Электроасоциал

Он - «асоциал».

Возможно, он опасен для окружающих, скорее всего - у него гора комплексов, страхов и детских психологических травм, а жизнь его уж точно беспросветна, безысходна и бессмысленна: так сказали.

В его доме нет ни женщины, ни детей, ни телевизора.

- Живёт... ну как не знаю кто!

Никого, кроме рыжего английского кокер-спаниеля, у него нет.

- Ничтожество. Импотент. Педик латентный. Всё, на что способен - завести себе бессловесную тварь, чтоб за покушать любила, заинтересовать такой никого и ничем не сможет.

Дом, в общем-то, и не его. Он лишь снимает там квартиру.

- Нашёл, где снимать! На самой окраине, дальше только тайга! Ладно бы, если б в ипотеку влез, а потом погасил, новый кредит взял и поближе к центру в жильё поприличнее перебирался, как мы вот... собираемся.

Своей квартиры у него нет - не состоялся, как мужчина: дом не строит, сына не выращивает, дачи, где можно посадить целый сад деревьев, у него не имеется. Внедорожником бизнес-класса и тем не обзавёлся.

- Лузер!

Его машина - праворульный японский универсал эконом-класса, с вечно откинутым задним сиденьем и обломками неведомой цивилизованному миру техники в багажнике. На переднем пассажирском сидении ездит спаниель. По всему периметру машина обклеена наклейками, намекающими если не на принадлежность к городским стритрейсерам, то на симпатию к ним.

- Во дворе вроде бы аккуратно ездит, но на дороге не хотел бы с ним встретиться. Чёрт его знает.

Он явно асоциален. Когда в его универсале - картофелевозке заднее сиденье не откинуто, места для двух пассажиров имеются, да и для третьего место найдётся, если собаку в багажник посадить - всё равно бесполезно к нему напрашиваться: он скажет, что едет вон до той шиномонтажки за домом, но на выезде со двора, совершенно не стесняясь своего вранья, повернёт в другую сторону.

- Мудак, да ещё и закомплексованный!

Выезжая со двора и видя на обочине голосующую девушку, собравшуюся было на халяву доехать от окраинного пролетарского микрорайона до центра и решившую, что она, такая красивая, вообще удостоит водителя чести, согласившись сесть в его рыдван, он сначала назовёт таксу в двести или триста рублей, а потом, услышав, что деньги с девушек брать не принято, ударит по газам и обдаст автостопщицу, напрасно понадеявшуюся на свои женские чары, бензиновым выхлопом вперемешку с придорожной пылью.

- Жлоб!

Он не заплатит за девушку в кафе. Он не купит на билеты в кино на двоих. Он не заговорит с девушкой, подошедшей к нему в баре или ночном клубе. Или скажет ей, что она - «не его стайл». Он не захочет подходить и знакомиться на улице. Он отправит в игнор незнакомку из социальной сети, добавившуюся к нему в «друзья»  - даже если та окончила школу с золотой медалью, живёт в коттеджном посёлке и читает те же, что и он, книги. Он посмотрит на дочерей отцовских знакомых и на молодых сослуживиц матери как на ущербных, с нескрываемым презрением.

- Тоже мне, Ален Делон нашёлся! Ещё через пять лет облысеет, половину зубов потеряет и совершенно никому нужен не будет! Удивительно, что ещё кто-то с ним таким пытается познакомиться!

Он врят ли создаст семью. Скорее всего - не создаст.

- И спрашивается, зачем живёт? Ну кому, кому он нужен?!

Ему никто не приготовит ужин.

- В «Роял-Бургере» жрёт! Гробит себя!

Ему никто не погладит рубашку. Да и нет ни рубашек, ни галстуков, ни строгих костюмов в его гардеробе. Хотя утюг вон стоит наготове на подоконнике, непонятно только, что он этим утюгом гладит. В лаковых туфлях и в плаще его тоже ни разу не видели.

- Нищеброд!

Он всегда одет в видавшую виды чёрную ветровку, привезённую из Китая. Вытертые джинсы привезены оттуда же. Стоптанные кеды более-менее чистые лишь утром, вечером же они нередко оказываются в грязи, найденной явно не на городских улицах.

- Кем он может работать? Небось ассенизатор или мусорщик какой-нибудь. Или санитар в морге. В лучшем случае грузчиком на складе где-нибудь трудится. Или по всем окрестным деревням и пригородам лазает, спайсами торгует, детей травит... Вот же тварь!

В плохую погоду под его ветровку надевается толстовка - точно такая же, как у соседских детей, оканчивающих школу или недавно поступивших в институт.

- Вроде бы и повзрослеть пора, а всё ходит, как этот... тинейджер. «Поколение пепси», блин, у всех бывает, но не у всех проходит.

В очень плохую погоду под его ветровкой оказывается кокер, изрядно промокший под льющимся при минусовой температуре дождём. Когда вместе с каплями дождя падают первые снежинки, а погода обещает испортиться окончательно, он, обеими руками придерживая сидящую за пазухой собаку, открывает дверь в подъезд пинком, оставляя на двери смачный коричневый след от своей грязной подошвы.
 
- Свинья! Наверное и в одной постели спит со своей псиной.

Ночью он действительно берёт к себе в кровать кокер-спаниеля. Угадали те, кто обзывал его «свиньёй». Маленький, но тёплый спаник согревает его лучше всякого «газпрома», остывшая же батарея веет чугунной прохладой, а в не заклеенную скотчем трещину оконного стекла с тихим свистом проникает ветер с моря.

- Люмпен!

В его уборной сломано седло унитаза, но это не мешает ему справлять любую нужду - даже малую - сидя, не столько отдавая дань западноевропейской орднунгу с явным присутствием радикального феминизма, сколько находя сиё более удобным, нежели набившее оскомину «стоя и по-пацански». В его кухне нет плиты, но это не мешает ему выходить из-за обеденного стола с чувством глубокого удовлетворения и даже позволяет похвастаться отсутствием пивного живота, уже отвисшего у большинства его ровесников. На его полу нет персидского ковра, на стене - современных обоев с актуальным узором, а на потолке - хрустальной люстры.

- Как у бомжей!

В его повседневном обиходе нет ни одного статусного предмета. Хотя... его ноутбук - «Эппл МакБук Про», привезённый прямиком из Штатов и не имеющий кириллического алфавита на клавишах. Правда, возраст ноутбука уже весьма почтенный для вычислительной техники - пятый год уж пошёл.

- Как вообще что-то можно напечатать, если русских букв на клавишах нет?! Извращенец какой-то!

Он посмотрит дикими глазами, если у него поинтересоваться, какие фильмы о войне могут быть на жёстком диске его ноутбука. Он не смотрит фильмы о войне, говоря, что у него слишком ранимая натура и слабые нервы. Русского рэпа у него тоже не переписать, нету у него и новейшей клубной музыки, и рокеров 1970-х годов тоже не слушает, и о том испанском гитаристе, бренчащем по пол-часа на одной струне и так любимом хипстерами, он знать не знает.

- Дикарь!

Музыка, всё-таки услышанная из окон его машины, своими больно уж неистовыми для современного мира ударами по клавишам синтезатора, слишком уж надрывно поющими вокалистами и совсем уж наивными текстами напомнила о позапрошлом и позапозапрошлом десятилетиях, нечто подобное доводилось услышать на радио «Ретро» и «дискотеках 80-х». А если тексты песен - что на русском, что на английском - не поражают наивностью, то вводят в заблуждение совершенно незнакомым языком. Некоторые соседи спорят, на азербайджанском или на таджикском языке песни «Шоки су маним», «Аш прашу, ту неверк», «Нотрука таво» и «Тамса ир алюс».

- Чуркобес, понаехал тут, превратил нам город в кишлак!

Хоть он и черноволос, его кожа заметно светлее, чем у всех тех, кто обзывает его «чуркой» и «джумшутом». И, как правило, все те, кто озабочен этнической чистотой и плюётся ему вслед, ниже его ростом - кто на пол-головы, кто на голову.

- Не, не чурбан, но всё равно видно, что нерусь какая-то. Может быть, прибалт или финн? Эта чухонь даже хуже чурок, от него и не таких пакостей жди, а ещё улыбается в лицо! Подстилка НАТО’вская! Евротаджик!

Он никак не пытается опровергать свою асоциальность, даже не говорит, сколько он зарабатывает в месяц и где работает: ведь если зарплата хотя бы приблизится к сотне тысяч рублей в месяц, а визитная карточка конторы будет полностью оформлена на английском - простят многое... Но он всё равно не рассказывает о своей работе.

- Скрытный какой-то. Чужеродный. Чужой на нашем празднике жизни.

И, вместо того, чтобы выйти к соседям и допить с ними оставшееся с позавчерашнего праздника спиртное, он на слегка погрызанном спаниелем «МакБуке» уже почти прочитанный вами текст.

* * *

«Рошель, ко мне! Ну Рошель... Не надо только в грязи валяться!.. К нам в машину уже скоро садиться побоятся, таксовать не сможем. А... всё равно на мойку собирался!»

Из-под открывшейся двери праворульной «Тойоты» посыпалась земля, порог блеснул чем-то скользким и чёрно-коричневым, шерсть чехлов на сидениях вспылила серым облаком.

«Поехали!»

Пассажирское переднее сидение отодвинулось взад до упора, рыжая Рошель, как подобает любому уважающему себя кокер-спаниелю, покрутилась и на сидении, и перед сидением на коврике, прежде чем решить, как ехать. В итоге поехала на коврике - не очень любила она смотреть в окно при пасмурной погоде.

«...Could I live feelin' cold?
I've no fear... but I can't stay out of that door!
There's no time to recall,
Now I know the reason,
Losing down these meltin' dreams...
There's no time to be sure,
Today I feel so cold...
Searching for dreams to recall,
Recall,
Recall,
Recall!..»* -

- запели The Frozen Autumn в тойотовской автомагнитоле.

Не вызывающие ничего, кроме физического отвращения, улицы Часовитина, Марины Расковой и 60 лет ВЛКСМ благополучно растворялись во влаге, осевшей на заднем стекле, и пропадали с зеркал заднего вида.

Дорога приведёт на палаццо, где дышат сиреневым пламенем гранитные домны, манит красным светом сканер, ждут своего сквиреллинга фрактальные ускорители и ласково щёлкает кислотное реле.

«Рошель, подожди меня в машине, как обычно. Окей?» - будет произнесено даже более радостно, чем месяц назад.

Спаниель ещё более радостно гавкнет в ответ, желая удачного рабочего дня.

С переходом наших термооракулов на 700-вольтовое напряжение с пятифазным переменным током наш коллектив поздравят на торжественной линейке. Поднять уровень тяжёлой воды - «Н3О» - в цистернуме с шестиметрового до восьмиметрового уровня мы пообещаем в ответ.

Небо падает под ноги, на мрамор темплума Электры.

_____
* - песня "There's No Time To Recall", The Frozen Autumn