькую полоску и нам сказали, что это и есть океан. Правда,  когда разворачивались, нас пару раз убедительно качнули пологие, почти незримые из-за своей ширины волны, пришедшие оттуда.
     В другой раз, в ясный день мне из-за затылков множества пассажиров рейсового автобуса, переваливающего через сопку из одного района в другой, случайно открылась ярко синяя полоса во весь горизонт над сопками и над городом  – всего на одну-две минуты. А из самолета Океан тоже не рассмотришь толком – аэропорт Елизово довольно далеко от береговой линии, да и облака…
     Вот и получается – был у Великого Тихого Океана, может раз в жизни был, а толком так и не увидел, не прочувствовал его красоты, величия, о которых столько читал и слышал. Обидно…
     И, странное дело, даже местные, у которых я спрашивал, как проехать к Океану ничего мне толком ответить не могли: «Здесь одни погранзаставы по берегам, сам не доберешься…». Вообще складывалось впечатление, что большинство живущих тут не один год вполне удовлетворены видом залива и вовсе не испытывают большой потребности узреть сам Океан!
     И все же лазейка нашлась! Одна из местных гидов, веснушчатая худощавая девушка вдруг ответила: «… А ничего проще, садитесь на автобус номер восемь, он от рынка отходит, езжайте до конечной остановки, там пройдете минут десять-пятнадцать – вот вам и океан!». «Правда?» - от неожиданности я не сразу поверил в удачу. «Конечно, - рассмеялась она, - как выйдете, прямо за домами, метров двести-триста и пляж увидите с черным песком.» То что на Камчатке черный песок следствие бесчисленных за ее историю извержений, я уже слышал.
     - Но ведь там погранзона!?
     - Ну и что, рассмеялась она, - мы с мужем и детьми ездим!..

     В тот день я проснулся в приподнятом настроении, чуть волнуясь, будто перед свиданием с желанной женщиной. Два моих соседа по гостиничному номеру – только что демобилизованные из армии ребята - еще спали. Третьего, каряка Маркелыча, приехавшего в столицу края прямо из оленеводческого стойбища на севере уже, как обычно, не было. Ребята ожидали самолета на материк. Отсыпались, держались замкнуло, настороженно, даже меж собой общались мало. Пару раз удалось их разговорить, вызвать детские улыбки, но через минуту вновь смотрят на тебя, будто видят впервые. Видно нелегко досталась им армия…  Маркелыч же, открытая душа, уходил рано, как на охоту, и приходил поздно, когда я уже спал. Я видел его раз и то со спины, уже лежа в кровати, готовясь засыпать. Свет в номере неожиданно вспыхнул – посреди комнаты стояла коренастая фигурка… сухощавая мускулистая спина, обтянутая ковбойкой, блестящие, как нити смолы прямые черные волосы, выступающая из-за затылка крутая глиняная скула… Маркелыч пошатывался.
     -  Ух, и напились сегодня мы с Сашкой, ух и напились! – вещал он довольно. – С Сашкой вот патроны с утра покупать поехали… Патроны купили, потом в магазин – водки давай! Мне бабы не надо – водка надо!..
     - Гы-гы, - неожиданно, развеселившись, уткнулся в подушку один из пареньков.
     - Водка надо, патроны надо…

     Минут десять я раздумывал брать ли с собой фотоаппарат. Из опыта знал – если задержат в погранзоне – пленку засветят, а на ней столько замечательных кадров отснятых за поход! Нет, не возьму…
     Утро выдалось великолепное солнечное, хотя это еще мало о чем говорит: погода здесь может в считанные минуты измениться и летний ясный день вдруг накроет по-осеннему промозглый туман, когда водители вынуждены включать фары. Над городом в чистом воздухе белели и снежная глыба Каряка, и зиккурат Авачи.
     Автобус рейсом номер восемь действительно существовал в природе – потрепанный, скрипучий, пенсионной модели. И ждать его у рынка пришлось совсем недолго. Сначала крутил по улицам, но скоро вышел из города, по сторонам шоссе потянулись зеленые поля каких-то посевов ( не то картошка, не то капуста) и невысокие лесистые сопки. Пассажиры выглядели довольно буднично – мужики, тетки, дети – как в каком-нибудь автобусе в провинциальном городке в центре России – потертые пиджачки расстёгнутые вороты рубах, старые платья, кепки, платочки… Полугорожане-полуколхозники… Среди них выделялась своим легким весельем группа студентов в стройотрядовских штормовках – несколько ребят и симпатичная девушка. Судя по тощим рюкзакам и возбужденному настроению, ехали куда-то на пикник. Не на берег ли океана? Но спрашивать я не решился – все сразу поймут, что я нездешний и, наверняка, кто-нибудь от скуки примет за шпиона. На остановке «ТЭЦ», где возвышалось уродливые железобетонные громады, студенты вышли. Менее живописного места для пикника, однако, трудно найти!
     Когда автобус отходил,  самый длинный из ребят, вероятно их командир, повелительно махнул рукой по ходу шоссе, и они зашагали, все более отставая от нас, пока не исчезли.
     Но следующая остановка после «ТЭЦ» и была конечная.
Автобус остановился на небольшой площади, где делал круг и уходил обратно и немногие оставшиеся в нем пассажиры стали подниматься на выход. Океана здесь, однако, я не увидел: зато по сторонам площади торчали зеленые железные ворота с красными звездами – сразу две воинские части!
     Мне не очень хотелось повторения одной истории. Однажды, катаясь на лыжах дома, в Подмосковье, в поисках самых безлюдных и живописных мест, я случайно забрел на территорию засекреченного объекта ПВО, где меня продержали до выяснения личности почти весь день среди ежеминутно ожидающих ядерного удара полусумасшедших ракетчиков. Молоденький, тогда еще моего возраста лейтенантик чекист на мой вопрос почему же запретная территория не огорожена, сокрушенно пожаловался, что не хватает колючей проволки!  Оказывается не хватало не только мяса, молока, масла, обуви, рубашек, но и колючей проволоки! Воистину социализм - та система, когда везде всего не хватает! И хотя на этот раз я предусмотрительно захватил паспорт, в случае задержания выяснение моей личности здесь может обойтись не менее суток – пока свяжутся с Москвой и большим чекистским ЭВМ – если там ежеминутно ожидают ядерного удара, то здесь – нарушителя. В самом деле, что стоит человеку переплыть Тихий Океан! Этот настрой на поиск шпиона я почувствовал уже в аэропорту под пронзительным, пожирающим черты и сличающим их с фото в паспорте оком пограничника.
     И здесь, в автобусе, я уже чувствовал себя настоящим нарушителем границы! А как должен вести себя нарушитель? Стараясь выглядеть как можно уверенней, чтобы не привлекать внимания, я вышел из автобуса вместе со всеми пассажирами, не задерживаясь. Пассажиры сразу же устремились в разных конкретных направлениях и я, также, чтобы не отличаться от них, не задерживаясь на площади, направился наугад куда-то вправо по дороге, вдоль которой стояло несколько деревянных вполне невоенного вида домиков поселка. Спрашивать как пройти к океану у редких прохожих и людей во дворах воздерживаюсь. «Метров двести – сто от остановки» - вспоминаю слова милой девушки. Какие там сто? Если за той сопкой, то не меньше километра будет! А до сопки сады, огороды лесок… Во всяком случае, она – ориентир и сойдя с дороги иду к ней. Справа бетонная стена воинской части, слева изгородь с провисшей колючей проволокой, за которой яблоневый сад. По мере того как иду вперед, они сходятся и я оказываюсь в тупике. Лезть через проволоку? Но я уже раз попался, где проволоки вообще не было. А может моя опаска напрасна – нет у нас в стране закономерностей, лучше вернуться на площадь и повторно сориентироваться. Или все же кого спросить?..
     Через несколько минут я снова на площади и тут вижу студенческую компанию, покинувшую автобус на остановку раньше меня, бодро вышагивающую, никого не таясь, с самым длинным в очках впереди, протягивающим в пространство руку, подобно Ленину на памятниках, указующему направление к коммунизму. Завидев меня длинный, видимо бывший у них главным, тут же деловито спросил:
     - А вы не знаете, где здесь Океан?
     - Сам ищу, - пожал я плечами, и все засмеялись простоте вопроса и ответа – как так, самая большая вещь на Земле, Тихий Океан, и потерялась!
     - Тогда пошли вместе! – крикнул кто-то из ребят и я охотно присоединился: одиночки в нашей стране всеобщего коллективизма вызывают особенное подозрение.
     - Надо взять влево, - уверенно сказал длинный, их бригадир и комсомольский лидер, когда мы прошли по уже знакомой мне дороге посёлок, - а дальше идти вдоль поля… (им кто-то объяснял как дойти до Океана). И мы сошли с дороги и зашагали вдоль поля к одинокой небольшой зелёной сопке, отстоящей довольно далеко впереди. Ребята оказались из новосибирского электротехнического института. Целый месяц строили здесь не то коровники, не то какую-то фабрику. Работу уже закончили и в последний день перед отлётом всей бригадой решили увидеть настоящий Океан.
     В бригаде было два Лёни: один, самый длинный, в очках - бригадир, второй – самый маленький, коренастенький, широкоскулый. Был Евгений - записной красавчик («Зовите меня просто гений!» - отрекомендовался он, знакомясь, а проходя по площади посвистел смазливой местной девице на остановке, как любимой собачке, вызвав одобрительно-снисходительный смех в компании). Имена других ребят мне не запомнились. Свету, единственную женщину бригады, голубоглазую светлокожую брюнетку, можно было назвать красавицей. Однако это была больше красота здоровой молодости – во взгляде, в простом овале лица всё же не хватало какой-то утончённости, изюминки, каркасом сохраняющей красоту на долгие годы. Скорее эти прекрасные черты, думал я, в недалёком будущем расплывутся, лицо опростится, обабится – спокойная пожизненная служба в каком-нибудь Ка Бэ с неизбежными сплетнями, чаями, беготнёй по магазинам. Замужество и роды помогут этому. Скорее всего звёздный час её красоты, миг цветения был именно сейчас. Лёня бригадир ей рыцарски покровительствовал: подавал руку, когда она переходила через топкое место или овражек, чтобы не замочила кеды, но когда он запаздывал, тут же появлялся Евгений, делая то же самое, но не как строгий и внимательный патер, а более непринуждённо, естественно, как бы невзначай. Маленький, коротконогий Лёня при этом лишь отводил глаза.
     - Так ты что, и вправду совсем не пьёшь? – спросил Лёня большой Лёню маленького.
     - Правда, - серьёзно кивнул Лёня маленький.
     - Он у нас в общество трезвости вступил! – пояснил мне Лёня большой, будто представляя что-то диковинное. – Ну а по праздникам, совсем понемногу?..
     - Нет, - нахмурился Лёня маленький. – У меня отец сильно пил.
     Через полчаса мы дошли до лесистой одинокой сопочки и оказались на огибающей её просёлочной дороге. Неясный океанский шум, кажется, и не приблизился и не отдалился. Посреди дороги стояла вышедшая из леса широколицая немолодая женщина в голубом полупрозрачном дождевике с капюшоном и лукошком, в котором желтели шляпки грибов, будто из подмосковного леса бабуля.
     - Вы не скажете, как дойти до Океана? – обратился к ней Лёня большой.
     - А вот так и идите, прямо через лес, - махнула она рукой.
     - А долго ещё идти?
     - Да нет, километра четыре будет, - дободушно улыбнулась женщина.
     «Вот тебе и двести метров!» - в который раз подумал я.
     Но это уже пустяки: главное – мы получили подтверждение, что Океан достижим!
     - А вы кто по специальности? – спросил меня Лёня маленький, когда мы шли через низкорослый лес.
     Я сказал, что врач.
     - А как вы сюда попали? – продолжал допытываться Лёня маленький и в глазах его, как мне показалось, мелькнул охотничий азарт: а ну как незнакомец шпион, поимке которых бдительными пионерами он читал рассказы и смотрел фильмы? Вот бы приключение было! Он и не знал, какое его приключение ожидает, да и никто не знал.
     Я рассказал ему историю с кладом в старом шифоньере.
     Лёня маленький оказался самым любознательным. Он расспрашивал меня о моей работе, о Москве, о путешествии по Камчатке. Я рассказал ему о том как мы кипятили чай в кратере вулкана на парогазовой струе, о том как летели вниз на клеёнках по двухкилометровому спуску леднику, о комарах и медвежьих следах, и глаза его загорались.
     Мне нравились эти интеллигентные ребята, радовало, что ещё сохранилась такая молодежь, для которой существуют не только спорт, секс и тряпки. Не было наглости, пошлости, ограниченности, самоуверенной глупости. Правда, если с одной стороны то, что они обращались ко мне на «вы» показывало их воспитанность, то с другой стороны, открывало, что я для них достаточно староват (возможно в этом была ещё виновата и отросшая за путешествие борода, сделавшая меня старше моих тридцати пяти), и от этого стало чуть грустно, шевельнулась лёгкая ностальгия о том времени, когда всё казалось в твоих силах.
     Новосибирск за много тысяч километров от любого моря и не все из ребят бывали даже на Чёрном море, где москвичи проводят отпуска почти ежегодно.
     - А ты видел море? – спросил я Лёню маленького.
     - Нет…
     Да уж какое море! Я представил себе детство этого мальчика: задымленный рабочий квартал, пьяный отец, унижающий мать, бессильный гнев маленького существа, слёзы в подушку и клятвы никогда не забыть зло и светлая цель – стать студентом, учиться, наперекор, вопреки, выйти в люди, напрягая последние душевные силы, чтобы не засосала липкая окружающая грязь – его борьба…
     - Зато, представляешь, как тебе повезло, - сказал я, - ещё моря не видел, а увидишь сразу Океан!
     - Да, и это будет сейчас! – воскликнул он и, подобравшись, зашагал как-то твёрже, уверенней, пригнувшись бычком.
     Небо было пасмурным и было душно, как в предбаннике перед парилкой. Плясали перед глазами неуловимые крохотные точки – мошкара.
     Выходим на край леса, идём вдоль прямого канала, заполненного водой, за которым зелёное поле, засеянное какими-то злаками, пересекаем канал по мостику. Снова лес… Шагаем… Шагаем… Какой-то ручей на пути с перекинутым через него стволом, пройти по которому, не сорвавшись в воду, кажется очень проблематичным. Но, слава богу, чуть ниже переправа более надёжная – из двух бревен. Мы все туда, но Евгений-гений, балансируя, смело идёт через бревно – ладный самоуверенный, явно красуясь перед собой и нами. Перейдя ручей, лихо спрыгивает с торчащего бревна и догоняет нас, перешедших менее рискованным способом водную преграду ниже. Его маленький аттракцион ещё более утверждает праздник, в который мы шагаем, тайный двигатель которого мягко улыбающаяся немногословная Света.
     Однако мы шагаем уже более часа и растёт, растёт в груди страшное дикое подозрение: «ОКЕАН ВЫДУМАЛИ!»… Писатели, газетчики, историки и спецслужбы создали гигантскую мистификацию, которую назвали ТИХИЙ ОКЕАН!
     Но вот лес, наконец, кончается, из земли перед нами вырастают три крутые скалы. Две крайние поменьше и огромная между ними. Все три будто крылья, ветром с океана склонены в сторону материка, в параллельных и косых черных гранях, обозначающих пласты, чудится прорастающее оперенье.
     Ещё несколько шагов и впереди открывается цепь невысоких жёлтых холмов под хмурящимся небом, в котором ветер уже, однако, промыл длинные горизонтальные проёмы, светящиеся нежной голубизной.
     Мы бежим к холмам, предчувствуя близкую Встречу, взбегаем на них и… вот оно!
     …Нам открывается суровая серо-голубая равнина в первый миг кажущаяся неподвижной, в уши мягко ударяет тяжёлый грохот прибоя и, одновременно у всех, прорывается давно застывшее в груди, ждущее своего мига «Ура!».

     …бежим к океану по жёлтому лугу, усеянному фиолетовыми цветами герани ( а я то думал, что это сугубо комнатное, мещанское растение!) и трепещущими на ветру розовыми листочками шиповника со смело открытыми и добру и гневу океана золотыми сердечками…
     Далеко-далеко вправо и влево от нас простирается, плавно изгибаясь, на многие мили прибитая как катком отутюженная океаническими приливами широченная в полкилометра полоса серо-чёрного вулканического происхождения пляжа. Вправо в пасмурной дымке в океан вдаются, друг из-за друга выступая, гористые мысы, чем более дальний, тем более зыбкий, ближайший – горбатый, тупоносый с обрывом и двумя отступившими от него в воды отломками – башенными скалами с плоскими, чуть скошенными верхами, самая крайняя чуть наклонена в сторону океана. Далеко слева, на Севере с дальних сопок, кажется, прямо в океан сползают шлейфы снежников. Картина драмы нечеловеческих сил и масштабов. А погода меняется: ветер вытягивает, распахивает, бороздит серые и белые тучи в полосы, меж которыми всё больше чистых ясно-голубых промоин.
     Океан с виду спокоен, чуть заметно колышется, как спящее чудище. Пасмурный, стальной, опалово-голубоватый, но ближе к берегу то тут, то там вдруг образуется длинный светло-голубой провал в рост человека, движущийся к берегу, и на краю его вдруг возникает белоснежная каёмочка и волна бежит к берегу, увеличиваясь, расширяясь, бурно вскипая, закручивается свитком, мерцая голубым с изумрудным оттенком из глубины своего густого тела и с грохотом превращается в длинный в полкилометра водопадный вал с рост человека, который далеко и вольно мчится по гладкому песку на 100-150 метров.
     Где-то в ста ста-пятидесяти метрах от берега в море белая клыкастая скала на серо-белой платформе, вокруг которой извивается кажущаяся лёгким пухом кайма убийственного прибоя. Правее – ещё двузубая скала, только гораздо меньше, где-то на линии между ними, между малой и большой скалами, вода то и дело будто случайно вспенивается, выдавая присутствие коварного рифа.
     Влажный, наполненный водяной солоноватой пылью ветер – ветер Витуса Беринга, Лаперуза, Магеллана… героическое дыхание. Отсюда напрямик – Сиэтл, Ванкувер – «всего» каких-нибудь несколько тысяч миль по этой равнине! Кто-то кричит «Ура!», кто-то прыгает от восторга. «Океан!» - да уж не спутаешь: на Чёрном море такой прибой бывает лишь при шторме! Разбегаются стёжки следов на твёрдом гладком песке, как первые слова на чистом листе… Соприкоснуться со стихией! – все снимают обувь, закатывают джинсы… Вода прозрачная, ледяная! У Лёни большого и Лёни маленького идея грандиозная – купаться!!! Безуспешно пытаемся их отговорить: «Вода же ледяная!»
     - Да вы что, я же еще в море ни разу в жизни не купался! – восклицает Лёня маленький, стягивая рубашку.
     - А плавать-то хоть умеешь?
     - Умею, -  кивает он, но в ответе его не чувствуется уверенности.
     - Да мы только окунёмся, - обещает Лёня большой.
     Все, кроме Лёни большого и Лёни маленького  складывают фотоаппараты в кучку и разбредаются – здесь непременно хочется побыть с Океаном наедине, а пляж гигантский, великолепный своей дикой нетронутостью, которую нарушает лишь вереница зелёных погранвышек в кустарниковой полосе за ним ( за нами с первой минуты нашего появления наблюдают!) и Океана хватит на каждого в отдельности.
     Света и ребята уходят влево, на Север, я и Евгений на юг. Евгений уходит далеко вперёд, и я остаюсь наедине с Океаном.
     Какими крохотными кажутся наши стёжки следов! Как незначителен человек в сравнении со стихией: как птица или муравей. Пройдя немного, я присаживаюсь на захваченную с собою клеёнку, закуриваю сигарету – жест скорее ритуальный, позволяемый себе разве раз в год, когда случается нечто особенно необыкновенное. Не потому что хочется курить, - чтобы остановить привычную нам инерцию суетливого движения.
     Океан пасмурный, стальной с голубоватым отливом, присущим особенно чистой воде. Лишь недалеко от берега колышется, не сдвигаясь, желтое пятно водорослей.
     Героическое дыхание моря будущего: море России, Китая и Америки.
     Хочется продлить, прочувствовать полнее каждую минуту проведенную здесь, запечатлеть в памяти, ведь это уже не повториться! Я слегка жалею, что не захватил фотоаппарата, но у меня ручка, бумага, надо только не полениться и записать в дневничок сразу, сегодня вечером, чтобы не выветрились детали. А потом, возможно, я напишу рассказ или очерк… Думая об этом, я чувствую двойной восторг: тем и прекрасно творчество, что позволяет пережить повторно дорогие впечатления и даже не просто пережить прежние ощущения, но пережить нечто качественно иное... найти в прошлом те моменты, мимо которых прошёл, только заметив – остановиться, постоять и не спеша рассмотреть. В этом и прелесть творчества, его счастье. Слову подвластно всё и оно вполне может заменить какой-то фотоаппарат!
   Слева, ближе к кромке, где грозная волна уже теряет силу, и вода не столь глубока, блестят мокрые спины наших купальщиков. Они, будто шутя, борются друг с другом, и я удивляюсь как можно находить удовольствие возиться в этой ледяной воде больше минуты, и мне в голову не приходит, что в этот момент я являюсь свидетелем отчаянной борьбы за жизнь.
    Вот, кажется, всё-таки выходят… Еле-еле… Первый Лёня маленький – бредёт к жёлтым холмам, где мы оставили рюкзаки, за ним Лёня большой. Я уже подхожу к нему.
     - Ну как водичка?
     - Лёня чуть не утонул, - глухо отвечает он, и теперь я вижу, что глаза Лёни большого красные, его пошатывает.
     - Да ведь там мелко…
     - Какой там… А силища какая! Чуть не утянуло!
     А я то думал: забавляются ребята!
     Иду к рюкзакам. У Лёни маленького глаза покрасневшие, челюсть мелко трясётся.
     - Лёня меня спас!...- кивает он на большого.
     Тем временем все уже вернулись. Ребятам необходимо отогреться, и мы быстро собрали разбросанные вокруг щепки для костра в песчаном овражке.
     - Сюда! Сюда! – кричит Евгений. – Здесь дзот!
     Наш овражек оказывается – траншея к нему ведущая.
     В холм и вправду врыт бетонный дзот с мрачно темнеющим входом отходящими от него песчаными траншеями, в которых песок, однако уже белый.
     Скоро на дне нашей траншеи запылали весёлые живые язычки пламени. Лёня большой и Лёня маленький, набросив на себя рубашки, подсаживаются к огню поближе.
     - Фу ты, полный желудок воды! – хлопает себя по животу Лёня большой.
     - И у меня тоже, - говорит маленький и добавляет, повторяя раз третий или четвёртый, кивая на друга – Он меня спас!
     Вот как было.  Вошли в океан недалеко, всего по пояс воды, но накатившая волна резко подняла уровень: Лёне большому оказалось воды по горло, а ноги Лёни маленького оторвались от дна и его обратным потоком понесло было в океан: все усилия пловца здесь были подобны усилиям мошки, попавшей в дуновение ветра. Лёня большой удержался, лишь упираясь ногами в дно. Он успел поймать проносящегося мимо него тёзку. Он сам еле сдерживал напор воды, а тут ещё приходилось держать барахтающегося Лёню маленького. Тут-то они и нахлебались океанского рассола. Следующая волна разбила их, отбросив, однако чуть ближе к берегу, потом снова начала затягивать. Им пришлось пережить три или четыре волны, прежде чем добрались до безопасного места.
     Беда так и приходит, когда её не ожидаешь, а ведь со стороны всё казалось безобидной шуткой.
     - Бр-р-р… - кутается в рубашку Лёня большой, уже одев свои роговые очки и смотря на огонь.
     Евгений достаёт из рюкзака бутылку красного вина.
     - Погрейтесь…
     - Давай, - кивает Лёня большой, - понемножечку…
     - Я не буду, мотает головой маленький.
     - Надо, вот и врач скажет, - кивает на меня Евгений, - правда надо? – и наливает немного в кружку.
     - Надо, - подтверждаю я.
     - Да не войдёт, живот полный ведь…
     - Пей, это лекарство, - командует Лёня большой и Лёня маленький, слегка наморщившись, выпивает свою первую в жизни дозу алкоголя и отдаёт кружку спасителю. Как просто иногда бывает человеку погибнуть!

     А погода тем временем разгуливается. Длинные белые и серые ярусы облаков параллельные горизонту ещё прочерчивают небо, но голубые промоины между ними становятся всё шире и всё чаще брызжет приоткрываемое солнце. Из рюкзака появляется новозенландская баранина: ребята собираются готовить шашлык и, чтобы не мешать им, я встаю и прощаюсь.
     - Нет-нет-нет… - кричат они, - никуда вы не пойдёте!
     - Мы вас приглашаем! – отвергают они все мои возражения ( главное – я ведь не внёс своей доли) – оставайтесь…
     Евгений нашёл у дзота кусочки проволоки, которые приспособили для шампуров. Пока пёкся на костре шашлык, собирая для костра щепки, я оказался перед входом в дзот. Табличка с надписью: «Собственность министерства обороны».
     Пригнув голову, вхожу. В дзоте, холодной бетонной камере, не разогнуться: в квадратной бойнице только сектор серого пляжа и океан – ни клочка неба: верхний край бойницы идёт точно по линии горизонта. И оттого, что здесь не поднять головы и совсем не видно неба, кажется будто тебя прижали к земле перед тем как вогнать в неё навсегда.
     Шашлык почти готов, а Лёня большой вдруг хватился:
     - Эй! А соль у кого!?
     Быстро выясняется, что понадеявшись друг на друга, соль никто не захватил.
     - Так ведь вон её сколько! – замечаю я, махнув рукой в сторону Океана. Сказано – сделано. Фляга наполнена чистейшей океанской водой, брызги летят на шипящие куски мяса.
     Мы едим шашлык и никому не хочется думать о том, что могло бы случиться полчаса назад... Наши купальщики уже оделись. Да и сам Лёня маленький, кажется уже почти отошёл: он тоже весело говорит, спорит, всё реже по его лицу пробегает тень. Ребята беседуют о будущем.
     - Да зачем тебе научная работа?
     - Поди как средство карьеры!
     - Да нет, просто интересно…
     - А мне кажется специалистом надо быть хорошим.
     - Нет, я считаю надо всю жизнь к чему-то стремиться, а так – скучно…
     Леонид большой молчит. Он комсорг, общественный деятель, его на кафедре и оставят.
     А ребята спорят. О чём? Господи, да всё о том же – о смысле жизни, зачем человек живёт… Некоторым кажется, что они знают точно, другим, что ещё чуть-чуть и они поймут! Но те, кто думают, что знают, знают лишь частный, личный смысл – работа, наука, карьера, а те, кто думают, что вот-вот поймут, имеют в виду непостижимый разумом смысл жизни человека вообще… Чем-то свежим, лёгким повеяло от этих ребят, самым бесценным богатством – их будущим, и появляется вдохновлённое Океаном ощущение, что не существует непреодолимых преград!
     Лишь Света молчит, иногда загадочно и благосклонно улыбаясь. Ей не нужно спорить, она просто ждёт и выбирает. Ей надо угадать, почувствовать, вычислить самого удачливого, самого надёжного, самого-самого… Пока, кажется это Лёня большой, но не ошибиться бы!.. Пока мужчины мечтают, дерзают, философствуют, женщины наблюдают и тихо ведут свою бухгалтерию.
     Глухой и сильный топот… Мимо нас, даже не глянув на костёр, лихо проносится белоголовый парень в свитере на взрывающем копытами чёрный песок гнедом коне. Проскакав далеко вдоль берега, местный ковбой разворачивает коня, возвращается и также лихо пролетает обратно.
   - Конечно, - тихо комментирует Лёня маленький, глядя на пламя, - увидел красивую женщину… И в этих словах горечь тайной безнадёжной влюблённости. Он страдает оттого, что у него невысокий рост, нет коня, нет перспектив продвинуться по карьерной лесенке, как у комсорга Лёни большого, да и сам он сегодня лишь показал свою слабость, послужив невольно возвышению своего соперника, придав ему ореол героя дня и к тому же оказавшись обязанным ему своим спасением!
     Но он упрямо сжимает губы и смотрит на огонь: у него будущее и все эти неудачи и недостатки лишь укрепляют его честолюбие и желание бороться. И ещё можно тешить себя мыслью: «Она ещё пожалеет, кого не разглядела!»
     Я пытаюсь представить себе, а что было бы если бы Лёне не удалось вырваться из Океана, но мысль словно мяч от бетонной стены отскочила, не получив развития, и я принимаюсь за последний кусок мяса. Замечательное мясо!
     Погода, наконец, разгулялась, небо почти полностью очистилось от облаков, ярко засияло солнце.
     И вот уж нам пора уходить, но как хочется продлить время у Океана, увиденного может единственный раз в жизни – ещё минута, ещё… Ты всё ещё хозяин минут, но не дней, не вечности… И всё же , наконец, приходиться вставать. Но как не хочется расставаться с Океаном! Разувшись в последний раз захожу в ледяную воду и наполняю белую туристскую флягу – если уж суждено уйти, то хоть частичку его прихвачу с собой. Холодной чистейшей водой наполняется фляга с каждым набегом волны на мои оледеневшие ноги. Этой чистейшей воде предстоит простоять у меня дома в Москве около полугода и в ней не появится никакого осадка, кроме нескольких песчинок чёрного песка, которые оказались на дне её с самого начала: потом фляга зачем-то понадобится и воду выльют в раковину на кухне.
     Ребята сильно размахиваясь швыряют монеты в океан, но вряд ли кто из нас ещё когда-нибудь вернётся в этот далёкий край.
     Белоголовый всадник в ярком свитере тем временем снова тут как тут, въезжает в прибой, поворачивая лошадь боком к волне. Конь с испугом косится на движущийся на него ослепительный сверкающий вал по высоте не меньший всадника на лошади. Кажется кипящая белая гора совсем близко и вот вот их захлестнёт, но ковбой знает здешние волны, тот край который нельзя преступить, волна уменьшается и вода лишь едва поднявшись до колен коня, снова откатывается под новый не менее грозный и ослепительный вал. Как хороши конь и всадник на его фоне! И в глазах у Светы восторг… Но восторг побыл и уйдёт, и она предпочтёт коню автомобиль, а белоголовому непутёвому сорви голове мужа, который сможет устроить обеспеченную и предсказуемую жизнь.
     Холодный ветер треплет лепестки шиповника и герани и удивительны неожиданные мужество и сила этих цветов, которые мы привыкли считать садовыми и комнатными, позволяющая здесь на воле выстоять, выдерживать шторма… И я удивляюсь сколько ярких и свежих красок здесь, сколько здесь в природе богатства и силы ни единым словом не отражённые в великой литературе, предпочитающей города и умеренный климат! И ещё я подумал, что сегодняшний день подарил готовый рассказ, в котором не надо ничего ни прибавлять, ни убавлять. В нём было всё, что необходимо для хорошего рассказа: дыхание любви, смерти и красоты.

     На следующий день я уже проходил регистрацию багажа в аэропорту Елизово. Чем-то я показался подозрительным рыжему милиционеру с выпученными светлыми глазами, и он решил заняться мною особо.
     - Что это у вас? - кивает на метровый клеенчатый свёрток, в котором свеженькая купленная два часа назад кета.
     Я разворачиваю клеёнку и он убеждается, что в ней отсутствуют детали к автомату Калашникова, но чем-то я ему всё же остаюсь подозрительным, ему не терпится доказать справедливость своих подозрений, и он особенно упорно и глубоко роется в моём рюкзаке.
     - А вот это что?! – наконец торжественно и вместе с тем грозно потрясает он над собой неожиданно моей белой флягой, сквозь полиэтилен которой просвечивает прозрачная жидкость, очевидно уверенный, что это как минимум спирт или ещё что похлеще из запрещённых к провозу воспламеняющихся жидкостей.
     - Вода, - говорю я, - ОКЕАНСКАЯ вода!
     Мгновенное замешательство, пучеглазый замирает с поднятой флягой, как памятник, в светлых глазах проносятся какие-то вихри.
     - Да вы что! – наконец взрывается, - Вы с ума сошли!? – стремительно отдаёт, почти отбрасывает флягу, даже не попытавшись открыть пробку и проверить содержимое.
     И я понимаю: Океана он ещё не видел.